Интервью с одним артистом

– Здравствуйте, Владимир! Ничего страшного, это вы извините, что так получилось, просто Женя сказал ждать вас здесь, а точного времени не назвал, – оправдывалась Татьяна, пытаясь справиться с чувством неловкости.

– Все нормально! Вот ваш билет, давайте я вас провожу в вашу ложу. У вас второе место.

Татьяна вошла в бенуар и обомлела: перед ней открылся огромный, в пурпурно-золотом убранстве зал, а сцена была так близко, что казалось, позови она шепотом артиста и он услышит ее. Волнение ее нарастало: сейчас она впервые увидит своего возлюбленного на сцене. Как он отыграет? Не растеряется ли, не забудет слова? Справится ли с волнением? Татьяна не отдавала себе отчета, что в этот момент она проецирует на него свои собственные страхи и сомнения, как если бы на сцену предстояло выйти ей, а не ему – опытному артисту. Но как только прозвучало музыкальное вступление, занавес поднялся и на сцене началось действо, мучительное ожидание провала исчезло. Исполнители держались естественно, уверенно и происходящее, как гипноз, незаметно и быстро захватило внимание аудитории. Таня не заметила, как на сцене появился Евгений – настолько она была поглощена действием. Лишь зацепившись взглядом за подозрительно знакомый наклон головы красавца-поручика Шервинского, ворковавшего с Еленой Турбиной-Тальберг, Татьяну вдруг осенило: Женька!

Ах, как же он был красив! Как шли ему накладные усы, как сияли волны его светло-ореховых волос, как сидела на нем белая черкеска… Какая в нем была неподражаемая стать, непринужденность движений, какой огонь в глазах… Неужели все это – он? Такой незнакомый, недосягаемый… Не было никаких сомнений в том, что его герой страстно влюблен в Елену. Таня невольно начала ревновать. В какой-то момент ей показалось, что она встретилась с ним взглядом. Девушка незаметно отодвинулась в глубину ложи и ее лицо укрыла тень от плотной бархатной портьеры: она вдруг забоялась отвлечь его внимание на себя и сбить с ритма действия.

Спектакль получился на удивление динамичным и ярким, совсем не как фильм, снятый по роману Булгакова в 70-х. Хотя и фильм Татьяна всегда смотрела с удовольствием, но он был более размеренным и спокойным. Сейчас, когда под оглушительные рукоплескания и возгласы огромного зала Евгений Журбин вместе с другими артистами в третий раз выходил на сцену кланяться, девушка заново открывала его для себя. Такого Женю она еще не знала… Он находился на такой недосягаемой для нее сияющей высоте, что она вдруг как никогда ощутила собственную малость. Он оказался на этой высоте не сейчас, не вдруг. Он давно уже был там, просто для нее открылось это только сейчас. И как так вышло, что он с этой высоты снизошел до нее – простой московской студентки-практикантки? Это вдруг показалось ей каким-то недоразумением, незаслуженным призом, джек-потом, за которым долгое время охотится армия его давних, преданных поклонниц, и попадись она им, узнай они о ее нечаянной удаче – порвут, уничтожат ее морально и физически.

И как тут не вспомнить вчерашнего визита Ларисы – высокой, холеной, величественной дамы его круга… Ни дать – ни взять, Примадонна. И это было только начало. Между Таней и ее Женей вдруг разверзлась пропасть – из пурпурного бархата и золоченой лепнины, сверкающей под софитами… Таня вдруг почувствовала все свое несоответствие этому человеку, насколько она не пара ему. Из нее словно кто-то выпил, высосал всю радость жизни, всю ее молодую, первозданную силу любви, которая, на самом деле и была «платой» за «джек-пот», точнее, причиной, по которой «сияющий» Журбин выбрал ее из многих. А будь она воспитана в православной традиции, то была бы прочно защищена от этих сомнений и терзаний простой церковной «истиной» о том, что браки заключаются на небесах, и мы своим сознанием и волей не властны над выбором – кого полюбить. Впрочем, тогда ей пришлось бы последовать и христовой заповеди «не прелюбодействуй»… Но Татьяна была комсомолкой, хотя и номинальной. И до истинной веры в Бога ей было далеко. Она почувствовала неимоверную моральную и физическую усталость: где взять ей силы, чтобы бороться за него? С одной стороны наступала его жена, с другой – армия поклонниц, пока еще воображаемая… а ведь в театре еще есть актрисы – много молодых красивых актрис, которым он не может не нравиться! Как она – посредственность рядом с ними, серая мышь – затесалась сюда с претензией на этого блестящего во всех смыслах мужчину?! Какие у нее шансы? Жизнеутверждающая сила ее чувств к Журбину сменилась ощущением шаткости их отношений.

