Дитя минувшего

Стоило раскрыть глаза, как простенькая комната гостиницы с деревяным потолком, напомнила, что я не дома и дедушка больше не позовет к столу к ароматным блинчикам и горячему зеленому чаю, от которого в воздух исходил белесый дымок.

Дедушка.

Усилием воли я заставила себя сесть на кровати и обняла свои плечи. Странная дрожь покрывала тело, точно ночью я пробежала марафон.

– Не выспалась? – каркнул Касим, вместо «доброго утра».

Он выглядел бодро, точил когти на спинке кровати и смотрел новости по телевизору забавно вытянув шею. Рядом сидел Вихрь, незаметно стараясь подсесть ближе к Касиму и улыбаясь все шире от того, что ему это разрешали.

Я хотела сказать, что уже какую ночь мне снятся странные сны, но решила не тревожить Касима. В любом случае, каждую ночь в моем сне кто-то подавал мне руку или просто ходил рядом, точно хотел защитить. Как бы я не напрягала мозг, вспомнить сны у меня не получалось.

– Доброе утро! – собралась я, – Витя, ты уже нашел можжевельник?

– Ага, – радостно ответил дух, – веточки лежат на кровати Марка.

– А где Марк? – удивилась я и машинально подтянула одеяло ближе к шее.

Касим озадаченно осмотрел меня с ног до головы и ответил:

– Марк пошел проветриться, какой-то он недовольный.

– Понятно.

– А ты почему, такая уставшая? Должна была набраться сил за ночь, но запах твой еле слышно, а значит ты все еще слаба.

– Сама не знаю, – я вновь попыталась вспомнить сон, но кроме тьмы и человека, не отступающего от меня ни на шаг, не получилось ничего, – не знаю Касим, наверное, хочу уже закончить этот вопрос с Кикиморой.

Двери распахнулись и в проеме появился Марк, взъерошенный и какой-то дерганный:

– Пытки с самого утра, как я люблю, – заявил он, точно услышав мои слова. – Ну как, пойдем к Кикиморе, пока она сама там не иссохла?

Я посмотрела на Марка, что не мог устоять на месте и постоянно отводил взгляд. Но он был прав, сейчас, главное было разобраться с Кикиморой. Тем более она ждала от меня ответ, а я уже знала, что будет, если вовремя не ответить на просьбу учителя.

Вот так, вместо утренней чистки зубов я отправилась вести переговоры с духом Нави. Солнечные лучи не проникали в ванную, но с открывшейся дверью они робко заглянули внутрь и, как верные псы, лизнули ноги Тамары Петровны. Кикимора тут же сжалась в угол, втянула ноги под себя. Свет для неё был солью на ране. Её впалые, неестественно огромные глаза слипались, но наконец с усилием раскрылись и уставились прямо в меня.

– Подумала над моим предложением, Воронова? – прохрипела она.

Позади послышались шаги, это был Марк. Я обернулась. Касим тяжело приземлился на край раковины, встряхнул перья, а Вихрь замер у двери, прикрывая лицо ветвями можжевельника, и выглядывая из-за них одним глазом.

– Ну и компашка, – ядовито усмехнулась Кикимора. Я медленно повернулась к ней лицом, опустилась на корточки, чтобы видеть её болотные, вязкие, как омут глаза. – Что, Воронова, готова спасать старика?

– Ты хочешь амулет силы. Но с чего ты взяла, что он у меня есть?

Касим встрепенулся, захлопав крыльями. Я поймала его взгляд, умоляя довериться, и он нехотя сложил крылья.

– Что значит «с чего»? – зарычала Кикимора, метнув на всех подозрительный взгляд. – Не морочь мне голову. Твой воробей уже давно всё тебе рассказал.

Она кивнула на Касима, но тот выдержал удар молча.

– Говори со мной. Почему ты уверена, что амулет у меня?

