Исповедь страждущего. Ужасы

Тьма тут же накинулась, гася крошечные угольки света. Саше показалось на секунду, что она опустилась на дно океана и тонет.

Чья-то кисть легла ей на плечо. Саша вскрикнула и дернула на себя ручку соседской квартиры. Свет хлынул на лестничную площадку. Рядом не оказалось ни души.

В недрах многоэтажки, за закрытой дверью, горько рассмеялись. Саше показалось, что смеялась бабушка.

Они сидели втроем на маленькой кухне, так похожей на кухню за стеной, и молчали: Саша, тетя Нина и Вероника. Вероникой звали женщину лет сорока пяти, с глубокими морщинами на лбу и короткими тонкими волосами цвета куриного желтка. Она жила этажом ниже и тем вечером заглянула к старшей соседке на чай. Блеклое, окаменевшее лицо Вероники казалось маской робота, сотворенного чьей-то депрессивной фантазией.

– Я тоже через это прошла, – кивнула она, немного подумав. – Дверь по ночам без конца открывалась, затем исчез сын… Правда, после него все закончилось.

Вероника уставилась вдаль. Воспоминания увлекли ее.

– Сначала ждала его. Когда поняла, что не вернется, несколько лет пыталась продать квартиру, но покупатель не нашелся. Так и осталась здесь. Пока никто не трогает, – закончила женщина и метнула быстрый взгляд на тетю Нину.

– Боже мой… У вас пропал сын?

– Да, Кирюша, одиннадцать лет. Утром проснулась: дверь нараспашку, а сына нет. В полиции сказали, он сбежал и однажды объявится. Шесть лет уж прошло, а от него ни слова…

Саша задумалась. Утром, когда исчезла бабушка, она подумала, что во всем мире подобное несчастье постигло лишь ее семью. Сейчас же, после рассказа Вероники, вскрылся новый слой правды, но Саша никак не могла собрать факты и догадки в единую картину. Кто открывает замки и проникает в квартиры? Зачем? И куда делась бабушка? Саша задала вслух вопросы, мучившие ее, но соседки лишь переглянулись и пожали плечами.

– А еще эти дети… Каждую ночь играют, смеются, топают… Разве детям безопасно здесь жить?

– Моя хорошая, в подъезде давно не осталось детей, – печально ответила Вероника, – ни одного. Кроме…

– Кроме кого?

Саша ждала ответа, но Вероника прикусила язык. Она залпом допила остывший чай, поправила вязаную кофту и поднялась.

– Нина тебе все объяснит. Я плохой рассказчик.

Она исчезла в прихожей, но через мгновение просунула голову в щель.

– Совет напоследок: забудьте про бабушку и уезжайте. Сегодня же.

Саша нервно рассмеялась, не понимая, шутит женщина или нет. Тетя Нина вышла в коридор, прикрыв за собой кухонную дверь. Соседки о чем-то долго спорили, перескакивая с шепота на шипение и обратно. Затем тетя Нина вернулась.

– Значит, хочешь правду?

Саша кивнула. Тетя Нина задумалась и замолчала. Каждая мышца ее челюсти напряглась, противясь речи. Так, в оцепенении, женщина просидела дольше минуты. Когда нужные слова пришли, она придвинулась ближе к Саше и понизила голос.

– Нельзя, чтобы нас услышали, поэтому говорить будем тихо. Году в две тысячи третьем у нас был образцовый дом: семьи, дети – все, как полагается. Жил в нашем подъезде мальчик тринадцати лет, звали Егор. Не такой, как все. Мать каждый месяц водила его по врачам – диагнозы разные ставить. Жаловались на него соседи, мол, в квартиры чужие по ночам приходит, если на замок не закрыть, животных, игрушки ворует. Воспитывала его мать одна, отец умер почти сразу после рождения мальчика – спился. Ни в школе, ни во дворе дети его не принимали. Сразу видели, что он другой, “ненормальный”. Ты, наверно, знаешь, как дети бывают жестоки друг к другу, – тетя Нина вздохнула. – В школе Егор почти не появлялся, боялся местных драчунов: они страсть как любили за ним гоняться. Только мать проводит до класса, уйдет на работу, он – руки в ноги – и бегом домой. Вернее, как домой – на техэтаж. Обустроил там детскую комнату: рисовал, машинки катал, шалаши строил. Не знаю, почему ему там нравилось. Темень, холод, одиночество… Но говорили, Егор появлялся там чаще, чем в родной квартире.

