скачать книгу бесплатно
– Так, теперь мочите их водой, – скомандовал Моисей.
– Для чего, тятя? – недоумевал Степан.
– Для того, чтобы не ломались, а гнулись, когда станем их к рейкам вязать.
– Да не переживай, Степа! Лей воды больше! – громко сказал Иван. – Не сгниет твоя солома, она на крыше быстро высохнет, и глазом моргнуть не успеешь.
Ефим с Иваном по длинной лестнице залезли на крышу. Степан с Андреем наперегонки стали подносить снопы.
Иван, улыбаясь, весело привязывал снопы к рейкам с одной стороны крыши, Ефим, не отставая от него, – с другой. Моисей, сложив на коленях руки, уселся на чурку, что стояла рядом.
– Отдохни немного, брат, – по-доброму сказал Иван. – Без тебя управимся. Видишь, какие мужики у нас в помощниках.
– Ну, давайте с богом! – устало проговорил Моисей.
Маленький Ермошка то крутился с мужиками на стройке, то бегал к матери в дом.
– Картошка сварилась? – спросил его отец.
– Сейчас узнаю, тятя.
Крутанувшись, он исчез во времянке.
– Тятя спрашивает, скоро ли картошка сварится?
– Скажи, что все готово, пусть моются и идут ужинать, – вытирая о передник руки, сказала Прасковья. – А то совсем заработались, будто завтра дня не будет. Да и гнус сейчас налетит, какая уж там работа.
Все дружно собрались во времянке.
Солнце опустилось за горизонт. Куры забрались на насест. Деревню окутывала вечерняя прохлада.
И сразу в воздухе закружились тучи комаров и мошки. Они забивались в глаза, в нос и уши.
– Сынки! – громко скомандовал Моисей. – Разводите костры. Иначе пропадем, загрызут проклятые.
Хворост и гнилушки, чтобы больше было дыма, ребята приготовили заранее и с наступлением вечера, набрав в чугунок углей из печи, разводили костры.
Прасковья завязала платком лицо так, что была видна только узкая полоска глаз, и с досадой сказала:
– Нет от этого проклятущего гнуса покоя ни вечером, ни ночью, только одно спасение в дымокуре.
– Вы что, так и спите при кострах? – удивился Иван.
– А что делать? – развел руками Моисей. – Так и спим в дыму, прокопченные насквозь, да и то не всегда удается отделаться от мучителей. Скорее бы хату достроить, хоть малое спасение будет.
– Зато когда дождик идет, никаких комаров нет, – бодро проговорил Степан.
– И то верно, сынок, – поддержал Моисей. И, обращаясь к братьям, продолжил: – Мы-то ладно, так ведь скотину заедают, никакого покоя ей нет. Под навесом тоже дымокур жжем.
Ужинали при лучинах, в отблесках огоньков, лизавших стены, сплетенные из кустов тальника. На столе стоял чугун с вареной картошкой. Съев все до крошки, братья не торопились на покой, хотя дремота одолевала их.
– Добро у тебя тут, – заговорил Иван. – Только нечисти возле болота всякой много. А так хорошо.
– Мне тоже по душе Морозовка, – согласился Ефим. – Особенно такой надел земли. Работай и радуйся. А комары со временем пропадут, лес раскорчуете, трясина высохнет, и нечисти меньше станет.
– Может, вы уже подумываете о том, как бы самим сюда перебраться? – удивился Моисей.
– А что, я бы не против, – согласился Иван.
– Какая жалость, что я не могу к вам перебраться, – сверкнул с завистью глазами Ефим.
– Это почему? – нахмурясь, из-под бровей посмотрел на него Моисей.
– А я куда от своей земли пойду? Столько лет мечтал настоящим хозяином стать, вот и сбылось. А ты, братка, переезжай, здесь тебе лучше будет.
– Тогда надо за позволением к бурмистру идти, – отозвался с готовностью Иван. – Пока не опоздали.
– Завтра еще отработаем, и с богом идите, решайте свои семейные дела, – сухо сказал Моисей. – Главное, крыша над головой есть, а мы с сынами остальное сами доделаем. Спасибо вам за все, братья.
