Интервью с одним артистом

– Я стараюсь, Петр Ильич… вот вчера сделала новость довольно острую, о расколе в муниципальном классическом театре… уже 15 тысяч просмотров… почти. Это еще сутки не прошли…

– Да, я в курсе. Тема острая, даже делать ничего не надо было, только пересказать как все было, плюс пара цитат, но ты и здесь ухитрилась сгладить углы, пришлось уже в админке дописывать.

– Петр Ильич, я готова еще раз пояснить свою позицию…

– Не надо. После планерки останешься – обсудим. Сейчас предлагай новые темы.

– Ко мне обратилась девушка, бывший гражданский муж которой отнял у нее ребенка. Она пошла в суд и выиграла в первой инстанции, но это ей не помогло, отец ребенка – богатый человек, бизнесмен, при этом еще и муниципальный депутат, прячет сына на территории своего поместья за высоким забором – почти крепостной стеной…

– Таак…! Ну-ну…

– Никого не пускает – ни ее, ни участкового, ни опеку. Подал против нее иск по месту своей регистрации, она опасается, что этот суд встанет на его сторону, т.к. у него там все схвачено.

– Хорошо. Только не забывай, что нужны обе стороны конфликта, – поднял палец вверх главред.

– Разумеется. Если мне удастся получить его комментарий…

– Не «если удастся», а только так!

– Да…

– Так, что еще?

– Ну, я продолжаю собирать материал по театру… Хочу сделать интервью с одним артистом, из тех, кто в оппозиции к руководству. Там кроме репертуара еще экономическая подоплека: люди зарплату четвертый месяц ждут…

– Тогда интервью с кем-то из руководства театра тоже надо сделать. Давай, дожимай. Алла тебе еще мероприятие подбросил к среде. Все, коллеги, продолжаем работать.

После того, как интервью с артистом было одобрено, Татьяна решила повременить с увольнением.

***

Отгороженная от внешнего мира тяжелыми мыслями, Ивашова шла из редакции к метро. Вдруг сквозь пелену задумчивости совсем рядом от себя услышала короткие покрякивания клаксона. Это был старенький опель Косова. Владимир предложил Татьяне проехаться с ним. Она согласилась, хотя до метро оставалось не больше двухсот метров. Сейчас как никогда ей требовалось общение с каким-нибудь умным, доброжелательным человеком, особенно если это – друг любимого мужчины. Пользуясь случаем, она снова завела речь об интервью с ЖЖ.

– Нуу… я уже говорил, что это будет очень непросто сделать, – неуверенно протянул Косов, однако по интонации его чувствовалось, что он не считает положение безнадежным. – У Евгения вообще принципиальная позиция с прессой не общаться. Очень закрытый.

– Почему? Разочарован в журналистах или такой скромный?

– Ну, то, что скромный – это дааа!… Вы знаете, наверное, что у него награды есть, госпремия, что он заслуженный артист?

– Нет, не знаю, – растерянно ответила Таня.

– Не удивительно! Хоть бы раз надел свои медали! На торжественные мероприятия – сколько раз просил: надень! Ну, полагается так! Каждый раз приходит в своем пиджачке «сером в елочку из Мосторга» и с пустыми лацканами. Я уж не говорю о том, чтобы куда-то вытащить его на публику кроме сцены родного театра – это просто нереально. В какой-нибудь передаче на телеке принять участие – дохлый номер. Я, говорит, умею разговаривать с публикой только языком своих героев. Какое уж тут интервью!

– Я его понимаю, конечно. Доверия мы не заслуживаем. Особенно я, после вчерашней публикации… получается, что мы даже за содержание собственных текстов поручиться не можем. Ну, а вы почему на сайте театра о нем ничего не пишете?

– Что вы, регулярно пишу! На сайте есть личные карточки всех артистов, о нем написал все, что знаю, в лучшем виде. Он потом долго ругался, требовал снять…

Татьяна удивилась:

– А почему я не нашла ничего? Поиск по фамилии выдает нулевой результат.

