Дитя минувшего

Я напряглась. Сначала ничего, кроме шипения в голове не было, затем кровь во мне забурлила, тело наполнилось светящейся силой. Я вдруг ощутила свободу и силу, ветер стал осязаем, и я схватила его в своем сознании за хвост. Потянула.

В реальности же я накрыла рану Марка рукой и пальцами потянула на себя воздух, словно снимая пенку с варившегося молока. Раз за разом я тянула, и сила моя бурлила все сильнее, ударяя в голову. Дыхание перехватило от мощи, что струилась во мне, комната вдруг озарилась бледным сиянием, исходящим от плеча Марка. Я ощутила себя бабочкой, на которую резко обрушился шквалистый ветер. Но сила, впервые возникшая во мне, не подводила.

Касим каркнул, подбадривая:

– Еще чуть-чуть, не отпускай нить!

А я и не могла её выпустить, тянула на себя, словно пряха, пока плечо Марка не исцелилось. Варево Касима придавало мне сил, а эта сила давала власть над временем и опьяняла.

– Останавливайся, Миша, – каркнул где-то вдалеке Касим. – Иначе заберешь его время.

Но я не могла остановиться. Сила лилась точно из опрокинутой чаши. Мне было мало и я тянула её, уже поглощая время Марка и насыщаясь.

– Останавливайся!

Нить времени сама тянула меня, командуя рукой.

Раздалось болезненное мычание Марка. Он накрыл здоровой рукой моё колено и силу вышибло из моей груди. Вниманием завладели его руки, а не сладостная власть над временем.

Я остановилась, отпустив такую осязаемую нить. А она потянула за собой, точно прицепленный к ногам трос. Наводнение спало. Сила уронила меня, залегла на дно сознания, возвращая в реальность резким толчком. Кончики пальцев покалывало от напряжения, и я встряхнулась.

Марк выпрямился. Испарина на лбу прошла, а цвет кожи больше не смахивал на недозревший кабачок. Я мягко провела по его плечу.

– Ты как? – спросила и осмотрела полностью затянувшуюся кожу. Даже кровь исчезла, словно впитавшись обратно.

– Лучше. Намного.

И повисла тишина. Моя рука так и осталась на плече Марка, а его на моем колене. Мышцы его напряглись, а взгляды наши встретились. Я вдруг осознала, как близко мы сидели друг к другу. И больше я не смотрела на него как на пациента, вернулся вредный и малознакомый мне парень. Наши лица были в нескольких сантиметрах, теплое дыхание Марка касалось моей щеки.

Он был выше, смотрел на меня изучающе, с какой-то надеждой. А глаза его стали прорубью, глубокой и темной.

Что же в ней таилось?

Неожиданно перед глазами выплыл черный клюв. Словно корабль, оборвав тросы. Бусинки глаз подозрительно уставились сначала на меня, затем на Марка, заставив тут же отпрянуть и отсесть на другую сторону дивана.

– Что это вы уставились друг на друга, полубоги?

Я прокашлялась, сначала для виду, а затем и вправду подавившись. Марк тут же потянулся ко мне, но я выставила ладонь.

– Все хорошо, – прохрипела, сама постучав себя по спине, – я в порядке.

– Я тоже, благодаря тебе, – сказал он с необычной мягкостью в голосе, так, что даже Касим удивился. А я покраснела, отмахнувшись:

– Ты первый спас меня.

– Я пообещал. А вот ты была не обязана спасать меня.

– Но я хотела, – прошептала я, удивившись своему ласковому голосу и вновь прокашлялась, произнося уже серьезнее, – все-таки мы движемся вместе. Не мы с тобой вместе. А все вместе. У нас один путь. Но опять же, не у нас с тобой, мы то можем и по разным дорогам пойти, но хотелось бы одной…

Я не договорила, ведь громко открылись двери. На пороге появился Вихрь, держа в руках коробку с красным крестом.

Как вовремя, мой спаситель.

Когда пришло время обеда, Касим показал мне несколько знаков, и попросил один из них нарисовать на двери. Это были линии, похожие на обуглившееся дерево с тремя голыми ветвям, а также черточки, расположенные по кругу, словно лучи солнца.

– Это руны защиты и охраны, – пояснил Касим, следя за моими движениями, – тебе достаточно вложить в них толику силы, чтобы они отпечаталась на поверхности, даже карандаш не нужен. Чем больше сил вкладываешь, тем сильнее руна. Для человеческого взгляда она не видна, её скрывает морок.

