Интервью с одним артистом

– Разумеется! – Не терпящим возражений тоном ответил Сергей Викторович. – Самые железные. В любое время суток вы получите все назад. Что же касается прибыли – а мы договаривались об удвоении этой суммы…

– Да! Да! – С мольбой в голосе отозвался Скунцев.

– … то это через неделю.

– Хорошо. Как мне связаться с вами чтобы получить…?

– Алик все обеспечит. Держите связь с ним. Я не всегда бываю доступен по телефону…

После этих слов Сергей Викторович встал, пожал Скунцеву руку и, взяв дипломат, удалился в свой кабинет.

– А мы можем продолжить! – Весело сообщил гостю секретарь Алик.

Но худрук был настолько не в своей тарелке, что посчитал за счастье откланяться.

*

Трудно сказать, какие чувства испытывала Лариса к Сергею Скунцеву. Скорее, цеплялась за него от одиночества из-за отсутствия близости с мужем. Она все также мучительно ревновала Журбина ко всем женщинам вокруг, с трудом находя в себе силы, чтобы не выдавать этой своей боли и не скатываться до истерик и склок. Журбин, разумеется, не вел монашеский образ жизни после расставания с Татьяной. Но сказать определенно, с кем он крутит роман в данный момент, было невозможно – никто точно не знал, что происходит в личной жизни артиста и это лишь сильнее интриговало актрис театра и его поклонниц.

С возрастом Журбин становился все интереснее. Пока его ровесники отращивали животики и отчаянно лысели, Евгений Иванович, не теряя отличной физической формы, лишь наполнялся очарованием мужской зрелости и шармом, обретая все большую притягательность для женского пола, словно выдержанное вино для гурманов.

Единственное, чего ему не хватало в текущей его жизненной ситуации – это некоторой ухоженности, заботы и, конечно, любви. Когда человеку не хватает заботы и любви – это сразу видно. Журбин не придавал значения своему внешнему виду, на сцене ведь он все равно был в костюме и гриме. В остальное время он мог всю неделю носить одну и ту же темно-синюю полосатую рубашку с протертыми манжетами и воротничком, или черную водолазку, не глаженые джинсы и давно нечищеные старые туфли. Окружающие его дамы воспринимали это как сигнал к действию, но дальше флирта дело не шло: Журбин всерьез так ни с кем и не сблизился. Опускаться до беспорядочных половых связей ему не позволяло самолюбие и соображения гигиены. Так, медленно Журбин начинал превращаться в типичного холостяка при живой жене.

Судебная хроника

Живописные, в зимнем убранстве улочки города Спасск-Рязанский вызывали у московской журналистки совсем не тот настрой, который требовали обстоятельства. Нежно-голубое небо в легком мареве от испарения не скованной льдом реки, покрытые белым сверкающим инеем ветки ив и берез, ярко-синие тени строений и деревьев на сияющем под солнцем снегу – словно оживший кустодиевский «Морозный день», вселяли умиротворение и ожидание веселой прогулки по тихому провинциальному городку.

Но Татьяне и Марине было не до любования окрестностями. Уже через пять минут должно было начаться заседание суда, участвовать в котором Марине предстояло в роли ответчицы. Татьяна вышла из маршрутки на одну остановку раньше – на пересечении Советской и Успенской улицы, чтобы соблюсти требования конспирации. Марина же доехала до самого здания суда.

Заседание еще не началось. Все участники процесса ожидали приглашения в зал, сидя и стоя в коридоре. Войдя в здание суда порознь, девушки остановились в разных местах коридора недалеко от дверей зала, делая вид, что не знакомы. Татьяна в целях маскировки надела имиджевые очки с ненастоящими стеклами и не стала снимать круглую шапку из черного песца, под которую спрятала свои роскошные темно-каштановые волосы. В руках она деловито держала свой рабочий планшет с пухлым блокнотом и ручкой. Выключив на мобильных телефонах звук, девушки общались смс-ками.

«Хотенков справа от двери рядом с рыжей теткой. Это его адвокат», – написала Марина.

«Я так и подумала», – ответила Татьяна.

