скачать книгу бесплатно
Брёвна оказались что надо: ровные, сухие и не очень толстые. Мужчины скатили их баграми к воде. Павел вырубил из черёмухи три толстые жерди и бросил поперёк будущего плота. Достал гвозди и принялся приколачивать к брёвнам.
Во второй половине дня плот был готов. Шестернёв наломал пихтового лапника и уложил поверх брёвен.
– Ну, с Богом, путешественники, – проговорил он и, багровея от натуги, налёг на шест всем телом.
Погрузка шла, как в цыганском таборе, – шумно и бестолково. Наконец, палатка была установлена, вещи перекочевали на плот. Николай и Павел с шестами в руках ждали команды к отплытию.
Шестернёв в сапогах – броднях подошёл к колышку, вбитому в галечник, и отвязал верёвку. Бросил конец на плот. Общими усилиями стащили с берега просевшие крайние бревна. Плот закачался на воде.
– Ура-а! – дружно закричали женщины. – Путешествие начинается! Поплыли, капитан!
– Плавает только дерьмо в проруби, – чуть слышно буркнул недовольный Николай. Сапоги его не просохли, он испытывал дискомфорт.
– Предлагаю накрыть стол и пообедать, – сказал капитан.
Немного помолчав, будто взвешивая что-то про себя, он вдруг улыбнулся и добавил:
– Разрешается по сто граммов огненной воды, но не более. Маршрут только начинается, все ещё впереди.
– Ура-а! – ещё раз прокричали Люба и Нина. Надежда Михайловна лишь хмыкнула скептически.
Всё повторилось в точности, как в предыдущий вечер. Вновь, один за другим, последовали тосты. Веселье стремительно набрало большие обороты.
Солнце висело ещё достаточно высоко, а члены команды Шестернёва, одурманенные водкой, уже заползли в палатку. Оттуда слышался храп вперемежку с посвистыванием.
«Ничего, пусть поспят, – рассудил капитан. – До темноты ещё много времени, проспятся. Присмотрю удачный причал, разбужу Пашу. Тихонько причалим, подруги наши и не почувствуют. Переночуем».
Он достал спиннинг, уселся на раскладной брезентовый стульчик и стал забрасывать блесну. Безрезультатно побросав её во все стороны с полчаса, Шестернёв смотал леску.
Ничего не предвещало опасности. Спокойная гладь воды, едва уловимое течение. Плот как бы замер на одном месте. Только вглядываясь внимательно в неподвижные ели на берегу, можно было определить, что он движется. Тимофей Игнатьевич сгрёб кучнее пихтовые ветки, прилёг. Незаметно заснул. Плёс кончился, река делилась на два рукава. Неуправляемый плот снесло течением в левый рукав…
Шум переката разбудил Шестернёва. Ничего не понимая со сна, он увидел впереди огромные скалы. Добрая половина русла исчезала под ними. Плот с неимоверной быстротой гнало прямо на них. Шестернёв интуитивно нащупал шест, встал на край плота и вонзил его в клокочущую воду. Шест тут же снесло, едва не вырвав из рук. Тогда капитан принялся лихорадочно грести им, пытаясь отвернуть плот от неумолимо быстро надвигающихся скал.
«Бесполезно», – в ужасе подумал он и вместо того, чтобы растормошить спящих, принялся кричать:
– Коля, Паша! Полундра! Вставайте!
Крик капитана либо заглушил шум беснующейся воды, либо друзья его просто проигнорировали. Из палатки никто не появился.
– Ребята, девочки! Берите вещи и прыгайте! Пры-ыгайте! – Стараясь перекричать стихию, надрывался Шестернёв. – Пры-ыгайте! Быстрее! Сейчас врежемся!
Видя безвыходность положения, он схватил свой рюкзак и, с силой оттолкнувшись от крайнего бревна, прыгнул в воду как можно дальше. Уже находясь в бурлящем водовороте, он разглядел, как выскочил из палатки вначале Павел, за ним показалась Надежда. Шестернёва потащило ко дну, и он с головой погрузился под воду. Раздался сильный удар. Поперечины, словно спички, с приглушенным треском разлетелись в разные стороны, а мощные брёвна, словно ловкие дельфины, поднырнули под скалы. Напоминанием о том, что минуту назад на поверхности реки был плот, а на нём стояла палатка, остался лишь небольшой кусок ярко-голубой ткани, зацепившейся за острый камень. Оглушённых людей с жадностью поглотила пучина.