Кикимора окинула всех тяжелым взглядом, затем вновь впилась глазами в меня. В этот раз, более настороженно, но всё же сказала:

– Я чую твою силу, девка. И вижу: что-то в тебе не так. Потенциал как у древних волхвов, а силы кот наплакал. Несостыковка. Запах у тебя теперь свой, не перебитый Вороном и знахарскими травами. И вот чую я, что ты, как зелье недоваренное. Душистое, но не готовое.

– Что это значит?

– А что тут неясного? – фыркнула она. – Это как с засолкой огурцов: банка пятилитровая, а огурцов в ней на полтора литра. Так и с тобой. Места для силы в тебе много, а самой силы мало. Значит есть то, что должно тебя питать. Где-то спрятан амулет.

– Но его нет.

– Лжешь, – прошипела она, и в углу ванной зашевелились мокрицы, разбегаясь, точно испуганные свидетели. Кикимора навалилась вперёд, готовая рвануть, но Марк тут же шагнул вперёд, угрожающе сжав рукоять клинка. Кикимора моментально отползла к оранжевому кафелю, вжавшись в него.

Я взглянула на Касима. Он опустил клюв, погрузился в тяжкие мысли.

– Решай, Воронова, – снова хрип. – Обменяешь силу на старика или нет? Раз амулета нет – я просто высосу её из тебя.

– И что ты с ней сделаешь?

– Что?

– Моя сила, если верить пророчеству, способна разрушить мир. Что ты с ней собираешься делать, если я тебе её отдам?

Кикимора захрипела, будто подавилась воздухом, растерянно осмотрела нас, но быстро оправилась:

– Не твоего ума дело. Главное – ты и твой дед будете в безопасности. Вместе. Разве ты не этого хотела? Семьи…

Она била точно в цель. Да, я хотела быть рядом с дедушкой. Хотела избавиться от бремени, перестать быть угрозой. Но если я сдамся… если сейчас выберу только свою боль, разве не предам я всех остальных?

И я сделала выбор.

– Нет.

– Что?!

– Я не отдам тебе свою силу. Не потому, что желаю её, а потому что это ответственность, – я распрямила спину. – И она моя. Дедушка не одобрит моего малодушия. Поэтому я спасу его, но по-другому.

Хохот, скрежет и крик разорвали воздух:

– По-другому?! Ты хоть знаешь, что с твоим стариком?! Он мёртв! Этот старый глупец пытался скрыть твою божественную кровь. И вот результат! Мёртв!

Её голос ударил по мне, как плеть. Я зажмурилась, сжалась, закрыв уши руками.

– Замолчи…

– Как жаль, что это не я его придушила! Ты должна слышать это, должна! Мне жаль, что убила его не я, а откхр…

Голос Кикиморы оборвался. Вместо него раздался хрип, бульканье. Я открыла глаза. И застыла. Клинок Марка пробил её насквозь, на острие блеснул солнечный зайчик. Она застыла с разинутым ртом, словно хотела что-то сказать. Её лицо посерело. Затем раздался металлический звон, и Кикимора рассыпалась в прах.

– Нет… – я упала на колени, ловя пепел дрожащими пальцами. – Нет. Она же… хотела сказать…

– Она мучила тебя, – тихо произнёс Марк, но я перебила его:

– Нет! Она знала что-то важное!

Касим опустился мне на плечо, когтями зацепившись за ткань, и сказал серьёзно:

– Соберись, Миша. Она играла с тобой. Не давай ей властвовать даже после смерти.

Но я смотрела на холодный кафель, туда, где еще секунду назад сидела Навья тварь. Последняя, кто видела моего дедушку. Мою последнюю ниточку.

И она только что оборвалась.

Я повернулась к Марку. Но он стоял растерянный и напуганный. Словно переживал за то, что сотворил еще больше, чем я.

Словно он убил не Кикимору.

А нас двоих.