– Да, поиск по сайту сейчас не работает. И меню пока запутанное, оно переделывалось несколько раз… я вам пришлю ссылку на него! Сайт дорабатывается. Вечно на него денег нет, год назад пол-лимона заплатили веб-студии – наш худрук ее где-то нашел, расхваливал очень… так они до сих пор не выполнили и половины ТЗ15. Утверждают, что получили только половину суммы, прописанной в договоре. А самого договора я, честно говоря, и в глаза не видел. Все финансовые вопросы цепко держит в своих руках Скунцев.

– Это… худрук?

– Да, он самый.

– Если мы не уговорим Евгения дать интервью, будет обидно… я уже и с главным это согласовала, в план поставили, – вздохнула Татьяна.

– Знаете, что? У меня тоже есть один хитрый «план».

– Да? Какой?

– Ну, во-первых, предлагаю перейти на ты, мы ведь на самом деле уже очень давно знакомы, к тому же коллеги по несчастью…

– С удовольствием, – смягчив интонацию, ответила журналистка.

– … и подумать, как вам с Женей восстановить общение.

– Хорошо бы…, – тихо произнесла Татьяна.

– У меня дома сегодня назревает пятничная пивная тусовка с Женькой. Моя жена Аня с нами будет… Евгений к нам всегда один приходит, так что приглашаю присоединиться для полной гармонии. Мне кажется, если вы с ним вдвоем, тет-а-тет переговорите, все получится.

Татьяна тяжело вздохнула:

– Я не уверена, что это будет уместно… у вас своя тесная компания, а тут я, после 13 лет… —Татьяна не смогла подобрать подходящее слово, чего именно. – Может быть, ты сначала у него спросишь?

– Чего это я буду спрашивать? Мы же не у него собираемся. Не забывай, что за общественные связи в театре отвечаю я, мне ведь полагается водить дружбу с журналистами. К тому же это он нас когда-то с тобой познакомил.

– Ладно… спасибо за приглашение.

Косов стал пиарщиком театра «не от хорошей жизни». Талантливый сценарист, публицист, и даже театральный режиссер, изначально он именно режиссером и работал в ММКТ. Вместе с Журбиным они сделали две постановки по Чехову и Островскому, планировали взяться за современную прозу, очень сдружились в ходе совместной работы. Но когда началась эпоха новых форм и прочтений, Косову, еще совсем молодому специалисту, указали на «несоответствие» и предложили перейти на другую работу в родном театре. Он упираться не стал – ведь ему нужно было кормить семью. Его литературный талант для руководства не был тайной, и ему предложили стать пресс-секретарем – писать статьи, организовывать интервью с артистами и руководством, затем, когда пришла эра интернета – вести сайт. Он вдохновенно и глубоко писал об артистах и, особенно о друге Журбине, талантом которого восхищался, ценил за большую самоотдачу и редкие для служителей Мельпомены человеческие качества – скромность, ответственность, пунктуальность и абсолютную порядочность. На сайте театра была размещена очень душевно написанная им карточка артиста, а также немало заметок, в которых он тепло рассказывал о нем, когда ЖЖ вводился в какой-либо спектакль, или о немногих новых постановках, в которых его друг был задействован. Однако личная жизнь артиста была табу: биография его состояла из даты и места рождения, наименования театрального училища и даты его окончания, даты поступления на службу в театр, перечня театральных ролей и очень скудной фильмографии, обрывавшейся на «Базарове».

*

Когда Таня собирала уже пятую фигуру из трансформера «Змейка» для пятилетнего Алеши – сына Косовых, раздался звонок в дверь. Ее открыл Владимир. Из темноты прихожей донесся знакомый, любимый голос. Татьяна, погладив мальчика по кудрявой светло-русой головке, извинилась и медленно, почти крадучись, вышла в прихожую. Запахло сырокопченым лещом – его, а также несколько бутылок Жигулевского, принес Евгений. Косов, взяв приношение, отправился на кухню и намерено не выходил из нее, усердно помогая своей жене готовить.

