Ты мое будущее

Я ждал. Минуту. Пять. Десять. Что они там делают, черт побери?

И тогда я увидел, как они выходят. И мое сердце на секунду остановилось. Крис выводил Эмму, держа ее за локоть, но это не была обычная поддержка. Она шла, согнувшись, буквально держась за грудь, ее лицо было бледным, а сияние, что было в ней еще пятнадцать минут назад, погасло, словно кто-то вырвал ее из розетки.

– Что с ней? – мой голос прозвучал хрипло, пока я уже подхватывал ее на руки. Она была легкой, но сейчас ее тело казалось беспомощным грузом.Холод бросил меня в жар, а потом жар сменился леденящим страхом. Я выскочил из машины, даже не осознавая своих действий. – Не знаю, просто… стало плохо, – сквозь зубы проговорил Крис, его лицо вытянулось от беспомощности.

Я усадил Эмму на заднее сиденье, сам сел за руль и, прежде чем Крис успел пристегнуться на пассажирском месте, я бросил на него взгляд. Не взгляд, а обжигающий поток ярости, в котором было одно: «Если с ней что-то случится, тебе не скрыться».

– Говори. Что произошло. Сейчас же, – прошипел я, выруливая на улицу и набирая скорость.

– Ничего, Ден, правда! – Эмма попыталась возразить, но ее голос был слабым. – Мы просто… столкнулись с какой-то девушкой. И… я не знаю. Как током ударило.

Девушка? Током? Это звучало как бред. Но бледность ее лица и учащенное дыхание были реальными.

Я не сказал больше ни слова. Я просто давил на газ, мчась к частной клинике, где нас ждал Борис Евгеньевич. Единственный человек, кому я доверял свое здоровье. И теперь – ее.

В голове стучала только одна мысль: кто эта девушка, и что она сделала с моей сестрой? И что бы это ни было, она пожалеет, что вообще родилась на этот свет.

…Я влетел в холл частной клиники, снося на ходу дорогую вазу с орхидеями. Моего обычного ледяного спокойствия как не бывало.

– Борис Евгеньевич! Сейчас же! – мой голос прозвучал как хлопок бича, и медсестры бросились выполнять приказ.

Я бережно, но стремительно уложил Эмму на кушетку в процедурном кабинете. Она была бледной, и ее пальцы все еще судорожно сжимали материал свитера на груди. Доктор, немолодой мужчина с мудрыми глазами, появился мгновенно. Он одним взглядом оценил ситуацию и указал на дверь.

– Выйдите. Оба.

Я хотел было возразить, но увидел его взгляд – не терпящий возражений. Стиснув зубы, я вышел в коридор, волоча за собой потерявшего дар речи Криса. Мы молча простояли несколько минут, которые показались вечностью. Когда Борис Евгеньевич вышел, его лицо было серьезным.

– Что произошло? По порядку, – его взгляд перешел с меня на Криса.

Я молча кивнул в сторону друга, давая ему слово. Мне нужно было слушать, а не говорить.

– Она… забыла телефон, – начал Крис, запинаясь. – Мы пошли назад, к кабинету ректора. Эмма шла впереди, толкнула дверь, и… прямо навстречу ей из кабинета вышла девушка. Они столкнулись. Упали.

– Я подбежал. Эмма уже вставала. А та девушка… она была в большом капюшоне, лица не было видно. Она протянула Эмме руку, чтобы помочь подняться… и…Он замолча, собираясь с мыслями.

– И что? – в моем голосе прозвучала сталь.

– И их будто током ударило! – выпалил Крис. – Я видел! Они обе дёрнулись, Эмма вскрикнула и схватилась за сердце. А та девушка… она просто убежала, не оборачиваясь.