Часы уже пробили двенадцать. Огромные, вырезанные из дерева, и с традиционной кукушкой на своем законом пьедестале в центре циферблата, они стояли в коридоре гостиницы и, оказывается, были не только для красоты. С громкой трелью те сообщали, что пора на обед.

Меня переполняли чувства. Я так и не смогла распутать этот комок. Его конец ускользал, пока я тянула с упорством. Хваталась в надежде за ниточку, но это оказывался очередной узел, который вновь нужно было распутывать. Касим не смог вывести меня на разговор, а Марк и вовсе молча вышел из номера с выражением глубокой задумчивости.

Только Витя, точно родственная душа, теплая и согревающая, остался рядом и позволил спрятать лицо в его плече.

– Спусти её потом на обед, – с недовольством обратился Касим к Вихрю, ведь я отказывалась отвечать. – Мы пока проверим обстановку и новости о Мише. Вдруг кто-то из смертных уже пронюхал, что в номере живет сбежавшая ученица и убивица нечести.

Я не плакала, нет, но мне было легче, когда кто-то гладил меня по волосам и шептал что-то радостное и вдохновляющее. Как дедушка.

Стоило закрыть глаза, и он снова оживал в сознании. Наша комната, залитая солнечным светом, согретая жаром печи. Частицы пыли, витающие вокруг. Его дыхание и крепкие объятия. А я прижималась к дедушке, пряча лицо в рукаве старой рубашки и тихо сопела.

Ждала, что старческая, покрытая грубыми мозолями, рука вновь по-отечески проведет по моим волосам, распутывая белые кудри. Но меня гладила легкая и почти невесомая. Уверенная. У дедушки же дрожащая от груза прожитых лет. Родная.

– Миша, – позвал тихо Витя, – расскажи, почему ты так хочешь спасти своего дедушку.

– Это моя семья, – просто ответила я, но в ответ повисла тишина. Пришлось отпрянуть от Вихря и посмотреть в его большие и по-детски растерянные глаза. – У тебя ведь была семья?

Витя кивнул, а затем задумался и отрицательно качнул головой. Сам замер и взгляд его устремился в стену. Словно вылавливая рыбу за самый кончик хвоста, скользкий и одновременно острый, Витя сосредоточился.

– Я не знаю.

– Разве ты ничего не помнишь о своей жизни?

– Помню, – смутился он, затем склонился ближе и поведал, словно тайну, – но при этом не помню.

– Как так?

Мы расселись на две стороны дивана и посмотрели друг другу в глаза. Витя, все также в широкой футболке и старых штанах, поджал к себе ноги и обнял подушку:

– Когда я очнулся, то был один и очень напуган. Сначала я бродил по степям буйным ветром, подавался то в одну станицу, то в другую, но везде оказывался нежеланным гостем. Люди убегали. Они боялись меня, а может моей разрушительной силы. Но я не хотел никому навредить! – искренне воскликнул Вихрь и для убедительности закачал головой. Где-то над нашими головами перекосилась картина, словно поддавшись порыву ветра. – Во мне было столько голода, что я не мог остановиться.

– Разве ты кушаешь? – я припомнила, как вчера за обедом Вихрь даже не притронулся к еде.

– Не по еде, по теплу. Я скитался, забредая в дремучие леса и чащобы, хотел попросить о помощи, поговорить, но все боялись и расходились. Закрывали ставни в окнах, запирали двери или прятались под землю. Так я и бродил, пока странная сила вдруг не притянула меня на поляну подсолнухов, где я и столкнулся с вами.

И правда. Я вспомнила как Касим попытался спасти меня от Полуденницы и, наступив на свою гордость, ритуалом вызвал духа на помощь.

– Возможно, это была судьба, – подбодрила я Вихря, – а может ты был просто ближайшим духом. Главное, что именно ты оказался рядом и спас нас.

Вихрь расплылся в улыбке, завис так на какое-то время и печально попросил:

– Расскажи про своего дедушку, пожалуйста.

