Интервью с одним артистом

Хотенков ухаживал за Мариной красиво, тоже дарил дорогие подарки, возил в рестораны, где чек за ужин мог доходить до нескольких десятков тысяч рублей. Когда она забеременела – окружил заботой, поселил в своем имении под Рязанью, однако, жениться не торопился. Какое-то время Марина блаженствовала в роли хозяйки большого богатого дома, но чем ближе были роды, тем больше забота любимого превращалась в тотальный контроль. Питание Марины, ее передвижения, течение беременности, полностью контролировались гражданским мужем, его родителями и прислугой. Из-за врожденного порока сердца Марине должны были сделать кесарево сечение. Но Хотенков настоял на естественных родах, прошедших в частной клинике, медперсонал которой все свои действия согласовывал с ним. Марина справилась, но ее здоровье после этого сильно ухудшилось: начались перебои в работе сердца и после выписки из роддома ей пришлось делать операцию. Геннадий, несмотря на возражения молодой мамы, желавшей оперироваться в Москве, отправил ее в Германию, оплатив дорогостоящее лечение. Вернувшись через три недели, Марина обнаружила, что ребенок для нее практически недоступен: им круглосуточно занимались няня и бабушка – мама Геннадия. Когда она вполне восстановилась после операции, поставила ребром вопрос о ее доступе к сыну. Хотенков и его родители сначала «по-хорошему» отговаривали ее от ухода за сыном, ссылаясь на свежий рубец в ее грудной клетке, по причине которого держать ребенка на руках ей было вредно. Но вскоре просто перестали на нее реагировать и после трех дней безуспешных попыток реализовать свои материнские права, поздним ноябрьским вечером Марина оказалась за воротами усадьбы – в домашнем велюровом костюме, в кроссовках и с мобильным телефоном16, который она успела прихватить с собой. Ночевать пришлось в местном отделении милиции, в комнате отдыха личного состава. Местный участковый смог добиться только того, что ей вынесли за ворота усадьбы Хотенкова сумку с некоторыми ее вещами, документами и кошельком, где было немного денег.

С тех пор прошел год, суд первой инстанции по иску Марины принял решение в ее пользу, но добиться его исполнения никак не удавалось: Хотенков, ставший уже к тому времени депутатом рязанского Заксобрания, плевать хотел на решение суда, а судебные приставы ни разу не смогли застать ответчика дома, чтобы исполнить предписание. И вообще, действовали исключительно формально: подъезжали к кованным воротам хотенковского поместья, звонили, спрашивали Геннадия Максимовича, получали ответ, что его нет дома, разворачивались и уезжали. Все это девушка снимала на любительскую видеокамеру. В общем, Марина практически в одиночку вела большую, планомерную, но пока безрезультатную борьбу за свое воссоединение с сыном. Маленький Андрюша продолжал расти без мамы. Папаша-узурпатор, естественно, подал апелляцию на решение суда. Время играло на его стороне: малыш, можно сказать, мамы своей и не знал, ибо был разлучен с ней почти с рождения. Несчастная мать уперлась в предел возможностей российской правовой системы – законные методы были исчерпаны. Хотенков же развернул бурную деятельность по дискредитации его бывшей гражданской жены, не ограничиваясь рамками закона. Он состряпал липовое заключение о психических нарушениях у Марины, при этом психиатр потрудился над фейком капитально, соорудив целую историю болезни из материалов «разных лет», среди которых были многочисленные жалобы «пациентки» на депрессию, тревогу, психозы, бессонницу, к этому прилагались копии рецептов на сильнодействующие препараты. Все это он отнес в суд по месту жительства с иском о лишении Марины родительских прав. Молодой женщине пришлось пройти настоящее освидетельствование у психиатра, чтобы доказать свою нормальность. Впрочем, ей это не составило большого труда: узнав подробности ее печальной истории, заместитель главного врача московского ПНД № 49 собрал целый консилиум и заключение о ее психическом здоровье подписали сразу три государственных психиатра.

