скачать книгу бесплатно
В центре на высоком кирпичном фундаменте стоял дом управляющего помещичьим имением. Это было двухэтажное деревянное строение. Спереди располагался липовый парк, обсаженный березовой двухрядной аллеей. Внутри усадьбы был разбит сад, огород, вырыт пруд, стояли коровник и свинарник.
Во двор вошли крестьянки сдавать оброк. В лукошках несли яйца, в березовых туесах – топленое масло. Под навесом возле амбара два крестьянина разгружали телегу с мешками. Прислуга укладывала мешки в штабеля. В сусеках темнела рожь, золотился овес, а рядом на деревянных прокладках стояли бадейки с маслом, лежали тюки гусиного пера и кучи невыделанных скотинных шкур. Посреди двора за столом, укрывшись от солнца широкой соломенной шляпой, сидел учетчик и аккуратно записывал в тетрадь фамилию крестьянина и количество сдаваемого оброка.
Бурмистр стоял на крыльце – в высоких сапогах, светлой холщовой рубашке, на голове – армейская фуражка, из-под которой выбивались седые пряди волос. Это был рослый человек с круглым обрюзгшим лицом и большим животом. Из-под лохматых бровей он внимательно разглядывал приходивших во двор людей.
– Доброго здравия, Богдан Леонтьевич! – подойдя к крыльцу, поклонился Моисей.
Окинув сердитым взглядом подошедшего, Богдан Ющенок слегка кивнул:
– С чем пожаловал, православный?
– Просьба есть до тебя, – смутился Моисей. – Хочу с Дареевска перебраться в ваши новые деревни, которые возле завода.
Бурмистр с недоумением проворчал:
– Господь с тобой! Ты же казак, зачем тебе переезжать во владельческую деревню?
Разговаривая с Моисеем, он гладил по светлым жиденьким волосам сына, подбежавшего к нему.
– У отца и братьев совсем земли не осталось, всю поделили в семье, – смущенно опустил глаза Моисей.
– А у казачьего старшины чего не просишь?
– Да у них земли нет, вы же сами знаете!
Из-за дверей донеслось:
– Идите за стол!
– Поди, Ванюша, поешь, – ласково произнес Богдан Леонтьевич и, подняв глаза на Харитона, долго рассматривал его желтую застиранную косоворотку, перетянутую опояской, оставшуюся ему от отца. Потом громко кашлянул в кулак и сказал: – Ну-с, семью-то вашу я знаю. Дед твой Иван казаковал, француза бил в лихую годину, да и меня казачьему ремеслу еще мальцом учил. Ну, и отец твой землепашец был дай бог каждому, только вот недоброе дело затеял – бунт учинил в селе. Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Ежели ты решил добровольно мужиковать, то поселяйся в Морозовке. Там только начали обживаться. Сколько у тебя сынов?
– Казаков трое, да я четвертый.
– А девки?
– Казачки у брата моего Ефима – аж две растут.
Бурмистр засмеялся, оголив широкие зубы, и, кашлянув в кулак, серьезно сказал:
– Хитрый ты. Закон есть закон. Все земельные наделы на мужские души даются. Потому и пришел ко мне ты, а не Ефимка. Ну, тогда слушай, что тебе скажу: две десятины на каждую душу получишь вместе с усадьбой. Но знай: на первый год поблажка тебе от налогов и податей, а после за землю будешь платить деньгами или натуральным оброком, а коли не сможешь, будешь отрабатывать повинности наравне с моими крестьянами. Уразумел?
– Да, да, – обомлел от радости Моисей и согласно закивал головой.
– И еще тебе скажу, что пан наш добрый и грошей дает на обзаведение хозяйством тем, кто перебирается на новое место. Как переберешься в деревню, возьмешь у моего помощника приговор и придешь сюда, получишь гроши у Зиновия, – он кивнул на учетчика. – Пять рублей. Да два мешка ржаной муки, чтоб с голоду не передохли. Перебирайся. Бог в помощь.
– Благодари же, дурак! – толкнул его рукой в спину проходящий мимо учетчик.