– Привет! – Крикнул Алешка, подбегая к гостю. Журбин с приветственным возгласом схватил его на руки.

– А что ты мне принес? – Заранее радуясь подарку, спросил мальчик. – А мы будем в самолетик играть? Помнишь, как в прошлый раз, когда я на шкаф приземлился? Я опять хочу!

С высоким Журбиным было здорово играть в самолетик: можно было не только подниматься на непривычную высоту, но и «приземляться» на шкаф. Такие полеты по квартире не стоили Журбину особых усилий, зато причиняли неописуемый восторг ребенку.

– Сейчас, сейчас… – Евгений поставил Алешу на пол, достал из пакета небольшую цветную коробку и вручил ему, – вот и самолетик.

– Ух ты… тяжелый бомбардировщик! Это что, модель? – Со знанием дела поинтересовался малыш. – Даже пилот в кабине есть!

– Наверное… – задумчиво ответил Журбин, глядя на стоящую у дверей детской Таню.

– Извини, что снова мозолю тебе глаза, – обратилась к Евгению Татьяна. – Мы с Володей иногда общаемся по работе, вот решили, что в сложившейся ситуации в театре я могла бы быть полезна. Хотели втроем с тобой это обсудить в неформальной обстановке.

– О чем ты говоришь, Танюша! Я безумно рад тебя видеть…– Журбин выглядел то ли постаревшим, то ли измотанным. Он слегка прикоснулся руками к плечам девушки и, почти не касаясь губами, поцеловал в щеку.

Татьяна закрыла глаза… «Ничего не прошло, все в силе… Вечная, вечная эта чертова любовь!» – давя в себе слезы, подумала она и, боясь обнаружить свою слабость, направилась в большую комнату, пока Евгений вешал дубленку и разувался.

Журбин последовал за ней и, пока хозяева хлопотали на кухне, они разговорились о том, как жили все это время. Алеша бегал по квартире с новым самолетиком, потом вспомнил про игровую приставку в своей комнате и «залип» в нее.

После нескольких минут разговора у Журбина возникло непреодолимое желание курить, и они вдвоем вышли на балкон. Для середины декабря на застекленном балконе Косовых было довольно тепло – почти плюс 15. Журбин привычно отодвинул створку стеклопакета и закурил. Татьяна стояла рядом, прислонившись к стене, обитой уютной сосновой вагонкой.

– Увидел тебя в театре и понял: ничего не изменилось, ты все та же, я тот же…

Татьяна молча замерла: он словно читал вслух ее собственные мысли, и она боялась спугнуть это чудо воссоединения их сердец.

– Меня все это время грызло чувство вины, – продолжал Журбин. – Соблазнил юную девчонку, годящуюся мене чуть не в дочки, покуролесил с ней недолго и вернулся в семью. Мерзость какая-то… Не таким я себя считал.

– Какая тут твоя вина? Это же я прекратила отношения, – отозвалась Татьяна и, помедлив, добавила, – это я виновата перед тобой, и даже больше, чем ты думаешь…

– Я же понимаю, почему ты их прекратила… Потому что честная, порядочная, не видела себя в роли разлучницы. Это я должен был развестись, а потом уже звать тебя под одну крышу… А я все никак дозреть не мог. Это был выбор без выбора: что так, что эдак – кто-то должен был остаться несчастным. Вот и разрывался …

Слушая любимого, Татьяна с удивлением обнаружила, что спустя годы, ситуация, о которой она, казалось, знала все: которую пережила, пропустила через себя, с большим трудом переварила и сформулировала, выбив золотом на гранитной плите, – выглядит совсем иначе… Каждый новый эпизод, каждая новая встреча, каждый год жизни, меняет «приговор», который мы выносим «фигурантам» нашей судьбы… Особенно, если чувства живы.