– Зачем? Я ведь и так говорю только о нем, тебе не надоело слушать?

– Нет, – он закачал головой, – дело в том, что я не помню свою семью. Иногда кажется, что стоит еще чутка напрячься и я ухвачу эту ниточку, но она все ускользает. Осталось только тепло, вместо того важного, что исчезло. Но, ведь главнее, что это важное у меня было, правда? Многие проживают жизнь, так и не найдя важного.

– Думаю, ты прав. И ты большой молодец, Витя.

– На самом деле, у меня нет имени. И пола нет. Я ведь просто дух. Поэтому зови меня Вихрь.

– Хорошо, Вихрь.

И мы обменялись согревающими улыбками.

Вихрь сел удобнее, разрешив мне прилечь на подушку у него на коленях. Стало тепло, уютно. И я прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания:

Снег завывал за окном детского сада, где собрались дети вокруг большой елки, подготовленной к Новому Году. У каждого в руках был маленький пакетик со сладостями, которые дедушка купил заранее ко дню рождения Миши, а та гордо делилась сладостями и посматривала на Огромную звезду, венчавшую верхушку елки.

В сердце её теплилась радость и гордость за своего дедушку, ведь кто, как не егерь мог найти лучшую елку и принести к празднику? Миша не хотела загружать дедушку, знала об их сложном финансовом положении, а потому искренне верила, что тот срубил елку и не потратил ни копейки. Знай она, что просьба внучки с огромными, зелеными глазами так распалила старческое сердце, что дедушка выложил большую часть накоплений на покупку елки, так непременно Миша бы ощутила себя виноватой транжирой. Но она не знала об этом и с гордо выпяченной грудью раздавала сладости на свое день рождение. В ответ ей подарили то, что девочка заранее попросила у воспитателя – пакет манки. Странный подарок, но Миша обожала манную кашу, почти также как картофельное пюре и малосольные огурцы, но не просила её у дедушки, чтобы не ухудшать финансовое положение, чтобы дедушке не было тяжело.

Продуваемая северным ветром, что бил в лицо и кусал красные щеки, она зашла домой вместе с дедушкой и наконец похвасталась:

– Вот как меня любят, подарили целый килограмм манной каши!

Дедушка осмотрел её с улыбкой, но сердце его уязвленно кольнуло. Старческие руки распутывали Мишу, похожую на медвежонка в этой шубке и укутанной в теплую и мягкую шаль, но перед глазами стоял пакет с манной кашей. За окном же завывала пурга, было опасно выходить.

– Посиди, внученька, пока я не съежу кое-куда, – попросил он, накидывая шапку.

– Куда? – спросила Миша, присаживаясь к печи.

– Ты знала, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали? – засмеялся он и вышел на улицу, северный ветер потоком чуть не вырвал двери с петель, но дедушка прикрыл их.

Изба стонала и ныла, а снег облеплял окна. Миша тихо ждала дедушку на старой шубе, что лежала у печи и вздрогнула, когда он вернулся. По его раскрасневшемуся носу, что кусал мороз, по облепленной белым снегом шубе, Миша поняла, что дедушка ездил куда-то далеко на своем снегоходе. Успел замерзнуть, но горячее сердце вело его дальше. Стоило Мише заметить зажатые в руках пакеты, как сердечко забилось сильнее, а в детских глазах вспыхнула благодарность.

– Вот, – воскликнул дедушка, проходя к печи и наклонившись к внучке, – я купил тебе три килограмма манки. А значит люблю тебя в три раза сильнее!

– Из-за манки? – спросил Витя, вырывая меня из далекой, зимней ночи. Я встряхнулась, точно сбрасывая с себя пепел воспоминаний и ответила:

– Нет. Из-за того, что её любила я. Любовь, Вихрь, это когда ты готов покупать своему родному человеку все, чего желает его сердце. Даже если это килограммы манной крупы.

