Интервью с одним артистом

Косов дожидался приятеля в зале, где уже началась репетиция. Режиссер Василий Марцев был сильно обеспокоен опозданием ведущего артиста, но, относясь к нему по-приятельски тепло, не стал драматизировать и приступил к отработке других сцен, без его участия.

Наконец, в зале появился всклокоченный Журбин. Завидев его в дверях, Владимир метнулся к нему.

– Тебя уже все обыскались, включая твою Татьяну. Что у тебя стряслось?

– Потерялся. Ладно, Вовка, перетрем после репетиции.

– Ты чего своей даме сердца-то не позвонил? Она и ночью, и утром мне звонила – насчет тебя.

– Извини. Я не знал, что ей сказать. Сидел, думал, так и не придумал.

– Ты ночевал-то где?

– На вокзале. Только ей не говори, если позвонит опять.

– Господи, зачем же на вокзале, приехал бы ко мне!

– Этого еще не хватало…, – Евгений безнадежно махнул рукой.

– Ты уж давай, сам ей позвони. Волнуется же. Говорит, что всю ночь не спала. Нельзя же так. Я понимаю, что бабы – зло, но мы же не звери!

– Да никакое они не зло. Зло – то, что у нас ниже пояса. Ладно, пойду поздороваюсь с Василиванычем.

Сразу после репетиции Журбин поехал к Татьяне. Застал ее на кухне с Ольгой, допивающих шампанское.

– Что празднуем, красавицы? – Как ни в чем небывало, весело спросил он.

– Здрасьте! – Заулыбалась Ольга и процитировала Надю из фильма «Любовь и голуби», – Какого красивого дяденьку к нам замело!

– Это не ваша реплика! – Пошутил Журбин, сел к ним за стол и, сделав серьезное лицо, бросил быстрый взгляд на Татьяну.

– Ты откуда? – Тоном учительницы спросила Таня и почувствовала, как Ольга под столом наступила ей на ногу.

– Таньк, а Таньк! – С интонацией все той же Нади протянула Митина, – ну познакомь нас!

– Оля, это Женя, Женя, это Оля. – Без выражения пробормотала Татьяна и, сложив руки на груди, оперлась локтями о стол.

– Очень приятно. Наслышан, – учтиво, но прохладно ответил Евгений.

– А уж мне-то как приятно! – Во весь рот заулыбалась Оля и кокетливо протянула Евгению руку. – Эх, жаль, мы все выпили. А Вы, Женя, какие напитки предпочитаете в это время суток?

– А я в это время суток предпочитаю чай, – мягко ответил Журбин и пошел ставить чайник.

– Ну, ладно. Чай вы тут сами пейте, а я пойду, – Оля многозначительно посмотрела на Таню и мимикой показала ей, чтобы она пошла ее проводить.

Татьяна вышла с Ольгой в коридор.

– Не вздумай с ним скандалить!!! – Сквозь зубы прошептала Ольга, стоя в дверях квартиры. – Держи себя в руках, прошу тебя. Все утрясется.

– Не знаю, – срывающимся голосом, пробормотала в ответ Таня и опустила голову.

– Блять! Я б в такого мужика вцепилась бы как бульдог! У меня бы его 100 Ларис не вырвали, а ты! Не понимаю я тебя. Я бы ему вообще все прощала, заранее. Ты максималистка и идеалистка. Такие мужики раз в жизни встречаются! И то, по бааальшому блату. Ладно, делай что хочешь.

– Вот-вот. Ты как его Лариса.

– Ну уж травить бы себя я не стала. Все-таки лучше быть живой без мужика, чем мертвой с мужиком. Надежда умирает последней.

Девушки попрощались.

– Таня, прости пожалуйста. Я сделал глупость. Сам себе удивляюсь. Но мне нужно было побыть одному. – Заговорил Журбин, как только Татьяна вошла на кухню.

– Главное, что ты жив. Я волновалась. В институт не поехала…, – Таня взяла сигарету и вышла на балкон.

Евгений вышел вслед за ней, встал рядом и тоже закурил.

– Все-таки, где ты был?

– Просто гулял. Ночевал в комнате отдыха на вокзале.

– Есть такие комнаты отдыха?

– Можно сказать, ходил в массы. Постигал народную жизнь. Ты знаешь, сколько интересных наблюдений можно сделать на столичном вокзале?! Сколько там потрясающе колоритных типажей! Это просто кладезь образов для писателя и артиста. Вот, например, попался мне кооператор из…

– Женя! Я не смогу так…

Он замолчал и опустил глаза.