С этой историей и двумя толстыми папками документов Марина пришла в редакцию «Москва нон-стоп», к Татьяне, потому что ранее она уже писала на подобную тему. Журналистка целую неделю разбиралась в материалах этого дела, проверяя все предоставленные Мариной сведения. Очень выручило решение суда первой инстанции, в котором подробно описывались обстоятельства произошедшего – факты и документы, принятые судом. Девушки были на связи круглые сутки и Татьяну поражала выдержка героини ее будущей статьи. Оставалось дозвониться до Хотенкова, который упорно не желал разговаривать с Татьяной. Ей удалось лишь записать его отказ отвечать на вопросы, который она и собиралась дословно процитировать в статье, чтобы удовлетворить главное требование своего руководства.

Предстоял суд в городе Спасск-Рязанский, в районе которого на берегу Оки стоял дом Хотенковых. Татьяна твердо решила присутствовать на заседании. Но сделать нужно все было так, чтобы истец не догадался, что Таня – журналист. Иначе он сразу же заявит ходатайство о проведении процесса в закрытом режиме и, скорее всего, оно будет удовлетворено, ведь на нем будет звучать информация из его частной жизни. Присутствуя же инкогнито, Татьяна ничего не нарушала, ведь по умолчанию на любом судебном заседании может присутствовать кто угодно, если процесс не объявлен закрытым. Девушки договорились, что в здание суда зайдут не вместе и даже вида не подадут, что знакомы. На случай, если кто-нибудь спросит Татьяну, кто она и откуда, Марина посоветовала ей выдать себя за студентку юрфака, собирающую материал для диплома – будучи студенткой юрфака, ей самой нередко приходилось так делать по заданию преподавателя.

Сгоревшие инвестиции

Художественный руководитель театра Сергей Скунцев в собственном кабинете не мог найти себе места. Он то подходил к окну, пристально вглядываясь в проезжающие машины и спешащих прохожих, то вышагивал по паркету, не менее пристально рассматривая носы своих туфель. В правой руке он, не переставая, теребил телефонную трубку, словно пытаясь сковырнуть с нее мягкие капроновые кнопки.

На календаре было 16 декабря – оставалось не более трех недель для подачи отчета в Минкульт. До сих пор не выплачены зарплаты сотрудникам театра за четвертый квартал, не оплачены договора подряда за целое полугодие. Итого порядка 50 млн. рублей, отсутствие которых совершенно нечем обосновать… Для него не было секретом, что Журбин с его оппозиционным активом уже состряпали жалобу в министерство, дошли слухи и о готовящейся информационной бомбе – будто бы кто-то из бухгалтерии уже слил «фронде» данные о теневых операциях руководства театра, и если до конца года положение не выправится, все узнают, что денежки Минкульта, регулярно поступающие в театр, разносятся по счетам таинственных фирм, вместо того, чтобы отправиться в кошельки работников, которым они принадлежат давно и по праву. Человек, из-за которого Скунцев и весь театр оказались в столь затруднительном положении – коммерсант Константин Фатин – не выходил на связь уже больше недели.

С этим человеком Скунцев был знаком уже более 10 лет. Он принадлежал первой волне «новых русских» начала 90-х, кто быстро разбогател на импорте широкой номенклатуры дефицитного товара. Фатин специализировался на лекарствах, медоборудовании и биокосметике. Скунцев был одним из тех, кто помогал ему с оборотными средствами, «прокручивая» через его бизнес государственные ассигнования на культуру в отдельно взятом Московском муниципальном классическом театре. Не всегда «отбить» театральные капиталы удавалось в намеченные сроки – из-за этого зарплаты и платежи подрядчикам регулярно задерживалась. Впрочем, это компенсировалось хорошим «наваром», который Скунцев и Гурский делили между собой, поэтому, несмотря на риски, данная практика продолжалась. Но в начале 2000-х государство принялось устанавливать регуляторные барьеры на пути любой медицинской продукции из-за рубежа. Для ввоза в страну лекарств и медтехники теперь требовались лицензия на фармдеятельность и регистрационное удостоверение на каждый отдельный препарат или медизделие – абы кто продавать лекарства и медицинское оборудование уже не мог. А это все выливалось в такой геморрой и траты, что Фатин стал убежденным контрабандистом. Он все посчитал и пришел к выводу, что прикормить отдельных сотрудников таможни значительно дешевле, чем регистрировать каждый отдельный препарат и медицинский прибор по правилам Росздравнадзора – с проведением многолетних клинических исследований и уплатой всевозможных пошлин. Что же касается фетальной17 косметологии, на прибыль от которой Фатин успел купить себе три домика на различных российских и зарубежных курортах – то ее в России и вовсе собрались запретить. Соответствующий законопроект уже готовился к рассмотрению в Государственной думе и, по сигналам, поступавшим из всех имевшихся у Фатина конфиденциальных источников, он неизбежно будет принят18. Вместе с тем спрос на данную продукцию от салонов красоты продолжал расти, суля коммерсанту еще более крупные барыши. Все это подбивало его на рискованные действия.

