banner banner banner
Шляхом бурхливим
Шляхом бурхливим
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Шляхом бурхливим

скачать книгу бесплатно

Коли воевода увiйшов до Приказу, дячок, що писав там за столом, устав i низько вклонився.

– Здравствуй, Мiтрiч, – поздоровкався з ним воевода, – а где же другiе дьячкi, что-й то iх не вiдно?

– Семенича я, по твоему прiказу, боярiн, послал допросiть лю-дей, что убеглi iз Азова… – вiдповiв за дячка пiддячий. – Ти велел не допускать iх в город, пока не виведают, нет лi там, в Азове, морового поветрiя.

– Так, так… Помню. Не вернулся еще Семенич-то?

– Нет.

– А другой?

– Другой… Не знаю, как i сказать тебе, боярiн. Запьянствовал.

– Чтой-то часто больно? Давно батогi по ньом плачут. Ужотко верньотся. Ну что, есть вестi какiе?

– Прiходiлi тут черкаси с осадчiм своiм Старочудновим. С ватагой своей он сейчас на Подоле стоiт.

– Что ж ему надобно?

– Не терпiтся. Спрашiвал, нет лi вестей от белгородского воеводи.

– Іш, скорий какой. Месяц назад только отпiсалi князю, уже i ответ ему подай! Дiвiт меня не мало Розрядний Прiказ Московскiй. І льготи етiм черкасiшкам всякiе, i вольностi. Моя б воля – дал би я iм вольность: запiсал би iх всех в холопи крепостние.

– Хе, хе! – засмiявся пiддячий.

– Чего смейошся? Право слово.

Воевода позiхнув i перехрестив рота.

III. В ШКОЛІ І ДОМА

Бiлгородська криниця. – Старий Харкiв. – Дорош та пiвень. – Школа. – Мандрiвний дяк. – Цурка. – Людинахор. – Стара шкiльна наука. – Горщик з кашею. – Бровко. – У садку коло шинку. – Дорошiв батько. – Наскок татар на чумацьку валку

Забарившись з купанням i на пасiцi, Дорош зовсiм забув про те, що йому треба йти до школи. Звичайно, вiн не дуже поспiшав туди, але тепер вiн побiг, як лоша. На це було багато причин: перше те, що вiн занадто спiзнився, i йому, мабуть, буде хльос вiд бакаляра; друге – це було вже приемнiше – вiн жадав розповiсти товаришам про те, як запорожець наклав кацапам; i трете – це було найприемнiше – похвастатися, що вiн навчився плавати.

Вiн швидко пiшов дорогою, що лягла попiд самою горою. Праворуч вiд нього пiдiймалася глиняна круча, i лiворуч були садки й пасiки козакiв. Вiн спинився тiльки на хвилину коло криницi, що вибивалася з-пiд кручi i прозорим струмком вибiгала на сiрий порошний Шлях.

Коли Дорош пiдiйшов до криницi, бiля неi стояла молодиця i вiдром брала воду. Хлопець мiг би попросити напитися у неi, але це було б дуже просто i звичайно, через це вiн лiг на землю i, устромивши губи, почав смоктати холодну, як лiд воду.

– Ач, – сказала молодиця, пiдiймаючи на плече коромисло, – ковтае, як цуценя!

Вода з криницi, особливо в таку спеку, здавалася Дорошевi солодкою, як нiколи. Напившись, вiн пiднявся нагору i пiдiйшов до башти, де висiв вiщовий дзвiн. Од грубоi та високоi стiни города й башти падали густi тiнi, а з глибокого рiвчака, що оточував стiну, пахло вогкiстю, лободою й ще чимсь не дуже приемним, бо туди, у рiвчак, частенько завiтали в тяжку хвилину i перехожi люди i, особливо, вартовi козаки, що стояли по баштах i бiля ворiт.

Промайнувши ворота, де в холодочку спав вартовий козак, До-рош кривенькими вулицями пiшов до школи. Хати, критi очеретом, виглядали з-поза тинiв i мружилися на Дороша кругленьким зеленкуватим склом своiх невеличких вiкон. Вiтрець тихенько гойдав пляшки коло шинкiв. У глибокому поросi вулицi купалися кури. Червоний пiвень, з розбитим у частих бiйках гребiнцем, злетiв на тин, войовниче затрiпав крильми i роззявив дзьоба, щоб оголосити й повiдати свiтовi ще одну перемогу, але Дорош, нацiлившись, запустив у нього грудкою землi. Грудка влучила в шию спiвцевi, i вiн, крякнувши i збившись з тону, ганебно злетiв у бур’ян. Наздогiн хлопцевi полетiло кiлька не дуже ласкавих слiв вiд господинi пiвня, що в цю хвилину виносила попiл i виглянула на вулицю, але ii побажання тiльки трохи вiдсвiжили гарячу голову хлопця, що летiв вже вулицею, знiмаючи п’ятами сiру куряву.