С каждым словом Касима руны обретали видимость. Они блекло светили, отливая серебром, но, чтобы их увидеть, нужно было смотреть под определенным углом.

– Не переживай, ты влила много сил в рану Марка, потому твои руны сейчас блеклые, – словно прочитав мои мысли, каркнул Касим, а затем добавил, – со временем твои силы восстановятся, нужно лишь поспать, чтобы луна напитала тебя. Поэтому до утра силы не используй, сейчас ты слаба, и граница между Явью и Навью для тебя истончилась. Того и глядишь, увидишь Навь раньше, чем мы туда доберемся, а там и до блуждающих огней недалеко.

Я закончила рисовать последнюю руну и закрыла за собой двери, заперев тем самым Кикимору в комнате. Нужно было спуститься на первый этаж, где Марк и Вихрь уже заняли нам место для обеда.

– Что это за блуждающие огни? – спросила, спускаясь по лестнице, мимо покрытых пылью картин на срезе дерева. Перед нами также спускались постояльцы гостиницы.

– Это души погибших, которые отказались уходить на ту сторону. Часто они появляются ночью и дразнят путников, показывают им неверный путь и губят. Иногда они и помочь могут, вывести на верный путь, но это если путник увидит родственный огонек. Тогда он может и судьбу свою услышать.

Я тут же представила огни, мерцающие в ночи, словно маяк для корабля. Такой же мы видели в лесу после Полуденницы, не удивительно, что Касим отказывался на него идти. Но вместо вредного и блуждающего огонька, способного запутать в лесу, нашёлся не менее вредный Марк.

Мы спустились на первый этаж, прямиком к стойке регистратора. Мужчина даже не посмотрел на нас, увлеченно просматривая рябивший телевизор. Следуя за другими гостями небольшого гостиничного дома, мы завернули за угол стойки и перед нами открылась стеклянная дверь, что выводила на задний двор отеля. Это было небольшое пространство, где стояли деревянные беседки с купольными крышами. Там же находились простые деревянные столы и длинные лавочки. Но вот, что удивляло. Вид выходил на уже знакомый мне лес и словно застывшее во времени небольшое озерцо. На его глади отблескивали солнечные лучи, ветер пускал мелкую рябь, колыхался высокий камыш. Вдалеке пели и щебетали птицы.

Соскучившись, ветерок направился в нашу сторону, скользнул под моей футболкой и игриво подтолкнул к беседке. Все чаще я стала замечать, как ветер и природа оживали для меня, разговаривали и делились переживаниями. Так и сейчас, донося ропот деревьев, ветерок направил меня к беседке, где сидели за столом Витя и Марк.

Кроме нас, за другими беседками сидело еще несколько мужчин, со смуглой загоревшей кожей, в легких майках, видимо водители КАМАЗов, и одна семейная пара. Ребенок с интересом уставился на нас, показывая пальцем на Касима, его мать как раз вовремя вложила кусок сосиски в раскрывшийся от удивления рот. На столах у всех стояли тарелки с картофелем в мундире и пару сосисок.

Они источали изумительный аромат. Горячие и румяные. Мой желудок издал жалобный писк, и я проглотила подступившую слюну.

Мы с Касимом присели за стол.

Какое-то время все сидели тихо и с аппетитом обедали, даже Касим не отказался от сосиски и клевал её. Не червяки, конечно, но что поделать… Изредка он посматривал на паука в верхнем углу беседки, что умиротворенно покачивался на своей паутинке. Заметив взгляд Касима, паук подозрительно быстро ретировался. Но вот люди разошлись, мы остались одни на заднем дворе, и я решилась начать разговор:

– Я предлагаю, выбить из Тамары Пет… точнее Кикиморы, все, что ей известно о дедушке.

– А как выбить? – поддержал Вихрь, чья тарелка у единственного осталась не тронутой. Я и забыла, что он дух и ему питаться не нужно, – ты предлагала чесноком.

Касим наклонил голову вперед, гаркнув от смеха, и я обиженно на него покосилась.

– Да поняла я уже, что на эту нечисть чеснок не действует! Лучше бы не смеялся, а рассказал, чем её можно напугать.

– Я могу напугать, – вмешался Марк, оставив тарелку и вытянув под столом ноги так, что случайно задел мои. Или не случайно? Накатило странное волнение, и я отпрянула, сев ровно на лавочке. Марк не заметил и продолжил. – Дайте мне полчаса наедине с Кикиморой, и я заставлю её говорить. А если нет, то мой клинок заставит.