Несколько человек из зала – в основном женщины – поднялись на сцену и одарили артистов цветами. Какая-то юная особа поднесла букет алых роз Евгению и протянула руки к его лицу… он наклонился к ней со смущенной улыбкой и она поцеловала его в щеку. А сколько их будет поджидать его у выхода? Вот оно… то, о чем говорила Лариса. Начинается.

Тане вдруг захотелось рвануть к служебному входу, чтобы посмотреть, не поздно ли еще занять очередь на поклон к любимому артисту. Огонь мучительной ревности, запаленный женой любовника, вторые сутки жег ее изнутри. И нужно было совсем немного, чтобы он разгорелся с новой силой и уничтожил ее. Этот пожар выжигал в ней последние капли радости. Место обожания, нежности, счастья любви, царивших в ее душе последние три месяца, быстро заполняла чернота тлеющих углей. Отрава, накануне впрыснутая ей в сердце Ларисой, делала свое дело. А ведь ничего пока еще не случилось… что же будет дальше?

Татьяна, подавленная, вышла из ложи и поплелась в обратном направлении. Но дверь в «закулису» уже была заперта. Тогда она медленно пошла на улицу вместе со всеми, еще не понимая, что делать дальше. На этот счет у нее не было инструкций от любимого. Выйдя на улицу через парадный вход, она завернула за угол театра и, укутавшись в палантин, присела на лавочку недалеко от служебного подъезда, где уже собралась группа поклонников. Было уже темно, пространство вокруг театра было залито электрическим светом уличных фонарей.

Ей вдруг вспомнился бедный студент Петр Мелузов из «Талантов и поклонников» Островского незадолго до расставания с артисткой Негиной – как он стоял в такой же вот толпе поклонников с записочкой для любимой… и как потом она бросила его, предпочтя роль содержанки богатого помещика Великатова. Таня усмехнулась, судорожно сжимая скрещенными руками плечи, и подумала: «А мне и записочку-то написать не на чем. Не подготовилась!» Ее начинало трясти ни то от холода, ни то от волнения. Какие-то остатки здравого смысла выплеснули в сознание мысль: а что, собственно, произошло? Отчего это смятенье чувств? Слова, одни слова, да собственные фантазии, да комплексы… сама себя накрутила. Но яд уж сделал свое дело – душа горела и болела…

Минут через двадцать дверь подъезда отворилась и из нее вышел «Алексей Турбин». Толпа сразу окружила его, завалила цветами и требовала автограф. В следующий момент из той же двери прошмыгнула «Елена Турбина». Несколько мужчин поспешили вслед за ней, пытаясь вручить ей цветы. Но руки у дамы были заняты другими цветами. Эскорт уперся в блестящий черный мерседес, задняя дверь которого отворилась, и актриса скрылась за тонированными стеклами.

Пока Татьяна безучастно наблюдала за этой суетой, из служебного входа вышли сразу три человека, одним из которых был Евгений. Он сразу увидел ее, сидящую на скамейке вдоль прохода к метро, и быстрым шагом направился к ней. Раздался дамский визг и несколько девушек, бросив «Турбина», помчались за ним с криками «Евгений Журбин! Вот он! Женя-а-а!» Но будучи незамеченным сразу же после выхода на улицу, Журбин получил фору и смог оторваться от погони. Схватив Таню за руку, он быстрым шагом потащил ее по бульвару к метро. Девушка вынуждена была бежать за ним. Это натурально развеселило ее, от недавнего смятения не осталось и следа. Евгений оглядывался назад, стараясь делать это незаметно, а Таня смеялась, едва поспевая за ним.

*

Дома все уже было подготовлено. Нужно было только согреть в духовке горячие блюда. Татьяна, выросшая в простой семье, умела делать по дому все: приготовить любое блюдо от куриных окорочков до торта, постирать и починить одежду, навести уют. Создать романтическую обстановку тоже. Причем сделать она это умела со вкусом: ей не приходило в голову усыпать помещение обычной хрущевской однушки лепестками роз и окуривать благовониями и вообще прибегать к какой-то экзотике. Все это ей казалось безвкусицей.