Холеный, статный молодой мужик лет 35-и, с выражением лица и позой аристократа, сразу бросался в глаза. По его виду было ясно, кто тут «главный герой». Хотенков не сводил с Татьяны грозного взгляда: она была тут единственной, кого он не знал и сразу привлекла его внимание. Ему очень хотелось немедленно выяснить, кто она, но он никак не мог придумать способа, как это лучше сделать. Он шептался с «рыжей теткой», лицо которой выражало испуганное недоумение. Просто подойти или подослать кого-нибудь к незнакомке в очках, чтобы спросить в лоб: «кто вы такая?» мундеп почему-то не решался. Татьяна же лихорадочно соображала, что сказать, если ей будет задан такой вопрос. Продуманная до мелочей легенда теперь вызывала у нее смутные сомнения, она опасалась выглядеть неубедительно. Изображая полное безразличие, журналистка блуждала глазами по сторонам, изредка позевывая, и стараясь не встречаться глазами с истцом, который, не переставая, сверлил ее взглядом.

Наконец, зал освободился, и участники следующего дела смогли занять в нем места. Прозвучало традиционное «встать, суд идет», все встали, сели и слушание началось.

Первое и ключевое выступление сделала адвокат истца. Она динамично и содержательно изложила свою версию происходящей коллизии, которую Татьяна записала на диктофон. В том случае, если в конце концов ей так и не удастся получить комментарий у Хотенкова, она возьмет в материал пару цитат из ее выступления. Доводы «рыжей тетки» сводились к следующему: Марина долго восстанавливалась после родов и не имела физической возможности ухаживать за новорожденным сыном, поэтому семья Хотенкова все взяла на себя. Затем у молодой матери развилась послеродовая депрессия – начались психозы, ее поведение стало непредсказуемым и в этой ситуации Геннадий посчитал необходимым ограничить ее общение с сыном в интересах безопасности ребенка. К делу были приобщены липовые справки о якобы обращениях Марины в частную психиатрическую клинику и назначенных ей сильнодействующих антидепрессантах. Все эти «художества», к слову, уже были отвергнуты судом первой инстанции по иску Марины.

Затем выступили свидетели со стороны истца: мама, папа и тетя Геннадия, няня маленького Андрюши, начальник домашней охраны Хотенкова, лично выдворявший Марину в пижаме на улицу, а также жена друга, которая вместе с мужем однажды заехала к ним в гости и якобы стала свидетелем семейного скандала с «безобразной истерикой Марины».

В заключение выступил сам Геннадий Хотенков с проникновенной речью о том, какие прекрасные условия жизни, а также возможности в развитии, воспитании и обучении он может дать своему сыну, и какое жалкое существование его ждет в семье его никчемной мамаши.

Марина в долгу не осталась. Она разбила клевету в свой адрес – особенно в отношении своего психического здоровья. Собственную версию событий она подкрепила многочисленными фактами, документами, справками, фото и видеоматериалами. Единственное, в чем она «проигрывала» – это в материальном положении. Семья Марины принадлежала к научной московской элите. Ее дед был весьма крупным советским ученым, героем труда, отец пошел по его стопам и также немало преуспел в науке. В наследство им досталась большая трехкомнатная квартира в сталинском доме на Мосфильмовской улице, так что в жилищных условиях стеснены Максаковы не были. Марина работала, родители получали достойную пенсию и могли все свое время уделять внуку… Но, конечно, сравниться в доходах с нуворишем и муниципальным депутатом Хотенковым не могли. В итоге материальное состояние Хотенкова победило. Суд, как того и опасалась Марина, частично принял сторону истца – не лишив Марину родительских прав, тем не менее, определил место проживания сына у отца, а Марину обязал выплачивать Хотенкову алименты на содержание ребенка.

– Геннадий Петрович, а зачем вам алименты? Вашим главным доводом было ваше материальное положение – именно это перевесило решение суда в вашу пользу. Зачем вам теперь еще какие-то 15 тысяч рублей в месяц? – Спросила Татьяна истца на выходе из зала суда после того, как судья огласила свое решение.

Хотенков смерил журналистку испепеляющим взглядом и после десятисекундной паузы гневно спросил:

– Вы кто?

– Я… будущий юрист. Практикантка… местной адвокатской конторы. Изучаю семейные споры…

– В таком случае – это не ваше дело! Практикуйтесь на местном быдле! – Бросил он и, нервно чеканя шаг, направился к выходу.

