Ты мое будущее

Я молча сел на переднее пассажирское сиденье такси, отгородившись от ее восторгов. Сзади уселись Эмма и Крис, и тут началось.

– А ковры! И шторы! И много-много подушек! Чтобы было уютно!– Представляешь, Крис, у нас наверняка будет огромная терраса! Мне нужен шезлонг. И гамак! Обязательно гамак! – Эмма болтала, разглядывая проносящиеся за окном незнакомые улицы. – В первую очередь надо купить еды, – парировал Крис. – Холодильник-то наверняка пустой. И кофе. Без кофе Ден с утра будет похож на спящего медведя, которого разбудили посреди зимы. Я смотрел в окно, почти не видя город. Их болтовня была фоном к кадрам, которые прокручивались у меня в голове. Лиза. Кровь. Хрустальная ваза… нет, это уже что-то другое. Я тряхнул головой. Прошлое.

Такси свернуло на знакомые (мне по фотографиям агента) шикарные улицы Брайдл-Паth. Эмма, уткнувшись носом в стекло, постепенно умолкла. Когда мы подъехали к нашему новому дому, она распахнула дверь и выскочила, застыв на месте с открытым ртом.

– Боже… Ден… – это было все, что она смогла выжать.

Дом и правда был впечатляющим. Современная архитектура, стекло и бетон, два этажа, панорамное остекление. Большой, даже слишком.

– Дурак! Шикуешь! Можно было взять что-то попроще! Эти деньги ты мог в новый проект влить!Эмма резко развернулась и с размаху шлепнула меня по затылку.

Я лишь усмехнулся. Ее забота о моих финансах всегда была трогательной. Прежде чем я что-то успел сказать, к нам подошла девушка в строгом костюме.

– Денис Соколовский? Я Даша, ваш куратор. Добро пожаловать.

Она была профессиональна, но ее взгляд, скользнувший по мне, был слишком заинтересованным. Пока она вела нас по дому, описывая бесконечные гостиные, каминный зал, кухню-столовую с видом на сад, тренажерный зал и бассейн, я чувствовал ее попытки сократить дистанцию. Она то «случайно» касалась моего плеча, то наклонялась слишком близко, чтобы что-то показать.

Сначала мы все делали вид, что не замечаем. Крис покрутил пальцем у виска за ее спиной, а Эмма смотрела на нее с нарастающим раздражением. В кабинете, когда она прошептала: «Денис, если что, мой личный номер в документах, звоните в любое время», – у меня лопнуло терпение.

– Даша. Ваша работа – передать ключи и уйти. Не ваше дело, как я буду обустраиваться и тем более – когда и кому я буду звонить. Выполнили свою функцию? Тогда свободны.Я резко развернулся к ней. Весь гнев, вся ярость, что копилась во мне с того утра, вырвалась наружу одним тихим, ледяным рыком.

Она побледнела, пробормотала что-то извиняющееся и, подписав документы, почти выбежала из дома.

В наступившей тишине Эмма подошла ко мне. Она не сказала ни слова. Просто обняла меня, прижавшись щекой к моей спине. Она видела. Всегда видела. Видела боль, которую я пытался задавить этой показной роскошью и грубостью. Я замер, позволив этому моменту тишины и понимания продлиться.

– Так! Этот диван – на выброс! Эти шторы – в утиль! Крис, ты отвечаешь за технику! Ден, тебе поручается… всё тяжелое! Поехали в магазин, я составила список!А потом она отпустила меня, и снова включилась.

Ее глаза горели азартом. Она уже не видела чужого дома. Она видела наш будущий дом. И против ее энергии мы с Крисом были бессильны. Через час мы уже тащились по гигантскому мебельному гипермаркету, покорно следуя за ее победной колесницей, нагруженной подушками, пледами и прочей ерундой, которая, как она утверждала, «создает уют».

И глядя на ее горящие глаза, на то, как она с жаром спорила с Крисом о цвете посудных полотенец, я впервые за последние сутки почувствовал не боль и не ярость, а что-то отдаленно напоминающее надежду. Хрупкую, как хрустальная ваза, но все же надежду.

Солнце в чужом небе

Первым ощущением был звук. Глухой, ноющей тишины, нарушаемый лишь ровным гулом двигателей. Потом – сознание. Мы в самолете. Мы летим. Мы сбежали. Сбежали от того ада, что устроила Лиза, от города, который теперь навсегда будет пахнуть предательством.