– Значит, ты по-прежнему с Ларисой?

– Да, с кем же еще…

Татьяну подмывало спросить его о той злополучной реплике из зала – про ее измену с худруком театра. Ведь если жена ему изменяет, значит, он уже не имеет для нее той значимости, которая толкнула ее 13 лет назад на попытку самоубийства. И почему он продолжает жить с ней? Но задать вопрос в лоб она не решилась. Тем более, что варианты ответов сами приходили ей в голову. Она вдруг начала стесняться своей профессии. А вдруг он подумает, что она здесь для того, чтобы собрать материал для очередной публикации? Впрочем… разве это не так? От этой мысли Татьяну бросило в жар.

– Я тоже была не права, Женя. Я не должна была настаивать на твоем разводе. Не учитывала твоих чувств, того, что ты не способен бросить больную жену. Глупая была, жизни не знала. И любить не умела, и ужасно хотела твоей любви, чтобы ты был только моим, а понять и принять твою боль не могла – душевных сил не хватало. Решила освободить тебя от этой дилеммы…

Журбин замер, не мигающим взором глядя на нее, потом словно очнулся и произнес:

– Что случилось – то случилось. – Он выкинул окурок и обнял Таню.

В этот момент в комнату вошел Косов, неся большое блюдо с кусками леща, но, заметив обнимающихся на балконе, попятился назад, чтобы не спугнуть промысел Амура.

– Мы пиво сегодня пить будем? – Журбин по-хозяйски завалился в маленькую кухню Косовых и поцеловал в щеку Анну, с которой до сих пор не поздоровался. Та игриво посмотрела на него, потом перевела лукавый взгляд на Татьяну, стоявшую здесь же, в дверях кухни, и таинственно произнесла:

– Да что-то оно никак остывать не хотело…

– И лещ твой брыкался. Никак почистить не могли, – деловито добавил Володя и во второй раз понес в комнату блюдо с давно нарезанной рыбой.

– Так. Мы готовы компенсировать возникшую паузу своим активным участием… Что нужно порезать, почистить, отнести?

– Неси уж! – Снисходительно отозвалась Анна и всучила Журбину две холодные бутылки с Жигулевским.

– Еще! – Сказал Журбин, оттопырив по три пальца на обеих руках и получил еще две бутылки.

– Аня, давайте я тоже что-нибудь…, – робко обратилась к Анне Татьяна и приняла из ее рук пять тарелок с горстью вилок.

Лещ был отменный. Журбин всегда брал закуску для пива у знакомых рыбарей из Ярославля, возивших дары Волги на московские рынки. Для него они приберегали лучшее. Сегодня, например, Журбин всех накормил одной рыбиной, длинной 70 см.

Когда первые четыре бутылки жигулевского уже оказались пустыми под столом, речь зашла о делах. Косов, в силу своих обязанностей, был вхож в высокие кабинеты не только театра, но и столичной мэрии, поэтому владел некоторой информацией о расстановке подводных камней. Впрочем, чего тут было больше – информации или его собственных догадок – история умалчивает.

– …Там тоже не все однозначно. Конец года, главе Минкульта сейчас главное – отчитаться о выделенных бабосах, – рассуждал Володя. – Если Гурский выкатит достойный отчет – а выкатить ему пока нечего, и это сейчас самый главный гвоздь в его заднице, – то в мэрии опять на все наши страсти-мордасти закроют глаза.

– А разве субсидия выплачивается не под конкретные обязательства, целевые показатели? – Спросил Журбин.

Косов посмотрел на него поверх очков:

– Разумеется. Но поверь мне, там ничего не сказано про зарплаты и репертуар!

– Ну как это? – Евгений запрокинул голову и отправил в глотку из хрустальной кружки последние капли янтарного напитка.