– Разряд тока? В сухую погоду? В университетском коридоре? Странно… Ладно. Я возьму все необходимые анализы. Сейчас с ней все стабильно, не волнуйтесь. Она проспит пару часов, это реакция на стресс и… на непонятный энергетический всплеск, если ваш друг ничего не перепутал.Врач задумался, проводя рукой по подбородку. Мы остались ждать. Я молчал, прохаживаясь по коридору. Мысли крутились вокруг одной точки: девушка в капюшоне. Почему скрывает лицо? Кто она? Что это за «разряд»? Это было настолько иррационально, что не поддавалось никакой логике, а значит, было опасно.

– Все в норме, – сказал он, снимая очки. – СЕРДЦЕ ЗДОРОВО, гормоны в порядке. Единственное, что могу предположить – это мощный выброс адреналина и кортизола на фоне стресса. Иногда это может вызывать ощущение удара током. Крайне редко, но бывает. Случайность.Когда Борис Евгеньевич вышел с результатами, мы подскочили к нему.

Я кивнул, делая вид, что успокоился. Но внутри все кричало, что это не случайность. Это было что-то.

– Ден, правда, все хорошо. Это была просто девушка. Я сама не посмотрела. И… эта странная молния… Наверное, просто статическое электричество от ковра. Никто не виноват.Мы забрали Эмму. Всю дорогу домой она умоляла меня глазами не устраивать допрос, а потом заговорила сама: Ее голос дрожал, и я понимал, что она сама не верит в эту сказку. Но я видел – она хочет забыть этот инцидент, стереть его, как кошмар.

Дома мы молча поели. Эмма пыталась шутить, но ее смех был фальшивым. Потом она объявила, что готовит вещи на завтра, и направилась к лестнице.

– Эмма, – я остановил ее, встав на пути. – Ты не пойдешь завтра в университет. Пока я не разберусь, что это было.

– А это – мое решение, – она подняла подбородок, и в ее взгляде я увидел ту же упрямую сталь, что была и у меня. – Я не трусиха. И не позволю тебя превратить в свою тюрьму. Ее глаза, еще недавно потухшие, вспыхнули с новой силой. – Нет, Ден. Я пойду. Несмотря ни на что. Я не позволю какому-то… странному случаю… диктовать мне, где мне быть. – Это приказ, – холодно сказал я. Она обошла меня и ушла наверх. Я остался стоять внизу, сжав кулаки. Она была права. И это бесило меня больше всего. Я не мог запереть ее, чтобы защитить. Но мысль о той девушке в капюшоне… о этом разряде… не давала мне покоя.

Завтра она идет в университет. Что ж. Значит, и я пойду. И если эта тень в капюшоне посмеет приблизиться к моей сестре снова, она узнает, что такое настоящий удар. Не какой-то мистический разряд, а очень реальный и очень болезненный.

Сияние и Тень

Просыпаться в собственном дворце, даже если этот дворец купил твой слегка сумасшедший брат, – это особое ощущение. Первые лучи солнца играли в огромном панорамном окне моей новой спальни, отражаясь в хрустальной люстре. Я потянулась, и по телу разлилось привычное, мышечное удовольствие. Но сегодня к нему примешивалось что-то еще – нервное, колючее предвкушение.

Новый день. Новый город. Новый колледж. Целое море новых лиц, которые еще не знают, кто я, и не смотрят на меня с жалостью или шепотом за спиной из-за истории с Лизой. Я могла начать все с чистого листа. Стать просто Эммой. Яркой, громкой, немного взбалмошной Эммой, чьей самой большой проблемой должен быть выбор между капучино и латте.

Я натянула свой самый счастливый сиреневый свитер, сделала идеально небрежный пучок и нанесла бежевые тени, чтобы подчеркнуть голубизну глаз. Маска была надета безупречно. Сегодня ей предстояло пройти проверку боем.

Спускаясь по лестнице, я почувствовала на себе тяжелый, оценивающий взгляд. Ден. Он стоял внизу, как мрачный монумент собственной ярости, застывшей под слоем дорогого кашемира. Я закружилась перед ним, заставив сиять каждую клеточку.