Саша вспомнила детский смех за стеной и в который раз поежилась.

– Грустно вспоминать, что с ним стало, – продолжила тетя Нина. – Мальчик-то был неплохой. Отзывчивый, добрый. Ты ему улыбнешься, и он в ответ…

– С ним что-то случилось? – догадалась Саша.

– В один из дней отморозки из школы проследили за ним, нашли тайный уголок. Избили его там же, на чердаке – пинали, плевали, душили. А после, когда он остался чуть жив, сбросили с крыши. Полиции наврали, когда их нашли, мол, он сам. Их, конечно, посадили, но ненадолго. Отсидели пару лет в колонии для несовершеннолетних и вышли. Егор, само собой, умер. Но… не совсем.

– Как это – не совсем?

– Думаю, это он по ночам наведывается в чужие квартиры. Его дух, фантом или призрак. Ищет друзей, наверно. Или убийц.

Саша почувствовала кожей, что продрогла насквозь. Чтобы стало хоть немного теплее, она прижалась к спинке стула и натянула рукава толстовки на ледяные костяшки.

– Допустим, вы правы, и этот мальчишка…

– Егор.

– … Егор заходит к жильцам, как к себе домой. Но куда делась моя бабушка? Как они связаны?

Тетя Нина развела руками.

– Может, она на чердаке? – предположила Саша.

– Техэтаж проверяли сотню раз, после каждого пропавшего. Сейчас он закрыт на замок, а ключи есть только у участкового.

– Но ведь замки в этом доме открываются без ключей…

– Все возможно. Но где бы сейчас ни была твоя бабушка, наверху ее точно нет. Полицейские проверяли техэтаж час назад, я сама видела.

Саша почувствовала резкую боль в висках и стиснула голову. Мысли, одна страшнее другой, бились о черепную коробку, не находя решений.

– Хотя, может, никакой мистики здесь нет, и бабушка скоро вернется, – добавила тетя Нина будничным тоном. – А ты чем занимаешься? Почему переехала?

– Хотела стать певицей…

Саша представила на секунду раздутое бабушкино лицо, закатившиеся зрачки, вывалившийся из посиневшего рта язык, и мечты о славе показались смешными и дикими.

– И что, хорошо поешь? – оживилась тетя Нина. – А я вот никогда не умела.

Саша взглянула на круглые, в пятнах жира часы, нависшие над старой газовой плитой. Ночь неуклонно заглатывала город. Пора было возвращаться домой.

Саша встала, поблагодарила за чай и вдруг спохватилась:

– Можно взять ваш номер телефона? На всякий случай.

Когда Саша вернулась в квартиру, та по-прежнему оставалась пустой. Исчез даже терпкий запах маминых духов. Обычно он первым встречал ее дома.

Саша заперла входную дверь, включила яркий свет, но тревога не отпускала. Каждый шорох пугал, каждый скрип заставлял оглядываться. Старые шкафы кряхтели, половицы толкались, а оконные рамы вздыхали.

Саша уселась на подоконник и вгляделась в редких пешеходов, что копошились в темноте, точно клопы. Ни один из них не был похож силуэтом на Антонину Петровну. Саша забеспокоилась. Что, если она больше не увидит мать? Что, если бермудский треугольник проклятого дома засосал и ее?