– Я не думаю, что вас стоит оставлять один на один. Мы не знаем, что еще она подготовила.

Повисла тишина. Только комары закружились вокруг.

– Какая гадость, этот ваш корнеплод, – вмешался Касим, откинув лапкой дольку картошки, которую я специально для него очищала. Вот же вредный ворон, все ему было не так.

– А что ты скажешь, птичка? – спросил Вихрь и подсел поближе к Касиму.

– Я скажу, что Кикимора не лыком делана, она могущественный дух Нави и кинжалом её не напугать.

– Я бы поспорил, мой кинжал выкован из тьмы Нави, – процедил Марк, с обидой посмотрев на Касима, но тот был непреклонен:

– Поспорь, но я больше знаю. Навь и Явь всегда сохраняют баланс, а значит на каждую тварь Нави есть свое оружие в Яви. К примеру, в древности, чтобы избавиться от колдовства Лешего, достаточно было переодеть свою одежду наоборот, тем самым спутав его, либо послать его грубой бранью.

– Можно я? – с озорством вскочил Вихрь, в глазах заплясали чертики. – Так хочется сказать то, за что все ругают.

– Тебе нельзя, – возмутился Касим, – ты же дух ребенка, куда собрался портиться, аль на солнце забродил? Миша, и ты не смотри так, браниться здесь можно только мне. Теперь собрались и слушаем дальше! О чем это я?

– Как напугать Кикимору, – подсказал Марк.

– Ах, да. По древним сказаниям, Кикиморы боятся можжевельника. Говорят, что кожа её начинает плавиться от соприкосновения с травой. Но есть еще один вариант. Старики шептались, чтобы справиться с кикиморой, её нужно ударить наотмашь мужскими штанами.

Все взгляды сошлись на Марке. Он сначала не подал виду, а потом замотал головой и схватился за свои штаны, на всякий случай:

– Свои не отдам, у меня больше нет!

– Нам только один разок ударить, – мягко пропел Касим, – а ты пока в кустах посидишь, с природой воссоединишься.

Повисло молчание, нарушаемое только шелестом ветра в деревьях.

А затем все взорвались смехом. Он покатился по беседке, развеивая тревогу и беспокойство, копившиеся последнее время. Я просмеялась до слез, пока Касим не уверил Марка, что тот может оставить штаны себе.

Так мы и сидели, пока солнце не начало клониться к земле. Обдумывая наши планы и путь к Питеру. Единогласно решили, что сегодня, пока мое лицо крутится на всех телеэкранах, выходить из номера не стоит. Нужно подождать пару дней. И хоть мне и было больно это осознавать, и я всей душой хотела искать дедушку, ничего поделать не могла. Касим был прав, мы должны были затаиться. Под конец разговора уже солнце скрылось за горизонт. Комары закружили с новой силой, кусая то шею, то руки, пришлось возвращаться в номер к Кикиморе под скрипучий визг комариной оперы.

Вихрь по обычаю полетел на поиски можжевельника, а мы поднялись наверх, сопровождаемые тихим голосом из телевизора, напоминавшего о событиях прошедшего дня. Мужчина за стойкой проводил нас внимательным, подозрительным взглядом, но ничего не сказал.

Пахло нафталином и пылью.

Руны оставались на двери, но с приходом тьмы засветились сильнее, даже Марк заметил их еще в начале коридора и потом с интересом разглядывал. Я же сразу проследовала в ванную комнату, раскрыла её и нашла Кикимору в углу, на кафеле. Она прижималась к стене и все меньше походила на человека. Нос её удлинился, кожа ссохлась и сморщилась, позеленела. Волосы превратились в гнездо, а глаза тут же начали рыскать по полу, пока не наткнулись на мой изучающий взгляд.

– Воронова, – прохрипела с издевкой Кикимора, – что, чеснок принесла?

– Лучше, – я присела на корточки, напротив бывшей учительницы и посмотрела ей прямо в глаза, – скажи, что ты хочешь в обмен на информацию о моем дедушке? Есть ли что-то, что тебе от меня нужно?

С громким звуком Кикимора втянула воздух длинным носом, в глазах блеснул голодный огонь. Она даже слегка выросла, расправив плечи.

– Ты знаешь, что я искала.

– Нет.

– Знаешь, – прошипела она, – твой амулет, твою силу.

– Мою силу? Зачем?

– Тебя это уже не касается. Вот тебе мое условие, отдай мне свою силу, в обмен на информацию о старике. Я все расскажу, поверь, мне есть чем поделиться.