Путь ему преградила Марина.

– Раз уж я здесь, позволь мне увидеться в Андреем! Мы не встречались уже почти месяц!

– Его нет здесь! – Сухо ответил Хотенков и, отстранив ее, стремительно зашагал прочь из здания суда.

– А где он? Где он?! – Марина бросилась за ним, но его телохранитель преградил ей путь.

– Женщина, не шумите! – Подключился охранник суда.

Марина рывком высвободилась из рук «Крысобоя19», как она мысленно называла телохранителя Хотенкова, и вместе с Татьяной отошла в сторону, чтобы дождаться своего адвоката.

Татьяна почувствовала, что совершила ошибку. Когда Марина пришла в себя, она поделилась с ней своими сомнениями:

– Интересно, если бы я представилась журналистом своего издания, было бы иначе?

– Тогда он не только не стал бы с тобой разговаривать, но и не дал бы выйти этой публикации. А так еще есть шанс ее выпустить. Вот увидишь, как только она выйдет, и он об этом прознает, сразу вцепится в вашего редактора мертвой хваткой, – ответила Марина.

– Одна надежда, что ее успеют перепостить попугайчики… – вслух размышляла Татьяна.

– Какие попугайчики?

– Ну, те электронные СМИ, которые паразитируют на чужом контенте, чтобы собрать аудиторию за счет трафика – то есть частоты обновлений. Они просто гребут все подряд, где много просмотров и за счет этого попадают в топ поисковиков. Так есть шанс «выйти в тираж» и сохраниться в инфополе.

Марина расстроилась, но не впала в отчаяние: решение суда было ожидаемым, и они с адвокатом уже приготовились к нему. Им оставалось получить решение Спасск-Рязанского суда и немедленно направиться в следующую инстанцию – Мособлсуд.

*

Живописный огненно-лиловый закат простирался над бело-голубым подмосковным полем, мимо которого на автобусе Татьяна неслась в сторону Москвы. В этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Она вздрогнула с непривычки: этот предмет, словно подброшенный кем-то из «прекрасного далеко», использовался ею пока в основном для сообщений. Звонить по нему и отвечать на звонки было дороговато. Но это был Журбин.

– Привет! Как слышишь меня? Ты где?! – Кричал он в трубку.

– Да не кричи, милый! – Рассмеялась Татьяна, – я тебя отлично слышу. Подъезжаю к Коломне.

– А-а! Ну хорошо, а то я три часа не мог до тебя дозвониться.

– Я же ездила в Рязанскую область, в суд! – Татьяна, спохватившись, огляделась по сторонам. Но никого слово «суд» в автобусе не шокировало. – Там не везде хорошая связь.

– Да-да, я помню. Ты говорила. Во сколько ты приедешь?

– Уже, наверное, к ночи.

– Давай я тебя встречу, провожу домой!

– Нет-нет, не надо, я возьму такси. Мне все оплатит редакция!

– Ну и что! Вместе на такси поедем. Куда ты приезжаешь, на какой вокзал?

– Не скажу, – пошутила Таня. – Я точно не знаю… выйду у ближайшего метро. Не волнуйся, я до 12-ти ночи буду дома.

– Ну ладно… Тогда завтра увидимся?

– Да, лучше завтра. Ты позвонишь мне, когда будешь свободен?

– Конечно. А ты смс-ку не забудь прислать, когда доберешься домой. А то я буду волноваться.

– Хорошо…, – улыбнулась Татьяна. – Пока… целую.

– Я тебя тоже.

Вот оно, счастье – думала Татьяна, всматриваясь в последние проблески заката за окном приближавшегося к Москве автобуса. «Я ехала домой… Душа была полна неясным для самой, каким-то новым счастьем» … – невольно зазвучал в ее голове мотив старинного русского романса. Над огненной полосой горизонта в безоблачной темно-синей вышине уже начали загораться первые звезды. Полярная звезда, Альтаир… Ночь будет морозной. А где-то в Сокольниках бьется большое, горячее, сильное, любящее и бесконечно любимое сердце – для нее! И нет ничего прекраснее этого. И ради того, чтобы оно билось долго и счастливо, она готова проехать любые расстояния и совершить любые подвиги. Такое мистическое ощущение собственного могущества внушил ей всего один звонок любимого.