Пол в жилище сделали земляной, его разровняли и намазали жидкой глиной вперемешку с коровяком. Печь в доме также сбили из глины. Когда пол высох, его застлали соломой.
– Ну вот, – удовлетворенно оглядывая свое обиталище, с радостью проговорила Прасковья. – А ближе к зиме, когда глина хорошо высохнет, бросим на пол домотканые половики, чтобы ноги не мерзли.
Спустя некоторое время с позволения бурмистра потянулись в Морозовку телеги, груженные домашним скарбом. Приехал брат Иван. Свой надел земли он передал Ефиму. У Ивана подрастали сыновья Калистрат и Константин, и вскоре эта земля им ох как пригодится.
2
С годами разрасталась деревня, вдоль заосоченных болотных берегов длинной цепочкой протянулись хаты, покрытые сплошь соломой. Приезжали новые люди, строили дома, пахали землю, род свой умножали. Одни жили в достатке, другие только и думали, чем прокормиться.
Вскоре управляющий привез в деревню из Дареевска семью Еремея Крутя. Авдотье было стыдно перед селянами за случай с Глафирой, и по селу уже пошла молва о ее причастности к смерти несчастной. Она стала упрашивать мужа, чтобы он попросил управляющего переселить их семью в новую деревню, подальше от села.
Оставив отцовский дом младшему брату Антону, приехал в Морозовку и Максим Сковпень. Его мать не захотела оставаться в Дареевске: все напоминало ей о прошлом, и она не стала жить с младшим сыном, а поехала с Максимом.
Жители Морозовки пахали землю, выращивали хлеб и картошку, часть которых в качестве платы за землю и податей сдавали на винокуренный завод. Поля представляли собой отвоеванные у леса и болот глинистые и песчаные куски. Пашни для посева хлеба и посадки картофеля было достаточно, но они нуждались в удобрении. Зимой-то крестьяне и вывозили на санях в поля навоз.
Выйдя на край деревни, Моисей направился в сторону соснового леса, чтобы выбрать пару деревьев для установки ворот. Первым знакомым крестьянином, которого он увидел, был Гаврила Мотолыга. Он тащил на себе в деревню свежеспиленный ствол сосны.
Остановились. Гаврила сбросил с плеч тяжелую ношу, рывком скинул шапку, от взмокших волос повалил пар. Дерево источало терпкий смолистый запах.
– Устал? – с улыбкой спросил Моисей.
Гаврила было нахмурился, но тут же глаза его заулыбались, и он протянул для приветствия руку:
– Нелегкая крестьянская стезя, только панам хорошо живется.
– Это так кажется, и панам тоже бывает трудно, и нужды и горя им хватает, – заметил Моисей.
– Наблюдаю я за тобой с удовольствием, – заговорил Гаврила. – Работаешь ты с охотой, и дети у тебя стараются, молодцы. Думаю, что никакие невзгоды в этой жизни не остановят и не смутят тебя.
Моисей с любопытством посмотрел на Гаврилу. Странный человек, не поймешь, то ли хвалит, то ли недовольство высказывает.
Видя непонимание соседа, Гаврила пояснил:
– Видал, Еремей с Авдотьей приехали, лодыри несусветные, и сынок такой же.
– Так мы с одного села, – растерянно проговорил Моисей.
– Вот и я про это. Ты спину гнешь с утра до вечера, а он больше на полатях лежит да к горилке тянется. А сейчас что-то Авдотья не на шутку захворала, Еремей мне вчера жаловался.
– Да что ты говоришь, с чего бы это?
Гаврила стоял, переминаясь с ноги на ногу, и мял в руках валенку.
– Ладно, я пойду, – сказал он и, поспешно схватив ствол, виновато засмеялся.
– Бог в помощь! – попрощался Моисей.