Я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света, льющегося в иллюминатор. Небо было не просто голубым. Оно было пронзительно-канадским, бесконечно высоким и чистым, каким не бывает в дымном мегаполисе, который мы покинули. Я потянулась, чувствуя, как каждая мышца благодарно отвечает, и посмотрела на брата. Он спал, уткнувшись лбом в стекло, но даже во сне его лицо не было расслабленным. В уголках губ застыла bitterness, а между бровей – морщина, которую оставило не предательство Лизы, а его собственная, неукротимая ярость. Моё сердце сжалось.

– Эй, Спящая Красавица, пора просыпаться! – я легонько толкнула в плечо Криса, который храпел на соседнем кресле, раскинувшись с комфортом кота. – Мы прилетели! Торонто ждет!

Его пробуждение было менее элегантным, чем моё, но это меня только развеселило. А вот Ден… его будто выключили и снова вклюли в режиме «суровый и несчастный». Ну ничего. Эмма Соколовская еще покажет этому городу, как нужно сиять!

Процедура в аэропорту была каким-то волшебным, быстрым сном. Никаких очередей, никаких грубых пограничников. Нас провели по отдельному коридору, где пахло дорогим паркетом и кофе, и наши паспорта проверили с вежливой улыбкой. Я вертела головой, пытаясь все запомнить: блестящие полы, стильные указатели, люди, спешащие по своим делам с такими спокойными лицами. Они не знали, что мы привезли с собой маленькую, сжатую в кулак бурю. Им было плевать. И в этом был свой кайф.

Когда мы вышли на улицу, меня обдало порывом свежего, прохладного ветра. Он пах не бензином и пылью, а озером, свободой и чем-то незнакомым, хвойным. Я вдохнула полной грудью, раскинув руки.

– Боги, Крис, ты чувствуешь? Здесь даже воздух другой! – воскликнула я, подпрыгивая на месте.

Ден, не говоря ни слова, молча устроился на переднем сиденье такси, отгородившись от нас стеной молчания. Ну уж нет, братик, так просто ты не отделаешься. Я втолкнула Криса на задний диван и уселась рядом, полная решимости растормошить этот день.

– Так, слушайте сюда, – начала я, как только такси тронулось. – Первым делом – еда. Холодильник должен ломиться. Второе – уют. Я не буду жить в стерильной стеклянной коробке.

Мне нужны пледы, подушки, ковры, чтобы можно было зарыться с головой! Крис, ты отвечаешь за всю технику. От Wi-Fi до кофемашины, которая должна варить кофе такой же крепкий, как характер моего брата. Ден, – я потыкала пальцем в его плечо через щель между сиденьями, – тебе поручается всё тяжелое и всё, что требует принятия мужских решений. Например, выбрать, какой диван в гостиной будет смотреть телевизор.

Я болтала без остановки, выкладывая планы, как выкладывала бы пазл. Каждый кирпичик будущего уюта был моим личным вызовом той тоске, что сидела в Дене. Крис подыгрывал, предлагая купить телевизор с диагональю во всю стену и игровую приставку, на что я фыркала: «Сначала – шторы, потом – твои мальчишеские игрушки!»

Но постепенно мой словесный водопад стал иссякать, уступая место зрению. Мы свернули с шумных дорог, и город начал меняться. Шикарные особняки, утопающие в зелени, ухоженные газоны, чувство простора и денег, витающее в воздухе. Я притихла, прижавшись к стеклу.

И когда такси остановилось, я выскочила и… у меня просто отвисла челюсть.

Дом. Он был огромным. Современным, из стекла и бетона, с панорамными окнами, за которыми угадывались этажи. Он был красивым, безвкусно дорогим и таким… чужим.

– Дурак! Бешеный! Зачем такой дворец? Мы что, королевская семья в изгнании? Эти деньги…Я развернулась и с размаху шлепнула Дена по затылку.

Он лишь усмехнулся, и в его глазах мелькнуло что-то знакомое, почти прежнее. Но тут к нам подошла Она. Девушка – Даша, как она представилась. Строгий костюм, собранные волосы, профессиональная улыбка. Но ее глаза… ее глаза сразу же прилипли к Дену, как мухи к меду.

Пока она вела нас по дому, описывая бесконечные комнаты, мое раздражение росло с каждой секундой. Она не просто показывала дом. Она продавала себя. Этот взгляд, скользящий по его фигуре, это «случайное» прикосновение к рукаву, этот наклон, чтобы продемонстрировать вид из окна, – такой откровенный, что у меня внутри все сжалось в тугой, злой комок. Я видела, как Крис скатывает глаза, и мы обменялись понимающими взглядами. «Липкая», – беззвучно сказал он. Я кивнула.