Тимофей Игнатьевич беспомощно барахтался под водой, отчаянно пытаясь выбраться на поверхность. Он стал уже задыхаться, как вдруг та же неведомая сила вытолкнула его обратно наверх. Судорожно втянув в легкие воздух, Шестернёв изо всех сил стал грести к берегу. Силы совсем оставили его, когда под ногами прощупалось дно. На отмель он вылез на четвереньках. Вода всё-таки попала в лёгкие, и тошнота подкатывала к горлу. Едва капитан отплевался, как в мозгу стрельнула мысль: «Чёрт возьми, а где Паша, Надя? Они ведь прыгнули следом за мной. Или мне показалось?»
Остывающий диск светила с поспешностью падал за рваную тучу, озаряя водную гладь золотистой плёнкой. Взгляд Шестернёва блуждал по поверхности и неожиданно задержался на одиночных брёвнах, медленно плывущих впереди. Обломки поперечин оскалились к небу свежими изломами. И тут он увидел остатки плота. Четыре бревна, скреплённые меж собой чудом уцелевшей жердью, волочили по воде изорванные в клочья остатки палатки. Мурашки побежали по спине Тимофея Игнатьевича: «Не может быть, остался же в живых хоть кто-нибудь!» Он пристально, метр за метром принялся исследовать взглядом водную гладь. Ничего. Ни малейших признаков присутствия человека.
«Это всё. Как же так? Неужели конец? Что делать? Как быть дальше? Что я скажу родственникам Коли и Паши? Смогу ли посмотреть в глаза дочери Надежды Михайловны? И вообще, стоит ли возвращаться назад одному?»
Вопросы пульсировали в голове беспрестанно. Мозг Шестернёва отказывался воспринимать гибель друзей, как свершившийся факт. Где-то в глубине души ещё теплилась надежда на их спасение. Ему казалось, Паша и Коля решили пошутить и спрятались где-то поблизости. Сидят сейчас в кустах с женщинами, хихикают и потихоньку наблюдают за ним. Он даже обернулся несколько раз назад, в надежде застать хохмачей врасплох и весело проговорить: «Стоп, ребята. Я засёк вас раньше. Ваша подлянка не удалась».
Поджав ноги к подбородку, опустил голову на колени. Так продолжалось два или три часа. Может быть и больше. Времени он не ощущал. Давно уже раздвинула чёрные небесные шоры луна и показала своё бледное лицо. Ею словно кто-то управлял, крутя колесо невидимого динамо и увеличивая мощность накала. Она становилась ярче и таинственнее. Поверхность реки засветилась жутковатым бледно-голубым светом. Шестернёву стало страшно, он боялся открывать глаза. Так и просидел ночь, не меня позы и не шевелясь.
Очнулся уже ранним утром от громкого крика вороны. Солнце ещё не поднялось над тайгой, но его первые лучи – щупальца, сверкая золотом, играли в верхушках елей. Над водным зеркалом реки стелился плотный молочный туман. В памяти Тимофея Игнатьевича тут же всплыли трагические события. Он почувствовал, как сильно продрог. Пальцы ног онемели и не шевелились. Прощупал боковой карман брюк и обрадовано извлёк зажигалку. Попытался встать. Ноги дрожали и плохо слушались. Наконец, он поднялся и заставил себя пройтись вдоль берега. Собрал щепки, наломал сухих веток и разжёг костёр. Мокрый рюкзак стоял у кромки воды.
«Надо же, спас своё имущество, – криво усмехнулся Шестернёв. – Сам чуть не утонул, а барахло всё же вытащил. Идиот. На кой хрен он мне сдался? Нет Коли с Пашей, нет Наденьки, и уже никогда не будет. Где-то под скалой захлебнулись взбалмошные Любаша и Нина. Тоска и одиночество обуяли Тимофея Игнатьевича. На миг он почувствовал себя больным и немощным зверем, с нетерпением ожидающего своей кончины. Слёзы выступили из глаз, в безмолвном рыдании затряслось тело.
