Полная версия:
Ты мое будущее
Екатерина Косолапова
Ты мое будущее
Денис (Ден) Соколовский
Золотой мальчик, и неприступная крепость – Ден является воплощением успеха, над которым, кажется, не властны никакие правила. Наследник многомиллиардной империи, он привык брать от жизни всё, и вседозволенность – его естественная среда. Его желание – закон, его слово – приговор университетской элиты, где он царит вместе со своим лучшим другом Крисом.
Внешность Дена напоминает мастерски высеченную скульптуру: высокий, атлетичный силуэт, широкие плечи, развитые на боксерском ринге и хоккейной площадке. Его темно-русые волосы и выразительные скулы обрамляют лицо с прямым носом и чувственными губами. Но главное оружие – светло-серые глаза, отливающие холодным стальным блеском. Они не просто смотрят, а сканируют, видят насквозь, вытягивая правду из самой глубины души.
Его характер – это лабиринт, сотканный из отстраненности, сквозящего высокомерия, ледяного гнева и непоколебимого упрямства. Он эгоист, и мир для него вращается исключительно вокруг его собственной оси. Однако за этой гранитной стеной скрывается единственное уязвимое место – его младшая сестра Эмма. Только ради неё лёд в его глазах тает, сменяясь чем-то, отдалённо напоминающим человеческую теплоту.
Но у этой любви есть и тёмная сторона. У Дена диагностировано диссоциальное расстройство личности. Когда кто-то посягает на то, что принадлежит ему и Эмме, или вызывает его ярость, контроль рушится. Рациональность отступает, уступая место первобытной, необузданной агрессии. Остановить это чудовище может лишь одно – спокойный голос Эммы, способный до него достучаться. Но никто не может гарантировать, что однажды этого будет достаточно.
Эмма Соколовская
Огненный ангел со щедрой улыбкой – Эмма является живым опровержением всех стереотипов о богатых наследницах. Обладая состоянием, которое могло бы позволить ей всё, она не кичится богатством и ищет лишь одного: искренней дружбы и любви, направленной на неё саму, а не на её кошелёк или влиятельного брата.
Её внешность – это взрыв красок: пышные огненно-рыжие волосы, ярко-голубые глаза, полные живого любопытства, и безупречные черты лица, которые делают её прирождённой моделью. Стройная, гибкая фигура, отточенная годами танцев, говорит о дисциплине и страсти.
Эмма – добрая, честная и отзывчивая до мозга костей. Она учится на архитектора, веря, что сможет построить лучший мир. Но у этой светлой натуры есть и своя тень – общее с братом диссоциальное расстройство. Когда задевают её или Дена, милая и заботливая девушка превращается в грозную богиню мести. Их связь нерушима, а ярость – страшна. И единственное, что может удержать её на краю, – голос брата, так же как и она – его.
Её личная жизнь – строгое табу. Ден, не доверяющий ни одному мужчине, выстроил вокруг сестры неприступный форт, безжалостно отгоняя всех потенциальных ухажеров. Ирония судьбы заключается в том, что единственный парень, который искренне ею восхищается, – это Крис, лучший друг Дена, которого Эмма, в свою очередь, терпеть не может.
Амелия Разумовская
Сломанная балерина на сцене жизни – Амелия познала, как резко может оборваться мелодия существования. Её детство напоминало солнечную симфонию, полную любви и заботы. Но в десять лет музыка смолкла. Её отец из любящего родителя превратился в холодного тирана, видящего в дочери лишь прислугу.
Сейчас Амелии 21. Она отложила поступление в университет, чтобы спасти семью от нищеты, пока отец пропивал все деньги. Работа официанткой в маленьком московском кафе – её ежедневная борьба за выживание.
Её красота – тихая и хрупкая. Светло-русые волосы с пепельными прядями, тонкие черты лица, маленький нос и пухлые губы могли бы сделать её звездой подиума. Но Амелия предпочитает прятать своё тело под мешковатой одеждой, словно стыдясь его.
Последние два года её жизнь озарял Егор. Он стал её убежищем, опорой, человеком, который, как она верила, любит её настоящую. Она ценила его заботу, не подозревая, что для него она – всего лишь временное развлечение, удобная игрушка на период учёбы, которую он не планирует брать с собой в блестящее будущее.
Крис Форстен
Гений мотора и рыцарь без дамы.