Пиком стал кабинет. Ее шепоток, вручающий Дену документы с «личным номером на всякий случай», стал последней каплей. Я уже открыла рот, чтобы ввернуть колкость, но опоздала.

Ден развернулся к ней с такой скоростью, что она отшатнулась. Его голос, тихий и обжигающе холодный, прозвучал как удар хлыста.

– Даша. Ваша работа – передать ключи и уйти.

Он отчитал ее так, словно она была провинившейся стажеркой, а не агентом по элитной недвижимости. Она побледнела, сглотнула и, подписав бумаги, ретировалась так быстро, словно за ней гнались фурии.

В наступившей тишине я подошла к брату. Я не сказала ни слова. Не нужно. Я просто обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине, чувствуя, как напряжены его мышцы. Я держала его, пытаясь передать хоть каплю своего тепла, своей веры. Он замер, и на секунду мне показалось, что он чуть-чуть расслабился.

– Так! Этот дом – не дворец. Это наш лагерь! И нам нужно его завоевать! Поехали в магазин! Список у меня уже есть!А потом я отпустила его, отскочила на шаг и, сверкнув глазами, объявила:

Я увидела, как в глазах Криста загорелся панический огонек, а Ден издал тихий стон. Идеально. Вечер, потраченный на выбор подушек и споры о цвете штор, был именно тем, что доктор прописал. Чтобы вытащить брата из пропасти, иногда нужна не тишина, а правильный, очень громкий и очень яркий хаос. И я была его главной архитектором.

Тень урагана

Просыпаться от того, что тебя трясет за плечо энергичная Эмма, – это как попасть под раздачу маленького, но очень шустрого урагана. Один глаз открылся, зафиксировал ее сияющее лицо, второй зафиксировал Дена на переднем сиденье, который выглядел так, будто его только что вынули из морозильника и пытались отогреть молотком.

– Торонто! – объявила Эмма, как будто мы не в другой город прилетели, а нашли Эльдорадо.

Я пробормотал что-то невнятное, пытаясь вернуть сознание в свое пропитое и невыспавшееся тело. Частный самолет – это, конечно, круто, но моей спине было все равно, на каком кресле она храпела последние восемь часов.

Ден, как и ожидалось, молча устроился впереди, возводя вокруг себя стены повыше, чем в его новом особняке. Я уловил этот маневр и, поймав взгляд Эммы, едва заметно подмигнул. План «Растормошить Босса» вступал в силу. Я втолкнул его на задний диван, давая Эмме карт-бланш на атаку.

И она начала. Боги, как же она начала. Пока мы ехали, она выстраивала планы по обустройству с скоростью пулемета. Пледы, подушки, ковры… Я кивал, вставляя реплики про кофемашину и телевизор с диагональю в полстены, просто чтобы поддержать игру. На самом деле, мне было плевать, какого цвета будут полотенца в гостевой ванной. Но для Эммы это было лекарством. И если ей нужно было, чтобы мы с Деном были ее аптекой, то я был готов.

Но по-настоящему я ожил, когда мы свернули в тот самый район. Брайдл-Паth. Место, где деньги пахли не новыми ассигнациями, а столетними дубами и идеально подстриженными газонами. Я свистнул, глядя на особняки. Ден, конечно, перегнул. Но, черт возьми, если уж сбегать от проблем, то делать это с размахом.

А потом мы увидели дом. Эмма выскочила и дала ему подзатыльник. Я фыркнул. Она была права, как всегда. Но внутри я понимал: Ден не просто покупал жилье. Он строил крепость. Новую, без memories о Лизе.

Потом появилась Она. Даша. Агент по недвижимости с глазами, которые так и норовили просверлить в Дене дыру, чтобы посмотреть, сколько там нулей на счету. Я сразу ее раскусил. Вид профессиональной, но под маской – голодной акулы. Я наблюдал, как она «случайно» касается его руки, и ловил взгляд Эммы. Мы обменялись беззвучным «Видишь?», «Ага». Она кипела, как чайник, а я просто ждал. Ждал, когда Ден взорвется. Я знал его слишком хорошо.

И он не подвел. Его взрыв был не горячим, а ледяным. Таким, от которого кровь стынет в жилах. Когда он поставил ее на место, я с трудом сдержал ухмылку. Чисто, профессионально, без лишних эмоций. Босс был в форме.