Скунцев мучительно пытался дозвониться до Фатина, чтобы узнать: ну, когда же он вернет ему хотя бы то, что взял. В этот момент в его кабинет впорхнула Лариса Добруч.

– Ну как ты, милый? – Она на цыпочках подошла к наэлектризованному любовнику, расхаживающему по кабинету с телефонной трубкой, и обняла его за пояс.

– Да как… вот, решаю вопрос… с премиями, – кисло протянул он.

– Я в тебя верю, любимый! – Лариса поцеловала его в шею, и, отпустив, уселась на диванчик для гостей. Ей были чужды махинации, от которых так зависели все их премии и даже зарплаты. Ее волновало только ее собственное женское счастье. Но если оно зависело от какого-то там Фатина, то, конечно, она готова была подключиться. Однако, Скунцев не торопился посвящать ее в свои дела.

– Лариса… извини, я немного занят, – отстраненно сказал он, усаживаясь за компьютер с выражением лица человека, погруженного в информацию на мониторе.

– Я просто хотела тебе сообщить, что сегодня после репетиции я отправляюсь в ЗАГС разводиться с Журбиным! – Беззаботно-игривым тоном сообщила женщина.

– Это… хорошо. Это весьма кстати, – задумчиво произнес худрук, спешно набивая текст на клавиатуре компьютера. Он писал очередное письмо менеджеру очередной подрядной организации с очередной просьбой об отсрочке платежа по договору.

– Что значит «кстати»? – Стараясь изобразить безразличие, спросила Лариса и достала из сумочки крошечный серебристый мобильный телефон, но тут же уставилась на собеседника в ожидании немедленного ответа.

– Кстати потому, что нам, возможно, придется в ближайшее время отъехать за границу.

– А конкретно, куда?

– Ну, во Францию, или в Англию…, – Скунцев продолжал набивать секретное сообщение контрагенту.

– Я в принципе не против, – Лариса испытала приятное волнение.

– Ну и хорошо, Лариса, иди… делай… что там… разводись! Оформляй документы…

Скунцев напряженно формулировал послание, от которого зависело его спокойствие еще хотя бы в течении недели. Лариса озадаченно блуждала глазами по кабинету, кривя ярко накрашенные губки.

– У тебя сегодня нет спектакля? – Худрук оторвался на миг от компьютера, – ну вот иди, и постарайся все оформить поскорее. Нам действительно может понадобиться отбыть в самое ближайшее время!

– Да что случилось, милый?! – Всерьез обеспокоилась прима.

– Не спрашивай меня сейчас, я пока ничего не знаю точно, – нервно ответил Скунцев. – Просто лучше подстраховаться!

В этот момент зазвонил мобильный Скунцева. Он принял вызов: это, наконец-то, звонили от Фатина.

*

Встревоженная, Лариса покинула театр и отправилась в ЗАГС Сокольнического района. Но в середине пути вдруг решила изменить маршрут и поехала домой. Мысль о загранице, изначально вызвавшая у нее радужные фантазии о беззаботной жизни в уютном домике фешенебельной части Лондона, Парижа, а лучше Ниццы, Неаполя или Барселоны, внезапно поставила перед ней вопрос о продолжении ее актерской карьеры. Реально ли российской актрисе найти за рубежом работу в театре или контракт с киностудией? Русские балерины и оперные певицы во все времена пользовались спросом на европейских сценах, но она ведь не певица и не балерина… Отъезд в другую страну на неопределенный срок однозначно ставил крест на ее карьере. Известные примеры уехавших на Запад советских звезд, некогда блиставших здесь, а там влачивших жалкое существование, перебиваясь случайными заработками, внушали опасения. Учитывая сбережения Скунцева, возможно, ей не придется работать официанткой или уборщицей, но роль домохозяйки, замкнутой на обслуживании мужа до конца его или ее дней тоже не очень привлекала привыкшую к театральной движухе успешную актрису. Вот если бы это был Журбин… о, ради него она была готова на все – бросить карьеру, улететь на Марс, изменить внешность… она согласна служить ему день и ночь, вот только ему это было не нужно. Она давно и безнадежно была для него чужой, с чем никак не могла смириться.