Всхлипывая и икая, Тимофей Игнатьевич подтащил зачем-то рюкзак к костру. От брезентовой ткани повалил густой пар.
«Сгорит к чёртовой матери, – подумалось ему, и тут же в голове появилась дикая мысль. – Был бы бензин, облил бы себя и поджёг. Сгорел бы вместе с барахлом!»
Он огляделся по сторонам в поисках канистры. Представил, как поджигает себя и душераздирающе кричит. «Фу ты, совсем крыша поехала», – мелькнуло в голове. Сердце тяжело бухало в груди, больно отдаваясь в висках. Шестернёв глубоко вздохнул, попытался успокоиться. Запустил руку в кармашек рюкзака и извлёк из него всё, что там находилось. Из рук выпал паспорт. Тимофей Игнатьевич поднял его, раскрыл на первой странице. Фотография держалась на месте. Записи, выполненные тушью, чуть смазались, но их можно было легко прочитать.
«Можно и билет приобрести на обратный путь», – подумалось ему. Но как он возвратится один, без друзей, представлялось смутно.
«А может не возвращаться? Уехать подальше в тайгу, в какой-нибудь глухой леспромхоз и устроиться на работу? Я ведь механик, примут с радостью».
Дурные мысли ненадолго отошли в сторону. Он раскрыл паспорт и положил его на большой плоский камень. Подумав, придавил страницы двумя мелкими кругляшками, взглянул на восходящее солнце. И тут Шестернёв увидел вдалеке человека. Присмотрелся. Тот явно направлялся к нему.
«Паша! – обрадовался капитан, и его сердце опять загрохотало в груди.
– Па-аша-а! – закричал он, что было мочи.
Человек не откликался и продолжал идти, не торопясь. Вскоре Тимофей Игнатьевич увидел незнакомца в полосатой робе. О существовании колоний в этой местности Шестернёв не мог знать. О беглых заключённых, тем более. Он вообще ничего о них не знал, ни разу не видел их одежды. Поэтому никакого испуга не испытывал. В душе появилась боль разочарования.
– Чё надрываешься? – вместо приветствия произнёс незнакомец и опустился на корточки у костра. – Заблудился, что ли?
– Нет, друзей жду, – соврал Тимофей Игнатьевич, наблюдая за реакцией незнакомца.
Тот ухмыльнулся, окидывая взглядом непросохшую одежду капитана.
– Друзья тоже такие… постиранные?
Шестернёв не нашёлся, что ответить. Наступила длительная пауза.
Роман Гайворонский, а это был он, увидел паспорт, разложенный для просушки. В его голове лихорадочным потоком понеслись шальные мысли.
«Мужик почему-то нервничает, переживает. По всей вероятности, опрокинулась лодка, или плот разорвало. Но где остальные? Если они поблизости – давно бы уже объявились. Значит, утонули. Тогда это как раз тот случай, когда мне можно исчезнуть отсюда навсегда. Обрублю все концы. Надо только правильно развязать мужику язык».
– Ты уверен, что никто не выплыл? – задал провокационный вопрос Баклан и улыбнулся.
Выражение лица незнакомца было настолько лукавым, что у Шестернёва опять закралась надежда на спасение кого-либо из друзей. Он не знал, как поступить. Ему и в голову не приходило, что перед ним беглый заключённый. В одежде арестантов он не разбирался, о колониях особого режима не слышал. Нашивку на кармане куртки Баклан сорвал в первый час побега.
– Так ты уверен? – повторил вопрос Гайворонский, делая вид, что вот-вот прыснет от смеха
Шестернёв посмотрел незнакомцу в лицо, и ему вдруг показалось, что тот специально мурыжит его, скрывая какую-то информацию. И он не выдержал.
– Кто? Паша? Коля? – имена друзей вырвались из его уст сами по себе, помимо воли.
Спросил и замер, ожидая ответа незнакомца. Теперь Баклан оказался в затруднительном положении. Немного поразмыслив, пошёл ва-банк.
– Да шут его знает, молчун какой-то.