Коло школи, що мiстилася в хатi, недалеко церкви, товаришiв уже не було; всi вони сидiли в школi i з ii вiкон вилiтало голосне гудiння школярiв.

Коли Дорош зайшов у школу, вiн побачив давно знайому картину: за двома довгими столами сидiло чоловiка п’ятнадцять школярiв. Перед ними лежали книжки й чорнi дощечки, що на них учнi писали крейдою. Кожний з них бубонiв свое: той читав Псалтир, той Часо-слiвця, а найменшi гризли склади.

Пан директор, бакаляр i мандрiвний дяк, в однiй особi Панаса Йосиповича Цурки, в той час стояв спиною до дверей i водив указкою перед носом Митра Стрiхи, приятеля Дорошевого, що нав’язав йому на рiчцi «сухарiв».

Бакаляр був високий, дужий чоловiк у довгому вицвiлому пiдряснику; на спину йому, як у доброi дiвчини, звисала товста коса.

Цей дяк, на думку панотця Успенськоi церкви, був чудернацькою i непокiрливою людиною: усе вiн перевертав на свое. Так, у акатистi св. Пименовi вiн спiвав: «Святий Пимене, отче, моли Бога о нас!», а треба зовсiм навпаки: «Отче Пимене, моли Бога о нас!»

– Ну, що ото ти спiваеш дяче, – скаже йому пiп, – хiба ж там сказано: «Пимене отче?»

– А як, по-вашому, панотче: «одчепи мене?» А люди скажуть? Зачепився, скажуть, дяк, та й молиться: «одчепи мене!» Од чого одчепи? Нi, треба спiвати: «Пимене отче!»

Коли вiн спiвав на клiросi, вiн сам собi задавав тону: та-та-та! І все таки нiколи не попадав у лад поповi. Інодi дехто зi старих козакiв, що чули навiть, як спiвають учнi колегiюму у Киевi, ставали поруч нього на клiросi i намагалися пiдтягувати дяковi, але це була марна й зухвала спроба: дяк спiвав на всi голоси зразу. Це була лю-дина-хор!

– Отложим попече… – починав дяк дишкантом, – попече-ние… – пiдхоплював вiн альтом, – попечение! – закiнчував вiн уже басом.

– Що, – пошепки звертався вiн до необережного прихильника клiросного спiву, – не пiдладиш? Хе, хе! Це ж – партесне!

Особливо зворушливо було чути, коли вiн, всiм вiдомий п’яниця, з «апостолом» виходив на середину церкви i починав низьким басом: «Братiе… у! Не упива…у… теся вино… ум! В нем бо есть блу-у-д!»

– Ну, й добре прочитав апостола дяк, – балакали козаки пiсля служби Божоi в шинку, вихиляючи чарку горiлки, – як узяв: в нем бо есть блуд!.. Така гадка, що й стеля повалиться!

Дорощ спинився у дверях i подивився на широку спину бака-ляра.

– Ану читай, – сказав дяк Митровi.

– Наш – есть – буки – он… Наш – есть… Не, буки – он… бо, не… бо… Небо.

– Так. Ану прочитай ти, – показав вiн Дубовиченковi, що одним оком дивився у книжку, а другим кинув на Дороша, що стояв у дверях.

– Твердо, – люди – он… – почав Дубовиченко.

– Ну! – грiзно сказав дяк.

– Твердо – люди – он…

– Чув вже. Що вийшло?

– Тллл… – потягнув хлопець. – Тллл… он!

Дякова указка прийшлася по руках хлопця. Хлопець почухав руку i сховав ii пiд стiл.

– Читай ще!

– Тллл… – знову заспiвав Дубовиченко, – тлл… о!

– Що вийшло?

– Тло.

– Так.