Крис – не просто лучший друг Дена. Он его стратег, его правая рука и равный по силе и статусу. Наследник собственной финансовой империи, Крис в 23 года уже владеет мастерской по ремонту элитных автомобилей и сам конструирует новые модели, сочетая в себе талант инженера и бизнес-аналитика.
Он учится на одном факультете с Деном, и вместе они – неоспоримые короли кампуса. Его стихия – риск: бокс, ставки на бои без правил, запретные уличные гонки, где он чувствует вкус настоящей свободы.
Образ Криса – умело сконструированная маска. Для всех он – беспечный бабник, меняющий девушек как перчатки. Но эта роль – лишь щит, скрывающий его единственную и безнадежную тайну: он без памяти влюблен в Эмму, сестру своего лучшего друга. Его уважение к ней и боязнь разрушить дружбу с Деном заставляют его играть эту роль, пряча настоящие, глубокие чувства под маской циничного повесы.
Егор Егоров
Принц-оборотень.
Егор – идеальный студент юридического факультета с обложки глянцевого журнала. В 21 год он уже видит четкий путь к своей цели – блестящей карьере, и ничто не может сбить его с курса. Профессиональный хоккеист, красавец с открытой улыбкой, он купается во внимании девушек, что лишь укрепляет его в своем статусе.
Для посторонних он – перспективный, уверенный в себе молодой человек из хорошей, но небогатой семьи, стремящийся к вершинам. Но за этим фасадом скрывается холодный расчетливый ум. Для него Амелия – лишь этап, приятный бонус на время учебы. Он мастерски играет роль идеального парня, успокаивая ее ревность сладкими ложями о том, что она его «единственная», в то время как в его планы не входит связывать с ней свое будущее. Он не беден и не богат – он амбициозен, и Амелия для него – не более чем ступенька на этом пути.
Утро в клетке.
Пять утра. Комната погружена в предрассветный синий полумрак, где единственным звуком было тихое, ровное посапывание спящей девушки. Этот хрупкий мирок покоя был недолговечен. Дверь скрипнула, впуская полоску света из коридора, и на пороге возникла тень матери.
– Доченька, доброе утро. Пора вставать, в школу, – её голос был шёпотом, обволакивающим и мягким, словно пледом. – Уже пять. Вставай, завтракай. Только, прошу, тише. – В глазах матери плескалась бездонная грусть, привычная и въевшаяся, как морщинки у рта.
– Который час?.. А папа? Он спит? – голос Амелии дрогнул, а в глубине глаз, ещё мутных от сна, мелькнул знакомый, острый страх. Амелия приоткрыла один глаз, мир плыл в сонной дымке.
Она поднялась с кровати, и холодный воздух окутал её кожу. Взгляд скользнул по знакомой геометрии комнаты-клетки: кровать у стены, над ней – большое окно в другой, свободный мир; справа – заставленный учебниками письменный стол и скромный шкаф; слева – тумбочка с лампой, парой зачитанных книг и будильником, чей звонок всегда звучал как приговор.
Крадучись, как вор в собственном доме, она выскользнула в коридор и просочилась в ванную. Тесное пространство с душем-кабиной и стиральной машиной стало её первым убежищем. Сбросив пижаму, она встала под струи воды. Тёплые капли стекали по коже, смывая остатки сна, но не страх. Они были единственным прикосновением, которое не ранило. И под этот шёпот воды в голове, как заевшая пластинка, прокручивалось одно и то же: «Как? Почему?»
Воспоминания накатывали волной. Семь лет. Восемь. Солнечные зайчики на полу, громкий смех отца, подбрасывающего её к потолку. Его сильные руки, которые были оплотом безопасности. Она хвасталась им в школе, рассказывала подружкам о своём супер-папе, который всегда защитит. Он был её героем.
Перелом случился тихо, почти незаметно, как трещина в стекле. Сначала – раздражительность. Потом – вспышки гнева, направленные на маму. К десяти годам буря стала обрушиваться и на неё. Проблемы на работе, стресс – они с мамой пытались понять, поддержать, замять. Надеялись, что это временно, пройдёт. Но становилось только хуже. В доме поселился запах дешёвого алкоголя и страха.
Он кричал, оскорблял. Однажды он замахнулся на маму, и Амелия, маленькая, тщедушная, бросилась между ними с криком: «Не смей!» Тогда он впервые ударил её. За разбитую кружку. Просто поставила на край стола, и она упала. Оглушительная пощёчина, от которой зазвенело в ушах и перехватило дыхание. Шок. Неверие. Это был не тот папа.