Ночь налилась густым свинцом и проникала в спальню сквозь щели. Прижимаясь лбом к холодному стеклу, мучаясь от одиночества, Саша почувствовала себя как когда-то в детстве: будто ей снова стукнуло шесть, и мама все никак не вернется из магазина.

“А если я тоже исчезну? Затеряюсь в лабиринтах бетонной коробки?” – испуганно подумала Саша, но тут кто-то дернул снаружи дверную ручку.

– Кто там? – крикнула Саша.

Бесшумно, на цыпочках, она подошла к входной двери, заглянула в глазок. Выдохнула с облегчением, отперла замок.

Взмыленная Антонина Петровна ввалилась в прихожую и тут же рухнула на табурет. Она уронила голову на грудь и уставилась в точку на придверном коврике.

– Ходила по соседям, обошла почти всех, – устало сказала она. – Маму никто не видел.

– Мам, она, наверно, ночью ушла из дома, когда все спали…

– Нет, дочь. Не в этом дело.

Саша присела на тяжелый пыльный ковер напротив Антонины Петровны.

– Из полиции звонили. Получили записи с камер. Наша бабушка не выходила из подъезда: ни ночью, ни утром.

Саша нахмурилась.

– Что это значит?

– Это значит, что мама в доме.

После чая с ромашкой и чайной ложки корвалола Антонина Петровна взяла себя в руки и снова принялась трезвонить полицейским. Она умоляла, угрожала, плакалась, но в участке лишь разводили руками: все работники на вызовах, вашим делом занимаются, будем держать в курсе, всего хорошего. Антонина Петровна уронила голову на сложенные руки и в отчаянии разрыдалась.

Саша бросилась на помощь. Она приглушила свет в квартире, включила ночник у кровати. Взяла маму под руку и заботливо уложила. Антонину Петровну била дрожь, и Саше пришлось принести из бабушкиной спальни еще одно одеяло.

– Как такое может быть, дочь? Ну как?! Где она?

Саша укрыла маму до подбородка, крепко обняла и задумалась. Она никак не могла решить, стоило ли рассказывать о мальчике, что после смерти, по слухам, бродит по чужим квартирам в поисках – чего? Саша не была уверена на все сто, что поверила местной легенде, но в тот миг лишь рассказ престарелой соседки хоть как-то объяснял исчезновение бабушки.

Пока Саша мучилась в сомнениях, уткнувшись носом в мамино плечо, послышалось приглушенное сопение. Она отстранилась и заметила, что Антонина Петровна уснула. Глубокая борозда пролегла между бровей матери – женщина была беспокойна даже во сне.

Саша сидела на постели рядом – неподвижно, бдительно, – пока не затекли икры. Она знала, что этой ночью не сомкнет глаз. На этот раз ей даже не нужно было бесконечно заливать в себя миллилитры кофе: адреналин в крови и без того заставлял конечности нервно подрагивать.

После полуночи Саша встала и отправилась в туалет. По пути она вспомнила о старинной иконе Богородицы, что бабушка привезла из родной деревни и хранила рядом с кроватью. Через минуту икона стояла на дверной притолоке, жертвенно глядя вниз.

“Если это не поможет от полтергейста, то я не знаю, что”, – подумала Саша.

Она выпила стакан воды, постояла немного в прихожей, прислушиваясь к звукам. Тишина стояла такая, что Саша задумалась, не оглохла ли она. Многоэтажка казалась пустой, брошенной впопыхах, и даже дети наверху или то, что ими представлялось, хранило молчание.

Саша вернулась в ванную комнату – умыть лицо холодной струей, чтобы взбодриться. Когда лицо и руки заледенели, Саша выключила воду и взглянула в зеркало. То, во что она превратилась за пару дней, пугало: мешки под глазами размером со сливу, серая, точно из паутины, кожа, тусклые волосы-нитки. В таком виде она сама напоминала призрак из малобюджетного хоррора.

Странным образом холод покинул кончики пальцев и накинулся на стопы. Поток морозного воздуха из вентиляции усилился и стал барабанить в спину чувствительными толчками.