З хлопця котив пiт. Гаспидська, тяжка й незрозумiла ця наука. Ось три букви: «твердо», «люди», «он», – довго, а як складеш виходить коротеньке слово: «тло». І «твердо», i «люди», i «он» – зрозумiло, а складеш – «тло», i кат його знае, що воно за «тло».

Пан бакаляр обернувся й побачив Дороша.

– «Се жених грядет во полунощи», – сказав вiн.

– «…i блажен муж, iже обрящет бдяще…» – пiдказ хтось ззаду.

– Мовчи. Пiзненько прийшов до школи. Бачу, що давно не куштував рiзки, але сьогоднi субота, i це дiло можна поправити во бла-говремение, тим паче, що…

– Пане дяче! – перебив його Дорош, – батько прохали вас до себе. Вони завтра iдуть на винницю, то може й ви з ними поiдете? Батько казали, що там добре полювання коло винницi.

Це було дуже приемно слухати бакаляровi. Вiн був завзятий мисливець, а до того ж там була винниця i можна буде добре випити, а це дяк любив.

– Гм! – сказав вiн, – так ти кажеш, батько iде у винницю?

– Еге! Вони сказали ще, що коли згодитесь, щоб приходили увечерi. З вечора й iхатимуть.

– Добре, – сказав дяк, – сiдай. Тепер я бачу, що ти спiзнився через те, що… Читай! – раптом звернувся до дорослого вже учня, що якось насмiшкувато поглядав на нього.

Учень, у якого вже досить густо засiялися вуса, учився рокiв зо п’ять у дяка. Вiн вже мiг читати Псалтиря i через це жваво, але якимсь тонким, наче його хто придушив, голосом, почав:

– «Помилуй мя, Боже, по великой милости твоей i по множеству щедрот твоiх очисти беззаконня моя… Найпаче…»

– Добре, добре, – казав дяк, але вiн зовсiм не слухав школяра: думки його були повнi полювання та випивання на винницi у Доро-шевого батька.

– Пане дяче! Пане дяче! – закричало з пiвдесятка молодих голосiв, – Клименко, Клименко Петро прийшов!

– Що? Га? – спитав дяк,

– Клименко Петро прийшов!

У дверях стояв вродливий парубок рокiв вiсiмнадцяти. Солом’яний бриль свiй вiн держав пiд пахвою, а в руках тримав горщик, вкритий гарною хусткою.

– Добридень, пане дяче! – уклонившися, сказав парубок. – Спасибi за ласку й науку!

Вiн уклонився ще раз i подав горщик дяковi.

– Спасибi, спасибi, – казав дяк, беручи горщик. – Спасибi й тобi, що не лiнувався й учився добре.

Вiн зняв хустку з горщика, похвалив ii i заховав хустку у кишеню, а горщик поставив на стiл.

Парубок цей скiнчив вже школу i прийшов дякувати бакаляровi за навчання. Вiн принiс, як це водилося, горщик з солодкою кашею.

– Прохали тато, щоб приходили до нас, – сказав парубок.

– Добре, добре. Подякуй батьковi й вiд мене i скажи, прийду, як тiльки повернуся з винницi. Ти куди? – раптом вдарив дяк по руцi Дубовиченка, що запустив лапу в горщик з кашею, – не для тебе одного!.. Ну, хлопцi, на сьогоднi годi. І завтра… Подумав трохи, – i позавтра вчення не буде. Купайтеся, ловiть рибу, а наловите – дяка не забудьте, а у вiвторок знову за книжку.

Хлопцi, як скаженi, вихопилися з школи. Попереду з горщиком бiг Дубовиченко. Вiн хапав повною жменею кашу i набивав собi рота.

– Дай менi, дай менi! – неслася ватага хлопцiв за ним.

Десятка пiвтора рук ухопили за чуб i руки хлопця й посадили його з горщиком на колiнах на землю. Пiсля цього хлопцi з’iли кашу, а горщик розбили на дрiбнi черепки i розкидали iх по дворi.

Дорош розповiв товаришам про пригоду з запорожцем, i всi хлопцi пожалкували, що не залишилися на рiчцi i не побачили запорожця й бiйку з москалями. Хлопець iшов додому в дуже приемному настроi. Нi, сьогоднi таки щасливий для нього день: вiн навчився плавати, познайомився з запорожцем, який, на його погляд, був надзвичайною людиною; бакаляр не дав йому хльости, хоч сьогоднi була субота, так би мовити, узаконений для цього день. Крiм того, вiн був певний у цьому, батько вiзьме його на винницю, де, мабуть, пробуде днiв зо два, а то й бiльш, а це вже не те, що школа з азбукою та Псалтирем.