– Брат, смотри! Новый колледж, новые люди! Представляешь, сколько там будет канадцев? Настоящих! Может, я найду себе хоккеиста, а?

Он лишь кивнул, но в его глазах я прочла молчаливое одобрение. Он покупал мое сияние. Оно было ему нужно, как воздух. И я была готова сиять до последней капли энергии.

В машине царило его гробовое молчание, которое Крис безуспешно пытался разрядить своими шуточками. Я болтала без умолку, строя планы по завоеванию Торонто, но внутри все сжималось. Мы ехали в то самое место, где вчера… случилось это.

Университет поразил меня своими масштабами, но сегодня у меня не было сил восхищаться. Пока Ден решал все одним звонком, я пошла за своими документами, чувствуя, как за спиной меня преследует тень Криса. Он всегда был там, моя тихая, надежная скала. И в последнее время его присутствие стало означать для меня нечто большее, что я боялась сама себе признать.

И вот, момент. Я толкнула дверь кабинета ректора и… столкнулась с ней. Буквально. Мы рухнули на пол в клубке конечностей и нелепости. Испуг, досада, и… потом ее рука. Холодные пальцы, коснувшиеся моей кожи.

И все.

Мир взорвался белым светом. Не боль, нет. Это был чистый, нефильтрованный шок. Удар, который прошел сквозь все мое тело и сжал сердце в тисках. Я услышала собственный крик, увидела, как Крис бросается ко мне, и мельком – спину той девушки, убегающей в капюшоне. Ее лица я не разглядела, но ощущение… Ощущение было таким, будто меня ударили обнаженным нервом о другой обнаженный нерв. Глубоко, пронзительно и пугающе знакомо.

Потом – клиника. Голос Дена, хриплый от страха. Его руки, несущие меня. И его взгляд на Криса, полный такой животной ярости, что мне стало страшно за них обоих. Я пыталась убедить их, что все в порядке, что это случайность, статическое электричество. Но я лгала. И Ден знал, что лгу.

Вечером он попытался приказать мне не ходить в университет. И в этот момент во мне вспыхнуло то самое, что мы оба унаследовали от наших непростых генов – упрямство, доходящее до саморазрушения.

– Нет, Ден. Я пойду. Несмотря ни на что, – я посмотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как дрожу внутри, но не отступая. – Я не позволю какому-то… странному случаю… диктовать мне, где мне быть.

– Это приказ, – его голос стал тише и оттого опаснее.

– А это – мое решение, – я подняла подбородок, копируя его собственную позу. – Я не трусиха. И не позволю тебе превратиться в мою тюрьму.

Я видела, как в его глазах борются ярость, страх и… уважение. Он отступил. Ненадолго. Я знала, что завтра он будет следить за мной еще бдительнее.

Поднимаясь в свою комнату, я почувствовала чей-то взгляд. Крис стоял внизу, его обычная ухмылка сменилась выражением глубочайшей тревоги. Наши взгляды встретились, и в этот раз я не отвела глаза. В этом молчаливом обмене было все: его «я рядом», мое «я знаю», и та невысказанная тайна, что висела между нами, грожа спалить все нафиг.

Лежа в постели, я смотрела в потолк. Завтра я снова надену сияющую маску. Буду смеяться, флиртовать и завоевывать этот город. Но теперь у меня была своя тайна. Не просто чувство к лучшему другу брата. А тайна девушки в капюшоне, чье прикосновение ощущалось как удар судьбы. И я знала одно – я должна найти ее. Потому что это прикосновение было не случайностью. Оно было началом чего-то. И я, Эмма Соколовская, обожаю начинания.

Брат, Друг, Сторож

Просыпаться в особняке, который пахнет деньгами и свежей краской, все еще было странно. Моя комната размером с нашу старую квартиру, но в ней не было ни души. Так обычно и бывало. Я – приложение к семье Соколовских. Не кровь, но кость. И иногда мне кажется, что я единственный, кто видит эту семью целиком, со всеми ее трещинами.