– Благодарствую! – Моисей услужливо поклонился бурмистру, исподлобья косясь на спину удаляющегося учетчика.
Словно на крыльях летел домой Моисей. Вместе с Прасковьей пошли к Андрею в хату. Выслушав свояка, тот задумался:
– Добрый пан, даже грошами помогает, только эти гроши потом слезами обернутся всем крестьянам.
– Почему?
– Да потому, своячок, все траты на переезд и обустройство платят крепостные. Так что на всех, не только дареевских, но и других крестьян разбросают эти гроши, – он как бы с упреком посмотрел на Моисея. – А еще есть страх тебе, вольному казаку, в крестьянскую кабалу попасть. Я-то за сестрицу переживаю.
– Ежели по-хозяйски управляться с землей, можно и сводить концы с концами, – подала голос Прасковья. Она еще надеялась на лучшее.
Глава 5
1
Всю ночь напролет продумал Моисей, даже глаз не сомкнул. А утром спозаранку встал, вышел в ограду. Бросил курам зерна, оглядел двор и отправился на берег реки. Кое-где над избами уже клубился дым, окрашенный восходом, за рекою далеко были видны пашни и луга. Утренняя прохлада бодрила тело. Но на душе было тревожно и неспокойно. Шутка ли, дал бог ему родиться и более тридцати лет прожить в этой хате, в этом дворе, на этой реке, а теперь надо все бросить и уехать за десятки километров, чтобы построить новую хату и начать новую жизнь – одному, без братьев, надеясь только на свои силы и подрастающих сыновей.
Вышел Ефим, вывел во двор сонную, с лохматой гривой лошадь, запряг в телегу. И ходил вокруг нее озабоченный, без нужды поправляя то дугу, то чересседельник, выжидая, когда придет брат.
Сборы были недолгими. Загрузили свой домашний скарб и детей на телегу, связали за ноги кур, уложили мешки с мукой, овсом и рожью. Ефим привел из хлева корову и привязал к телеге:
– Нехай, братка, тебе подспорье будет в хозяйстве.
– А вы как же без кормилицы?
– У нас телка большая, следующей весной, даст бог, и молоко будет.
Прасковья зыркнула недобро на свояченицу:
– Лежак тебе освободила, теперь как пани будешь жить.
– Будет тебе старое вспоминать! – улыбнулась Меланья. – Езжайте с богом.
Моисей с Прасковьей подошли к киоту.
– Благослови, Матерь Божия, меня и мою семью на благополучное житье на новом месте, – тихо сказал он и размашисто перекрестился на Ильинско-Черниговскую икону Божьей Матери.
– Спаси господи! – следом перекрестилась Прасковья.
– Не обижайся, брат, но я заберу эту икону с собой, – тихо сказал он Ефиму. – Это родительская икона, она мне дорогой памятью будет.
Прасковья завернула святыню в тряпицу и аккуратно уложила в корзину с бельем.
Перекрестившись на купола церкви и поклонившись отцовскому дому, подался Моисей с женой и тремя сыновьями из Дареевска в Морозовку – пытать крестьянского счастья.
Деревня в это время только заселялась, здесь обживались более двадцати дворов, из них больше половины были бедные, некоторые – безлошадные. Среди переселенцев уже обитал на новом месте шорник Гордей Макаренко. Рядом с ним строил хату Гаврила Мотолыга, крепостной крестьянин из соседней деревни.
Моисей подошел к Гордею и, вглядываясь в его опухшее лицо, протянул руку:
– Как тебе тут живется?
Гордей стоял, опустив глаза, и нервно мял в руках шапку. Моисею показалось, что вся поза собеседника говорила о чем-то недобром.
– У нас все хорошо, надзора особого над нами нет. Видишь, вон за деревней обширные моховые болота, а дальше – трясины с окнами. Только солнце поднимется, как слепни и оводы враз скотину атакуют, а вечером гнус заедает, спасу от него нет никакого, только дымокуром спасаемся… Все лицо вон искусали.
– Да, – покачал головой Моисей, – не все и тут ладно.