– Потому, что зарплаты – это само собой, на это существует отдельный фонд, а репертуар должен был разработать и представить театр, а не мэрия спустить сверху.

– А ты этот документ видел?

– Конечно, – авторитетно заявил Косов, вытягивая из полупрозрачной, красноватой спинки леща тонкие косточки. – Мне же надо было составить план работы моего отдела на как можно большие суммы. Это было одно удовольствие: под те абстрактные цели, которые были прописаны в постановлении, напланировать можно было все, что угодно. Я и напланировал…

Анна хихикнула.

– Ну, а что конкретно в постановлении сказано? – Не унимался Журбин.

– Да говорю же: ничего конкретного. Всю конкретику должен генерировать театр. Конкретные постановки, штатное расписание, бюджет…

– Ну что-то же там было написано, – Журбин начал терять терпение. – В итоге: утвержден план работы театра или нет? Гурский за что отчитываться-то будет?

– За ще надо, за то и отчитаецця, – имитируя одесский акцент, ответил Володя. – Ще ты докопался до цьего плану? Этот план может быть переписан еще несколько раз. Я его в окончательной редакции до сих пор не видел. До конца года еще целых две недели, – Косов беззвучно рассмеялся. – Если надо – подгонят под отчет. А вот где взять деньги на зарплаты – это вопрос. Их тупо нет – растащили. А это, как ты понимаешь, очень немаленькая сумма.

– Короче, плакали наши зарплаты за четвертый квартал и годовая премия вместе с ними, – Журбин шмякнул кусок леща в тарелку и откинулся на спинку стула, вытирая руки салфеткой. Татьяна сидела молча, потупив глаза.

– Если будем и дальше «не выносить сор из избы», держать все в себе, то да, – с напускным безразличием ответил Косов.

– А что ты предлагаешь? – Спросил Журбин.

– Выносить, – весело ответил Владимир, вытирая руки. – Анюточка! Пирог не сгорел?

Анна, охнув, кинулась на кухню. По квартире и в самом деле начал разноситься аромат свежеиспеченного рыбного пирога.

– Женя, нужна огласка! Нравится тебе или нет, но мы живем в век информации! – Авторитетно заявил Косов. – И от того, что пишут в газетах и в интернетах, сейчас зависит буквально все, судьба страны, практически…

– Да ладно! – Журбин откупорил очередную бутылку Жигулевского и стал разливать ее содержимое по кружкам.

Таня с надеждой посмотрела на него.

В комнату вбежал Алеша.

– Дядя Женя, давай летать!

– Ну давай, только недолго, а то мама сейчас пирог принесет, – согласился Журбин и схватил юного пилота на руки.

Татьяна и Владимир многозначительно переглянулись. Татьяна встала из-за стола, собрала грязные тарелки и пошла на кухню помогать Анне с пирогом.

– Жень, говорю на полном серьезе: нужна огласка. В каком виде – давай сейчас решим вместе с Татьяной.

Журбин «приземлил» ребенка на диван и сел рядом.

– Это ее инициатива? – В полголоса спросил он.

– Не только. Она на нашей стороне.

Журбин промолчал, помогая Алеше забраться к нему на шею.

– Таня предлагает сделать с тобой интервью. Но есть вариант статьи с участием нескольких сотрудников театра, включая тебя, естественно.

– А ты уверен, что ей дадут выпустить такой материал и не вырежут из него самого главного, или не припишут опять что-нибудь? – Журбин осторожно поднялся с ребенком, сидящим на его плечах. Алеша, смеясь, потянулся руками к люстре.

– Таня это проконтролирует. Тот случай был неожиданностью для нее. Накладки везде бывают, Жень. В данном случае материал будет полностью эксклюзивным, приписки делать будет неоткуда. Поэтому лучший вариант – это интервью. Тут уж ничего добавить от редакции будет невозможно: что сказано – то сказано.