– Я не выдержу всего этого. А если еще и беременность… – ты представляешь вот эту всю нервотрепку – твоя жена, розыски тебя, гуляющего неизвестно где… Так на нервной почве выкидыш может произойти. Я не хочу. Если ты не можешь быть со мной, давай просто разойдемся!

– Как это: «просто разойдемся»?! Нет! Никуда мы не разойдемся. Мы будем вместе и точка. Я все давно решил и ничего менять не собираюсь. Я просто прошу немного времени! Ну хорошо, этой ночью я был не прав. Но мне нужно было вывести себя из привычной обстановки, чтобы по-другому взглянуть на ситуацию. Не позвонил – да, потому что не было работающего автомата на вокзале. И вообще, я был пьян. Но я обещаю, что это не повторится!

Татьяна ушла с балкона, переоделась в пижаму и легла спать. Предыдущая ночь с непривычки вымотала ее, неподготовленную к мужским закидонам. Папа ведь так себя никогда не вел: всегда был предсказуем и надежен как Ноев ковчег. Наверное, с ним не приходилось ждать звезд с неба, но он никогда не заставлял никого волноваться и разыскивать его по знакомым. На самом деле, Журбин в этом не сильно от него отличался. Просто он впервые оказался в непривычной для него ситуации трудного выбора. Стандартные решения типа «брось жену, уйди к любовнице» или «брось любовницу, вернись к жене» ему не подходили, поэтому, в поисках нестандартного решения, он начал совершать несвойственные ему поступки. Как это ни странно, совет бердянского кооператора, многодетного отца и крепкого семьянина, укрепил его в принятом прежде решении. Он даже смирился со званием кобеля, изменщика и аморального типа.

Так Евгений и Татьяна прожили вместе еще месяц. Он продолжал метаться между нею и женой, развода все не было под разными предлогами. Татьяну в это время обрабатывали со всех сторон. Лариса развернула контрнаступление по всем фронтам. Первым делом она позвонила матери соперницы и, рыдая, умоляла повлиять на дочь. Совестливая мама, и без того не очень-то одобрявшая роман старшей дочери, потеряла покой и при каждом удобном случае заводила с Таней речь о том, какой грех совершает она, сожительствуя с женатым мужчиной, у которого больная жена и все такое прочее. После звонка Ларисы в институт, где училась Таня, к ней в свою очередь прилетело от декана факультета. Однако, в дело вмешался замдекана Аслан Магомедович, убедив своего патрона в том, что Таня стала жертвой интриги и, прежде чем давать делу ход, надо как следует во всем разобраться, а то как бы не удостоиться титула ретроградов… Заниматься этим было некому, да и особо не за чем, поэтому вопрос был закрыт, но осадочек остался.

Когда Евгений в очередной раз не пришел ночевать домой, правда, предупредив Таню, что остается на ночь с Ларисой, у которой якобы начался грипп с высокой температурой, девушка решила покончить с этими отношениями. В один прекрасный день, после столь же «прекрасной» бессонной ночи в отсутствие любимого, на фоне начинающегося токсикоза, она собрала вещи и ушла, оставив любимому записку:

«Я больше так не могу. Мы расстаемся, нам нечего больше делать вместе. Не ищи меня, пожалуйста! Ты мне не нужен!!! Татьяна».

Это решение далось ей крайне нелегко. Но приняла она его не на пустом месте. В то время Татьяна проходила журналистскую практику в Останкино. Возвращалась домой поздно вечером и, проходя через территорию рынка к станции метро «Тимирязевская», она случайно познакомилась с ночным сторожем этого рынка. Это был веселый молодой человек по имени Виктор, ее ровесник, студент Академии управления, кроме того, он был прекрасен как Аполлон. Татьяна совершила несвойственный ей поступок – дала свой номер телефона, что называется, «первому встречному» и даже не задумываясь – зачем. Собственно, парень ничего крамольного и не замышлял, просто ему понравилась девушка, вот и все. А Тане надо было чем-то компенсировать визиты возлюбленного к его жене, хотя бы морально. Закон сохранения массы и энергии в действии: если откуда-то сколько-то убывает, значит, столько же должно откуда-то прибыть. Против Ломоносова не попрешь.