– Для меня любовь это пятнышко. Когда долго смотришь на солнце, затем закрываешь глаза и перед тобой красное пятно. Такое теплое, но расплывчатое. Да, солнце не обнять, но как же оно греет.

– От такой любви можно и ослепнуть.

– Тоже верно, – повисло молчание, каждый думал о своем. Тихий стук часов из коридора успокаивал, возвращая в прошлое, затем Вихрь попросил рассказать еще одну историю о дедушке.

– Это не история, скорее традиция. Всегда пить чай вместе. Я ждала дедушку с работы, а он меня со школы, и мы садились за наш крохотный деревянные столик. Чайник визжал на плите, а после кипяток смешивался с травами, которые сушил дедушка. Мята, мелисса. Мне хватало просто воды и трав, а вод дедушка клал шесть ложек сахара и запивал все конфетами «Золотой петушок», за что я его ругала. Так мы и сидели, под мое бурчание, и пили чай. А когда я уставала возмущаться, дедушка мог рассказать какую-нибудь интересную историю со своей работы, к примеру, как тушил огромный пожар в лесу, много лет назад. Он у меня лесник, – я гордо закатила глаза, позволив теплу от воспоминаний струится по коже, но вместе с ним текла горькая река реальности, – скоро мы также соберемся за маленьким столом и теперь я налью ему чай, сама наложу шесть ложек сахара и больше никогда не буду возмущаться.

Пришлось прикрыть лицо руками и помассировать виски, чтобы справиться с накатившими воспоминаниями. Выдохнула:

– Я плохая внучка.

– Ты не плохая.

Хотелось возмутиться, попросить не жалеть меня, ведь хорошей я себя точно не ощущала. Мне вдруг захотелось крикнуть в прошлое, что я люблю своего дедушку и виновата в его пропаже, но гудящая тишина отрезвила. Я вдруг поняла, что номер был погружен в густую пустоту, точно в вязкую кисельную реку.

Тиканье часов исчезло.

Природа за окном замерла и ветер больше не колыхал синюю шторку. Более того, повеяло прохладой. Деревянный пол покрывался морозной коркой, с треском переходил на стены.

– Ты чувствуешь? – спросила я, приподнявшись на локтях и осматривая комнату. Первым делом взгляд упал на раскрытую ванную комнату, тонувшую во тьме. Оттуда веяло морозным дыханием.

Вихрь выпрямился совсем рядом.

– Это не Кикимора, – ответил он, принюхиваясь, – что-то странное. Ничем не пахнет. Точнее, Навью не пахнет, – исправил он себя, а затем подскочил с дивана и посмотрел на меня округленными глазами. – А где птичка и Марк?

Я подскочила следом. Всем нутром ощутила, как время утекало вместе с ледяным потоком моей силы. Страх за моих спутников смешался с бессилием, а морозные узоры все больше покрывали пол и уже побирались к дивану и нашим ногам. В поисках спасения я схватила лежавший у дивана рюкзак Марка и раскрыла его. Понимала, что поступала не хорошо, пока рылась в чужих вещах, но была уверена, что внутри могло быть то, что может нас спасти. Кинжал, к примеру.

В вещах затерялся волшебный красный клубок, кошелек и маленькая, свернутая напополам фотография. Она была ветхой и пожелтевшей, точно её часто раскрывали и изучали на солнце. На ней был запечатлен Марк и маленькая девочка, сидевшая у него на плечах.

Не найдя того, что искала, я убрала вещи в рюкзак и в бессилии схватила вазу, стоявшую на полочке. Затем ступила на замерзший пол и подавила крик от обжигающего холода. Одним прыжком я оказалась у дверей и обула кеды. Вихрь шел впереди, будто холод был ему не страшен, потому я прошла за ним.