Спускаясь вниз, я услышал ее еще на лестнице. Эмма. Она сияла, как новенький Ferrari на выставочном стенде, и так же кричала «смотри на меня!». Я видел, как она кружится перед Деном, и видел, как тот каменеет, впитывая ее свет, как будто это единственное топливо, что заставляет его сердце биться. Ее болтовня о канадцах и хоккеистах была щитом. И мы все делали вид, что верим в это.

– Может, я найду себе хоккеиста, а? – сказала она, и ее взгляд на секунду зацепился за меня. В нем было нечто большее, чем просто бравада. Вызов. И боль, которую она прятала глубже всех.

– Только чтобы он умел проигрывать. А то Ден его в первом же периоде на лед вколотит, если тот тебя обидит.Я фыркнул, выдавив свою обычную ухмылку. Ден промолчал, но я поймал короткий кивок одобрения. Моя работа – быть связующим звеном. Смягчать его острые углы и отражать ее слишком яркие лучи. Иногда я чувствовал себя сторожем у клетки с двумя великолепными, опасными зверями, которые не понимали, что могут ранить друг друга.

В машине я пытался разрядить обстановку своими дурацкими шутками, но Ден был погружен в себя, а Эмма – в свой спектакль. Я видел, как ее пальцы бессознательно теребят край свитера. Она нервничала. И я знал почему. Мы ехали туда, где вчера случилась эта чертовщина.

Когда она побежала за «забытым» телефоном, я пошел за ней, не раздумывая. Инстинкт. И я успел как раз к моменту, когда она столкнулась с той… с той тенью в капюшоне. Я видел, как они упали. Видел, как Эмма протянула руку. И тогда это случилось.

Это не было похоже на статическое электричество. Это было так, будто сама реальность на секунду сжалась и ударила их обеих. Я видел, как тело Эммы свело судорогой, а ее лицо исказилось от шока и боли. Не физической. Глубинной. А та девушка… она просто испарилась, оставив после себя лишь ощущение ледяного ужаса.

В клинике, когда Ден смотрел на меня своим взглядом убийцы, я был готов принять его удар. Потому что я чувствовал себя виноватым. Я был там. И я не смог ее защитить от чего-то, чего нельзя коснуться или поймать.

Доктор сказал, что все в порядке. Случайность. Но когда мы везли Эмму домой, и она пыталась нас убедить в этом же, я смотрел на ее бледное, испуганное лицо и знал – она лжет. И Ден знал. И это было хуже всего.

Вечером, когда Ден приказал ей не ходить в колледж, а она взбунтовалась, я стоял в стороне, разрываясь между ними. Он был прав в своем желании защитить. Она была права в своем желании быть свободной. А я… я был прав ровно посередине, не в силах сделать ни шага в ту или иную сторону, чтобы не разрушить этот хрупкий баланс.

– Я знаю, – я сел на край кровати, соблюдая дистанцию. – Я просто… здесь.Перед сном я зашел к ней в комнату. Она сидела на кровати, обняв колени, и смотрела в темноту за окном. – Эм… – начал я. – Не надо, Крис, – она прервала меня, не глядя. – Никаких лекций. Я в порядке. – Что это было, Крис? – прошептала она. – Я… я почувствовала в ней что-то. Что-то очень знакомое. И очень одинокое.Она повернула ко мне лицо. В лунном свете ее черты были мягче, а в глазах не было ни сияния, ни бравады. Только усталость.

Я не нашел что ответить. Я только положил руку на ее одеяло, и мы сидели так несколько минут в тишине. В этом доме, полном роскоши, мы были просто двумя напуганными детьми, столкнувшимися с чем-то, что не могли объяснить.