Журбин пытался вернуть Татьяну. Звонил, заявлялся к ней домой, поджидал ее возле института. Тогда она взяла академический отпуск на год и уехала в Новоазовск, к бабушке. Там же вышла замуж за своего нового ухажера Виктора, который перевелся на заочное отделение, уехал вслед за ней и устроился экономистом в местный агрохолдинг. А мама Татьяны – Светлана Ивановна, – при очередном визите горе-любовника дочери прочитала ему такую отповедь, что бедный артист надолго забыл дорогу в отчий дом своей возлюбленной. Так Журбин потерял след Татьяны и вынужден был смириться с этой утратой.

Бурлящая закулиса

Малая сцена, 2003 г.

Открытое собрание в театре продолжалось… Чувствовалась явная утомленность всех участников этого затянувшегося действа. Конструктивный настрой давно покинул обе стороны конфликта, шла все более откровенная перепалка. Председатель президиума безучастно, надувшись, сидел за столом на сцене и совершенно не владел процессом. Одновременно выступало несколько спикеров как со стороны президиума, так и из зала, при этом периодически звучали возгласы типа «Да не перебивайте меня!», «Да это я не вам!», «Да дайте сказать, я же первый начал!»…

Татьяна и Журбин продолжали молча стоять у левой ложи бенуара, взирая на всю эту вакханалию мирных переговоров.

– …Да Журбину жена изменяет с худруком, вот он и пытается его спихнуть, че тут непонятного? – Вдруг раздалось с первых рядов зала и средние ряды загудели в ответ.

– А может, наоборот, Скунцев Журбина оттирает со сцены, как соперника?! – Кто-то выкрикнул со средних рядов в ответ.

– Одно другому не противоречит…, – донеслось еле слышно с первых рядов.

– А какое это имеет отношение к делу? Проблемы, о которых мы тут говорим, они что, только меня касаются?! – Крикнул в ответ Журбин так, что у Татьяны чуть не заложило левое ухо. Его мощным гулом поддержали средние ряды.

Но «дохлая кошка» была брошена12. Кто-то грамотно попытался свести проблему всего театра к частному вопросу, тем самым переключить внимание уставшей аудитории на более «вкусную» темку, нивелируя значимость обсуждаемых вопросов. И это зашло уставшей аудитории.

– Предлагаю слово Журбину больше не давать, – постным голосом заявил очнувшийся председатель президиума. – На лицо конфликт интересов. Ставлю на голосование: кто за, поднимите руки…

Передние ряды подняли руки, и с перевесом в один голос Журбина лишили права голоса. В зале поднялся гвалт и заседание было объявлено закрытым.

Журналисты сориентировались быстро и ринулись вслед за Журбиным. В фойе они окружили артиста, пытаясь выспросить у него подробности этой коллизии.

– Я могу только повторить свой вопрос: вот все, что сегодня три часа обсуждалось на этом собрании – зарплаты, пошлятина вся эта на сцене, нецелевое расходование государственных средств… это что, только меня касается? – Вопрошал в ответ Журбин. – Тогда причем здесь какие-то личные счеты?

– Простите… Но все-таки… это правда, что… ну, то, что кто-то сказал в зале… типа у вас есть личный мотив, ну, там насчет измены? – Косноязычно, сильно нервничая, пытался сформулировать неудобный вопрос какой-то бородатый, полный, сильно вспотевший журналист в очках.

– Вам это зачем? – Журбин выпучил на него глаза и плотно сжал губы. – Вот вы можете объяснить мне: зачем вам это?!! – Артист почти кричал.

Не дождавшись ответа, которого бы и не было, артист развел руками плотное кольцо журналистов и, широко шагая своими длинными ногами, направился в гримерку.

Татьяна, продолжая обнимать планшет, сделала несколько шагов вслед за ним, не вполне понимая, что ей делать, и остановилась.

Из зала стремительно вышел Владимир Косов. За ним медленно выдвинулась группа товарищей, на лицах которых читалось страдание.

– Коллеги, сейчас будет пресс-подход! – Спокойным, уверенным тоном провозгласил Косов. – Заместитель директора театра Николай Денисович Неленский и руководитель профсоюзной организации Никита Романович Метлюк.

Журналисты выстроились полукругом перед спикерами, зажглись осветительные приборы, вытянулись «удочки» с микрофонами. Операторы с громоздкими «бетакамами» вклинились между газетчиками, стоявшими в первом ряду, не замечая их недовольства. Татьяна стояла в стороне, раздумывая: нужно ей записывать еще и это или хватит материала, и пора уже ехать домой писать репортаж?