Порядок в доме, действительно вкусный ужин, учитывающий гастрономические запросы любимого, приглушенный свет торшера, хорошее натуральное вино, негромкая музыка (на отдельной кассете Татьяна собрала спокойную классическую и романтическую эстрадную музыку для звукового фона), наконец, свежее, хорошо выглаженное постельное белье. Но главное – хорошее настроение и заинтересованная беседа с любимым.

Ее усилия были вознаграждены.

Евгений, несмотря на усталость, после нескольких глотков вина настроился на нужный лад. Он всегда был очень отзывчив на искренность и старания любимой девушки. Таня тоже рядом с ним быстро забыла свои мрачные фантазии с неприступными пьедесталами и пропастями. Сейчас, когда они сидели за небольшим столом друг напротив друга, освещенные торшером из 60-х годов, а за окном ночными огнями сверкал мегаполис, она понимала, что ситуация – в ее руках, ведь он с ней, они вместе. Остальное было неважно. «Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней!» – ненавязчиво припевал Юрий Антонов из магнитофона, лежавшего на подоконнике рядом с разросшейся хозяйской фиалкой в старинном керамическом горшке. И это означало лишь одно: они переживали бесценные минуты счастья, которые в любой момент могут оборваться и никогда больше не повториться. Carpe diem!11

Евгению не терпелось узнать о впечатлениях любимой от спектакля. Он давно заметил, что у Татьяны всегда был собственный, оригинальный взгляд на вещи. Но чувства, вызванные у нее премьерой, были столь противоречивы, что Таня несколько замкнулась. Она, разумеется, выразила свой восторг от его игры, но у Евгения осталось ощущение какой-то недосказанности. После бокала вина Татьяна разговорилась.

– А я тебя не сразу узнала, представляешь?! Сижу такая, любуюсь на прекрасную пару – Шервинского и Турбину – думаю, как свезло бабе, ну как свезло… какой мужчина вокруг нее хлопочет, а она как замороженная скумбрия… а потом вдруг до меня доходит, что Шервинский – это ты! И ведь знала же, что ты в этой роли, а врубилась не сразу! – Оба рассмеялись. – Давай за силу искусства! Ты – лучший Шервинский советской сцены!

– Тебе удобно было смотреть, понравилось в этой ложе? А Володьку долго ждала?

– Нет, я только в холл зашла, как он и появился. Ложа отличная, так близко к сцене – я и не ожидала. Даже боялась тебя отвлечь.

Журбин усмехнулся.

– Мы со сцены почти не видим зрителей – свет направлен на сцену, а зал темный. Поэтому перед нами словно стена из световых лучей.

Татьяна задумалась, пытаясь себе это представить.

– Я думала, мне тебя долго ждать придется. Все-таки премьера… вдруг вы еще отмечать будете…

– Ну кто-то остался отмечать, но не все. Ты же видела, наверное, Андрей сразу домой поехал, Нина тоже… а я никогда в пьянках не участвую, это не мое. А потом я же знал, что ты меня ждать будешь…

– Но мы же не договаривались, где и во сколько встретимся после спектакля…

– Ну-у-у… по умолчанию: после спектакля на выходе, – улыбнулся Евгений, вдруг осознав, что эта неопределенность поставила Татьяну в несколько неудобное положение. – Кстати, ты не замерзла пока меня ждала?

– Да я недолго ждала. Вообще, это так нетипично для артиста, наверное – после работы сразу домой…

– Ну, не знаю, насколько это нетипично. Я не один такой. Вон, Андрюха тоже отыграет и сразу домой, к жене, там они вдвоем бутылочку беленькой раздавят и баиньки. Им вообще никто не нужен! Они могут весь вечер «на двоих соображать» и им вдвоем не скучно! Мне тоже коллективные пьянки и тусовки не интересны. Я это уже прошел. Можно ведь довольно быстро спиться. Примеров много…

– По-моему, я уже спилась, – поддерживая свою голову двумя руками, произнесла Татьяна, наблюдая, как Евгений разливает из бутылки последние капли вина по их бокалам.

– Ну, этим не сопьешься, – тоном знатока ответил он.

Грязная посуда была оставлена на следующий день: по закону жанра, последние капли вина должны были плавно перетечь в страстную постельную сцену. Что и произошло.

Впереди у Евгения было два выходных, у Татьяны – один. Будильник никто не ставил: спать они собирались «до упора», пока не надоест.

Около 11.00 раздался телефонный звонок. Звонил тот самый Владимир, который встречал Таню накануне в театре. Он был единственным, кто знал номер телефона Журбина по новому адресу.