“На кухне окно открылось?” – подумала Саша и выглянула в прихожую.

Антонина Петровна, растрепанная, в мятой футболке, стояла на пороге и зачарованно глядела вперед. Широко распахнутая железная дверь обнажала зловещую черноту лестничной клетки. Невозможно было разглядеть чужой силуэт снаружи, но сквозь тишину доносилось чье-то частое дыхание.

– Мам, – жалобно позвала Саша, – закрой дверь…

Губы Антонины Петровны задрожали. Она беспомощно захныкала.

– Мама, мамочка…

– Нет, мам, пожалуйста, закрой…

– Но там же мама! И мальчик… Такой милый мальчик… Что? Мне идти к вам?

Саша протянула к матери руку, но Антонина Петровна уже сделала шаг вперед. Сантиметр за сантиметром темнота поглощала ее, оставляя Саше пустоту, ужас и отчаяние.

– Мам, вернись! – позвала она, но на зов никто не откликнулся.

Саша заметила движение краем глаза. Тьма зашевелилась. Некто за порогом хохотнул и шаркнул ногой. Из глубин черноты к замерзшим ступням покатился шар. Саша на мгновение подумала, что к ней летит отрубленная голова матери, но бледный свет из ванной очертил грязный резиновый мяч в спутанных нитях волос. Она вскрикнула и пнула мяч обратно. Силуэт на лестничной клетке рассмеялся, но смех вышел одиноким, грустным и бездушным, словно его носитель пришел прямиком из ада.

Во тьме подъезда вспыхнули два огонька. В сердце Саши затеплилась надежда, что вернулась мама, но огни превратились в два желтых человеческих глаза, горящих изнутри жаром злости. Они надвигались плавно, словно морской черт, заметивший приманку. На порог ступила щуплая нога в потертом кроссовке. Вперед потянулись пальцы с острыми черными ногтями.

Саша ринулась в ванную комнату, обратно к теплому свету лампы, заперла дверь на хлипкую ржавую щеколду. Вцепилась пальцами в ручку, собираясь держать оборону, даже если посинеют фаланги.

Снаружи неуверенно дернули дверь, затем еще раз, сильнее. Послышался озлобленный рык.

– Уходи! Пошел прочь! Иди на хер! – заорала Саша, надрывая связки.

“Показать, что не боюсь, напугать”, – напутствовала она себя, удивляясь, что самообладание не потеряно.

За дверью жалобно застонали. Незнакомец взвизгнул, как напуганная свинья, горестно всхлипнул и затих. В квартиру вернулась тишина – тревожная, протяжная и безысходная.

Саша не знала, сколько прошло времени. Она скулила, ревела, задыхалась, но делала это бесшумно, боясь, что тот, кто открывает двери, вернется. Ее плечи затекли, пальцы, не выпускавшие ручку, саднили, но страх столкнуться с чем-то необъяснимым и опасным был слишком велик.

Вдалеке, на улице, что-то тяжело рухнуло, послышался треск, напоминавший хруст веток. Или сломанных костей. Кто-то сдавленно вскрикнул. Возможно, мама.

Удивительно, но Саша почти перестала о ней думать. Куда бы ни затянуло их с бабушкой, Саша отказывалась следовать. Она хотела вырваться из предательской квартиры, почувствовать влажный ветерок на коже и знать, что богом забытая многоэтажка осталась далеко за плечами. Но как? Там, на лестнице, таилось злобное нечто, что всего за сутки лишило ее семьи.

– Что мне делать? – прошептала Саша и поняла вдруг, что начала говорить вслух.

Мысли двоились, троились, бились о черепную коробку и сводили с ума. Страх то прибавлял сил, чтобы действовать, то отнимал все до одной.

В вентиляционной шахте лязгнуло, словно внутрь бросили мешок с камнями. Кто-то, кому было тесно внутри, зашевелился и пополз.