Сейчас ей двадцать один. Десять лет ада. Десять лет жизни на минном поле, где каждый неверный шаг, не тот взгляд, громко сделанный вдох могли спровоцировать взрыв. Почему она не ушла? Ответ был прост и ужасен: мама. И страх. Животный, парализующий страх перед его физической силой.
Отец, окончательно спившись, потерял работу. Мама, надрываясь на двух работах, пыталась покрыть его долги. Амелия, бросив университет, устроилась официанткой в душное кафе. Их маленькая тайна, их «заначка» на черный день, которую они копили крохами, стала глотком воздуха, надеждой на побег.
Но однажды, вернувшись домой, она услышала тихие, надрывные всхлипывания. Мама сидела на кровати, держа в руках пустой сейф. В её глазах читалось не отчаяние, а пустота – окончательная и беспросветная. Он нашёл их последнюю надежду и украл её.
В тот вечер, после смены, Амелия механически привела себя в порядок. Надела серые джинсы, простую футболку, длинный кардиган, словно пытаясь укрыться в его складках. Не стала убирать волосы – пусть они хоть как-то скроют синяк на скуле, который не брал тональный крем. Ноги были ватными от усталости.
Осторожно, придерживаясь за стену, она начала спускаться по лестнице, затаив дыхание. Каждый скрип половицы отзывался в висках громом. На середине пролёта нога на мгновение соскользнула, мир перевернулся, и она с глухим стуком приземлилась на спину. Острая, обжигающая боль пронзила позвоночник, вырвав из горла короткий, сдавленный крик.
В тишине этот звук прозвучал как выстрел. За дверью их спальни послышались тяжёлые, узнаваемые шаги. Сердце Амелии бешено заколотилось. Она попыталась встать, отползти, но тело не слушалось.
– Беги, – прошептала она, пытаясь помочь дочери подняться.И тут, словно ангел-хранитель, из кухни вышла мама.
– Больно… – вырвался у неё стон, и по щекам, против её воли, потекли горячие слёзы бессилия.Но было уже поздно. Тяжёлая рука вцепилась ей в воротник, оторвала от пола и с размаху швырнула о стену. Голова с глухим стуком ударилась о бетон, в глазах поплыли красные круги. Боль в спине, старая и новая, слилась в один ослепляющий спазм.
Внезапно хватка ослабла. Сквозь пелену слёз и боли она увидела, как мама вцепилась в его руку, что-то крича, но звуки доносились будто из-под воды. Сил не оставалось совсем. Темнота на краю зрения сомкнулась в плотное кольцо, поглощая свет, звуки и боль. Сознание Амелии оборвалось, как перерезанная струна, оставив лишь безмолвную, пугающую пустоту. Исход
Исход.
Назойливая трель будильника впилась в сознание, как раскалённый гвоздь. Я потянулся, чтобы заставить его замолчать, но лишь смахнул со столика на пол. Упрямый механизм продолжал звенеть, отдаваясь в висках пульсирующей болью. Я с трудом разлепил веки. За окном бушевало безжалостно яркое утро, и его лучи больно резали глаза. Голова раскалывалась, каждая клетка тела ныла протестом. Вчерашнее…
Обычно я держу себя в руках, но вчера… вчера я позволил контролю рассыпаться в прах. Я побрёл в душ, надеясь смыть с себя липкий налёт похмелья и памяти. Горячие, почти обжигающие струи воды били по затылку и плечам. Я прислонился лбом к прохладной кафельной плитке, позволив воде течь по спине, смывая пот и остатки сна. Постепенно тело расслаблялось, и сквозь алкогольный туман начали проступать обрывки вчерашнего кошмара. Запах шампуня пытался перебить призрачный шлейф сигаретного дыма, въевшийся в волосы. Я повернулся, и вода смыла пену, а вместе с ней и последние барьеры для воспоминаний. Они нахлынули, чёткие и безжалостные, как кадры отвратительного триллера.
Вытираясь грубым полотенцем, я почувствовал, как жёсткая ткань на мгновение прочищает разум. Головная боль отступила, уступив место тяжёлой, давящей тревоге.
Лиза. Пять лет. Полтора года с того дня, как я сделал ей предложение, и она, сияя, сказала «да». Мы строили планы, выбирали место для свадьбы. Я любил её. Мои друзья, мои родители… они её не принимали. Но это был мой выбор, и они уважали его, даже сквозь молчаливое неодобрение.