Из-за времянки неожиданно показалась Матрена. Поздоровалась. Моисей кивком ответил на приветствие.
– Ты что приехал? – с интересом спросила она.
– Да обживаться здесь буду.
– Как обживаться?
– С позволения бурмистра в Морозовку меня определили. Теперь соседями будем.
– Так ты по своей воле? – взвизгнула Матрена.
– Да, по своей воле, с женой и детьми. Там-то земли совсем нет, а здесь раздолье.
– На черта нужна такая земля! – чуть не плача, закричала Матрена. – Совсем нечисть заела, детям на улицу не выйти. Если бы пан не приказал, в жисть сюда не пришла бы из Дареевска.
Из времянки настороженно выглядывал старший сын Гордея, Игнат, рядом стояли две девочки, одна постарше, а другая – поменьше ростом, но такая же худенькая и прозрачная до синевы. Переступая босыми ногами, они смотрели на него.
– У вас что, еще дочка родилась? – заулыбался Моисей.
– Сиротинка она, – понуро ответил Гордей.
– Чего так?
– Тогда, у шинка, Акима Головкина с жинкой солдаты убили, а дочка осталась. Бурмистр велел нам ее отдать на прокорм и воспитание.
– Да, натворили дел тогда солдаты, все село кровью залили.
Моисей наклонился к девочке:
– Тебя как зовут, красавица?
– Лиза.
Гороху хочешь?
Она вздрогнула от неожиданности:
– Хочу.
Он достал из кармана горсть каленого гороха и громко сказал:
– Подставляйте-ка свои пригоршни.
Лиза вся сжалась и протянула худые ладошки.
– А вы чего стоите?
Игнат и Аленка вопросительно посмотрели на мать. Та согласно кивнула головой. Дети дружно протянули сложенные ладони. Моисей насыпал в них шелестящий, ароматно пахнущий горох.
– Что нужно сказать дядьке Моисею? – строго спросила Матрена.
– Спаси господи! – радостно ответила детвора.
– На здоровье! – ответил Моисей и, повернувшись, пошел к своему хозяйству.
На другой день, когда он шагал по узкой тропе вдоль болота, среди чахлых деревьев выискивая лес для строительства хаты, его нагнал Гаврила Мотолыга. В потертом холщовье, лаптях и старой валенке, внимательно оглядывая Моисея, спросил:
– Говорят, на поселение к нам приехал?
– Да.
– Чудно как-то это выглядит. По своей воле казаку во владельческую деревню переехать…
– А что делать? Я ведь раньше как думал: посеяли, убрали, подати заплатили, зиму пережили – и ладно. А ежели подумать на завтра, то как дети жить будут без земли, когда вырастут?
– Я бы в жисть сюда не пришел. Черт меня попутал на глаза бурмистру попасться.
– Если уже о себе думать, то главное сейчас – хату поставить, пашню распахать да рожь в зиму посеять.
Гаврила нахмурился, потер ладонью подбородок сквозь густую щетину и сказал:
– Лесу тут для строительства особо нет, вон там сосняк редкий стоит, тебе на хату хватит, а вот глину я тебе подскажу где взять. Мы тут с Гордеем место одно нашли по случайности. Так что не переживай, печку быстро сладишь.
Следом за Моисеем в Морозовку пожаловали братья Иван и Ефим. Приехали ненадолго, только для того, чтобы помочь построить ему дом.
Моисей не ждал их и с утра уехал в Лотаки.
– Беда у нас в селе, – потупился Иван.
– Что такое? – насторожилась Прасковья.
– Глафира померла, два дня назад схоронили.
– Говорят, недолго болела, – добавил Ефим.
– Ой-ей! – закачала головой Прасковья. – Это ж надо, колдовством бабу сгубили.
К вечеру вернулся Моисей, радости его не было предела. Он привез от бурмистра обещанные деньги и два мешка муки.
Стены дома соорудили из сосновых бревен, между ними проложили мох. Крышу покрыли прошлогодней ржаной соломой, что осталась после обмолота жита.
Для этого Степан с Андреем навязали небольших снопов и сложили в большую кучу.