Эмма подошла к нему, обняла. Это был тихий, идеальный момент. Я отвернулся, делая вид, что изучаю потолок, давая им эту минуту. Мы были семьей. Странной, покалеченной, но семьей. И моя роль в ней была простой – быть рядом. Всегда.

А потом, конечно, начался ад под названием «Шоппинг с Эммой». Ее глаза горели миссионерским огнем, а список в телефоне был длиннее, чем Конституция. Ден издал стон, обреченно глядя на меня. Я просто пожал плечами.

– Босс, ты сам виноват. Купил дворец – теперь заселяй, – сказал я, хлопая его по плечу.

Он посмотрел на меня, и в его глазах на секунду мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее старые, добрые времена. Не улыбка, нет. Но тень чего-то, что не было болью или гневом.

И пока мы тащились за Эммой по бесконечным торговым залам, слушая ее споры о преимуществах бамбуковых подушек над гречневыми, я понял одну простую вещь. Мы, возможно, и были здесь чужаками. Наш самый близкий человек был в шаге от того, чтобы сломаться. Но мы были вместе. И пока Эмма сияла, а Ден пытался это сияние пережить, моя работа была – быть их тенью. Тенью, которая прикроет спину, подставит плечо и вовремя подкинет саркастичный комментарий. Потому что именно так мы и выживали. Всегда.

Кровь, боль и кленовые блины

Сознание вернулось ко мне не плавно, а резким, грубым толчком. Не сон, а вспышка белой, обжигающей боли. Она пульсировала в висках, горела огнем в ребрах, ныла глубоко в костях. Я лежала в чем-то холодном и липком. С трудом открыв глаза, я увидела не незнакомый потолок своей новой комнаты, а кошмар.

Вся я была мокрая. Холодная, отвратительная влага пропитала ночнушку и простыни. И она была красной. Алой, темно-бордовой, почти черной там, где тело прижималось к матрасу. Белоснежная кровать, похожая на облако, теперь несла на себе уродливое, гигантское кровавое пятно, повторявшее контуры моего тела. С засохшими багровыми потеками, стекавшими на бок. Я лежала в луже собственной крови, как забитое животное.

Слезы хлынули сами собой, горячие и беспомощные. Я сглотнула ком в горле и, стиснув зубы, начала двигаться. Каждое движение было пыткой. Собрав окровавленное белье, я, пошатываясь, отнесла его в прачечную и закинула в стиральную машину, с ужасом глядя, как вода в люке мгновенно становится розовой.

В ванной меня ждало новое испытание. В зеркале на меня смотрело не мое отражение, а изможденное, бледное чудовище. Волосы слиплись в багровые колтуны. На лице и шее запекшаяся кровь смешалась со свежей, сочащейся из reopened ран – тех самых порезов от пуговиц и пряжек его одежды. Я попыталась поднять руки, чтобы снять испачканную ночнушку, но острая, рвущая боль в плечах и спине заставила меня вскрикнуть. Я забыла, как дышать, видя перед собой белые пятна.

План созрел отчаянный и единственный. Взяв ножницы из набора на раковине, я, плача от бессилия, начала резать. Резала дорогую, мягкую ткань, пока та не спала с меня клочьями, обнажая сине-багровую, иссеченную кожу.

Я залезла под душ. Сначала вода, холодная, заставила меня скулить. Потом, когда я добавила температуру, она стала обжигать каждую рану, каждую ссадину. Я стояла, прислонившись лбом к прохладной кафельной стене, и позволяла воде бить в спину, смывая сначала алые подтеки, потом розовую пену. Я смотрела вниз, на свои ноги. Вода у моих стоп была не прозрачной и не розовой. Она была густого, темно-бордового, почти черного цвета. В этой мрачной воде не было видно дна, не было видно моих пальцев. Это была вода, окрашенная всей болью и унижением последних лет. Я стояла так, пока она не стала прозрачной, а тело онемело и перестало чувствовать что-либо, кроме глухого гула.

Выбравшись и с трудом обернувшись в полотенце, я нашла аптечку. Спирт, вата, бинты, пластыри. Я была как сумасшедший скульптор, работающий с собственным телом. Обеззараживая и заматывая, превращая себя в живую мумию. В конце концов, я смотрела в зеркало на забинтованное лицо, на белые полосы на руках и ногах. Под бинтами была я. Сломанная, но чистая.