Тем утром, перед офисом, меня неудержимо потянуло к ней. Необъяснимо. Я поднялся на двадцать восьмой этаж нашей – моей – квартиры, которую купил для нас, но где пока жила она одна. Дверь была не заперта.
Тишина в прихожей была неестественной. Первым, что я увидел, были чужие ботинки, брошенные посреди пола. Холодная змея сжала мне горло. «Ошибся этажом», – слабо попытался обмануть себя мозг. Я поднялся по лестнице на второй уровень и толкнул дверь в спальню.
Картина, открывшаяся мне, навсегда врезалась в сетчатку. Лиза спала в обнимку с незнакомым мужчиной. Нагло, спокойно, в нашей кровати.
Всё потонуло в белом шуме. Адреналин, горький и пьянящий, ударил в голову. Я перестал думать, перестал быть человеком. Я был просто реакцией – слепой, яростной, первобытной. Я подбежал и с размаху врезал ему в челюсть. Он посмел прикоснуться к тому, что было моим. Я бил его, не видя его лица, не слыша ничего, кроме глухих ударов и собственного тяжёлого дыхания.
Проснувшаяся Лиза вскрикнула, пыталась схватить меня за руку, умоляла остановиться. Её голос доносился как сквозь толщу воды.
«Ден, хватит! Ты убьёшь его!» – это был уже голос Криса. Он появился из ниоткуда, пытаясь оттащить меня от окровавленного тела. Но мои пальцы впились в чужую плоть, не желая разжиматься.
И тут – Эмма. Моя сестра. Как она здесь оказалась? Лиза позвонила ей? Не смела. Не смела впутывать её в это.
Эмма подбежала и схватила моё лицо своими ладонями, прижалась лбом к моему. Её глаза, широкие от ужаса, смотрели прямо в мою душу. «Успокойся, пожалуйста, братик», – прошептала она. И в этом шёпоте было что-то, что прорвалось сквозь пелену ярости. Я не хотел, чтобы она боялась. Не из-за неё.
– Завтра тебя не должно быть ни в этой квартире, ни в этом городе, – мой голос звучал чужим, обезличенным, как скрежет льда. – Иначе ты знаешь, что будет. Я могу простить многое, но не предательство.Я разжал пальцы, оттолкнул Криса и медленно повернулся к Лизе. Внутри всё замерзло.
Позади Лиза что-то кричала в телефон, но меня это уже не интересовало. Лицо того парня было обезображено. Жив ли он – мне было всё равно. Я вышел, не оглядываясь.
Мой Aston Martin рванул с места. Мне нужно было место, где меня не найдут. Где я мог бы снова стать собой. Или где мог бы окончательно перестать им быть.
Я поднялся на технический этаж небоскрёба. Холодный ветер хлестал по лицу, пока я сидел на цементном парапете, свесив ноги в бездну. Огни города внизу казались мусором, рассыпанным у моих ног. Они не давали ответов.
Рассвет застал меня там же. В голове наконец прояснилось, оставив после бури леденящую пустоту. Оставаться здесь больше не было смысла. Этот город, его люди – всё было пропитано ложью.
– Вру. Боюсь, что ты без меня весь город за неделю купишь, и мне нечего будет делать, – поправил Крис, и его ухмылка сменилась серьёзным выражением. – Ты же не думал, что мы тебя одного отпустим?Я достал телефон. Крис ответил на первом гудке. – Брат, как ты? Мне выезжать? – Нет. Я уезжаю. Не знаю, на сколько. Организуй перевозку моих вещей и машины в Торонто, – я уже отправил сообщение ректору о переводе. Решение было окончательным. – Ден, ты уверен? – Крис был ошеломлён. – Абсолютно. – я посмотрел на розовую полосу зари над горизонтом. – И, Крис… спасибо. Что был вчера. – Я всегда с тобой, братан. А Эмма? – Если захочет – её билет будет ждать в аэропорту.
Я просидел ещё с полчаса, пока город не проснулся окончательно, а затем отправился в аэропорт. По дороге, чтобы заглушить навязчивые мысли, я впервые за долгое время попытался взглянуть на себя со стороны. Кто я? Для всех – Денис Соколовский, золотой мальчик, наследник империи, боксёр с железным кулаком. Но эта маска, этот доспех из денег и статуса, дал трещину. На свет выползло нечто уродливое и жестокое. Та самая тёмная часть меня, которую способна усмирить только Эмма. И сейчас она требовала бегства.