С тихим скрипом дверь отворилась, и мы выглянули в коридор. Темные стены и красный ковролин, с ледяными узорами по кайме. Холод вился с тихим треском с первого этажа и поднимался все выше по стенам, он морозил мои ступни и грозился подняться выше, превратив меня в ледышку.

Людей не было. Сколько я не прислушивалась, но привычный шум телевизора и шарканье ног с первого этажа исчезли. Даже огромные настенные часы остановились, и фигура кукушки, покрытая инеем, безвольно повисла над циферблатом, точно не властная над временем.

Без слов, общаясь одними жестами, мы с Вихрем вышли в коридор. Руки побелели от того, как я сжимала вазу. Держала её наготове, подняв высоко, а Вихрь шел впереди, но постоянно оглядывался, словно чего-то страшась. Каждый раз я перехватывала его взгляд и едва заметно кивала, от чего он храбрел и двигался дальше.

Коридор и лестница были пусты, более того, уже поблескивали от чуждой им изморози. По стене взвились белые, витиеватые узоры, точно рисунки мороза на окнах в новогоднюю ночь.

Привычный телевизор застыл с длинной рябью на весь экран, закованный в лед. Постоянно оглядываясь, я прошла вниз и заглянула за стойку регистратора. Кроме раскрытых шкафчиков, из которых все забирали точно впопыхах, ничего не было. Касса была раскрыта и часть банкнот валялась на полу скомканными купюрами.

– Куда все сбежали? – спросила я и удивленно уставилась на белое облачко пара, которое всегда появлялось зимними вечерами. Но сейчас было лето.

Повинуясь каким-то внутренним порывам, я наклонилась и растолкала бумажные деньги по карманам, приговаривая, что сейчас они мне нужнее. Я должна была добраться до Питера и пройти через мост в Навь, вход мог оказаться и платным!

Колючий холод обступал со спины. Сковал своими объятиями, желая заморозить, точно снежную скульптуру, уже вился по ногам. Но я одной силой воли стряхивала это наводнение.

Как из ниоткуда раздалось рычание. Когти заскрежетали по ледяному полу. Я успела только вынырнуть из-за стойки, как мимо меня пролетела огромная туша. Белая, точно молния, она прыгнула на Вихря.

– Осторожно!

Вихрь вовремя развернулся и тут же поймал снежную тварь в объятия, прижав её спиной к себе. Та дергалась, извивалась, била лапами по воздуху и клацала пастью.

Я выбежала из-за стойки, скользя по ледяному полу, но не смогла подойти ближе. Эта тварь еще не видела меня и направляла весь свой гнев на Вихря. Я хотела помочь, но боялась попасть вазой в друга. Вихрь вдруг подкинул тварь и оседлал ей, завалившись на спину. От такой наглости тварь сильнее клацнула пастью у самого его уха, стряхивая наездника. Вихрь держался.

– Что мне делать?! – спросила я в отчаянии, все также сжимая глупую вазу.

– Найди наших, – тяжело выдавил Вихрь, – я здесь справлюсь!

И с этими словами он обхватил тварь за горло и покраснел от давления, сжав её в удушающих объятиях. Оба они распластались на льду.

Реши не спорить, ведь Вихрь уже давно доказал свою силу, я на негнущихся ногах выбежала на улицу, где огромные КАМАЗы, точно частокол, стояли вдоль дороги и огораживали территорию. Мое дыхание растворялось белой дымкой, а землю покрыла тонкая корка изморози. Она хрустела под ногами, предупреждая о чем-то, чему я не могла внемлить.

Я побежала к дороге, то и дело бегло оглядываясь. Изморозь поблескивала на солнце, но ближе к дороге резко обрывалась, словно очерченной линией. Я вышла за эту линию и на меня обрушились звуки. Машины. Лес. Птицы. Стало по-летнему жарко, на лбу выступил пот.

Вернувшись за черту, звуки вновь потухли. Капли пота превратились в ледышки. Время застыло, точно над гостиницей повис купол, куда не просачивалась жизнь.