– Женька, привет. Ты извини, что дергаю в твой законный выходной, просто здесь все Ларису ищут… Звонят к вам, там трубку никто не берет. Она должна была в 10 быть на репетиции… ты что-нибудь знаешь о ней?

Этот запрос поставил Журбина в тупик. Он ничего не знал о планах жены на этот день и тем более не мог знать, почему они были нарушены. Владимир извинился за беспокойство и положил трубку.

Таня хлопотала на кухне: готовила завтрак и наводила порядок после романтического ужина. Евгений, сидя на балконе в ожидании приглашения за стол, курил и листал свежий номер «Киновестника». Там как раз вышел анонс фильма «Базаров», в котором было небольшое интервью с режиссером. Но из головы его не выходил звонок приятеля. Когда румяные сырники были разложены по тарелкам, а дымящийся кофе разлит по чашкам, из комнаты снова донеслась трель телефонного звонка. Это снова был Володя.

– Дружище, похоже, без тебя не обойдутся, – по голосу друга Журбин понял, что в театре реальный переполох. Что же могло случиться с Ларисой? – Ты не сгоняешь домой, не посмотришь…? С чего-то же надо начинать поиски. Потом просто перезвони из дома… лады?

– Да видать придется, – вздохнул Журбин. – Уже еду.

Тане пришлось смириться с тем, что планы на выходной в один миг оказались порушены. Кроме Евгения попасть в квартиру, где должна была находиться Лариса, было некому.

– Мне поехать с тобой?

– Да не надо. Я быстро: туда и сразу обратно! – Заверил он любимую. – Наверняка что-нибудь перепутала в графике репетиций, а в телефоне звук выключила, чтобы отоспаться.

На самом деле Евгений был встревожен не на шутку. Он понимал, что «перепутать» она не могла – очень это было на его жену не похоже, да и звук в телефоне выключить было нельзя. Оставалась слабая надежда на то, что телефон был отключен от сети.

*

Забыв про лифт, Журбин взбежал на шестой этаж и на автомате, привычным движением открыл ключом дверь. В нос ему сразу же ударила тяжелая смесь сигаретного дыма и крепкого алкоголя. В большой комнате с закрытыми окнами и задернутыми шторами было душно. Затхлый воздух прокуренного помещения наполнялся испарениями разлитого на полу коньяка. Лариса, в халате и в одном тапочке, неподвижно лежала на диване в позе эмбриона, прислонив кисти рук к лицу, прикрытому разлохмаченными прядями светлых волос, словно защищаясь от чего-то. На журнальном столике стояла хрустальная пепельница с «бычками» от сигарет, рядом, на сложенном пополам тетрадном листке бумаги стоял темного стекла пустой флакон от снотворного. Стакан, видимо, поставленный мимо столика, лежал на ковре в луже коньяка.

Евгений бросился к жене и принялся тормошить ее. Поняв, что она в беспамятстве, кинулся к телефону вызывать скорую. Номер «03» был занят, он снова кинулся к жене, схватил стакан, помчался на кухню за водой; оставив стакан с водой на кухонном столе, рванул снова к телефону, потом опять к Ларисе, попытался нащупать пульс – не вышло, снова бросился звонить по «03». Наконец, дозвонился, с полминуты не мог объяснить, что произошло, наконец, сообщил, что его жена без сознания, возможно, отравилась алкоголем.

Скорая прибыла быстро. На лицо Ларисы надели кислородную маску и положили на носилки.

– Жива. Дыхание самостоятельное. Забираем в реанимацию. – Сухо и по-военному четко сообщил врач. Санитары подняли носилки и направились к лестнице.

– Мы должны будем сообщить в милицию, вы знаете, наверное, – безразличным тоном добавил доктор, быстро направляясь вслед за санитарами.

– Подождите! – Очнулся Журбин, – а я? Я же с вами! Дайте я хоть вещи какие-нибудь ее соберу!

– Да вы что, мужчина, – отозвалась фельдшер, застегивая сумку с медикаментами, – тут каждая минута может быть на счету. Мы ж не знаем, сколько она проглотила и когда. Собирайте вещи и езжайте в приемный покой больницы своим ходом.

Фельдшер быстро вышла из квартиры и побежала вниз.