*

Сведения от Фатина были неутешительными: коммерсанта «замели» на таможне. Коридор, по которому он возил свой контрафакт, крайне не вовремя закрылся: против его подельника возбудили служебное расследование и отстранили от работы. Фатин как раз вез крупную партию незарегистрированного в России сильнодействующего психотропного препарата, а кроме того, ботокс и экстракт плаценты для «уколов красоты», чрезвычайно чувствительный к условиям хранения. Все это провозилось под видом детского питания и было задержано на границе российской таможней. Через две недели разбирательств безнадежно испорченные «уколы красоты» и ботокс пропустили, заставив переоформить декларацию и заплатить пошлину: ограничений на их провоз пока еще не существовало, а вот психотропы изъяли, возбудив против контрабандиста уголовное дело. Это была катастрофа.

В крайне угнетенном состоянии Скунцев отправился на встречу с адвокатом Фатина, в кафе за углом здания театра. Из разговора с ним он узнал, что коммерсант «продул» таким образом не только его средства, но и деньги неких очень серьезных людей, которых он боится больше, чем суда за контрабанду.

– Единственное, что может спасти Константина Григорьевича и вернуть вам деньги – выйти на этих людей и компенсировать им эту потерю, – горячо шептал адвокат сидящему перед ним Скунцеву, навалившись весьма жирным торсом на столик. – Я не буду от вас скрывать: это криминальный бизнес. У них сейчас из-за моего клиента горит сделка. Это его счастье, что он в следственном изоляторе. И если вы сейчас одолжите им хотя бы миллионов 50, то получите вдвое больше уже через неделю!

Скунцев вспотел. Одно было очевидно: ждать денег от Фатина уже не приходится. Других вариантов до конца года вернуть 50 млн. не намечалось. На счетах подставных фирм, через которые Скунцев и Гурский выводили бюджетные средства в виде откатов при оплате услуг сторонним организациям, числились кошкины слезы.

– Где же я возьму такую сумму?

– Ну, где… там же где и все – в банке. В любом случае в накладе не останетесь.

– Кто ж мне столько даст – физическому лицу, под какие гарантии??

– Я похлопочу, не переживайте, коммерческий банк – это не таможня и не налоговая, договориться всегда можно.

– А что в залог?

– Под 30% годовых залог не потребуется…

– Нет-нет, это неприемлемо…

– Тогда можно рассмотреть вариант с какой-нибудь вашей недвижимостью. Под 18% – если в долларах…

– Недвижимостью… у меня только дом в коттеджном поселке, квартира – служебная, – растерянно бормотал худрук.

– Дом большой? Сколько он может стоить?

– Миллионов десять…

– Маловато, конечно. Можно оформить кредит на организацию. В этом случае ставка будет минимальной, особенно в случае госгарантий… Нужна будет подпись генерального директора или доверенного лица… У вас есть такая доверенность?

– Да… Так, наверное, будет лучше… Но мне все равно надо посоветоваться… я один это не решаю.

– Я вас понял. Надеюсь, до завтра успеете посоветоваться? Завтра с вами свяжется представитель… этой организации. Вы оговорите все условия, и когда будет ясно, какая вам нужна сумма, позвоните мне, и я организую вам соответствующий заем.

Адвокат попрощался и стремительно покинул кафе. Скунцев достал платок и дрожащей рукой вытер пот со лба и шеи.