Последнюю фразу она произнесла как-то зловеще и посмотрела за мое плечо. Я обернулась, но никого не увидела. Мы были в душевой одни, а за раскрытыми дверями только Касим и Марк расстилали кровати.

– Сила, – повторила Кикимора, – я жду твоей силы.

Я встала и молча вышла из душевой, напоследок закрыв за собой дверь. На всякий случай я повторно начертила руну, которую недавно мне показывал Касим. На душе появилась видимость спокойствия, но мысли в голове набирали скорость, точно огненное колесо. Предложение Кикиморы было и не таким уж отталкивающим. Если я отдам свою силу, откажусь от неё, то стану ненужной для нечисти и тому богу, желавшему мести. Я стану свободной и смогу жить спокойно, как раньше.

Но что будет с моей силой в чужих руках?

Мои мысли прервал голос Касима:

– Что она тебе сказала?

– Мне? Ничего.

Он лишь кивнул, устраиваясь на изголовье кровати. Поверил.

– Тогда ложись спать, а я буду нас охранять, – прокаркал он, – утро вечера мудренее.

***

Ночь овладела миром. Подоткнула небо своим черным одеялом, точно любящая мать. Звезды плясали хоровод на её полотне, то и дело вырисовывая различные узоры вокруг главного светила – Луны. Прекрасная, покрытая серебром, словно огромная жемчужина, она была занята только собой. Недосягаемая. Независимая. Танцы звезд её не трогали, хоть и были посвящены ей, как главной жрице на небосклоне.

Ночью грань между Явью и Навью истончалась, открывая для чуткого взгляда тайные символы и стенания душ в дремучем лесу.

Раньше Марк боялся оставаться один на один с темнотой. Но детство вышвырнуло его из теплого дома в уличный закоулок. Диким котом он бродил по городу, наблюдая как странные люди заходили в одну арку, а выходили из другой, изменившись. Ночью нельзя было ловить взгляды прохожих, неизвестно, встретишься ты с живым человеком или духом Нави. Было страшно, приходилось не только скитаться в поисках крова, но и позорно убегать от Навьих тварей.

Так продолжалось, пока Марка не нашел отец и не обучил своей силе. Он пришел по его нужде, в самую темную ночь, когда Марк лишился желания жить и как в последнем крике мольбы воззвал к своему отцу. К тому, кого он ненавидел и в чьем одобрении при этом нуждался. Морок раскрыл лишь крупицы силы своего сына, но и это помогло Марку давать отпор тварям, что таились во тьме, но всему была своя цена. Боги не помогают за просто так, даже если о помощи просит их дитя.

Теперь Марк любил ночь, наслаждался, находясь во тьме, хоть и не всегда мог её контролировать. Особенно, когда захватывали эмоции.

Подставив лицо лунному свету, он сидел на большом камне, у самого берега озера. Камыши тихо покачивались, повинуясь мотивам природы, пока резкая нота все не оборвала.

Хруст.

Марк тут же выпрямился, собравшись. Где-то сбоку, в стороне леса, мелькнула белая коса и женский силуэт. Он отдалялся, уплывая в лес.

Внутри всколыхнулось раздражение, и Марк спрыгнул с камня, за какое-то мгновение оказавшись рядом с девушкой. На самой границе леса. Их уже отделяла высокая трава. Ночь придавала Марку сил и скорости, потому он даже не заметил, как прозрачна была кожа девушки.

– Ну сколько можно убегать! – возмутился он, уперев руки в бедра, а силуэт замер. – Попробуй для разнообразия сбежать днем, а то с каждый разом получается все хуже и хуже. Миша?

Девушка не отвечала, поэтому Марк шагнул ближе и схватил её за руку. Тут же отпрянул, удивленно посмотрев на свои ладони. А затем на Мишу, которая молча развернулась, словно впервые заметив его.

– Ты холодная и… бестелесная.

Только сказав это, Марк наконец заметил, как светилась кожа Миши серебром, отражая блики луны. Она была в легкой белой рубахе, едва закрывающей колени. Бледная, полупрозрачная. Вся пронизана лунным светом, сплетенная из его лучей.

– Твоя душа опять не спокойна, – догадался Марк, точно заворожённый. Впервые он увидел тень Миши пару дней назад, напуганную, точно призрака, но это был лишь блеклый образ того, что сейчас предстало перед ним, – ты потратила свое колдовства на меня и твое тело потеряло власть. Потому душа покинула его на время сна?