Спускаясь к себе, я видел свет под дверью Дена. Он не спал. Он обдумывал. Строил планы. И я знал, что его планы теперь будут включать в себя охоту. Охоту на девушку в капюшоне.

Моя роль менялась. Раньше я был просто другом. Теперь я был стражем на границе между реальным миром и чем-то, что лежало за его гранью. И между двумя людьми, которых я любил больше всего и которые, сами того не зная, тянули меня в разные стороны. Завтра начиналась новая игра. И я боялся, что на этот раз мы все – пешки в чужой партии.

День надежды и страха

Утро началось с кошмара, ставшего реальностью. Я проснулась от знакомого, липкого холода. Снова. Простыни были влажными и ужасно алыми. За ночь раны на спине и плечах вновь открылись, и я, беспомощная, истекла кровью на белоснежную подушку. Волна отчаяния накатила на меня, грозя захлестнуть с головой. Но я сжала зубы. Нет. Хватит.

Я доползла до ванной, снова разрезая испачканную пижаму ножницами. Душ был болезненным ритуалом очищения. Я стояла под почти кипящими струями, стиснув зубы, пока вода не смыла последние следы прошлой ночи, а боль не превратилась в привычный глухой гул.

Потом – перевязка. Я снова превращала себя в мумию, тщательно заматывая бинтами руки, ноги, туловище. Все, кроме лица. На лицо я нанесла слой тонального крема, похожий на штукатурку. Он скрывал синяки и свежие царапины, но под ним я чувствовала себя невидимой. Так и надо. Я не должна была выделяться. Но одна мысль горела во мне ярче любой боли: мне нужно найти ту девушку. Извиниться. Объяснить… хотя бы попытаться.

Спустившись вниз, я нашла на кухонном столе конверт. Мама.

«Доченька, меня срочно отправили в командировку. На неопределенный срок. Не волнуйся, все будет хорошо. В конверте карта. Я буду переводить на нее деньги каждый месяц. Береги себя. Люблю тебя. Мама».

Текст был сухим и деловым, но я знала, что за ним стояло. Ее жертва. Наша свобода. Я спрятала конверт, доела завтрак, который не чувствовала на вкус, и вышла.

В такси по дороге в университет меня трясло. Я боялась, что девушка не захочет меня слушать, что примет за сумасшедшую. Но сквозь страх пробивалось другое чувство – то самое, что ударило нас током. Оно было болезненным, шокирующим, но… в нем была капля чего-то родного. Как будто я столкнулась с частью себя, которую давно потеряла.

Выйдя из такси, я сразу увидела группу первокурсников. И среди них – она. Та самая рыжеволосая девушка, сияющая, как солнце в пасмурный день. Она что-то оживленно рассказывала, смеялась, но я, привыкшая видеть фальшь, заметила – ее смех не доходил до глаз. В них была маска, за которой пряталась печаль, родственная моей.

Нам провели экскурсию по университету. Это был целый мир: светлые аудитории, столовая с изобилием еды, огромные спортивные залы. Но я почти ничего не видела. Я чувствовала на себе взгляд. Горячий, тяжелый, прожигающий. Я украдкой посмотрела через плечо и замерла. Те двое из аэропорта. Холодный брюнет и его улыбчивый друг. Они стояли в отдалении, и взгляд Дена был прикован к его сестре, но я чувствовала, что он видит и меня. Я вся сжалась, стараясь стать еще незаметнее.

Когда экскурсия закончилась, и у нас появилось свободное время, я поняла – момент настал. Девушка – Эмма, как я услышала, как ее звали другие – стояла с подругами. Я, пряча лицо в капюшон и воротник кардигана, как страус, поползла в ее сторону. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всем холле.

– Простите…Я подошла почти вплотную и прошептала:

Она не услышала, увлеченная разговором. Я видела, как те двое парней начали двигаться в нашу сторону. Паника сдавила горло. Я сделала еще шаг и, собрав все мужество, сказала громче, но голос все равно предательски дрожал:

– Э… Эмма?

