скачать книгу бесплатно
– Что ты выдумываешь? Мне только этого не хватало.
– Я тебя со временем и сама бы уличила, но спасибо, добрые люди подсказали.
Еремей продолжал молча есть.
– Ты что, оглох?
– Что ты ко мне пристала, как банный лист? – попытался возмутится Еремей.
– Думаешь, никто не видел, когда ты к ней приставал?
У Еремея похолодел затылок. Он поднялся с лавки и посмотрел жене в глаза, пытаясь понять, что она от него хочет.
– Ну, было один раз, выпивали за поскотиной, так все там были, и Ефим, и Степка.
– Сегодня к колдунье ходила, – с издевкой проговорила Авдотья.
– Зачем? – удивился Еремей.
– Порчу навела на твою Глашку.
– Тьфу! – сплюнул он. – Ну и дура!
3
На следующий год весной бурмистр приехал в деревню Михайловка, встал в центре и повелел той половине, что по левую руку, оставаться на месте, а той, что по правую, переселяться в сторону Ларневска. Против пана не попрешь. Разоренные, ревущие от безысходности люди двинулись на новые земли и стали строить деревни Ивановка и Ермолинка.
Потом появились деревни Кибирщина и Чиграи. Как и ожидалось, земли здесь были пустые, в основном суглинистые и окружены болотами, поэтому богатых урожаев ждать не приходилось. Но других свободных земель в округе просто не было.
Подрастали дети у Моисея и Ефима; не успеешь глазом моргнуть – и их отделять придется. А земли у братьев совсем ничего, одна десятина на две семьи. Как детям жить-то потом? Чем семью кормить, скотину?
Как и всякий крестьянин, тешился Моисей одной мыслью, что придет когда-нибудь день и будет у него и его семьи большой надел земли, в несколько десятин. И ничего больше не нужно будет ему ни от царя-батюшки, ни от казачьего старшины. Тогда станет он жить в достатке и работать в удовольствие, исправно уплачивая налоги в государеву казну. Только крестьянин знает, каким трудом достается урожай. Для этого нужно каждый день вставать до восхода солнца, работать до изнурения в поле и ложиться после захода солнца. Моисей хорошо знал цену своему труду и старался приучать детей к тяжелым крестьянским будням.
Наступило долгожданное время пахоты. Моисей с Ефимом готовились к выезду в поле. Сновавший туда-сюда Степка нетерпеливо спрашивал отца:
– Тятя, с тобой можно в поле?
Моисей отмалчивался.
– Видал каков? – усмехнулся Ефим, запрягая рыжего мерина. – Молодец племяшка.
Степан, старший сын Моисея, был высок под стать отцу и в свои семь лет выглядел взрослее.
Моисей стаскал на телегу необходимую поклажу: соху, борону, веревки. Оттащил в сторону прясло плетня.
– Выезжай! – крикнул он брату.
Ефим глянул на оторвавшееся от края горизонта солнце и натянул вожжи.
– Но! – громко вскрикнул он, и мерин легко вышел из ворот.
Моисей поставил на место прясло плетня и запрыгнул в телегу.
– Опаздываем, братка, уже солнце высоко, – с досадой сказал Ефим.
– Ничего, пока доедем, земля прогреется.
– Тятя, тятя, возьми в поле, – не унимался Степка.
– Ладно, садись! – согласился Моисей, подвинулся, давая место сыну. – Когда-то и тебе надо в поле съездить, поглядеть. Как-никак, первую борозду сегодня пахать будем.
– Ты хоть шапку надень, – спохватилась Прасковья. – А то голову напечет.
– Беги за шапкой, – скомандовал Моисей сыну.
За селом мерин копытами поднимал пыль, пахло прошлогодней травой. Солнце пригревало все сильнее. Весеннее время – самое дорогое, весенний день год кормит.
В лесу вдоль дороги бродила худая женщина в сером платке, с горбатым носом и морщинистым лицом. Рядом с ней стояла девочка в старом поношенном холщовье.
Вытянув шею, Степка вглядывался в лицо девчонки. Глядя на любопытного пацана, она заулыбалась, глаза засветились добротой. Но тут старуха взяла ее за руку и повела вглубь леса.
– Коренья какие-то собирают, – тихо проговорил Ефим.
– Тятя, а кто это?
– Это ведьма, сынок, все село ее знает, – хмуро ответил Моисей. – Наверное, травы приворотные собирают или коренья какие-нибудь.
– А как ее зовут?
– Луана, сынок.
– А девочку?
– Этого я не знаю, они больше с дьяволом общаются, чем с богом.
Прикрыв глаза ладонью, Моисей смотрел на квадраты наделов. Сплошным зеленым ковром поднималась озимая рожь. Убранный прошлой осенью участок ржи желтел колючей стерней. Его нужно было перепахать, чтобы под осень вновь посеять на нем хлеб и не только. Весной же нужно было посадить картошку, посеять овес, ячмень, просо, гречиху… Вон брат Иван с Калистратом пашут свой надел. Вот и их земля. Рядом с ней чернела заплата свежей пахоты.
– Молодец Максим, – обрадовался Ефим. – Не мешкает, уже вспахал свой надел.
– А я-то смотрю, его дома нет, а он, оказывается, пашет вовсю, – насупил брови Моисей и закусил ус, пожевал его и выплюнул.
– Доброе утро! – поздоровался Иван. – Земля тяжелая еще, конь устал, отдохнуть надо бы.
– Сырая, что ли? – удивился Моисей.
– Да! Рановато засуетились.
– Да уж, соскучились за зиму по пашне, – усмехнулся Ефим. – Вот руки и чешутся.
– Эй, сынок! Калистрат! Распрягай коня! – закричал он, глядя в сторону своей деляны.