Одежду я выбрала как доспехи – самую мягкую и свободную. Старые, выцветшие серые спортивные штаны, растянутую белую футболку и огромный, уютный темно-синий кардиган, в котором можно было спрятаться с головой.

Спустившись вниз, я уловила знакомый, душистый запах. Мама стояла на кухне, огромной и сияющей, и пекла мои любимые блины. На столе стоял чай и кофе.

– Доченька… – ее голос дрогнул, когда она увидела мои бинты, но она взяла себя в руки. – Садись, поешь.

И за завтраком, отламывая кусочки невероятно воздушных блинов, мама рассказала мне все. Еще там, в аду, ей поступало предложение от крупной архитектурной компании, связанной с сетью строительных фирм. Работа помощником главного управляющего и одного из владельцев. Она всегда отказывалась, боясь его гнева. Но вчера, получив ключи от этого дома, она позвонила и согласилась.

– Мне помогли со всем. С документами, с визами, с этим домом. Это… аванс. Моей будущей работы, – она говорила тихо, но твердо. – Мне придется много работать, Амелия. Я буду редко дома. Но я должна это отработать. Чтобы мы ни в чем не нуждались. Чтобы нам больше никогда не было страшно.

Я кивнула, понимая каждое слово. Цена свободы оказалась высокой, но мы были готовы ее платить.

– И еще… – мама протянула мне папку с документами. – Сегодня же нужно отнести это в Toronto Metropolitan University. На архитектурный факультет.

У меня внутри что-то вспыхнуло. Ярко и ослепительно. Архитектор. Моя самая заветная, самая нереальная мечта, которую я закопала так глубоко, что почти забыла о ней. Глаза наполнились слезами, на этот раз – от счастья.

Я поднялась наверх, взяла вещи и, натянув на ноги самые удобные кроссовки, вышла на улицу. Мама уже вызвала такси.

Когда машина подъехала к университету, у меня снова перехватило дыхание. Это был не просто университет. Это был целый город в городе. Монументальные старинные здания из красного кирпича с высокими арками и барельефами соседствовали с футуристичными стеклянными конструкциями, отражавшими небо. Студенты сидели на ступенях с ноутбуками, смеялись, спорили. Площадь перед главным корпусом была полна жизни, энергии, будущего. Я стояла, вглядываясь в массивные двери, за которыми лежала моя новая жизнь.

В одной руке я сжимала папку с документами. Другой невольно потянулась к карману, где лежал тот самый серебряный свисток. Прошлое и будущее. Боль и надежда. И я, забинтованная, как солдат после боя, сделала шаг вперед – навстречу своему новому дню.

Сердце бешено колотилось, отдаваясь болью в забинтованных ребрах. Я натянула капюшон свитера поглубже, создавая себе кокон из ткани, и вышла из такси, почти бегом устремившись к спасительным дверям университета.

«Ваши рекомендации и портфолио впечатляют, мисс Разумовская. Мы будем рады видеть вас на факультете архитектуры с завтрашнего дня».Приемная ректора поразила своей торжественной тишиной. Пахло старым деревом, дорогой кожей и властью. Сам ректор, пожилой мужчина с умными, проницательными глазами, оказался на удивление доброжелательным. Он бегло просмотрел мои документы, задал несколько точных вопросов об архитектуре, и кивнул. Его взгляд на мгновение задержался на моем капюшоне, скрывающем лицо, но он, к моему бесконечному облегчению, не задал ни одного вопроса. Возможно, счел это чудачеством гения или последствием травмы. Я была ему благодарна за эту тактичность.

С чувством головокружительного облегчения я вышла из кабинета, роняя с плеч тяжелый груз неизвестности. И в этот момент моя невезучесть решила напомнить о себе. Я резко столкнулась с кем-то в дверях, не успев даже среагировать. Мы влетели друг в друга и с глухим стуком рухнули на пол.

– Простите, я не заметила… – начала я, и мой взгляд упал на девушку.Боль, острая и мгновенная, пронзила все мое тело. Сдерживая стон, я попыталась подняться первой и, по привычке, инстинктивно протянула руку, чтобы помочь своему «противнику» по нелепой случайности.

Это была она. Та самая девушка с огненными волосами из аэропорта, что ворвалась в зал, словно ураган солнечной энергии. Вблизи она была еще ярче.

В тот миг, когда моя ладонь коснулась ее руки, чтобы помочь ей подняться, мир взорвался.

