скачать книгу бесплатно
– Теперь вы, – не отрываясь, он зорко следил, как они, тяжело глотая, с трудом опустошили роги. – Вот так, – обнял он их, – вот теперь я верю, что мы друзья.
Уже явно захмелев, или делая вид, Тимур неровно вернулся на свое место и, не садясь:
– Теперь я хочу поднять тост за моего друга Мухаммеда, сына царя страны Симсим – Гайраха.
В это время Малцаг что-то выкрикнул.
– Ты, юнец, смеешь перебивать меня? – разгневался Тимур. – А ну, переведи, – обратился он к Молле Несарту.
– О Великий Тимур, извини мою оплошность, – коверкая тюркско-монгольский, заговорил Малцаг. – Я хотел лишь пояснить, – его голос уже слегка заплетался. – Если «Тимур» по-тюркски – «железо», то «Гайрах» по-нахски – «кремень», а этот, Тума, что значит: рожден от связи свободного человека и рабыни.
– Так у нас почти все так рождены, – засмеялся Повелитель.
– То-то и видно, – на нахском процедил Малцаг.
Это лишь Молла Несарт услышал.
– Молчи, – зашептал он.
Но Тимур этого, видимо, не заметил.
– А что, – спрашивал он у юнца, – у ваших мужчин нет гарема, наложниц? Иль одной обходитесь?
– У горцев один очаг, его хранительница одна – ценана[65 - Ценана (нахск. – ц1енана) – огонь-мать.].
– Хе-хе, – ухмыльнулся Тимур. – Ты еще юн, да чтобы знал, я тебе расскажу один из Ясов Чингисхана: «Никогда не имей дело с женщиной, которая еще не может родить, и той, которая уже не может родить». Понял?
– Я, Малцаг, из племени бацой[66 - Бацой (нахск.), б1а – войско, ц1ой – господня.] из Тушетии, и меня учили иным законам.
– Похвально. А что значит твое имя?
– Малцаг[67 - Малцаг (нахск.), малх – солнце, саг – человек, мужчина.] – солнечный человек.
– Хе-хе, оно и видно – рыжий весь… А этот, – он указал на Тума, – и по обличью наш. Настоящий мужчина, принял истинную веру, дал я ему достойное имя Мухаммед и дарю вот это сокровище, – слуги уже вынесли статую в виде натурального ягненка, всю из чистого золота, а глаза – бриллианты сверкают. – И еще кое-что подарю, – он ему по-свойски моргнул. – Так выпьем же за верного Мухаммеда! – он залпом осушил свой золотой бокал, бросил его в стенку и заорал. – Танцы давай, танцы!
Тотчас появился оркестр: тростниковая флейта, цитра, тамбурин, барабан и ребека. Зазвучал плавный, медленный, чарующий турецкий мотив, под звуки которого будто из-под земли стали появляться нарядные танцоры – это крутящиеся дервиши, которые под все ускоряющийся ритм, запрокинув головы, стали крутиться так, что не только сами, но и многие стали впадать в состояние экстаза, крича при этом: «Нет Бога, кроме Истинного Бога! Нет Властелина, кроме Тимура!».
– О-о-о!!! – истошно завизжал Тимур, бросился в круг танцоров, тут, словно щедрый град, отовсюду посыпались золотые и серебряные монеты, драгоценные камни. – Берите, все берите. Я всегда щедр, – гремел он. – Весь мир мой! Еще золота, больше алмазов! Все на круг, так мы будем жить! Вечно! – А потом он неистово кричал: – Вина! Всем вина! – и уже, по-видимому, в крайней мере исступления дико завизжал. – Женщин сюда, девочек и мальчиков!
Крутящиеся дервиши моментально исчезли, и новый оркестр в сопровождении протяжного хора завел какую-то томящую, сладостно-успокаивающую индийскую мелодию. Под ее плавные звуки из-под полумрака сцены стали выплывать полуобнаженные грации, тут и юные, совсем тростиночки, и более зрелые и, словом, на любой вкус.
– Разбирайте, гуляйте, блаженствуйте! – бесновался Тимур.
Он сам криво гарцевал по сцене, пытаясь осчастливить каждую, и вдруг, внезапно остановившись, решительно двинулся в сторону Тамарзо. Музыка мгновенно прекратилась, стало зловеще тихо, напряженно.
– Этот-то еще молокосос, – небрежно махнул Тимур в сторону Малцага, – а ты что сидишь? – обратился он к Тамарзо. – Иль ни одна из моих красавиц тебе не по душе? Хе-хе, так я сегодня добр и особенно щедр… Есть кое-что, что тебя, я надеюсь, удивит и взволнует.