Так значит за пределами гостиницы было более-менее безопасно, и кто-то наложил чары только на то место, где остановились мы. Возможно, кто-то пришел за мной.

Сильнее сжав вазу, я побежала за гостиницу, туда, где мы собирались на обед. Обогнула здание, по стенам которого все вился лед, уже схлопнувшись на крыше и замерла от увиденного. Задний двор был покрыт туманом, состоящим из мелких кристалликов льда. Они зависли в воздухе, точно поставленный на паузу дождь. Возможно, задний двор стал эпицентром заклятия, а потому был сильнее скован холодом, вместе с заключенными в нем людьми.

Вдоль поляны и столиков стояли постояльцы, вокруг них клубился белый дым, а лица покрывали морозные узоры. Люди замерли, точно погрузившись в ледяной кокон и уснув. Все, кто спустились на обед стали жертвами льда и остались в его объятиях.

12 Глава, где меня караулит русалка

Тихий шелест, который я спутала с ветром, оказался шепотом застывших. Ближайший ко мне мужчина, что замер у входа в столовую, что то-то лепетал, еле шевеля губами.

Я с опаской подошла, не прекращая озираться, и вслушалась:

– Ушла от меня. Ушла. Предала. Больно. Почему? Она ушла и…

И дальше по кругу, но с каждым словом он бледнел. Сила и жизнь покидали тело и оно становилось прозрачным и гладким, как ледяная скульптура. Я ощущала на каком-то энергетическом уровне, что мужчине оставалось недолго.

Таких замерших во времени было множество, почти все, кто присутствовал на вчерашнем обеде, они же собрались сегодня и стали жертвой заклятия. Даже мои ноги сковывал холод, поднимаясь все выше по телу, но я не могла остановиться.

Где же Марк и Касим, неужели они тоже замерзли?

Я пробежалась по беседкам, стараясь не прислушиваться к мрачным секретам людей, что они шептали в унисон, точно мухи. Сжимала обледеневшими пальцами вазу, готовая к обороне, но своих не находила. Над нами, в небе, уже появился ледяной купол, стягиваясь к центру и грозя захлопнуть нас в ловушке, где все леденело, словно погребая под лавиной.

И вот, когда я почти отчаялась, внимание наконец привлек солнечный зайчик, пляшущий на деревянной стене беседки. Позади, на гладкой поверхности озера, что-то зазывало. Я подбежала к берегу и, пробираясь сквозь застывшие, хрустальные стволы камышей, уже готовилась намочить ноги. От холодного воздуха, который приходилось глотать при беге, ужасно жгло легкие. К влажной спине прилипла футболка и там же застыла колом, как все вещи, что сушились холодными ночами на веревках.

Гладь озера превратилась в твердь, заледенела и отбрасывала холодных зайчиков в лес и заледенелые окна гостиницы. В самом центре, над мёрзлой пустотой, замер Касим. В воздухе, широко раскрыв крылья и пикируя на кого-то, кто сидел на коленях. Сгорбился. Спрятался.

– Касим! – позвала я, но вырвалось лишь облачко пара.

Ноги едва двигались, были скованны, как будто сами стали частью льда. Я бросилась вперёд, откинув вазу куда-то в бок. Где-то за спиной раздался далекий треск, а затем зловещий хруст, но я не остановилась.

И чем ближе оказывалась к Хранителю, тем больше понимала, что Касим завис над Марком. Выставил перед собой когти, взлетев на атаку. А Марк сидел на коленях, прикрыв голову руками. Пальцами зарылся в волосы.

Я поскользнулась. Грохнулась локтями об лед, дыхание сбилось. Но времени не было, холод все сильнее подступал к сердцу. Я поднялась, отпихнула руками гладкую поверхность и оказалась рядом с Марком, упав на колени. Накрыла его холодные руки, стараясь заглянуть в глаза, но слышала лишь шепот.