Она обернулась. Ее ярко-голубые глаза с любопытством уставились на меня. Я увидела в них легкое замешательство, но не злость.

– Привет! Что-то случилось? – ее голос был доброжелательным.

– Я… я та девушка… с которой вы вчера столкнулись у кабинета ректора, – я проговорила, глядя в пол. – Я хотела извиниться. За то, что толкнула вас… и за то, что убежала. Мне… мне стало очень плохо. Я не хотела вас пугать.

Я рискнула поднять на нее взгляд. Она смотрела на меня с неподдельным интересом, ее взгляд скользнул по моему лицу, скрытому под слоем тонального крема, но ничего не выдал.

– Ой, да ладно! Ерунда! – она махнула рукой, и ее улыбка на секунду стала чуть более настоящей. – Со мной тоже всякое бывает. Ты же новенькая? Все в порядке?

В этот момент ее взгляд перевелся куда-то за мою спину, и я увидела, как ее лицо смягчилось. Она помахала рукой. Я украдкой обернулась и увидела ее брата и его друга. Она посмотрела на Дена и легко, почти незаметно кивнула. Знак: «Со мной все хорошо».

– Так ты извиняться пришла? Какая честная! Меня, кстати, Эмма зовут. А тебя?Она снова повернулась ко мне.

– Амелия, – прошептала я, чувствуя, как камень падает с души. Она не стала меня допрашивать. Не испугалась.

– Очень приятно, Амелия! Не переживай, все в порядке. Увидимся на парах!

Она улыбнулась мне еще раз и побежала к брату. Я стояла на месте, все еще чувствуя жгучий взгляд Дена Соколовского на себе. Но сквозь страх впервые пробивалось что-то теплое. Возможно, здесь, в этом новом мире, у меня мог появиться шанс. И, возможно, эта странная, сияющая девушка, которую тоже ударила та же загадочная молния, была его частью.

После того короткого, но такого важного для меня разговора с Эммой, в груди появилось странное чувство – крошечный, хрупкий росток надежды. Может быть, здесь действительно можно начать все заново. Я прошла в аудиторию и села на последнюю парту, в самый темный угол, стараясь стать невидимкой.

Эмма сидела в первом ряду. Солнечный зайчик, вокруг которого сразу же сформировался маленький, яркий кружок. Пару раз я ловила на себе ее быстрый, скользящий взгляд. Не любопытный, а скорее… оценивающий? Заботливый? Я не могла понять, но он заставлял меня съеживаться еще сильнее.

Как только прозвенел звонок, я рванула с места, желая просочиться в толпу и исчезнуть. Но моя вечная неуклюжесть подвела меня снова. Я резко столкнулась с кем-то на выходе, потеряла равновесие и уже приготовилась к болезненному падению.

Но меня поймали. Сильная рука схватила меня за предплечье, прямо поверх бинтов, и резко дернула на себя, чтобы я не упала.

– Отпусти! – прохрипела я, пытаясь вырваться.Белый, обжигающий свет боли пронзил меня. Это было не просто больно. Это было ощущение, будто кости в моей руке ломаются, а старые раны разрываются заново. Я не сдержала пронзительного шипения, и слезы брызнули из глаз сами собой.

Моя попытка освободиться совпала с тем, что он ослабил хватку. Я рухнула на пол спиной, и при падении его пальцы, цепляясь, сорвали бинт с моей руки. Я лежала на холодном линолеуме, свернувшись калачиком и тихо постанывая, не в силах сдержать рыданий. Слезы текли ручьем, смешиваясь с пылью на полу. Под разорванным бинтом зияли свежие, глубокие ссадины, а старые швы сочились сукровицей.

Я кое-как поднялась, чувствуя, как по спине под одеждой растекается теплая, липкая влажность. Кровь. Я знала, что это кровь. Слепо вытерла лицо, выхватила из рук ошеломленного Дена окровавленный бинт и, не глядя ни на кого, бросилась прочь.