Женщины принесли пирог, чистые тарелки и пивные кружки. По комнате разносился умопомрачительный аромат свежеиспеченного рыбного пирога с сушеным укропом, разливались очередные порции пива.

– Таня, он почти согласен, – подмигнул ей Косов, когда она села за стол.

Татьяна испытующе посмотрела на Журбина.

– Жень, только честно: тебе это сильно может навредить? – Спросила она.

Журбин усмехнулся:

– Или пан или пропал.

– Тогда можно сделать не интервью, а статью, в которой большую часть информации я напишу авторским текстом, а в качестве твоих цитат дам что-нибудь нейтральное. Ну, и добавлю реплики от руководства театра – мне все равно придется брать у них комментарии, таково условие редакции.

– Типа журналистское расследование, – пояснил Косов Журбину. – Все выводы Татьяна как автор статьи сделает от своего имени.

– И весь огонь, все помидоры и тапки вызовет на себя, да? – Продолжил мысль Евгений.

– Нет, ну зачем такие крайности… только то, что можно будет доказать в суде! – Неуверенно парировал Владимир и посмотрел на Татьяну.

– Я сумею сформулировать так, что повода для судебного иска не будет, – уверенно сказала журналистка.

– Ладно, я понял. Давайте попробуем. – По лицу Журбина было видно, что энтузиазма все это у него не вызывает.

*

Стояла мягкая зимняя погода: падал редкий искристый снежок, медленно оседая в безветренном, пронизанном светом уличных фонарей воздухе, на припорошенный асфальт. Татьяна и Евгений шли, не спеша, от автобусной остановки в сторону ее дома и говорили, говорили…

– Ну вот… а в 93-м агрохолдинг, в котором работал муж, перекупила голландская фирма и всех, кто не принял украинское гражданство, потихоньку стали оттуда выдавливать. Только благодаря этому он и вернулся в Москву. Я тогда уже закончила журфак, мы с Кирюшей из Новоазовска раньше вернулись – у меня академка закончилась… После возвращения Виктора мы с ним недолго вместе были. Мои его неплохо приняли, но все-таки вшестером, хоть и в трехкомнатной квартире, тесновато было. А снимать отдельную денег не хватало: я мало зарабатывала, а сколько он получает – я не знала, проверить не могла… Сначала стал задерживаться до ночи на работе. Потом начались «командировки». Вскоре выяснилось, что никаких командировок нет, а просто снимает квартиру для барышни, привезенной им из Новоазовска, и ночует там…

Журбин слушал все это и мрачнел. Слишком многое в рассказе Татьяны напоминало их с ней историю, только в зеркальной проекции. Кроме того, что Татьяна не цеплялась за своего супруга, несмотря на наличие ребенка, да и муж ее не счел это веским основанием, чтобы сохранить брак…

– А сын на кого похож? – Тихо спросил Евгений, – кстати, этот… Виктор с ним общается?

– Приезжает раз в месяц повидать, иногда какие-то деньги привозит, подарки, гостинцы…, – ответила Татьяна, проигнорировав первый вопрос. – Я на алименты не подавала.

Лампочки в подъезде дома на Бескудниковском бульваре горели через этаж. Кавалер проводил Татьяну почти до двери квартиры. На лестничной клетке царил полумрак. Не доходя до нее несколько ступенек, они задержались, чтобы попрощаться. Татьяна, словно загипнотизированная, смотрела на кончик длинного носа Евгения, который начинал расплываться у нее в глазах.

– Что ты решил: интервью или комментарий для статьи? – Почти шепотом спросила она.

Вместо ответа Журбин поцеловал ее в губы. Повисла пауза. Кавалер не двигался с места.

– Извини, Женя, я не могу пригласить тебя к себе, дома сын и мама…

– А я как раз не могу остаться. Вот видишь, какое совпадение… – широко улыбнулся Журбин.