Это был не просто испуг. Сквозь слои бинтов и боль прошел мощнейший разряд, словно меня ударило током тысяч вольт. Он отдался глухими, тяжелыми ударами в сердце, заставив его бешено заколотиться в груди. У меня перехватило дыхание. Я увидела, как и она вся содрогнулась, ее глаза расширились от шока, и она инстинктивно схватилась за сердце, чуть не подгибаясь от невидимой силы.

«Боги, она это чувствует…» – промелькнуло в голове.

К счастью, мое лицо было скрыто в тени капюшона. Я рванула руку назад, как от огня.

– Извините! – снова, уже почти срывающимся от паники голосом, выдохнула я и, не глядя на них, бросилась прочь, оставив их в замешательстве.

– Эй, постой! – услышала я сзади возглас ее спутника, того самого улыбчивого парня. Но я уже не могла остановиться. Сердце бешено колотилось, выстукивая странный, тревожный ритм.

Домой я добралась как в тумане. Весь остаток дня я провела, бесцельно переключая каналы телевизора, но ничего не видя и не слыша. Перед глазами стояло ее лицо, искаженное тем же шоком, что и я ощутила. Что это было? Почему простое прикосновение к незнакомке отозвалось такой бурей?

Я механически собрала рюкзак на завтра, стараясь не думать ни о чем. Но когда я легла в кровать, запах стирального порошка не мог перебить воспоминание о том электрическом разряде. Это было страшно. И… необъяснимо притягательно.

Завтра предстоял первый день в новом университете. И теперь я боялась не только своих шрамов, но и случайной встречи с рыжеволосой девушкой, чье прикосновение ощущалось будто удар судьбы.

Холодная ярость и горячая тревога

Сознание вернулось ко мне не с первыми лучами солнца, а с привычным, глухим ударом в висках. Не похмелье – яд воспоминаний. Простыни были дорогими, шелковистыми, но они душили, как руки прошлого. Я резко сел на кровати, с силой провел ладонями по лицу, словно пытаясь стереть с него остатки сна. Никакой слабости. Никаких сожалений. Только действие.

Душ стал первым ритуалом очищения. Я включил ледяную воду и стоял под ней, не двигаясь, пока кожа не онемела, а дыхание не стало ровным и холодным, как сталь. Потом – обжигающе горячая, смывающая ночной пот. Я не чувствовал ни наслаждения, ни дискомфорта. Это был процесс. Перезагрузка.

Гардеробная встретила меня строгими рядами. Мой выбор был безошибочным и быстрым: черные брюки из итальянской шерсти, плотно сидящие на бедрах, серая водолазка из тончайшего кашемира, смягчающая жесткие линии плеч, и часы – не кричащие, но безмолвно утверждающие свою стоимость. Каждая деталь – доспех.

Спускаясь, я услышал ее еще на лестнице. Эмма. Она парила между первым и вторым этажом в облаке какого-то нежно-сиреневого свитера, ее рыжие волосы были собраны в небрежный, но идеальный пучок.

Она сияла. Это сияние было таким хрупким и таким нужным, что я лишь кивнул, позволяя ей болтать дальше. Она была нашим солнцем, и моя работа была следить, чтобы тучи не заслоняли его.– Брат, смотри! – она прокрутилась передо мной, и в ее глазах горели искры предвкушения. – Новый колледж, новые люди! Представляешь, сколько там будет канадцев? Настоящих! Может, я найду себе хоккеиста, а?

Вскоре спустился Крис, потягиваясь и бормоча что-то невнятное про «слишком рано для энтузиазма». Мы молча сели в машину – черный Mercedes G-класс, мощный и незаметный, как бронированный скальпель. Я завел мотор, и низкий рык двигателя стал саундтреком к нашему молчаливому пути.

Университет встретил нас суетой. Подача документов была формальностью, которую я обошел с помощью одного звонка. Через двадцать минут все было решено: завтра я приступаю к занятиям на бизнес-факультете. Я вышел из здания первым, оставив Эмму и Криса доделывать их бумаги, и направился к машине, чтобы ждать.

И тут я услышал ее голос:

– Ой, брат, я кажется телефон оставила в кабинете! Я быстро!

Я видел, как она развернулась и побежала обратно. И видел, как Крис, не говоря ни слова, последовал за ней. Они думали, что я слепой. Что я не вижу, как его взгляд задерживается на ней дольше, чем нужно другу. Как ее смех рядом с ним звучит на полтона тише и искреннее. Они думали, что я не замечаю эту их глупую, наивную тайну. Меня это бесило. Он был моим лучшим другом. Она – моей сестрой. Любая искра между ними могла спалить все к чертям.