Саша с ужасом уставилась наверх. Точно зачарованная она глядела на забитую пылью решетку. Мысли прекратили говор, ладони ослабили хватку, затекшие руки легли на холодный пол.

Грустный детский смех эхом прокатился по трубам.

Саша очнулась, принялась отпирать замок, но онемевшие пальцы не слушались. В одно мгновение шаткая щеколда превратилась в надежный швейцарский замок. Что-то заскрежетало позади, и Саша обернулась. В решетку вцепились вытянутые чумазые пальцы, комнату заполнил зловонный запах.

Крепким рывком Саша дернула на себя ручку, оторвав щеколду вместе с саморезами. Когда дверь наконец-то распахнулась, глаза ослепли от сияющего потока утреннего света. В центре белизны, точно Иисус с иконы, высилась фигура.

– Ты еще здесь? Надо уходить, – скомандовал голос.

Саша прищурила глаза и распознала в гостье Веронику. Соседка была одета в старомодную кожаную куртку, с плеча свисала пузатая дорожная сумка. Вероника решительно взяла Сашу под руку и потянула в сумрак подъезда.

– Я же просила Нину вас вывести, – проворчала она. – Хорошо, что решила сама проверить. Он почти тебя достал.

Вероника шустро летела вниз по грязной лестнице, Саша еле поспевала за ней. Девушка забыла поменять домашние тапочки на ботинки или взять с собой теплую куртку. Однако Сашу беспокоило не это. Ее тревожили шаркающие шаги и протяжный вой позади.

– Лучше на него не смотреть. Закрой глаза.

Лицо Вероники казалось жестким и невозмутимым, но обескровленные губы и кожа лица выдавали волнение. Саша послушно стиснула веки, ведомая соседкой, и открыла их, лишь когда заскрипела ветхая подъездная дверь, а тело погрузилось в утреннюю стужу.

Вероника добежала до дальней скамейки с облупившейся синей краской и остановилась.

– Все, надоело, хватит. Ноги моей здесь больше не будет, – сквозь зубы процедила соседка. – При жизни гаденыш был наглый и после смерти остался таким же, – она помолчала немного, дожидаясь, когда гнев немного отпустит, повернулась к Саше. – Есть куда идти?

Саша покачала головой. Она надеялась, что Вероника успокоит ее, объяснит, как жить дальше, но женщина бросила коротко:

– Так придумай. Всего хорошего!

Она поправила на плече лямку и отправилась по дорожке за угол дома, ни разу не оглянувшись. Саша растерянно следила за ней, точно брошенный щенок, пока соседка окончательно не скрылась за поворотом.

Саша обхватила себя руками, спасаясь от холода, обернулась и тоскливо взглянула на окна второпях покинутой квартиры. В узких стальных прямоугольниках отразилось тусклое небо, исполосованное тонкими шрамами-облаками. Окна смотрели вдаль холодно, бездушно, не представляя, сколько надежд разбилось о них, сколько горя поселилось внутри….

Карман спортивных штанов вздрогнул вибрацией. Саша давным-давно забыла про телефон, но сейчас была рада находке.

"Наверно, из полиции, – с надеждой подумала она, – нашли маму”.

На экране возникла фотография Юлии, менеджера из торгового центра. Саша нехотя ответила.

– Щукина, ты головой поехала? – завизжал в динамике недовольный голос. – Я что-то не вижу тебя на рабочем месте. Хочешь штраф? Увольнение? Ни стыда ни со…

Саша нажала “отбой” и бросила телефон в карман. Ее губы задрожали, взгляд оказался прикован к окну спальни, где у подоконника стояла не кто иной как Антонина Петровна. Саша подпрыгнула, помахала маме: сперва неуверенно, затем отчаянно, яростно.

Мимолетная вспышка радости родилась и затерялась где-то на полпути к голосовым связкам. Антонина Петровна не замечала дочь, несмотря на активную жестикуляцию той. Издалека выражение лица матери оказалось трудно прочесть, но это определенно была она.