Журбин бросился собирать вещи в больницу жене. Долго искал пакет, не найдя, стал искать в шкафу спортивную сумку, попадались только большие – дорожные. Оставил это, побежал звонить в театр. Наврал про отравление грибами: типа, на кухне нашел пустую банку, в которой около года стояли в холодильнике соленые грибы. Положив трубку, вспомнил про лист бумаги под пустым флаконом на столике. Флакона не было – вероятно, скорая забрала, чтобы понимать, от чего спасать Ларису кроме алкоголя. Сложенный пополам тетрадный листок лежал на столе. Журбин схватил его и развернул. Это была предсмертная записка. Лариса жаловалась на свое одиночество, сообщала, что не видит смысла жить без мужа, отчего и приняла решение уйти. Никого не винит.

Журбин в задумчивости подошел к телефону. Таня ждала его звонка. Он снимал трубку, прокручивал в голове первые слова и клал ее назад. Надо подумать, как ей это преподнести. Ведь завтра он собирался идти в ЗАГС писать заявление на развод. Евгений решил отложить разговор о происшедшем до своего возвращения к Тане, хорошенько обдумать, как быть со всем этим дальше…

Когда Журбин приехал в больницу с вещами Ларисы, она была уже в сознании, в отделении интенсивной терапии. Но его туда не пустили.

Переговорив с лечащим врачом, он отправился к заведующему отделением.

– Нет, я уверен, что это не была попытка самоубийства… возможно, выпила коньяку, а потом не рассчитала со снотворным…

– Евгений Иванович, 10 таблеток снотворного по оплошности выпить невозможно. Нам сложно будет утаить этот факт, мы обязаны будем указать это в эпикризе.

– 10 таблеток!? – Присвистнул Журбин, – да…

– Она уже пришла в себя, мы еще сутки будем ее наблюдать на аппаратах, и если динамика будет хорошей, переведем в палату. Вы завтра сможете с ней поговорить. Но боюсь, что следователь опередит вас.

– Послушайте, доктор… – Евгений с трудом подбирал слова. Ему уже не раз приходилось общаться с врачами из-за проблем со здоровьем его жены, но в такой двусмысленной ситуации он оказался впервые. – Вы представляете себе, как эта история осложнит ей жизнь? Мало того, что она и так пострадала от… случившегося, так еще и вы ей проблем добавите. Вот запишите вы ей официально суицид – это же клеймо на всю жизнь! Она это никогда не расхлебает.

– Ну зачем вы так? Пройдет курс лечения у психиатра, пропьет антидепрессанты, в психушку сейчас только буйных отправляют! Те времена давно прошли, сейчас уже все по-другому! Почти как в Европе… там посещать психотерапевта – такая же норма, как проходить диспансеризацию.

– Далеко нам до Европы. Я вам точно могу сказать, что из театра ее попрут. Так она последний смысл в жизни потеряет. Вы поймите, творческий человек всегда должен быть при деле, иначе он деградирует, потеряет почву под ногами. Если бы хоть дети были, а то ведь одна совсем.

– А Вы? Евгений Иванович, в таком состоянии ей сейчас не работа нужна, а близкие люди! Какая сейчас в ее состоянии может быть работа? Она еще недели две, а то и три на постельном режиме будет. А кроме того, вы меня извините, но то душевное состояние, которое привело ее к этому радикальному шагу, заставляет сомневаться в ее работоспособности. Такое надо серьезно лечить! И не работой, а специальными препаратами. Их побочное действие может оказаться несовместимо с работой. Я уж не спрашиваю, что послужило причиной… Очень хотелось бы надеяться, что для этого ей не придется ложиться в клинику неврозов, что можно будет обойтись амбулаторным лечением. Но дома кто-то должен будет ее контролировать: чтобы вовремя принимала таблетки, чтобы не употребляла алкоголь. Иначе – опять стационар.

Журбин тяжело вздохнул. Как это все нарушало его планы! Но обречь Ларису на заключение в психушку и на потерю работы он не мог. Он же никогда себе этого не простит!

– Доктор, я гарантирую и присмотр, и уход, давайте сделаем все, чтобы не только обойтись без психбольницы, но и… без «попытки самоубийства». Ну, так только хуже будет! Это автоматически крест на карьере, ну поймите! Вы же не знаете нашей театральной кухни! А я знаю, о чем говорю.

Возникла пауза. Зав. отделением смотрел в сторону, легонько постукивая по столу пальцами.

– Сколько? – Тихо спросил Журбин.