Последнее, что я успела заметить, – это лица. Смесь шока, непонимания и какой-то животной ярости на лице Дена. Растерянность Криса. И Эмма… Эмма стояла с широко раскрытыми глазами, полными такого ужаса и боли, будто эту рану сорвали с нее самой. Она что-то крикнула мне вслед, но я уже не различала слов.

Я не хотела этого видеть. Ни их жалости, ни их гнева, ни их вопросов.

Я не ответила, затаив дыхание. Слышала, как они с кем-то – наверное, с Крисом – вышибают соседние кабинки. Потом шаги затихли. Они ушли.Я почти бегом добралась до туалета, ворвалась в самую дальнюю кабинку и, забравшись на унитаз, прикусила зубами рукав кофты, чтобы заглушить стон. Боль была всепоглощающей. Дверь в туалет с грохотом распахнулась. – Амелия? Ты здесь? – это был голос Эммы, сдавленный от слез.

Только тогда я слезла, с трудом стянула с себя одежду и, сдерживая рыдания, промыла раны под струей ледяной воды. Перевязка заняла вечность. На это ушел весь следующий урок. Когда я закончила, началась большая перемена.

Я вышла в столовую, взяла кофе и простой салат, натянула капюшон на глаза и направилась в самый дальний, темный угол. Я села так, чтобы меня не было видно, но сама видела всех. Столовая наполнялась шумом, смехом, жизнью. А я сидела в своей тени, прислушиваясь к пульсирующей боли в теле и к еще более острой боли внутри. Я видела, как вошли они. Ден, Крис и Эмма. Она что-то горячо и взволнованно говорила, жестикулируя в сторону туалета. Ее лицо было бледным.

Они не видели меня. Но я видела их. И понимала, что мое хрупкое анонимное существование в этом новом мире треснуло. Теперь они знали, что со мной что-то не так. И самое страшное было в том, что я сама не знала, что именно. И боялась, что они захотят это выяснить.

Тигр на поводке

Утро началось с ритуала. Ледяной душ, чтобы закалить сталь воли. Горячий – чтобы смыть призраков прошлой ночи. Одежда – доспехи: черные брюки, кашемировый свитер, часы, отмеряющие время, которое я тратил на восстановление контроля. Контроль – это всё. Единственное, что отделяло меня от зверя, рвущегося наружу.

– Брат, я готова! – объявила она, но ее пальцы нервно теребили ремешок сумки.Внизу меня ждала Эмма. Сияющая. Слишком сияющая. Ее улыбка была таким же щитом, как мое молчание.

– Ты остаешься дома, – сказал я ровно, без предлогов. Ее история с той девушкой в капюшоне и «ударом тока» не выходила у меня из головы. Это была угроза. Непонятная, а значит, самая опасная.

– Ты не можешь меня запереть! – ее голос взвизгнул. – Я не твоя пленница, Ден! После всего, что случилось с Лизой… ты теперь и на мне паранойю сорвал? Ее лицо исказилось от возмущения. – Что? Нет! Я не больна! Это был просто… странный случай! – Случай, из-за которого ты схватилась за сердце, – мои слова прозвучали как удар хлыста. – Пока я не разберусь, ты здесь. – Это не паранойя. Это осторожность. Крис, проследи, чтобы она не вышла. Она знала, куда бить. Имя Лизы все еще жгло, как раскаленный металл. Я почувствовал, как ярость закипает во мне, темная и знакомая. Но я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Крис, стоявший в стороне, напрягся. Он всегда оказывался между молотом и наковальней. Эмма фыркнула, развернулась и с грохотом убежала наверх. Я знал, это не конец.

– Я еду. Ты не мой тюремщик. Через пятнадцать минут, когда я уже садился в машину, дверь распахнулась. Она вышла, бледная, но с поднятым подбородком. На ней была та же сияющая маска.