Косов боком, словно краб, переместился в ее сторону от пресс-подхода.

– Татьян, ну что, нужны еще какие-нибудь комментарии, интервью?

– Хотелось бы…

– С кем?

– Сами знаете, с кем… – Татьяна опустила глаза на острые носы своих сапожек, в которых уже четвертый час страдали ее ноги.

– Понятно, – интонация Косова, этого интеллектуала в белобрысых кудряшках и очках, похожего на взрослого Купидона, выдавала всю глубину его осведомленности.

Таня оказалась на этом мероприятии не по своей инициативе. Недавно Косову попалась в сети Танина заметка о конфликте в их театре. Она была написана по его пресс-релизу, разосланному в СМИ. Он не сразу вспомнил, кто такая Татьяна Ивашова, но, наведя справки, понял, что это – бывшая любовница его друга. После их расставания Журбин посвятил его в детали своей трагедии.

Осознавая весь драматизм ситуации, Косов некоторое время раздумывал, как лучше поступить. В конце концов, он решил последовать принципу Юлия Цезаря – разделять и властвовать. Ничего не сказав Журбину, он пригласил Татьяну на это мероприятие, в глубине души надеясь на ее содействие. Теперь же, когда Татьяна и Евгений встретились после 13 лет разлуки, белобрысый стратег немного волновался за исход этого события.

– Это все правда? – Тихо спросила Татьяна, не глядя на Косова.

– Да, – поправляя очки, ответил он. – Только я хотел бы вас попросить не писать об этом, о его личной жизни вообще, не касаться ее. А насчет интервью с Евгением – это очень сложный вопрос. Я попробую с ним договориться лично для вас, но это точно не сегодня.

– Хорошо, – бесстрастно ответила Татьяна. – Тогда мне пора.

И она легко, едва касаясь ногами ступенек, сбежала вниз по мраморной лестнице в гардероб. В ней и в самом деле проснулась вдруг неожиданная легкость и сила. Она вдруг поняла, как дальше быть. Ближайшее будущее показалось ей простым и понятным, она знала, что будет делать и знала, что у нее все получится. И это давало ей редкое для нее чувство уверенности и душевного комфорта.

Тем временем профорг театра, потея под осветительными приборами «телеков»13, пытался «отделить мух от котлет», объясняя, что личной заинтересованности в смене руководства у Журбина нет, т.к. речь не идет о выдвижении его на место худрука. По мнению Метлюка, Журбин просто выражает интересы части коллектива.

Его перебил заместитель директора: «Мы не будем отрицать, что имеют место проблемы в семье артиста Журбина, а также основания для его личной неприязни в адрес художественного руководителя театра. Опять же, в последнее время он потерял несколько ролей по причине разногласий с режиссерами спектаклей. Но лично я ни на секунду не допускаю, что наш уважаемый коллега ради личных интересов готов расколоть театр, парализовать его работу и так далее».

Надо ли говорить, что именно эта цитата и разлетелась по огромному числу СМИ? Ее привели в своих публикациях все журналисты, присутствовавшие на собрании в театре, кроме Татьяны.

Отписавшись, она принялась наводить справки в интернете про своего героя. И натыкалась лишь на публикации о сегодняшнем собрании в театре. Ни одного интервью, ни одной заметки о нем, его личной жизни за все эти 13 лет… Лишь перепечатка рецензии на «Базарова» из «Киновестника» за январь 1991 года, в которой скупо упоминалась его биография до момента съемок и фото – кадр из фильма, в белесых пятнах. Низкого качества скан журнальной полосы…

Эту медитацию над страницами прошлой жизни прервал звонок Косова.

– Татьяна, простите за беспокойство, просто увидел вашу публикацию на сайте вашего издания. Мы с вами договаривались не касаться личной жизни Евгения…

– Да… Володя! Да! Я сделала как вы просили…

– Просто в вашем материале цитата Неленского на эту тему, такая же, как и в «Вечерних ведомостях», и в «Московских известиях», ну и так далее…

– Да нет, этого не может быть! Это точно мой материал? Я не давала ничего с пресс-подхода! Может, это рерайт с какого-нибудь другого источника?