3
Та зима выдалась вьюжной. Морозы особо не лютовали, но метели мели весь февраль. Маленький Ермоша заболел неизвестно чем. То он метался в жару, то его одолевал озноб, а за окном бушевала пурга… Прасковья то и дело поила малыша разными отварами, сливовым морсом, протирала смоченными в разведенном уксусе тряпками, но он все равно пылал жаром. Она отходила к иконам, вставала на колени и молила бога о спасении сына. Ермошка хрипел, потом заливался громким плачем.
– Он задыхается, – ужаснулась Прасковья и зарыдала от бессилия.
Моисей бросил на топчан шубу. Завернул сына в одеяло, потом обернул шубой и, прижав к груди, пошел к двери.
– Я к тетке Ефросинье.
– Так хворая она.
– Теперь что, мальцу помирать?
Снег бил в лицо, ноги вязли в снегу. Моисей, согнувшись, шел наугад к дому Сковпня, надеясь упросить знахарку взяться за лечение сына.
Добравшись до хаты Сковпня, он стал стучать кулаком в дверь, но ему не открывали. Тогда он заорал что было силы.
– Кто там? – раздался голос изнутри.
– Это я, Максим, открой!
Щелкнула щеколда, дверь открылась. Моисей ввалился в хату, сбив кого-то с ног.
– Да потише ты, что расшумелся? – заворчал спросонья Максим.
В комнате было темно. Хозяин зажег лучину.
– Ты к матери?
– Да! Ермошка помирает.
Он положил сына на лавку.
– О господи! – перекрестился хозяин. – Вот незадача, хворая она, сама того и гляди преставится.
Моисей подошел к топчану, на котором лежала знахарка.
– Тетка Ефросинья, во имя всех святых, помоги, – он тихо заплакал. – Все, что хочешь, для тебя сделаю.
Его пальцы судорожно теребили уголок одеяла.
Кряхтя и охая, старуха присела.
– Ниче мне уже не надобно, – она тяжело вздохнула. Поправила на голове платок. – Где твой сынок?
Моисей развернул шубу и положил сына перед знахаркой на топчан.
– Макся, зажги свечу, – прошептала она сыну.
Максим пошарил на полке возле печи, из полумрака достал свечу, поджег фитиль от лучины и поставил на стол в точеный деревянный стакан. Тусклый свет осветил комнату, блики огня упали на беленые стены.
Покуда тетка Ефросинья возилась с беспомощным Ермошкой, Максим с Моисеем сидели за столом и молча наблюдали. Сначала знахарка шептала над болящим, потом взяла со стола свечу и долго водила ей перед лежащим ребенком. Проснувшись, к ней тихо подошла внучка Пелагея.
До Моисея изредка доносились слова, которые он с трудом разбирал:
– Спали боль-хворобу, очисти утробу…
Потом она попросила разогреть воск. Долго сидели они, уже пурга стала стихать, на небе появились звезды. А знахарка все шептала:
– Спаси чадо бога, да сгинет хвороба…
Свеча, потрескивая, догорала последним воском. Пропел первый петух. Вдруг ребенок залился громким плачем, потом затих.
– Кажись, все получилось! – обрадованно проговорил Максим.
– Забирай парнишку, – тихо проговорила Ефросинья. – Знать, долгую жизнь проживет.
Моисей склонился над сыном. На него смотрели моргающие зеленые глазки.
– Спаси тебя бог, тетка Ефросинья! – Моисей упал на колени перед знахаркой. – Век тебя помнить буду.
Ничего не ответила старуха, только молча легла на топчан и от усталости закрыла глаза.
Моисей шел обратной дорогой, небо было ясным, морозец крепчал. Он прижимал к груди драгоценную ношу и радовался.
4
Так шли годы. В апреле, после того как сходил снег и начинало припекать солнце, на пригорках распускались подснежники, Моисей клал на подводу плуг, борону и вместе с сыновьями уезжал к своей деляне. Сначала он без отдыха проходил одну борозду, другую… Мокрое холщовье прилипало к спине, едкий соленый пот щипал глаза, но Моисей продолжал работать. Но в этот раз он остановил лошадь, смахнул тыльной стороной ладони пот и повернулся к Степану:
– Что-то я устал. Замени меня, Степа.