По взмаху его руки вновь полилась музыка, совсем иная, уже торжественная, словно вот-вот на опустевшей сцене появится царица. Так оно и было. Два толстых разодетых евнуха, нежно придерживая за руки, будто сокровище, ввели в центр зала высокую, ослепительно красивую юную девушку: смоляные волосы ниже пояса, под совсем прозрачной легкой вуалью угадываются все прелести ее тела, на высокой белоснежной шее ожерелье камней и под стать ему корона на голове. В ее бездонных темно-синих глазах полная отрешенность, даже надменность, взгляд в никуда, словно парит.
– Ха-ха! – в восторге хлопнул ладонями Тимур. – Сабук! – крикнул он своего военачальника. – Вот наш эликсир[68 - Эликсир (арабск.) – вытяжка из растений.] жизни! Вот твоя мечта! Хочешь ее? Подарить?
– О-го-го! – будто взбешенный зверь зарычал Сабук, колотя себя в грудь.
– Тамарзо, – вновь Тимур встал над грузином, – а знаешь, как ее зовут?.. Хе-хе, это Шадома, дочь князя Атчароя.
– Дочь Атчароя? – в ужасе расширились глаза Тамарзо, он даже встал.
– Да-да, дочь твоего бывшего предводителя… Ты, наверное, желаешь ее?
– О Властелин! – взмолился Сабук, – подари на ночь, век служить тебе буду.
– В честь рождения внука – дарю! – вознес Тимур руки к небу. – О-о! Нет, погоди, Сабук… Азнаур Тамарзо, Шадома говорила, что она голубых кавказских кровей. Ты ведь тоже такой. Давай по-мужски. Сразись с этим похотливым вепрем… Да ты не бойся, он только с виду богатырь, а так – труха, старик, в деды тебе годится.
– Терпи, молчи, Тамарзо, – на грузинском завопил Молла Несарт. – Это подвох, а она уже не та дочь Атчароя.
– Что он сказал? – обратился Тимур к переводчику и, не дожидаясь ответа, – Да он шут, а ты, Тамарзо, вольный человек, – и ускоряя процесс, – Сабук, ты готов сразиться за красавицу?
– Э-э-х! – перешагивая через стол, бросился к центру зала военачальник.
– А ты, Тамарзо, гордый сын Кавказа, готов отстоять честь юной горянки?
В начавшейся суматохе Молла Несарт уже был рядом с земляками.
– Тамарзо, сын мой, – умолял он, – не поддавайся на подстрекательство. Этот варвар все подстроил.
– Не волнуйся, отец, – внешне спокоен Тамарзо. – Я этого ожидал. Потому мало пил… Силы есть, я трезв, уж с этим чурбаном как-нибудь справлюсь.
– Берегись, что-то здесь не то, что-то не так, – почти плакал Несарт.
Все повалили на улицу.
– Драться на конях, оружие – любое, – ставил условие Повелитель. – Кто на коленях попросит пощады – останется в живых.
Для освещения зрелища повсюду огни факелов. Дует ночной ветер, идет мокрый снег, под ногами слякоть. В дальней стороне снаряжают Сабука, там много людей. Около Тамарзо лишь несчастные Малцаг и Молла Несарт, оба в слезах.
– Что вы меня оплакиваете? – крепится Томарзо и видя, что они совсем упали духом, – Малцаг, утри и больше никогда в жизни не показывай врагу наши слезы… Если что, – он не закончил.
– Отомщу, – процедил Малцаг.
Наконец подвели коня Тамарзо. Тут же, уже верхом, появился Тимур.
– Славный у тебя жеребец, – любезен он. – Девочку заберешь, коня мне уступишь? – и, не ожидая ответа: – Ты его не убивай, так, вываляй в грязи малость. Хе-хе, потешимся немного и опять гулять!
– Тамарзо, брат, – словно нож в сердце, страдающе прошептал Малцаг на нахском. – С конем что-то не то, смотри, пена у рта.
– Родной конь – полпобеды. Отойдите все… Начинайте, – дал Повелитель команду.
Свесив наперед копья, всадники ринулись навстречу друг другу и уже должны были сойтись в центре, как вдруг конь Томарзо споткнулся, захрипел, как-то странно дернул головой, рухнул кувырком. Тамарзо изловчился, вскочил. Потеряв при падении не только легкий щит, но и копье, он уже доставал меч, но удар копья противника все же опрокинул его. Он вновь попытался встать, но не успел отразить новый удар. Пытаясь подняться, Тамарзо уперся головой в землю, да так и застыл.