В баре бизнес-зала я заказал виски. Лёд в бокале звенел, а я смотрел на взлётно-посадочную полосу. Рядом сидел мужчина и орал в телефон, унижая кого-то. Его голос, полный злобы, впивался в мозг. Пальцы сами сжались в кулаки.
Именно тогда я заметил её. Официантку. Она подошла к тому хаму, и он, не прерывая разговора, грубо схватил её за локоть, требуя добавки. Она вздрогнула, и в её глазах на секунду мелькнул животный страх. Но вместо слёз или грубости она просто аккуратно высвободила руку, холодно что-то сказала и отошла. В её движениях читалась не робость, а уставшая, измотанная гордость. В её глазах я увидел отражение того, что чувствовал сам, – боль, предательство и стальную решимость скрыть это за маской равнодушия.
– Кажется, вы что-то пролили, – произнёс я, указывая на сухую столешницу. Голос был чужим.Я не выдержал. Подошёл к ней, пока она вытирала стол. Её руки слегка дрожали.
– Ошибаетесь, – резко парировал я. – Вы пролили своё достоинство, позволив тому жалкому человеку облить его грязью.Она вздрогнула и подняла на меня взгляд. Вблизи я разглядел золотистые искорки в её зелёных глазах и синеватый след под одним из них, плохо скрытый тональным кремом. Её собственная война шла полным ходом. – Ничего не пролито, сэр, – тихо ответила она, опустив глаза.
Мне дико захотелось раскусить её, увидеть, что скрывается за этой покорностью.
– У меня нет привилегии ронять своё достоинство на пол, как вы свой виски, – её голос оставался тихим, но в нём появилась сталь. – Некоторым из нас просто нужно выживать.Её подбородок задрожал, но она подняла голову, и её взгляд внезапно вспыхнул.
Она развернулась и ушла. Я остался стоять, чувствуя себя идиотом. Она была права. Я пришёл не помочь, а выплеснуть на неё свою ярость. И она это поняла. Впервые за долгое время кто-то увидел во мне не кошелёк и не угрозу, а просто… плохого человека.
– Братик, а мы уж думали, ты улетишь в закат, как одинокий ковбой, – звонкий голос Эммы разрезал гул зала.
– Ковбою нужен был его верный Скотти, чтобы погрузить все это добро, – с ухмылкой сказал Крис. – И, похоже, личный психолог-забияка. Кого это ты тут чуть не испепелил взглядом?Я медленно обернулся. Они стояли там, в десяти шагах: сияющая Эмма с дорожной сумкой и Крис, загруженный двумя огромными чемоданами.
– Ладно, ладно, – смирилась она, легко подхватывая меня под локоть. – А теперь веди нас в бизнес-класс, о великий беглец. Нам срочно нужно обсудить, какие кленовые сиропы закупать.Я молчал. Эмма подошла и положила руку мне на плечо. – Мы едем с тобой, – заявила она тоном, не оставляющим места для возражений. – Я не оставлю тебя одного. А Крис… – она бросила на него насмешливый взгляд, – …боится, что ты без него в Торонто заскучаешь.
Из-за стойки вышла та самая официантка. Увидев меня не одного, а в центре этого яркого, богатого каравана, она застыла на мгновение. Её взгляд скользнул по Эмме, Крису, их багажу, и в её глазах я прочёл знакомую смесь отстранённости и горькой иронии. «Вот оно, ваше стадо», – словно говорил её взгляд.
– Не лезь не в своё дело, Эм, – буркнул я, но уже без прежней злости. Их появление было как глоток свежего воздуха.Эмма заметила этот безмолвный диалог. – Уже успел не только поскандалить, но и познакомиться? – прошептала она, и в её глазах заплясали чертики.
Я позволил им вести себя. Бросил последний взгляд через плечо. Официантка обслуживала нового клиента. Её спина была прямой, поза – безучастной. Наша уродливая сцена для неё уже стала историей. Но что-то щёлкнуло. Предательство Лизы всё ещё жгло изнутри, но теперь у него появился противовес. Живой, раздражающий, преданный.
Самолёт оторвался от земли, и город, ранивший меня, превратился в россыпь бусинок. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Попытка сбежать провалилась. Я просто сменил одну клетку на другую. Теперь моими тюремщиками были ярость, которую я увозил с собой, и тень уставшей гордости в глазах незнакомки.
«Нет, – подумал я, глядя на своё отражение в чёрном стекле иллюминатора. – Это не бегство. Это начало новой войны. И я покажу всем, на что способен Денис Соколовский».