– Нет, это ваша статья, я удивился, поэтому звоню…

– Я сейчас все выясню. Я не писала об этом. Владимир, я не писала об этом!

– Хорошо. Наверное, произошло какое-то недоразумение…

– Я позвоню вам, когда все выясню.

Татьяна немедленно перезвонила в редакцию. Ее интересовал единственный вопрос: как в ее статье появилось то, чего она не писала.

– Об этом написали абсолютно все издания, попавшие в ТОП, кроме нашего, почему-то. Естественно, мы это добавили. – Невозмутимо, голосом черепахи Тортилы ответила выпускающий редактор Алла Георгиевна Фишнер.

– Но это не мой текст! Я решила не писать об этом! – Продолжала настаивать Татьяна. – Или ссылайтесь на первоисточник – откуда вы это списали, или убирайте из-под статьи мою фамилию.

– Ну мало ли что ты решила! Таня, прекрати истерить, нашла из-за чего так разоряться! Что с тобой? Мы публикуем только эксклюзивную информацию и на другие источники не ссылаемся. – Напомнила Фишнер. – Ты там была, ты это слышала, и мы имеем полное право об этом написать, ни на кого не ссылаясь! Не делай проблему из такой ерунды.

– Я автор и я решаю, что будет в статье. И для меня журналистская этика – не пустой звук!

– Да успокойся, – поморщилась Алла Георгиевна. – Причем здесь этика…?

– Если вы не доверяете моему отбору информации, тогда зачем я у вас работаю?! Это просто не мой текст. Потому что я об этом писать не хочу! Алла, ты услышала меня? – Я снимаю свою фамилию под этим материалом!

– Как скажешь, милая, – безразлично ответила выпускающая. – Тогда пиши докладную на имя главного редактора.

Татьяна тут же перезвонила Косову и объяснила ситуацию. Он отнесся с пониманием и даже попытался ее успокоить, но ощущение собственной малозначительности, когда редакция использует журналиста в качестве подставки под микрофон, переписывая его тексты на свой вкус и цвет, даже не спросив разрешения, угнетало ее… для этого она пять лет училась на журфаке? Но больше всего ей было обидно за Журбина. Так опозориться, так сесть перед ним в лужу. А ведь он и Косов доверяли ей… И зачем она только пришла на это мероприятие!

Отчаяние захлестнуло Ивашову: размазывая слезы по лицу, она твердо решила завтра же положить на стол главреду заявление об уходе. Татьяна весь вечер в деталях представляла себе эту сцену с разными вариантами своей изобличительно-прощальной речи: сначала про журналистскую этику, об которую тут вытирают ноги, потом о правах журналиста, которого тут ни во что не ставят и, наконец, о том, что добавленная в статью информация про личные мотивы артиста – непроверенная, и она совсем не удивится, если Журбин подаст на издание в суд. Последний аргумент почему-то пришел ей в голову не с первого раза. Но когда пришел, в пору было кричать «Эврика!». Она пожалела, что не додумалась до этого, когда разговаривала с Фишнер. Вот бы та напряглась! Сразу помчалась бы снимать материал с сайта.

Татьяна схватила телефон и лихорадочно принялась набирать редакцию. Но Фишнер уже не брала трубку. Дежурный по ночным новостям отказался брать на себя такую ответственность и удалять опубликованный материал, к тому же висевший в ТОПе, как ни пыталась Татьяна запугать его судебными разборками.

Трафик – наше все

Пятница, любимый день недели большинства трудящихся, для Татьяны всегда был омрачен таким тягостным мероприятием, как редакционный совет (иначе говоря, планерка). В этот день высока была вероятность «попасть под раздачу» или получить заведомо невыполнимое задание из разряда «пойди туда – не знаю куда, напиши то – не знаю что». В редакции ни для кого не было секретом, что главный редактор Петр Зубцов не сделал в своей жизни ни одного репортажа и ни одного интервью. Он изредка писал колонки «на злобу дня», авторитетно рассуждая о мало кому понятной, глубинной сути вещей.

Жанр «колонка» существовал давно, еще с середины XX века, но с появлением интернета и блогов стал особенно популярен. Блоги и популярные блогеры вдохнули в колонку новую жизнь, ведь, в сущности, пост в соцсети – это и есть «колонка», то есть субъективное мнение автора, рефлексия на события и актуальные темы. Чтобы писать колонки, не надо собирать и проверять информацию, уговаривать нужных людей дать интервью, «ловить» их на мероприятиях, располагать к себе, вызывать на откровенность и т.д. Весь материал для колонки можно взять из своей головы (а уж откуда он там взялся до этого – личное дело автора и никого не касается), в общем, комфортная, непыльная работа.