– Там коропи – о! – показав вiн аршина пiвтора руками приятелевi своему, Дубовиченковi, що йшов разом з ним, – а риба береться щохвилини. Ледве закинеш – вже й сiпа, вже й сiпа. Тiльки тягай. А верстви зо три за винницею – бобровi гони. Бобер гризе, гризе, а дерево як затрiщить, як зламаеться, та у воду – хлюсь!

Але важко було здивувати такого досвiдченого рибалку, за якого вважав себе Дубовиченко. Вiн i сам бачив бобрiв i тягав коропiв ще бiльших за тих, про яких розповiдав Дорош. Вiн навiв кiлька прикладiв зi свого рибальського життя, i хлопцi, розмовляючи таким чином i прибрiхуючи трохи, як це водиться серед мисливцiв та рибалок, дiйшли до своiх хат i розiйшлися.

Ворота батькового двору були одчиненi, а серед двору, стояв вiз з сiном. Пара сiрих волiв лежали коло вiйя з ярмом i ремигали. На вiйi сидiв маненький хлопець, Дорошiв брат, у солом’яному брилi i, звiсивши ноги, гойдав ними в повiтрi. В правiй руцi вiн тримав шматок паляницi, а в лiвiй – окраець житнього хлiба, по черзi вiдкусю-вав i iв то паляницю, то хлiб. Коло нього сидiв собака Бровко. Не зводячи очей з хлопця, вiн махав волохатим з реп’яхами хвостом i пiдiймав круг себе легеньку куряву.

– Бровко! – крикнув Дорош.

Собака оглянувся i ще дужче замахав хвостом, а Дорошiв брат вiд несподiваного оклику коливнув ногами i звалився з вiйi. Хлiб випав з рук хлопця, бриль покотився по землi, а сам вiн повалився на спину i, дригаючи ногами, заревiв на весь двiр. Скориставшись з цiеi нагоди, Бровко пiдiбрав з землi хлiб i обережно, глянувши скоса на Дороша, витягнув у малого з руки i шматочок паляницi.

На крик хлопця з хати вийшла Дорошева мати i пiдняла його.

– Чого ти, Івасю? – обтрушуючи сорочку, спитала вона.

– Ги, ги! – пхинькав Івась.

– Вiн з вiйя звалився! – пояснив Дорош.

– А де тато?

– У садку, пiд грушею.

Батько Дорошiв, розкинувшись на весь свiй великий зрiст, лежав на животi пiд грушею, а голову вкрив хусткою вiд мушнi. Ноги вiн розкинув, наче букву iжицю, а на закаблуках чобiт виблискувала пара нових пiдковок. Люлька курилася в травi.

Дорош хотiв був розбуркати батька, як з сусiднього садка, де був шинок, почувся голосний регiт i московська лайка.

– Ну, попадьотся, стерва, воеводе – он ему покажет!

Голос здався Дорошевi за знайомий. Вiн пiдiйшов до тину, що роздiляв садки, i, пiдвiвшись навшпиньки, заглянув у сусiднiй садок. Пiд яблунею коло хати стояв стiл з закускою й питвом, а за столом сидiло трое знайомих вже боярських дiтей. Вони вже були п’янi, голосно балакали i щохвилини вихиляли чарки.

– А здорово я ввернул челобiтную про запорожца! – долетiв до хлопця голос москаля в соболевiй шапцi. – Ха, ха! Наши ребята шутiть не будут: живо скрутят голубчiку рукi, да по сусалам. Я б ему, сукiному сину, весь чуб повидергал.

– А как ти узнал, что он запорожец? Все ведь онi черкаси, хох-латие!

– Прiгляделся я к нiм у Івашкi Серка, когда он полковнiком харьковскiм бил. Такi хохлов к нему немало хаживало.

– Что ж ему будет, запорожцу то?

Москаль в соболевiй шапцi вихилив чарку i став закусювати таранею.

– Что будет? – спитав вiн, випльовуючи кiстки. – Батогами его хорошенько, чтоб не шлялся по государевим городам да не смущал народ. А потом к князю в Белгород, а тот iлi сам расправiтся, iлi в Москву пошльот, а там разговори кароткiй.

Ванька Стрешньов пiдняв руку до носа i показав, як рвуть обценьками нiздрi.