Борис Робертович крайне болезненно воспринял возникшие осложнения. Личные сбережения обоих махинаторов вместе взятые не перекрывали и третьей части необходимой суммы. Оставалось только рискнуть и вступить в сговор с преступниками, оформив кредит на… театр.

Подписывать обязательства пришлось Сергею Скунцеву, пользуясь доверенностью: Гурский нашел повод уклониться от участия в этой авантюре. Кредит составил 100 млн. рублей. Заемщик рассчитывал, как ему было обещано, удвоить половину суммы, а другую половину пустить на оплату долгов и отчитаться в этом перед Минкультом. По крайней мере, у него для этого будет время: ведь кредит он брал на три года. Так рассуждал Скунцев, готовя документы для получения кредита.

Когда средства были получены, состоялась встреча Скунцева с бандитами.

«

Спрут»

Бывший театральный завхоз еще не знал, с кем его столь стремительно «сосватал» адвокат горе-контрабандиста. Это была крупная и могущественная преступная группировка, имеющая несколько фирмочек-ширмочек, занимающихся всякой легальной всячиной для прикрытия, истинным же источником дохода у нее были различные направления преступного бизнеса с высокой оборачиваемостью: компромат, контрафакт, контрабанда, торговля наркотиками, сильнодействующими препаратами и даже оружием.

Ядром организации был аналитический центр, действующий под вывеской консалтинговой фирмы. В официальных и публичных документах ее деятельность была представлена как анализ рынка и консалтинг в сфере бизнеса и политики, на самом же деле она занималась сбором компромата на бизнесменов, политиков и чиновников для последующего шантажа и вымогательства, а иногда и в интересах весьма серьезных заказчиков, в том числе государственных. Сеть прикормленных журналистов в разных популярных изданиях регулярно публиковала «релизы» изысканий этой «консалтинговой группы», после чего начинался торг в отношении неопубликованных подробностей. В случае успешных «торгов» журналист публиковал опровержение релиза («ой, информация не подтвердилась, проститя») и все были счастливы. Бизнес этот был гарантированно прибыльным и абсолютно безопасным для всех. Журналисты по закону о СМИ имели право не выдавать своих источников, а потерпевшие никуда не заявляли, ибо собранные о них сведения были чистой правдой, и они мечтали только об одном: скорее это замять и заштукатурить.

Нередко сбор данных и последующую их реализацию «консалтинговая компания» вела по заказу и при содействии спецслужб.

Вокруг данного аналитического центра и начала формироваться эта разветвленная преступная организация, у истоков ядра которой стоял бывший руководитель одного из подразделений кремлевской охраны времен КПСС, сделавший ставку на принцип «кто владеет информацией – владеет миром». Этот человек и был настоящим главарем ОПГ, в широких кругах он был известен как Сергей Викторович, а вот фамилия его была известна не всем.

Еще одним прикрытием ОПГ была некая Ассоциация инвесторов, через которую производилось отмывание денег, полученных преступным путем. Это был клуб, в который входили владельцы банков, транспортных, девелоперских, финансовых компаний и даже чиновники, заинтересованные в привлечении частного капитала в различные государственные подряды, в основном связанные со строительством, торговлей, сферой развлечений и фармацевтикой. Сращение с властью на почве коррупции было залогом неуязвимости и непотопляемости этого преступного сообщества. Фактически, это была мафия. Почти как та, что очень достоверно была изображена в легендарном итальянском сериале 80-90-х годов «Спрут».

Скунцев «раскидал» взятые в кредит деньги «на театральные проекты» по счетам их с Гурским подставных фирм, якобы в качестве оплаты долгосрочных услуг для театра, затем обналичил переведенные деньги через подставных же лиц и всю сумму передал бандитам «в рост».

Встреча проходила в одном из старинных московских особняков, кажется, особняк купцов и фабрикантов Мараевых на Старой Басманной улице. Он был арендован «Ассоциацией инвесторов» около десяти лет назад в полуразрушенном состоянии. За считанные месяцы здание было восстановлено и предъявлено общественности в качестве одного из реставрационных проектов. По документам особняк оставался в госсобственности, однако, пользоваться им за 1 рубль в месяц Ассоциация имела право еще 40 лет. Разумеется, это не афишировалось и получалось, что Ассоциация за счет привлеченных частных средств спасла государственный объект архитектурного наследия от разрушения – это образцовый пример деятельности данной организации, ее витрина, так сказать. Здесь проводились показные приемы, конференции, публичное подписание контрактов и договоров, направленных на легализацию преступных доходов. Мероприятия проходили с привлечением все тех же прикормленных журналистов, дабы ни у кого не оставалось сомнений в прозрачности и честности сделок.