– Да… – усмехнулась Татьяна и невольно задалась вопросом: «Почему?».

– Завтра сутра репетиция…, – словно прочитав ее мысли, прошептал Журбин. – Я тебе позвоню!

Он снова поцеловал Татьяну и сбежал вниз по лестнице.

Татьяна ложилась спать в возбужденном романтическом настроении. Сон не шел, перед глазами стоял его образ… Любимый почти не постарел, скорее выглядел уставшим. Немного меньше стало мягкости в чертах, они заострились, губы стали тоньше, вокруг глаз наметились морщины, волны орехово-русых волос подернулись редкой сединой. Все тот же длинный острый нос, едва заметная ямочка на подбородке… в какой-то момент на нем сами собой выросли широкополая черная шляпа и бакенбарды… лик его стал надменным, гордым, взгляд – холодным, губы его плотно сжались, – это был уже Базаров. Он ледяным взором посмотрел сквозь Татьяну, потом в сторону, потом кинул на нее короткий, укоризненный взгляд, надвинул поле шляпы на глаза и скрылся, уступив место сну.

А тем временем в темной комнате у себя дома Евгений тоже долго не мог заснуть: он курил, лежа в постели. Огонек сигареты то делался ярче, бросая алый отблеск на кончик его носа, то почти угасал. Короткая стрелка на часах приближалась к тройке. Из прихожей донесся робкий скрежет ключа в замке, дверь осторожно открыли и не менее осторожно закрыли. Журбин даже глазом не моргнул. Это пришла домой тяжело больная и очень одинокая жена Лариса.

– Ах, ты не спишь! – Она кинулась к окну и распахнула его. В спальню ворвался декабрьский снежный вихрь. – Что ж ты вытворяешь, сволочь! – Заорала она, – как можно спать теперь в этом дыму? Сколько раз я просила не курить в квартире! Что ж ты за злыдень такой!!!

– Мне казалось, ты спишь в другой комнате. Или ты обо мне беспокоишься? – Невозмутимо отозвался Журбин.

– Да вся квартира провоняла дымом! Ну неужели не понятно, что так нельзя!!!

– Извини, я думал, ты сегодня уже не придешь. Если бы я знал, то не стал бы.

– А куда я денусь? Я здесь прописана вообще-то!

Затушив окурок и сложив руки на груди, словно покойник, Евгений закрыл глаза.

Несчастная мать

Пока Косов подбирал в театре спикеров для Таниной статьи и договаривался о дате интервью с руководством, Татьяна погрузилась в журналистское расследование истории Марины – молодой матери, у которой отняли ребенка.

Марина Максакова была юристом и работала в компании, принадлежащей отцу ее будущего ребенка Геннадию Хотенкову. Тогда он еще не был депутатом, а был довольно успешным бизнесменом, торговавшим землей и недвижимостью в Рязанской области. Служебный роман между ними вспыхнул почти сразу, как только девушка пришла на работу в компанию, развивался бурно и скоротечно. Марину не смутил тот факт, что Хотенков совсем недавно расстался со своей женой, да к тому же нехорошо расстался: женщина вернулась жить к маме почти что с пустыми руками. Подарки мужа – золотые украшения, соболью шубу, машину – забрать с собой она не смогла: шубу и украшения не нашла, когда собирала чемодан, а машину у нее изъяли сотрудники ГАИ, остановив ее у поста ДПС где-то между Рязанью и Москвой. Милиционеры показали ей факс заявления ее бывшего мужа об угоне его машины и предложили «не усугублять», тогда и делу хода не будет. Дама усугублять не стала, обнаружив, что вместо свидетельства о праве собственности на автомобиль у нее была лишь доверенность от ее теперь уже бывшего мужа. Такой вот это был «подарок». Но больше всего ей повезло в том, что у них с Геннадием не было детей, так что из этого брака она, по крайней мере, вышла без потери, смириться с которой неспособна ни одна нормальная женщина.