– Ладно, – доктор взял бумажный квадратик для записей и что-то быстро на нем написал, – вот вам «рецепт», и вот вам телефон аптеки. Сошлетесь на меня, вам все дадут. Дальше – согласно инструкции. Я попытаюсь сформулировать диагноз так, чтобы больше было похоже на несчастный случай.

С этими словами он поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

Журбин, не глядя в бумажку, со словами благодарности поспешил к выходу.

– Не переживайте. Уладим. До свидания. – Тихо приговаривал хозяин кабинета, закрывая за артистом дверь.

Евгений вышел в коридор и заглянул в бумажку. На ней значилась сумма – 500 рублей, название препарата и номер телефона. Было понятно, что указанная сумма к препарату отношения не имела.

Татьяна была потрясена рассказом любовника. Ей сразу стало ясно, что в этой ситуации вопрос о его разводе откладывается на неопределенное время. Впрочем, она никогда и не заикалась об этом. Ей всегда глубоко претили сцены ревности, уговоры быть вместе, выбирать «или я, или она», цепляния за мужчину. Насильно милой не будешь… Женщина в роли просительницы любви и внимания мужчины казалась ей жалкой. Вот и теперь она испытывала очень противоречивые чувства к Ларисе. Еще какие-то два дня назад она сидела перед Татьяной самодовольная, уверенная в себе, и свысока доносила до нее «истинную суть вещей», вливая в ее сердце убойные дозы яда. А сегодня сама оказалась при смерти, по сути, от того же самого яда. В то же время Татьяна боялась представить себе, как она будет жить без своего любимого Жени. Это еще видно будет, как сама она себя поведет, если Евгений на почве случившегося решит прекратить с ней отношения. И она с ужасом ждала слов типа «Милая, нам нужно серьезно поговорить…» или «Мне тяжело об этом говорить, но…». Что бы он ни сказал сейчас, она вздрогнет и сердце собьется с ритма. Но Евгений молчал. Он стоял на балконе и курил. Потом вошел в кухню, сел рядом с ней за стол и сказал:

– Мне теперь придется бывать у нее, ты ж понимаешь?

– Конечно. Я знаю, что у нее никого кроме тебя нет.

– А потом я вписался за то, чтобы ей психиатрию не пришили. Придется контролировать ее лечение на дому: чтобы вовремя принимала таблетки. Пройдет курс, тогда можно будет с чистой совестью вернуться к нашим планам…

Ничего не ответив, Татьяна встала и пошла наливать воду в чайник. В кухне висело тягостное молчание. Что чувствует любимый, Таня могла только догадываться. Ей не приходило в голову, что в настоящий момент он ведет неравный бой с мучительным чувством вины. Брошенная жена дала понять, что причина ее отказа от жизни – измена мужа. Это стало бы очевидно, представь она себя на месте Ларисы. Но в подобных историях у людей, видимо, срабатывает какой-то защитный механизм, клапан, исключающий подобные проекции: эмпатия к сопернице за сердце избранника возможна с той же вероятностью, что и снег в июльскую жару. На этом фоне муки совести Евгения ей казались избыточными.

– Таня! Ну не молчи!!! – взмолился Журбин.

– Я просто не знаю, что сказать… – Таня поставила чайник на газ и села за стол. – Единственное, что приходит в голову… это то, что я тоже не могу без тебя жить. Представляешь? Я ведь тебе уже рассказывала, что у меня все очень сложно с мужчинами. Вот эти разговоры, что «быстро себе кого-нибудь найдешь», «быстро встретишь другого», «молодая-все-впереди» – они меня бесят! Они меня жесть как достают! Мне просто орать хочется, когда мне так говорят! Мне нужен только ты. Только такой как ты: вот такого точно роста, и ни сантиметром выше, ни сантиметром ниже. С таким же вот носом – обязательно такой формы и длины, понимаешь? И чтобы глаза такие же, чтобы брови вразлет, и чтобы правая непременно была чуть выше левой. И чтобы волосы были такого же цвета, и чтобы лежали также, волной, а не прилизано как-нибудь, потому что иначе меня это будет бесить!!! А про характер я вообще молчу. Ну, если глаза, брови, нос еще можно отыскать где-то на белом свете, то вот с характером, с манерами, с голосом, интонациями будет полная засада. А я без них не могу!!! Вот и получается, что подходит мне только один человек – ТЫ. И больше никто!!! Нет, нет – я самоубиваться не собираюсь. Я еще не все сделала, что планировала. Есть еще одно дельце. Вот сделаю и ту-ту. Но это будет не жизнь, а отбывание, исполнение долга… понимаешь?