Миша смотрела поверх Марка, затем молча развернулась и пошла в лес. Тьма перед ней рассеивалась, отступая. Ветви деревьев тихо покачивались, приветствуя и наблюдая за незваной гостьей и её спутником, последовавшим за ней в лес. От его шагов хрустели ветки, ночные животные разбежались по норам, с опаской высунув мокрые носы наружу. Миша же плыла словно по воздуху, бесшумно. Она знала куда шла и все глубже тонула в лесу, оставляя за спиной гостиницу и свое тело.

– Ты знаешь, как опасно так бродить по ночам? – нравоучал Марк, плетясь за ней следом. В прошлый раз он отвел заблудшую душу в защитный круг и охранял её покой, но сегодня душа была непреклонна и жаждала чего-то, что таилось в лесу. – Если с твоей душой что-то случится или ты не успеешь вернуться до рассвета, то не сможешь больше проснуться. Куда же ты тогда идешь? Что-то ищешь?

Миша вдруг остановилась и с упреком посмотрела на Марка. На её бледном, почти прозрачном лице появились мимические морщинки. Коса легла на плечо.

– Что? Не нравится моя компания, так убегай днем. Думаешь я рад, что должен за тобой следить? В который раз.

И тут Миша вытянулась, словно по струнке, посмотрела куда-то за спину Марка. Как лесной зверек, учуявший опасность. Во мраке, посреди деревьев, вдруг блеснул тусклый огонек, а затем разгорелся, словно зазывая. Марк также посмотрел на него, а затем на Мишу и вздрогнул. Душа Миши накрыла его вуалью и прошла сквозь него. Обдала холодом, точно ледяной водой окатила.

– Что ты творишь? – испуганно прошептал Марк и схватился за сердце. Оно забилось сильнее от такого невесомого прикосновения.

Но Миша молчала. Она уже двигалась за огоньком, который также не стоял на месте. Сбоку от него вспыхнул второй, затем третий. Вместе они двигались зигзагообразными движениями, петляя меж деревьев и освещая старую, трухлявую кору.

Стоило Мише приблизиться, как огонек растворялся и появлялся в другом месте. Играл с ней, загоняя и изматывая, пока не вытянул все силы петлявшей за ними души. Так Марк и подошел к застывшей Мише. Он заглянул в её расстроенное и потерянное лицо. Затем посмотрел на огоньки, мелькающие во тьме, точно светлячки. Он слышал про них от старых кошек на питерских улицах.

– Это не упокоенные души?

Миша скорбно повела головой, точно кивнула, а взгляд её всё выискивал свой путеводный огонек, за которым она шла во мрак. Ради которого покинула тело. И Марк понял все без слов, лишь отвернулся, чтобы не наткнуться на свой огонек.

11 Глава, где летом начинается зима

Он вдруг перенесся на год назад и ощутил на себе взгляд родных голубых глаз. Но сердце болезненно дрогнуло, чуть не выпрыгнув из груди. Пришлось сжать ткань футболки у того места, где все сводило от боли. От этих воспоминаний и громкого, разрезающего тишину детской площадки смеха, резало глаза. Аромат улицы после дождя заполнил легкие и теперь их захотелось выплюнуть, лишь бы снять с себя покрывало скорби тех дней.

Хрустнула ветка на дереве. Шершавая кора посыпалась под ладонью Марка, когда он схватился за неё, чтобы удержать равновесие. На этот звук повернулась Миша, бесплотной тенью подплыв к сгорбившемуся Марку. Она стояла так какое-то время, пока их взгляды не встретились. Требовательный, но отстранённый, и омраченный скорбью.

Миша едва качнула на огоньки, расплывавшиеся светлыми пятнами позади, словно те играли в салочки. Но Марк лишь бросил на них беглый взгляд и опустил голову, отказываясь:

– Я не могу. Не могу увидеть в этих огоньках… – он не смог договорить и через минуту лишь выплюнул. – Не одна ты скорбишь.

Прохладный ветер мягко коснулся разгоряченного лица. Кто-то из зверей, а может духов, ощутил голод и выполз за корешками, тихо пожевывая их в стороне. Природа оживала, пока Марк хоронил родного человека в своих воспоминаниях.

А затем блеклый свет начал исчезать, это Миша уплывала в сторону очередного огонька. Прошла мимо деревьев, не страшась за свою душу, а ведь та была еще нужна!

Она скользила сквозь легкую пелену тумана, ведомая мерцающим огоньком, в котором, казалось, заключалось что-то древнее и важное, зов крови. Всё происходящее было будто во сне – зыбкое, нереальное, но отчего-то не вызывало страха. Главное – догнать свет. Поймать его. Сберечь.