Саша застыла в рассеянности. В голове мигал вспышками лишь один вопрос: “Что делать дальше?”. Теперь, чтобы встретиться с матерью, ей пришлось бы снова вернуться в подъезд, пройти с дюжину лестничных пролетов и войти в квартиру, из которой только что бежала.

Это было слишком.

– Мам, мама, я тут! – изо всех сил закричала Саша.

Антонина Петровна отвернулась от окна и ушла – равнодушно, неторопливо. Тьма поглотила ее, затянула без остатка, совсем как прошлой ночью.

– Отвести к ней?

Саша опустила глаза и увидела пожилую соседку. Тетя Нина стояла под козырьком на крыльце и глядела в окно, где секунду назад исчезла Антона Петровна. Сигарета в ее руке искрилась и заполняла пространство вокруг едким дымом.

– К моей маме?

Тетя Нина кивнула, возможно, слишком поспешно. Глаза женщины сузились, губы тонули в горьком воздухе. Ловким движением она отправила бычок в мусорный бак и, сгорбившись, вошла в подъезд. Саша разрывалась на части. Она переводила взгляд с пустого окна спальни на железную дверь, за которой секунду назад исчезла тетя Нина.

Невзрачная серая девятиэтажка стояла в окружении близнецов, пялилась хищными зрачками-окнами и будто спрашивала: “ Бросишь меня или вернешься?” И Саша поняла, что не сможет поступить по-другому. В целом мире у нее не осталось никого родного и близкого. Она грустила по бабушке, скучала по маме, и кто бы то ни был – галлюцинация воспаленного разума, призрак или Антонина Петровна во плоти, – Саша знала: увидев его, не сможет жить спокойно. Она должна была проверить квартиру еще раз, должна была убедиться в том, что осталась одна, прежде чем бежать.

Саша стиснула зубы и снова направилась к крыльцу. Шагнув в подъезд, она робко позвала соседку:

– Тетя Нина, вы здесь?

Женщина не отзывалась. Сумрачная площадка первого этажа напоминала бункер, в который много лет не ступала нога человека. За дверьми здесь не гремели тарелки, не звучали разговоры на повышенных, не слышалась беготня детских ног. В доме жила беспросветная тишина, которую Саша заметила лишь сейчас, впервые с новоселья. В голове, как сорняк, разрасталось отчаяние, но дрожащие ноги уже поднимались по ступеням.

Что-то шелохнулось позади, печально вздохнуло.

– Поиграешь со мной?

Саша вздрогнула и обернулась. В затемненном углу, рядом с пыльной метлой, возвышалась фигура. Сперва из тьмы выступили немытые лохматые патлы, грязная футболка на тощем высоком тельце и засаленные кеды. Затем фигура просунула голову в полоску серого света, и на Сашу уставилось лицо мальчишки в чернильных пятнах грязи. Желтые белки со вздутыми капиллярами горели ярче отсутствовавшей подъездной лампочки, но веяло от них отнюдь не теплом. Сухие губы в окровавленных корочках разъехались в глуповатой улыбке.

– Поиграешь со мной? – хладнокровно повторил мальчик.

Саша помчалась наверх. Позади заскрипели кроссовки. Мальчишка гнался за ней, но Саша бежала быстрее. Страх играл на руку и помогал двигаться быстрее преследователя. Тень позади была хищником, коршуном, что хотел вцепиться в жертву и пустить кровь. Саше же пришлось обрести скорость и ловкость ящерицы. Однако, приближаясь к квартире на девятом этаже, Саша ясно поняла одно: как ни старайся, в доме от мальчишки нигде не спрятаться.

Чужое дыхание ощущалось на коже все ближе, чужой запах – сильнее: смрадный, кислый и гнилостный. Саша не оборачивалась, пока бежала. Ближе к пятому этажу ноги начали дрожать от напряжения, и, когда она залетела в квартиру, то едва могла стоять. Перед тем, как запереть дверь на замки, Саша бросила быстрый взгляд на площадку. На этаже царствовал сквозняк и было пусто, будто погоня всего лишь ей привиделась.