Сообщники.
Первые лучи солнца, острые и безжалостные, как скальпель, вонзились в щель между черными шторами и упали Эмме на веко. Она проснулась мгновенно, без промежуточных стадий – сознание вспыхнуло, как лампочка, выжигая остатки сна. Ее голубые глаза, яркие даже в полумраке, за секунду просканировали комнату. Тишина. Порядок. Никаких следов вторжения.
С тихим стоном удовольствия она потянулась, как хищница, чувствуя, как просыпается каждое мускулистое, отточенное годами танцев тело. Рыжие волосы, похожие на расплавленную в горниле медь, рассыпались по шелковой наволочке. Она соскользнула с кровати, и ее босые ноги утонули в густом ворсе белого ковра. Комната была ее крепостью и святилищем – минимализм, выверенный до миллиметра, с тщательно расставленными акцентами: коллекционный парфюм на зеркальной тумбе, черно-белая фотография балерины в полете и старинный кастет деда, лежащий под стеклом как напоминание о том, что даже изящное может быть оружием.
В гардеробной, больше похожей на бутик, ее пальцы без колебаний выхватили с вешалки черные леггинсы из технологичной ткани, спортивный топ и белоснежную рубашку из невесомого кашемира. Одежда была ее униформой – безупречной, функциональной и безмолвно заявляющей о ее статусе.
Перед спуском – ритуал. Душ. Она включила воду – ледяную, обжигающую. Стоя под ледяными иглами, она не морщилась, лишь глубже дышала, чувствуя, как мурашки бегут по коже, а разум проясняется до стерильной чистоты. Вызов самой себе. Затем – обжигающий жар, смывающий последние следы сна, как смывают грехи. Запах шампуня с нотами горького апельсина и сандала стал ее второй кожей – сладковатой, но с горьким, древесным шлейфом.
Обернувшись в махровый халат, она спустилась на кухню пентхауса. Пространство заливал утренний свет. Мощная кофемашина, похожая на артефакт из будущего, с шипением приготовила двойной эспрессо. С тяжелой фарфоровой чашкой в руке она подошла к панорамному окну.
Внизу кипел город, маленький и игрушечный с этой высоты. Эмма сделала глоток горького, обжигающего напитка. Ее лицо, лишенное макияжа, казалось другим – более острым, серьезным. Легкомысленная маска была снята. Она думала о Дене. Всегда о Дене.
– Ден… он здесь. Он… – Лиза сглотнула, не в силах выговорить. Камера дернулась, и Эмма увидела разбросанную одежду, край кровати и… окровавленную руку незнакомого мужчины, лежащую без движения.И тут зазвонил телефон. Не тот, для всех, а тот, для избранных. На экране горело имя: Лиза. Эмма нахмурилась. Лиза никогда не звонила так рано. Тревожный колокольчик прозвенел в груди. Она сделала еще один глоток кофе, давая себе три секунды, и приняла вызов, включив видео. На экране возникло бледное, заплаканное лицо Лизы. Волосы всклокочены, глаза заплывшие. – Эм… Эмма, – голос срывался от рыданий. – Прости, что так рано… Я… я не знала, кому еще позвонить… – Лиза, что случилось? – голос Эммы прозвучал ровно, но абсолютно бесстрастно. Ледяная вежливость.
– Лиза, – голос Эммы стал резким, режущим. – Замолчи. И жди.Ледяная волна прокатилась по спине Эммы. Она не видела Дена, но чувствовала его ярость, бушующую за кадром. – Он его убьет, Эмма! Умоляю, приезжай! Останови его! Он тебя послушает! – Лиза зашлась в истерике. Лицо Эммы стало каменным. Все ее внутренние тревоги материализовались в этом кадре. Пальцы так сильно сжали чашку, что кофе расплескался. – Где ты? – ее голос стал тише, но в нем появилась стальная хватка. – В… в гардеробной. Закрылась. Боюсь… – Не выходи. Молчи. Я еду. – Эмма, прости, я не хотела…
Скинув халат, она за минуту была одета. Ни косметики, ни украшений. Только ключи от машины и телефон. Выходя, она чувствовала, как внутри все сжимается в холодный, твердый ком. Ее брат был в беде. Его демоны вырвались. А это значило, что и ее теперь требовали выпуска. Но ее демоны были умнее. Они умели носить маску.Она положила трубку. Поставила недопитую чашку в раковину. Ее утро закончилось.