Визит Скунцева в особняк на Старой Басманной, конечно, проходил без участия СМИ. В приемной «крестного отца», оформленной в модном византийском стиле, царил приятный полумрак. На низком стеклянном столике в окружении темно-коричневых кожаных кресел стояли два бокала с драгоценным коньяком 50-летней выдержки. Молодой человек в безупречно сидящем костюме, с идеально зализанными темными волосами, тихим, вкрадчивым голосом утверждал, что коньяк имеет ярко-выраженные цветочные нотки. Но Скунцев пребывал в состоянии, близком к анабиозу, и не воспринимал красок жизни. Ручка дипломата с деньгами скользила в его холодной, мокрой от пота руке.

– Сергей Викторович будет с минуты на минуту. У него сейчас очень сложные переговоры с Центробанком, так что вы уж извините – можно сказать, форс-мажор. Чрезвычайно рекомендую: выпейте! Ну, где вы еще попробуете это чудо? Лично я 10 тысяч баксов за бутылку ни за что бы не отдал. Но Ассоциация может себе позволить…

И молодой человек, не отрывая волоокого взора от собеседника, изящно пригубил напиток.

Скунцев натужно улыбнулся и взял бокал, изо всех сил сдерживая дрожь в руке.

Минут через семь дверь кабинета распахнулась и в приемную стремительно вышел субтильный человек небольшого роста, также в строгом деловом костюме, только пиджак у него был глухой как френч – с воротником-стойкой. Впрочем, верхние пуговицы его были расстегнуты. Это и был Сергей Викторович.

Он энергично и дружелюбно поприветствовал Скунцева и предложил всем снова занять места за столиком. Ему сразу принесли бокал, налили в него драгоценный коньяк и расставили на столике роскошную закуску, к которой, впрочем, никто не притронулся.

Сергей Викторович говорил много, очень много, он просто загружал под завязку сознание Скунцева всякими деталями его бизнеса – безусловно, очень ценного для экономики страны, социально-ориентированного, высокотехнологичного, перспективного и безгранично прибыльного. Нет, это не была финансовая пирамида. Здесь все было значительно серьезнее и главное, никому не нужны были проблемы. Поэтому такую смешную сумму как 50 млн рублей отбить за неделю со 100% наваром не составит никакого труда, здесь это, можно сказать, рутинная практика. Они могли бы обойтись и без этих 50 млн, ведь это такая капля в их общем финансовом потоке… но из уважения к Дмитрию Анатольевичу они возьмут этот вклад в дело и готовы предоставить любые гарантии…

Скунцев на полминуты завис, соображая, кто такой Дмитрий Анатольевич, но уточнить не решился.

Наконец, спикер предложил поднять бокалы. Воцарилась пауза: все трое собеседников медленно поднесли бокалы к губам и, не спеша, отпили по глотку. Сергей Викторович и его секретарь поставили бокалы на стол и продолжали молчать. Скунцев тоже поставил и, кашлянув, неуверенно потрогал торцы лежащего у него на коленях дипломата.

Видя замешательство гостя, секретарь предложил перейти к деловой части встречи.

– По понятным причинам мы не можем выдать вам никакой расписки в получении этих средств, – сказал секретарь.

– Ну потому, что…, – авторитетным тоном начал было Сергей Викторович.

– …Сделка уже закрыта. – Подхватил секретарь многозначительным тоном. – Мы просто вынуждены были залезть в другие фонды. По известным вам обстоятельствам.

Скунцев ничего не понял, но сознание его уцепилось за «известные ему обстоятельства», которые и в самом деле ему были вроде бы известны, поэтому он энергично кивнул. Но вдруг закравшееся сомнение заставило его спросить:

– Вы упоминали о гарантиях… В начале… разговора. Насчет возврата. И процентов.