Домой Татьяна прибыла за полночь, но в 8 утра проснулась без помощи будильника, поставленного на 8.30. У нее руки чесались немедленно описать душераздирающую историю Марины, свидетелем которой она явилась вчера в Спасск-Рязанском суде. Татьяна ощущала в себе такую наполненность, изобильность, «ресурсность» – как было модно в те годы называть то состояние, когда сам получил от жизни все, что хотел и теперь готов помогать всем подряд.

К концу рабочего дня журналистка отправила в редакцию статью с историей Марины и помчалась на свидание с любимым. После ужина в ресторане они до утра остались в мини-отеле с почасовой оплатой. Татьяна так и не смогла найти подходящего момента, чтобы напомнить Журбину про интервью, а сам он про него не заикнулся. Все их разговоры свелись к делам семейным. Да и саму Татьяну, что греха таить, личная жизнь возлюбленного интересовала куда больше работы. Евгений, в свою очередь, вдруг поинтересовался, как поживает ее бедовая сестрица, когда-то сорвавшая им поездку в живописную деревню на берегу Волги.

– О, это драма в нескольких частях. Даже не знаю, успею ли рассказать ее до утра, – иронично заметила Татьяна.

– Тогда можно ограничиться фабулой, – усмехнулся Евгений.

– Разве что так, а то жаль на это время тратить…

Две сестры

Таких непохожих детей, рожденных одними и теми же родителями, было поискать. Татьяна была лишь на 4 года старше Анастасии, но можно было подумать, что они из разных поколений. Таня полностью унаследовала отцовские гены и была почти точной копией его мамы, а Анастасия пошла в материнский род. В ней угадывались черты самых разных маминых родственников: родителей, братьев, бабушек и дедушек. Впрочем, все они были честными тружениками – шахтерами, металлургами, судостроителями, служащими.

Отучившись худо-бедно в Университете искусств (с двумя академками, одним отчислением и одним восстановлением) на двух факультетах (два года на режиссерском, потом три года на фотографическом), Настя несколько лет не могла трудоустроиться. Едва найдя работу, она вскоре увольнялась: то не могла пройти испытательный срок, то сбегала «по собственному», не проработав и месяца.

Поняв, что фотографом она может быть только для души, а не прокорму ради, Анастасия пустилась на поиски заработка и перепробовала самые разные «специальности»: курьера, официантки, секретаря, промоутера, риелтора, библиотекаря, регистратора в медцентре, наконец, лаборантки в университете. Несколько раз «теряла» трудовую книжку.

Где бы ни работала эта молодая, привлекательная особа, она абсолютно везде попадала в конфликтные ситуации, любовные интриги, детективные истории и другие приключения, заканчивавшиеся ее выдворением или бегством.

К 30 годам Анастасия из тоненькой хиппи в джинсах с голым, прилипшим к позвоночнику животом, превратилась в матрону: ее формы налились, даже с избытком, пышные волосы до плеч она теперь красила в светлый блонд, любила делать асимметричные прически, завивку и ярко красить пухлые чувственные губы. Ее выдающаяся манкость сочеталась с редкостной токсичностью. Этим феноменальным сочетанием своих качеств она доводила мужчин до исступления. Но самое удивительное, что сама она этого не осознавала и ужасно страдала от того, что у нее ни с кем не складывается. Мужчины, едва появившись у нее на горизонте, сразу же исчезали, отправляя ее телефон в черный список и обходя десятой дорогой. Поэтому жила Настя в основном с родителями и за их счет.

Но в то же самое время ей, в отличии от старшей сестры, удивительно везло на знакомства. Зайдя в какое-нибудь кафе поздно вечером, Настюша могла совершенно случайно «подцепить» не какого-нибудь гостя столицы или бедного студента, а профессора, чиновника, топ-менеджера компании, коммерсанта или научного сотрудника крупного НИИ. Какое-то время она могла пользоваться их вниманием, но отношения очень быстро заканчивались скандалом и их отчаянным бегством от нее.