– Павел, – облегченно выдохнул Шестернёв и быстро спросил:
– Где он?
– Тут, недалеко. Ногу подвернул, ходить не может. Попросил меня пройти по берегу.
– Идёмте, сейчас же, – заторопился Тимофей Игнатьевич.
– Ты бы просох вначале, – попытался остановить его Баклан.
– Нет, нет, там высушу свои лохмотья. Всё там, с Пашей.
– Обсох твой Паша. Чуть ли не огонь лез, когда сушился.
– Идёмте, – настойчиво торопил Шестернёв Баклана.
– Идём, раз настаиваешь.
Гайворонский встал и пошагал впереди, размышляя, где и как прикончить оставшегося вживых путешественника. Он считал себя вором, но не мокрушником. Однако сейчас представился исключительный случай, когда требовалось забыть о воровских законах и пойти на мокрое дело.
Для Баклана не было другого выбора. Почти месяц он скрывался в тайге, а с воли вестей не поступало. Урки как будто забыли о нём. Нужно было самому как-то выпутываться из сложившейся ситуации и добираться до Свердловска. Там оставался заветный адресок, где можно было залечь на первое время. Но как добраться без цивильной одежды, денег и паспорта? И вот представился его величество Случай.
«Если я замочу сейчас этого урода, искать его никто не станет. Утонул вместе со всеми. Пока хватятся в родном городе, который находится за тридевять земель – уйдёт уйма времени», – так думал Баклан, наблюдая за мужиком боковым зрением.
– Сколько вас было? – спросил он, как можно равнодушнее.
– Шестеро. Трое мужчин и три женщины. Спаслись только я да Паша вот. Плот разбился о скалы. Сам видел.
– Этот ваш молчун сказывал мне, будто женщины тоже выплыли. Только сейчас на той стороне. – Баклан выразительно показал на противоположный берег. – Сидят сейчас под ёлкой, трясутся от холода и воют от страха.
– Вот и я так думаю. Посоветуемся с Пашей и пойдём их искать.
Настроение Тимофея Игнатьевича приподнялось, он разговорился и не замечал странности в поведении незнакомца. Баклан тем временем присмотрел густой пихтач и потянул за собой Шестернёва.
– Здесь твой Паша, в шалаше прохлаждается. – Он пригнулся и юркнул под увесистую ветвь большой ели, затем исчез в плотном пихтаче. Шестернёв последовал за ним. Едва он успел пригнуться, чтобы преодолеть пространство под деревом, как почувствовал удар по голове. Пихтач поплыл куда-то в сторону, а клочок неба между деревьями крутнулся несколько раз. Тимофей Игнатьевич нелепо повернулся на одной ноге и, потеряв сознание, рухнул головой в муравейник.
Баклан снял с себя куртку, сложил вчетверо, плотно накрыл ею лицо Шестернёва, навалился на него всем телом. Незадачливый путешественник задохнулся, не приходя в сознание.
Гайворонский снял с трупа одежду и переоделся. Бездыханное тело облачил в свою арестантскую робу. Обшарил карманы, отыскал паспорт. Внимательно посмотрел на фотографию убитого, подумал: «Чертовски похож на меня – такой же черноволосый и худой. Даже уши оттопырены в сторону». Засунул паспорт в карман, присел на трухлявый пень, закурил.
«Подброшу-ка я этого путешественника старику Жигарёву, – усмехнулся Баклан пришедшей в голову мысли. – Пусть думают на пару с Ищикиным, что беглый зек кони двинул». Он перевернул Шестернёва на живот, взял его за ноги и волоком потащил к болоту, где Степан Жигарёв успел наготовить моха.
«Всё равно через пару недель наведается, не утерпит. А труп к этому времени «созреет», да и зверьё поможет», – рассудил Роман Гайворонский.
Исполнилась заветная мечта Тимофея Игнатьевича Шестернёва. Побывал он на реке Чусовой. Но не успел вдоволь налюбоваться красотами края. Не предполагал, что встретит на реке две страшные зари в одиночестве. Одну вечернюю, полную драматизма, с холодными, мёртвенно-бледными отблесками на воде, и вторую, утреннюю, с кровавыми лучами восходящего солнца. Последнюю зарю в своей жизни.