Трясущиеся руки не с первого раза сдвинули защелку и повернули ключ, который по-прежнему торчал из замочной скважины. Саша попыталась заплакать, чтобы выплеснуть шторм эмоций, но не смогла. Сил хватило лишь на частое дыхание.

Она прислонилась к стене, безжизненно сползла на пол и вдруг вспомнила, зачем вернулась.

– Мама! Мам, ты здесь?

Саша кинулась в спальню, где минуту назад видела мать. Пусто. Проверила кухню, бабушкину комнату и крошечную ванную.

– Тебя здесь не было, – прошептала Саша и на этот раз горько расплакалась.

Слезы обернулись истерикой, и Саше начало казаться, что стены квартиры сжимаются, а кислород испаряется. Легкие словно сжались в невидимой крепкой хватке. Полноценно вдохнуть не получалось, и Саша осознала, что переживает первую в жизни паническую атаку, о которой читала когда-то. Она обняла себя за плечи и принялась раскачиваться, пытаясь унять приступ. Через несколько мучительно долгих минут дыхание вернуло прежний ритм. Саша решила, что пора спасаться, пока не лишилась рассудка. Дрожащие пальцы принялась искать в контактах номер оперуполномоченного Филиппова.

– Моя мама… ее забрали… здесь что-то творится… меня преследуют… – хрипло затараторила она.

– Понял вас. Оставайтесь на месте. Скоро будем.

Филиппов говорил с одышкой и через слово делал паузы. За окном Сашиной квартиры завизжала сирена скорой помощи. В динамике, из которого доносилось свистящее дыхание полицейского, она прозвучала громче.

Саше стало беспокойно. Держа телефон возле уха, она подошла к ближайшему окну и взглянула во двор. Щуплый Красков волочил по двору огромный серый мешок из брезента, что рисовал на асфальте влажный красный след. Упитанный Филиппов, отдуваясь, одной рукой помогал напарнику тянуть, второй – держал возле уха смартфон. Мужчины медленно, но уверенно продвигались к микроавтобусу, припаркованному у крайнего подъезда.

Саша вскрикнула и отбросила телефон на кухонный стол, словно тот в одночасье превратился в гранату. Филиппов обернулся и посмотрел вверх, прямо на нее. Саша прижалась к стене и зажала рот пальцами, чтобы не выдать себя криком.

Телефон на столике взвизгнул, ярко вспыхнул глянцевый экран. Саша осторожно приблизилась и заметила значок сообщения от контакта “Тетя Нина”.

“Ты тут? Пишу, чтобы нас не услышали”.

Саша взяла смартфон в руки. Черные угли мертвой надежды, что коптили душу, слегка разгорелись. Тетя Нина должна знать, как раз и навсегда выбраться из треклятого дома. Она живет в нем много лет, целая и невредимая, а значит знает, как безопасно его покинуть.

“Кто не услышали?” – с тревожным любопытством спросила Саша.

Секунды ожидания действовали на нервы.

“Мертвые”.

Саша постаралась взять себя в руки и на время диалога не давать волю эмоциям, но уколы страха, песчинка за песчинкой, собирались в свинцовый ком ужаса.

“Вы знаете, где мои мама и бабушка??” – лихорадочно напечатала она.

Соседка долго не отвечала. Саша успела откусить ноготь указательного пальца и острием, точно лезвием, водила по коже, оставляя красноватые следы.

“Знаю”.

Надежда в груди Саши принялась бороться со страхом за первенство.

“Вы можете отвести меня к ним?”

“Могу”.

Победила надежда. Саша облегченно вздохнула, но через секунду задумалась. Нечто в словах соседки обеспокоило ее, хотя Саша не могла понять – что.