Но там все безмолвствовало.
– Ладно, пойду я к себе. Неужто заснул малец?
Перепрягли коня в соху. Ефим взял его под уздцы, а Моисей встал к сохе. Мерин тронулся, и крепкий сошник мягко вошел в землю. Пласт земли, пронизанный корнями ржи, перевернулся и лег на жнивье. Ефим ровно вел коня по желтому полю. Моисей оглянулся: рядом с ним шел сын. Степан мял в руке кусок паханой земли, внимательно разглядывал его, нюхал. Взгляд его был серьезным и сосредоточенным.
К первой борозде привалили вторую, ко второй – третью. Степан с восхищением смотрел, как работает отец, как расширяется полоса пахоты.
– Тпру! – громко крикнул Ефим.
– Что случилось? – недовольно поинтересовался Моисей.
– Сюда иди.
Моисей вытер рукавом рубахи пот со лба.
– Смотри, что богомол учудил! – Ефим показал рукой на границу надела.
– Чтоб тебе провалиться в преисподнюю! – крикнул в сердцах Моисей. – Межу себе припахал. Чуть не аршин в ширину. Зачем ему это было надобно?
– Нарочно извел старую межу и к нам передвинул. Помню, еще отцы наши о ней спорили, все покою им не было.
– Зря он так сделал. Противно. Все какие-то суеверия у него в голове сидят, – не мог смириться со случившимся Моисей. – Для чего ему это нужно? Отец его был не ангел, но таких выкрутасов себе не позволял.
– Тятя, а что, дядя Максим землю у нас отнял? – испуганно спросил Степка.
– Ну, выходит так, – подтвердил Моисей, пожав плечами.
Вечером с последними лучами солнца работники вернулись домой. Уставшего за день Степку сморил сон, и он всю дорогу беспробудно спал на соломе, несмотря на трясущуюся на ухабах телегу.
Во дворе возле хлева, пережевывая жвачку, лежала на мягком спорыше буренка. Здесь же, под навесом, стояла телка. Из сарая, загремев пустым ведром, вышла Прасковья. Время изменило ее. Круглое добродушное лицо стало покрываться мелкими морщинами, а высокий рост скрадывала некоторая сгорбленность. Однако, как и всегда, она была бодрой и веселой.
Накормив поросенка и бросив корма курам, налила в поилку воды. Увидев это, буренка неспешно поднялась и уткнулась мордой в свежую воду.
– Распрягай мерина! – скомандовал Моисей, обращаясь к брату. – А я к богомолу схожу.
– Тятя, можно я с тобой? – сиплым голосом запросился проснувшийся Степка.
– Нет, сынка, ни к чему тебе такие разговоры слушать. Помогай лучше матери.
– Мама, а мы ведьму видели, – радостно сообщил мальчик матери.
– Какую ведьму? – встревожилась Прасковья.
– Луана с дочкой по дороге нам встретились, – пояснил Моисей.
– А… – протянула мать, – эту ведьму я знаю.
– А девочку ее как зовут?
– Вроде бы Христя, а тебе зачем?
– Да просто спросил, – Степка сверкнул серыми глазами и пошел к бочке с водой. Зачерпнув ведром, вылил воду в поилку лошади.
Максим готовился к севу и только закончил сортировку семян. Он шел от гумна к хате. В калитке перед ним выросла мощная фигура соседа.
– Ты зачем межу сломал?
– Какую межу? – скривился в ехидной усмешке Сковпень.
– Что ты щеришься? – зарычал на него Моисей.
– А сами аль не грешны? Первые межу тронули, – Максим злобно и тупо смотрел на Моисея из-под густых бровей.
– Был грех у тяти моего – ошибся маленько, вершок припахал, потом все по справедливости сделали. А ты ведь чуть ли не на аршин передвинул в нашу сторону.
Моисей медленно пошел на Максима, не сводя с него глаз:
– Удавлю гада!
Тот, бормоча, перекрестился и попятился к плетню. Максим знал с детства, что Моисей не остановится и набросится первым. Он испугался разъяренного соседа и хотел было бежать, надеясь укрыться в хате.
Но Моисей остановился:
– Не буду я о тебя руки марать, завтра к голове пойду жалобиться. А тот, уж будь спокоен, за такое самоуправство прикажет выпороть тебя прилюдно. Вот позор-то будет.
Максим понял, что, если Моисей пойдет к голове, быть беде. Надо было что-то делать. А что? В памяти всплыли слова отца, сказанные в последний день бунта: «Мужик должен воевать за все, на то у него и зубы». Попробуй выброси их из памяти.
И тут Моисей вдруг увидел, что возле хаты на табуретке сидела тетка Ефросинья и молча наблюдала за происходящим. Рядом с ней стояла внучка Пелагея, которой она гребнем расчесывала темные вьющиеся волосы.
– Ты что такой злой приперся? – пробурчала старуха.
– Да я тут… – смутился Моисей, не ожидая встречи со знахаркой. – Мне тут, в общем, поговорить с вашим сыном нужно.
– Ну поговори, – спокойно сказала она. – Только плетень не сломай. А то он и так на ладан дышит.
– Не надо к голове по пустякам ходить, – испуганно и заговорщически одновременно проговорил Максим. – Сами разберемся, по совести. Ведь мы ж друзья. Тем более голова ваш нас, истинных христиан, не очень-то уважает.
– Чего?! – вспыхнул Моисей. – Чего ты мелешь? Обмануть меня хочешь!
– Истину говоришь, Моисей Харитонович, нельзя обманывать, – Максим понизил голос. – Давай по совести разберемся. Видит бог, не хотел я этого, да бес попутал.
– Как это?
– Завтра поедешь на поле и сделай все, как должно быть. А сеять будем по той меже, что ты установишь.
4