– Тамарзо, брат! – душераздирающий крик Малцага, он рванулся вперед, его схватили, скрутили.
Никто не двинулся с места, лишь Тимур поскакал к центру поляны, спешился.
– Хм, а говорили, голубая кровь, – он ткнул ногой изрубленное предплечье, откуда в такт сердцу бил фонтан. Тамарзо распластался на грязном снегу, запрокинув голову. – Ну, что? – склонился над ним Повелитель, – без руки поживешь, азнаур? – и, видя, как изо рта пошла кровь, сделал привычный знак Сабуку.
* * *
Еще двое суток продолжался этот пир – дикая оргия. Тимур занемог, но некогда – под его пятой империя, масса дел, с чего начать не знает. Как спасение, требует в первую очередь зачитать письмо Саида Бараки из Самарканда. И будто знал духовный наставник, следующее написал:
«Знай, о Великий Эмир, что бренная жизнь и то, что накоплено людьми в миру из порочного ради наслаждения и удовольствия и будет предъявлено им на том свете, как это бывает с человеком, который переел жирной и сладкой пищи до такой степени, что его пищеварение расстроилось, и заболел желудок. Потом он осознал всю глубину своего позора по боли в желудке и неприятному запаху, исходящему из него, а также по большому количеству испражнений, и раскаялся после того, как прошло наслаждение, и остался один лишь стыд… Чем больше человек наслаждается земной жизнью, тем мучительнее будет его кончина. И этим же он будет наказан во время отнятия его души и выхода ее из тела, потому что каждый, у кого было много богатства – золота, серебра, рабов, рабынь – его мучения во время ухода души будут тяжелее, чем у того, кто не имел ничего, кроме малого. И воистину то, что мучение и наказание не проходят после смерти, а, наоборот, увеличиваются, потому что привязанность людей к земной жизни – свойство сердца, а сердце само по себе не умирает».
– О-о! – лежа на диване, стонал Тимур.
У него болит сердце, нестерпимо ноет все тело. Он кается, его мучает стыд. Пора бы самому задуматься о душе, пора грехи замаливать, да некогда. Надо решать государственные дела, а он не в состоянии думать. Но такое с Повелителем не в первый раз.
– Шахматы! – вот что мысли его в порядок приводит. – И этого строптивца Моллу Несарта сюда.
– Брошен в зиндан, – ответ визиря.
– Кто посмел, моего святошу?!
– Твой указ, тебе перечил.
– Хм, – этого Повелитель совсем не помнит и своих решений не меняет. Но тут особый случай: другого такого соперника нет. – Срочно Моллу ко мне.
В сырой и вонючей яме, под открытым небом, снегом и дождем за пару суток старый Молла совсем зачах. Да лекари Тимура знают свое дело: Моллу скорым образом отмыли, возбуждающим дурманом пропарили, каким-то зельем напоили, приодели, выставили пред Повелителем, и теперь, хмельной, он пуще прежнего осмелел, ставит свои условия:
– Выиграю – пощади, отпусти юнца – Малцага.
– Этого рыжего? А где он?
– В зиндане, со мной был.
– Хе, – призадумался Тимур. Он силится вспомнить, кое-что в памяти всплывает. – Согласен… Только играем по моим правилам, без контроля времени, а проиграешь – эта «солнечная» башка рядом с башкой братца окажется, – доволен он своим решением.
Как известно, в шахматах, изобретенных Тимуром, как и в его жизни, все грандиозно: в два раза больше, значит много ходов, и эта баталия может длиться и день, и два. За это время он будет делать все что угодно: и есть, и, если захочет, спать и решения принимать, а главное, правильно думать.
С первых же ходов напряжение. Вот это ему как раз необходимо, ведь он воин-боец, и лишь сражение его стихия. Играя в шахматы, он умеет одновременно принимать неординарные решения. И эта комбинация еще во время пира осуществлялась, а теперь ее продолжение – дипломатия!
Первыми приглашаются посол мамлюков Сирии и Египта и сын султана – Фарадж.
– Я сожалею, и в то же время очень рад, что волею судьбы мы так близко сошлись, – Тимур придерживается этикета, строг. – Верю, что меж нами впредь будет только мир и согласие – это в наших интересах: нужно обезопасить и склонить на свою сторону столь могущественную силу, как мамлюки. – Передай Высокочтимому отцу Великому султану Баркуку мои скромные дары. А это тебе и послу. – Дары, несомненно, баснословные. Это не столько откуп за плен, а более демонстрация его силы, богатства, щедрости.