Из сумрака, будто вынырнув из-под воды, появился Марк. Он все-таки пошел следом, раздраженный от своих чувств и того, что именно Миша вернула его в те скорбные дни:

– Ты готова пожертвовать собой, лишь бы найти дедушку? Отдать силу, что течёт в тебе? – он не ждал ответа, но глаза его горели. – Думаешь, он мертв?

Миша остановилась. Внезапно. Как вкопанная. Будь у неё плоть, Марк бы врезался в неё лбом, но теперь лишь прошел насквозь, вздрогнув от ледяного холода, что пробрал до костей. Перед ним всплыло её лицо, искажённое обидой, встревоженное, словно рассерженное божество. Свет, что прежде лился от неё, померк, будто сама Луна потухла.

Миша глядела прямо в душу, без слов вопрошая:

«Как ты можешь говорить такие жестокие вещи?»

– Тогда зачем гонишься за огнём, если веришь, что он жив?

По её силуэту прошла дрожь, как рябь по воде. На миг она начала растворяться, будто просыпаясь от кошмара, и всё же обернулась на огонёк. Он светил близко, звенел родным голосом, звал. Но дедушка не мог быть мертв. Не должен был.

Тогда зачем она шла за огоньком?

И она растерянно посмотрела на Марка, точно ища помощи и поддержки. Точно весь мир рушился, а он был тем берегом, на котором можно было пережить шторм. Марк ощутил это. Он тоже нуждался в ней, в её тепле, в её свете. Он понимал её боль.

И они шагнули друг к другу навстречу.

И слились в объятии.

Тело Марка покрылось клубящейся тьмой, из которой была соткана его душа. А в его ладонях задрожало сияние души Миши – тонкое, хрупкое. Это было объятие не тел, но душ, спутанных нитями, что когда-то пряла сама Морана – богиня смерти, надсмехавшаяся над жизнью. Ведь она переплела судьбы двух полубогов, противоположных по силе. Разрушительных друг для друга.

Тьму и свет.

Но ведь только в самую тёмную ночь луна светила ярче всего.

Они стояли так долго, пока силы не покинули Марка, а Миша не растаяла в его руках, вновь став бестелесной. Пустота, что пришла вслед за этим, была тягучей, вязкой, как осенняя хандра. Энергия ушла, вылетела прочь и на неё, как стая стервятников, слетелись блуждающие огоньки. Они мерцали, хищно переливались, втягивая остатки силы.

Из-за искривлённого дерева выглянуло морщинистое лицо, похожее на гриб с приплюснутым носом. Это Лесовик наблюдал.

– Нам надо возвращаться, – прошептал Марк, будто спугивая не только духов, но и свои мысли.

Миша, пробудившись, посмотрела на огни, что замкнули круг, теснясь к ней. Её взгляд метался, пока не остановился на одном, дрожащем вдали. Он светил ярче других. Но это был не дедушка. Но кто…

Сквозь тьму, затянувшую разум, Миша не могла вспомнить, не могла узнать. Но голос Марка, будто сквозь воду, пробивался к ней:

– Эти души стянулись из-за нас. Если не уйдём, ты больше не проснёшься. Не сможешь спасти никого. Если тебе всё равно хочется расстаться с силой, так отдай её на благо. Тем, кому ещё жить и жить, а не духам Нави, не Кикиморе…

Он говорил, как заклинатель, как тот, кто надеялся спасти хотя бы одного в этом гниющем лесу.

Огоньки сужали круг, протягивали лапки, трепетали на лунном свете. Кто-то уже тянулся к Мише, слизывая свет с её пальцев. И она посмотрела на Марка.

А он, будто отвечая на безмолвный зов, произнёс:

– Отдай силу мне.

Миша отступила.

Лёгкое движение, но Марк испугался, будто что-то разрушил, и потянулся к ней:

– Ты не одна, кто хочет спасти семью…

Но она уже не слышала.

Её лик покрылся рябью и растворился в темноте. Свет померк. На то место, где она стояла, слетелись огоньки. Пожирали, пылали, вылизывали землю, как оголодавшие дети пустую миску.

Марк остался один.

И лишь хриплое, заинтересованное хмыканье Лесовика за спиной напомнило, что лес жив.

И лес смотрит.

И лес ждёт.

***

Впервые за долгое время солнечные лучи застали меня в постели, а не на земле. Я потянулась под одеялом и издала странные звуки, точно кот.