Девушка в совершенстве владела одной гениальной манипуляцией: довести человека до бешенства, спровоцировать его на грубость и агрессию, и затем с пафосом обвинить его в грубости и агрессии, осыпая эпитетами, наслаждаясь ролью жертвы и взывая к отмщению (в т. ч. в своем блоге, где на ее легкомысленный контент было подписано около тысячи пользователей). Зачем ей это было нужно и как с этим бороться, никто не понимал. Одного профессора физики, с которым она познакомилась, работая в университетской лаборатории, Настя довела до бешенства прямо в присутствии коллег. До этого их отношения продлились необычайно долго – целых три месяца, они даже познакомили друг друга со своими родителями. Профессор дважды побывал в гостях у Ивашовых, а Анастасия несколько раз ночевала у него дома в трехкомнатной квартире на Кутузовском проспекте, где он жил со старенькой, почти слепой мамой – вдовой академика. Что вышло между Настей и физиком – точно никто не знал. Для разных слушателей у нее были разные версии.

Татьяна об этой истории узнала от родителей. По маминой версии профессор выгнал Настю среди ночи на улицу, по папиной – она сама со скандалом покинула его дом около четырех утра и, купив в ночном ларьке чекушку коньяка, пошла гулять в Парк Победы, дожидаясь открытия метро. Там она прилегла на лавочку отдохнуть, у нее вытащили телефон и всю зарплату, полученную накануне в университете, а утром она благополучно приехала домой и весь день спала.

После этого профессор стал недоступен для Насти по всем каналам связи. Тогда она заявилась к нему на кафедру и прямо в лаборатории устроила скандал на вечную тему «поматросил и бросил». Профессор не выдержал накала страстей и с матерным воплем указал ей на дверь, в которую Настя добровольно выходить не пожелала, тогда он вытолкал ее из кабинета и потащил за руку через коридор и два этажа на улицу, после чего потребовал у вахтера, чтобы ее перестали впускать. На следующий день ученому пришлось давать объяснения ректору, т.к. у сцены нашлись свидетели, которые быстро разнесли слух о происшествии по вузу.

И вот однажды в жизни Анастасии словно что-то переключилось на другой режим: девушка нашла работу, на которой смогла преодолеть испытательный срок, ни с кем не поругаться и продержаться более года. Это была управа Бескудниковского района, куда Анастасию взяли на должность специалиста отдела по работе с населением за ничтожную зарплату в размере всего пять тысяч рублей. Насте там понравилось: подсиживать ее было некому потому, что на должность эту решительно никто больше не претендовал. Жаловаться на нее могло только население, а оно все время на всех жаловалось, так что к этому Настино начальство относилось с привычным равнодушием. Уже через полгода Анастасия этот отдел возглавила и теперь чувствовала себя большим человеком. В общем, жизнь, наконец-то наладилась, если не считать все той же «засады» с мужчинами. Впрочем, у Тани в этом долгое время тоже был провал. Так две сестры негласно и соревновались друг с дружкой – то на деловом поприще, то на амурном фронте. Когда их «счет» на какое-то время выравнивался в ничью, у них появлялась почва для взаимопонимания и они, купив бутылочку вина, жалели друг друга на родительской кухне.

***

Утром 21 декабря 2003 года Татьяна проснулась знаменитой.

Нет, конечно, ее не останавливали на улицах и не просили автограф, но опубликованная поздно вечером статья про Марину и отнятого у нее сына за ночь набрала почти полмиллиона просмотров, а в комментариях под статьей развернулась бурная дискуссия. Прочитать все комментарии за завтраком Таня не успела, тем более ответить на них.

Первым же делом она забросила поиск по заголовку статьи в поисковике браузера и выяснила, что ее уже перепостило несколько «попугайчиков», как она их называла – электронных площадок, «питающихся» чужим контентом.

Журналистка сразу же отправила ссылку на статью по аське20 Марине и позвонила ей.

– Привет. Ты видела, какой резонанс? День только начался…

– Танюш, все классно получилось. Но я хочу, чтобы ты была готова: сейчас начнется. Ты еще не знаешь этого человека…

– Ну и пусть начнется! Ты меня уже предупреждала. Поэтому я опубликовалась под псевдонимом…

– Ну, он не тебя будет кошмарить, а редакцию.

– Да это бессмысленно! – Татьяна искренне рассмеялась в трубку. – Это же РЕ-ДАК-ЦИ-Я! Мы же не блогеры какие-то, у нас – полномочия! Прописанные в законе о СМИ! И я его нигде не нарушила. Ты же сама юрист. Ну скажи, мы тут что-нибудь нарушили?