Глава 6
Супруги.
Приближался Ильин день. По утрам от мокрых лугов поднимался пар, скрывая в голубовато-серой пелене пожелтевшие травы. Сенокосная страда затухала. Посреди стриженых полян, основательно зажатые подпорками, как грибы после дождя, то там, то здесь появлялись пузатые стога сена.
Месяц уже Катерина Жигарёва чувствовала в себе новые, незнакомые для неё, перемены. Смеялась и радовалась этим переменам и, если бы спросили её, какие это перемены, она и сама, наверное, не смогла бы ответить, что же произошло. Как-то внутренне она чувствовала их, и они зародили в ней уверенность: будет ребёнок. День за днём готовилась к разговору с мужем, не знала, как начать: обыденно, как бы невзначай, или же накрыть стол по-праздничному, надеть самое красивое платье, заинтриговать Сергея, а потом уже торжественно объявить новость.
Всё произошло иначе. Однажды муж вернулся домой поздно, когда совсем стемнело. За ужином был молчалив. Чувствовалось, что он чем-то взволнован, даже раздражён.
Катерина не приставала с расспросами, ждала: расскажет сам. Так у них повелось с первых дней совместной жизни. И действительно, когда они улеглись спать, Сергей заговорил сам.
– Ты знаешь, Катюша, что я сегодня услышал от своего начальника?
– Что?
– Работаю, оказывается, без году неделю, а уже голос поднимаю, воду мучу. Коллектив, видите ли, будоражу. В конце концов, взял и высказал я ему всё, что думаю.
– Из-за чего хоть весь сыр-бор? – тихо спросила Катерина, прижалась к Сергею и положила голову ему на плечо.
– Да, можно сказать, из-за ничего. В доменном цехе произошла авария, объявили аврал. Появился начальник участка, сказал: «Надо поработать, мужики». Надо – значит надо, о чём разговор? Все понимаем: стоит домна. Я спросил, сколько по времени предстоит поработать, и что будем делать. Слышу в ответ: «Сколько потребуется, столько и будем трудиться, пока не заработает домна».
– Я, в шутку, сказал ему: «Ну, если не можете ответить, придётся приказ затребовать». У него даже лицо перекосилось, заорал на меня. Бюрократ я, оказывается, не понимаю серьёзности положения и далее в том же духе. Попытался было высказать ему, что авария – в доменном цехе, а не у нас, и раз нужно помочь – всё должно быть в рамках закона, таков порядок. На приказ много времени не потребуется, зато бригада будет знать, что делать, сколько и как. А он в ответ матюга загнул, сказал, чтобы не мутил коллектив. Не было, говорит, смутьянов в нашем коллективе и не будет. Я у него первый и последний. Вот и весь приказ. Понимаешь, Катя, что меня больше всего возмутило? – Сергей на некоторое время умолк, потом сказал:
– Не отсутствие приказа, и не матерщина даже. Слепое повиновение начальству. Будто мы быдло какое. Просидели четыре часа без дела. На стрёме, на всякий случай: вдруг понадобятся рабочие руки? Перед тем, как пойти домой, зашёл я в конторку, озвучил недовольство бригады. И события развернулись, как в сказке. Пуще прежнего разгневался наш начальник, прогнал меня с работы.
Катя обвила Сергея руками, зашептала:
– Не печалься, муженёк мой ненаглядный. Забудь про все невзгоды. Утро вечера мудренее – восторжествует справедливость. Выслушай меня лучше.
– Слушаю, – покорно отозвался Сергей.
– Серёжа, у нас будет ребёнок.
– Что?! Что ты сказала?! – Сергей резко приподнялся, сел в кровати, потом наклонился к жене.
– Повтори!
– У нас будет ребёнок, – испуганно повторила Катерина.
– Значит, ты беременна? Катюша, золото ты моё! Ты просто не представляешь, как я рад, как счастлив!
Сергей навалился на жену. Ликуя, принялся её тормошить, целовать в губы, в щёки, в шею, в волосы.
– Ты задушишь меня, Серёжа! Пусти.
Она выбралась из объятий, водрузилась на Сергея сверху.
– Ты кого хочешь: сына или дочку?