Следом, уже не приглашаются, а вызываются посол Византии и другой пленник – принц Иоанн.
– Его Величество император Византии Мануил II, – отойдя от шахматного стола, властным голосом обращается Тимур к вошедшим, – просил меня, и я слово дал, что принц Иоанн более света Божьего не увидит. Я свое слово держу.
В те времена почти при всех дворах были мастера по ослеплению (а при Тимуре – это искусный уйгур), которые весьма быстро справлялись с этим почти что повседневным делом.
– Вот, передайте императору мой обещанный дар, – на золотом подносе два светло-карих глаза. – И пусть в порту Константинополя поднимут, как представительство, мой туг[69 - Туг (монг.) – знамя.], и впредь ту дань, что платят самозванцу Баязиду, выдавать мне.
Затем очередь посла того же Баязида:
– Султан Османов Баязид – прославленный полководец, и я горжусь, что мы с ним одних тюркских кровей. Мир велик, так что есть где ему, а где мне миром править. Просьбу султана я уважил: вот ему Иоанн, как и было обещано, живой. А что без глаз – на чужую власть зариться не надо, всем заговорщикам урок… Хе-хе, а чтобы султан особо о слепце не печалился – шахиншахский дар – весь мир знает, что Баязид питает слабость к красивым женщинам, коллекционирует в своем гареме – Шадому отдаю.
В тот же миг Сабук бросается на колени:
– О Великий Властелин, Шадому ты мне подарил, не разлучай, люблю!
– Ха-ха, что значит «люблю»?! Любить надо Бога и меня. Ты за меня жизнь отдашь? Вижу, что отдашь. А какую-то девчонку не уступишь?.. Идем на Кавказ, здесь таких – здоровья не хватит.
Следующий на очереди – посол Золотой Орды. При его появлении Тимур двинулся навстречу.
– Передай Великому хану Тохтамышу мои сожаления, – усыпляет он бдительность врага. – Это все коварный Едигей и его брат Иса-бек натворили. С ними я разберусь. А хана, как чингисида, как сына, люблю, ценю и уважаю. Вот ему от меня дары в знак искренности моих чувств. В добрый путь!
Вслед за ним перед Повелителем предстал посол Грузии.
Тимур вновь восседает на троне, тон его властен и груб:
– В течение трех дней выдать мне всю положенную дань, не то сотру все с лица земли, всех в полон угоню.
– Позвольте, о Великий Эмир! – в три погибели согнулся посол, – ведь ты грамоту дал.
– А кому я грамоту дал?
– Азнауру Тамарзо.
– Хе-хе, ты видел башку Тамарзо? Вот если она воскреснет, то я данное ему слово сдержу. Вон! Исполнять!
От этих встреч Тимур изрядно устал, но настроение у него приподнятое. Да приемы надо закончить.
– Теперь, где этот сыночек царя страны Симсим? – и пока его доставляют, он обращается к Молле Несарту, – как этого ублюдка зовут?.. А-а, Тума, – тот уже в зале, целует край ковра. – Иди сюда, иди, мой родной Мухаммед, – Повелитель его по-отечески обнимает. – Приняв истинную веру, ты даже лицом похорошел. Молодец! А как тебе мой подарок? Береги золотого ягненка из Багдада, ему более тысячи лет.
– Да благословит Бог твой щедрый закат[70 - Закат (арабск.) – милостыня – один из пяти священных столпов («рух») ислама.], – доволен Мухаммед.
– Это не все. Еще получишь дары, ты ведь будущий правитель всего Кавказа, – при этом он отводит его от шахматного стола, шепотом, – направляйся на Северный Кавказ, готовь почву для нашего наступления. Всех призывай в нашу веру, под мои знамена, расскажи, как я щедр, силен и справедлив, в отличие от этого выродка Тохтамыша. Для этого у тебя будут деньги, люди, оружие… В бой, под знамена веры!
Следующим вызывается Едигей:
– О-о! Идико! Славно сослужил, славно… Идем на Тохтамыша! Ты в авангарде войск… Твой брат Иса-бек не подведет?
– Повелитель, есть закладная. А мы, мангыты, люди слова и чести.
– Верю, доказал.
– Золотая Орда – моя?
– Твоя… Только не забудь, половина барыша[71 - Барыш (тюркс.) – мир, соглашение, т.е. выгода.] моя.