В век нарастающего, благодаря интернету, вала информации, появилась потребность в толмачах, переводчиках с информационного хаоса на понятный человеческий язык. Авторы, умеющие отделять зерна от плевел, важное от второстепенного, и, наконец, разжевывать суть вещей, набирали популярность сами собой: для этого им не нужны были трибуны с большой аудиторией – вокруг интересных авторов аудитория формировалась в интернете сама собой.

Публике нравилось их умение видеть невидимые связи между фактами, объяснять необъяснимое и делать тайное явным… Особенно заводили читателя объяснения, почему мы так плохо живем, и кто в этом виноват. Несколько позже вошли в моду рецепты как, несмотря на все это, жить лучше (разбогатеть, сделать карьеру, успешно выйти замуж и т.п.). На этой ниве расплодилось сетевое мошенничество, с которым совершенно невозможно было бороться – не хватало нормативной базы. Возможность оставлять комментарии под публикациями, в том числе совсем анонимно (то есть, не раскрывая и без того анонимного ника), производила мощный психологический эффект. Можно было совершенно безнаказанно высказать автору или герою его публикации все, что накипело и наболело, в красках описав то, что с ним необходимо сделать. Все эти милые виртуальные «ништяки» притягивали к безответственным, иногда просто лживым анонимным пабликам огромные читательские массы, создавая резонанс (часто на пустом месте) и размывая влияние СМИ.

Так вот, Петр Зубцов сам писал неважно, но зато точно знал, как надо писать, чтобы возглавляемое им издание не уступало по влиятельности известным блогерам. Он часто приводил в пример посты каких-нибудь авторитетных блогеров и требовал немедленно взять в разработку поднимаемые ими темы. Правда, часто при поверхностном фактчекинге14 оказывалось не совсем все так, как у них было написано, а иногда и совсем все не так… но заметки в жанре «антифейк» тогда еще не вошли в моду и даже не были изобретены. Поэтому труд этот был неблагодарным, а результаты его только раздражали Зубцова. Он даже начал подумывать о том, не заменить ли ему хотя бы половину журналистов редакции топовыми блогерами – те хотя бы свою аудиторию подтянут на сайт издания.

– …Слава, и позвони этому, бывшему санитарному врачу… Прыщову, я сейчас кину тебе ссылку на его пост о приютах для собак, возьми комментарий.

– Комментарий… о чем?

– О том, как надо решать проблему бездомных собак, Слава, о чем еще?

– Так он скажет – я уже все написал в своем блоге…

– Ну, тогда спроси, можно ли процитировать то, что он написал в своем блоге, черт возьми. Элементарным вещам учить приходится! – Начал злиться главред.

Обозреватель Слава Пальцев пожал плечами и переглянулся с приятелем и репортером Виктором Суховым.

– Докатились… до цитирования блогеров, – усмехнувшись, тихо сказал Виктор, и посмотрел на Татьяну, сидящую напротив него. Она иронично закивала в ответ.

– Во-первых, сначала он бывший санитарный врач, а потом уже блогер. А во-вторых, чтобы не опускаться до цитирования блога, надо договориться с ним, чтобы сначала он присылал свой эксклюзивный комментарий нам и уже потом давал его в своем блоге со ссылкой на нашу публикацию.

– Хо-хо-хо… – коллеги не смогли сдержать своего умиления наивности главреда. – Оно ему больно надо!

Зубцов не стал реагировать на это и продолжил заседание. На планерке от каждого редакционного журналиста требовалось предложить три темы для разработки на следующей неделе.

– Таня, что у тебя? – Главред переключился на Ивашову. – Должен сказать, что твои материалы набирают очень мало просмотров. Это и многих других касается. На этой неделе твои тексты в самом низу нашего рейтинга читаемости. Я постоянно прошу искать темы поострее. Если так будет продолжаться, мы перестанем платить гонорары за те материалы, которые набирают меньше 10 тыс. просмотров за сутки! Я хочу, чтобы меня все услышали: не будет трафика – не будет рекламы! Соответственно, гонорары платить будет не из чего. Ну и зарплата будет задерживаться! Нам денег «за так» никто не дает. Трафик – наше все!