– Ничего не нарушили. Говорю как юрист. Но он будет давить не законом. Помнишь, как он мне психиатрический диагноз состряпал? В общем, в таком духе.

– Ну, значит, будем разбираться с этим «духом» в суде. Кстати, вы обжалование уже подали в Мособлсуд?

– Готовим, – спокойно ответила Марина. – Это все небыстро делается…

– С сыном так и не смогла увидеться?

– Нет…

– Жаль, – вздохнула Татьяна. – Ладно, удачи тебе! Зови в Мособлсуд.

Немного обалдевшая, Татьяна поехала в редакцию. Была пятница, предстоял редсовет.

Ее похвалили за статью о Марине, но пожурили за слишком короткий материал о театре: Татьяна успела подготовить только небольшую заметку по следам собрания, развернутый материал с комментариями обеих сторон конфликта еще находился в работе, ожидались комментарии Журбина и Скунцева. Последнему категорически было не до прессы.

Неделя, после которой вложения в преступный бизнес должны были удвоиться, прошла, а денег никто возвращать не торопился. У худрука начинали сдавать нервы.

Он каждый день звонил Алику, но получал лишь заверения в намерениях.

Когда до Нового года оставалось три дня, у Скунцева окончательно сдали нервы и он снова позвонил секретарю «крестного отца». Алик ответил, что «все на мази», но деньги будут, скорее всего, уже после нового года. Скунцев впал в аффект. Он объяснил партнеру, что это за деньги и какие будут последствия, если он не получит их сегодня же.

– Я вынужден буду объяснять, куда ушли эти деньги! Я очень этого не хочу… это будет мой крах, крах всего руководства театра. Крах и тюрьма! Но, как вы понимаете, следствие этим не удовлетворится! Мне придется рассказать, кому я отдал эти деньги и на каких условиях!

Это был отчаянный, неподготовленный шантаж.

– Сергей Владиславович, не переживайте вы так! Все будет хорошо. Ну вы же знаете, какой гэп бывает в торговых сделках. Сроки постоянно сдвигаются. Не зря же до трех месяцев закладывается отсрочка платежа за поставки – это общепринятая рыночная практика…

– Какие три месяца?!! Мы же так не договаривались!!! Я же объяснял наши обстоятельства!!!

– Но ведь и маржа приличная…, – спокойно парировал Алик.

– Конечно… конечно…, – Скунцев пытался взять себя в руки.

– Сергей Владиславович, отчего вы так взволнованы? К вам что, следователь приходил? Кто-то давит на вас, или что?

– Давит… Вы просто не понимаете! Это госсектор! Тут все время теперь закручиваются гайки. Нет прежней вольницы, понимаете?

– А ее и не было, – с благостным спокойствием ответил Алик. – Государева вольница прежде компенсировалась диктатурой рэкета… Теперь этот паритет опять смещается в сторону государства. Вот и вся разница.

– Что?! – С ужасом переспросил Скунцев, не ожидавший подобной выкладки от какого-то там секретаря пусть и целого мафиози то ли Москвы, то ли России…

На Волге

В театре начиналось самое горячее время новогоднего наплыва зрителей, но опальный Журбин остался лишь во втором составе «Чайки» и «Дней Турбиных» и его ближайший выход на сцену планировался на седьмое января, так что впереди у него была свободная неделя. Работа Татьяны имела почти полностью удаленный характер, и она отпросилась у начальства поработать два дня до новогодних праздников еще более удаленно – в ярославской деревне. Ее непосредственный начальник позволил ей это в тайне от главреда.

Утренний Ярославль встретил Евгения и Татьяну ясным, розовато-голубым небом и безветренным, наполненным морозными искрами воздухом.

Вкуснейший запах креозота и редкие отдаленные гудки поездов погружали Татьяну в детское настроение отдыха и веселья, ведь в те далекие годы любое путешествие, чаще всего по железной дороге, происходило во время каникул. Это означало, что впереди был отдых, свобода от уроков и новые, приятные впечатления. Но главное, рядом были самые дорогие люди – вечно занятые родители. Теперь, когда девочка выросла, этим самым дорогим человеком стал для нее Евгений Журбин (если не считать сына, конечно).