Исповедь страждущего. Ужасы

Кресло под Элен скрипнуло. Краем глаза Лев заметил, как она распрямилась и встала.

– Наверно, стоит сказать “прости” на прощание? Прости, львенок, не сдержалась. Посидела с тобой рядышком, послушала мысли, поглядела прошлое и поняла, что дар мой доброму делу послужит. Всех звать я не стану, не переживай. Да это и не нужно. И так несладко придется, уж поверь…

Элен подошла к стене у входной двери и щелкнула выключателем. Последний свет на террасе погас, вилла погрузилась в равнодушную темноту. Лев с трудом различил, как крупный женский силуэт исчез во мгле, шаркая подошвой.

В ту же секунду болезненная резь в промежности обожгла кожу и заставила согнуться. Ледяная, смрадная жидкость заполнила нос, уши и глотку, метя в легкие. Не дав передышку, острие полоснуло по шее.

Лев попытался закричать, но понял, что не может вдохнуть.

Где-то сбоку скрипели спицы инвалидного кресла и злобно рокотал материн голос:

– Горюшко! Горе луковое!..

Лев беззвучно заплакал, чувствуя, как из ран вместе с кровью вытекает жизнь. Новый удар лезвия пришелся на живот, и он с недоумением почувствовал подушечками пальцев скользкие петли кишечника. Лев устало закрыл глаза и приготовился умирать.

Смерть настигла его через мгновение, но перед тем, как исчезнуть в забвении, он ощутил на щеке еле заметное касание, будто мимо проплывала травинка. Лев приоткрыл бессильные веки и увидел в сантиметре от себя мертвое лицо Маши. Она нежно поцеловала его бескровными губами и провела распухшей рукой по волосам.

“Любовь исцелила прошлое, – будто говорила она, – теперь мы вместе, мы квиты. И все стало так, как и должно быть”.

Лев еле заметно кивнул и отключился, но перед этим с поразительной четкостью подумал: “Чертова Надя, чтоб ты сдохла…. Так и знал, что надо было выбирать сестру…”

И откроется дверь

Все началось во вторник, с открытой двери. Мама Саши, Антонина Петровна, пошла ночью в ванную комнату и растерянно уставилась на пустой чернильный проем. Тяжелая железная дверь в квартиру была широко распахнута. Нудный гул подъездного щитка и вой сентябрьского ветра эхом залетали в квартиру.

Щелкнул выключатель, и растрепанная голова Антонины Петровны появилась в спальне дочери.

– Ты, что ли, дверь не закрыла?

Саша с трудом разлепила один глаз и не сразу поняла, в чем дело. Она вернулась со смены два часа назад и после позднего ужина без чувств рухнула на постель.

– Какую дверь? – пробормотала она в подушку.

Мать что-то ответила, но Саша уже снова спала.

Ситуация прояснилась утром. Наспех проглатывая кашу с гренками, Саша глядела на мать и хмурила лоб.

– Дверь была открыта? – переспросила она.

– Да! – воскликнула Антонина Петровна и округлила глаза. – Ты, видимо, защелку не задвинула, и дверь от сквозняка открылась. А я иду мимо, в одних трусах и майке. Хорошо хоть, света в подъезде не было, никто не увидел.

Саша задумчиво вытянула шею и поглядела в коридор, где виднелся серый прямоугольник массивной железяки.

– Закрывала вроде… – промямлила она.

– Может, ограбить нас хотели, – беззубым ртом прошамкала бабушка, Тамара Матвеевна.

Антонина Петровна зачерпнула ложку каши и аккуратно приземлила ее матери в рот.

– Все может быть. Слава богу, обошлось. Но дверь теперь сама буду проверять.

Саша взглянула на часы, что висели на старомодных обоях в цветочек, и побежала одеваться. Смена в торговом центре начиналась через час и сорок шесть минут. Саша взяла контейнер с пюре и котлетами, попрощалась с родными и помчалась на выход, огибая небоскребы коробок с домашним скарбом. Если сегодня матери удастся разобрать хотя бы половину вещей, подумала она, передвигаться по узкой квартирке станет проще. Прошлым утром Саша повредила мизинец на левой ноге и локоть правой, прокладывая путь в ванную комнату.

Саша тряслась в душной маршрутке, а после – в переполненном метро, как заклинание повторяя про себя план на ближайших год: накопить деньги, пройти вступительные в институт, стать певицей с дипломом, завязать полезные связи, прославиться. Три месяца назад Сашу приняли на курс академического пения в

Санкт-Петербургский государственный университет, но, увы, лишь на платной основе. Средств у Саши, как и у мамы с престарелой бабушкой-инвалидом, не нашлось. Саша отчаялась и на целую неделю отгородилась ото всех в спальне, однако Антонина Петровна придумала решение: продать просторную четырехкомнатную квартиру в Приозерске, купить двухкомнатную на окраине северной столицы, скромно жить на пенсию бабушки, а Саше – работать и копить на мечту. План всех устроил. По счастливой случайности покупатель на родительскую квартиру нашелся уже через месяц. Три женщины в последний раз вытерли слезы, глядя на кирпичные стены родной хрущевки, и отправились в новую жизнь.

Мегаполис, конечно, не отличился радушием. На остановке у бабушки украли сумочку, вышитую бисером – подарок давно умершего мужа. Цены на квартиры оказались космическими и денег хватало разве что на однокомнатную. Саша ходила на собеседования с красным школьным дипломом и собирала отказы. Однако, в конце концов, все разрешилось: Саша снизила планку и устроилась кассиром в магазин одежды, Антонина Петровна отыскала скромную двухкомнатную квартиру на окраине, а бабушкина деменция помогла ей забыть о сумке. Два дня назад семейство получило ключи от нового жилища, спешно погрузило вещи в такси и с яркими надеждами на будущее въехало в район серых панельных девятиэтажек и заплеванных лестничных клеток.

Очередная рабочая смена плелась медленнее больной улитки. Саша вернулась домой на последнем автобусе, еле волоча ноги. От многочасового стояния икры гудели, будто трансформаторная подстанция. Пустынный двор и хлипкие скамейки давно скрылись в темноте. Острые ветки берез скреблись в потухшие черные окна. Тишина обостряла шум крови в сосудах.

Вдруг с крыши что-то громко рухнуло, послышался сдавленный вскрик. Мимо, тяжело дыша, пробежал полицейский. Саша сжала в кармане перцовый баллончик и вошла в подъезд.

Как и прошлым вечером, в тамбуре было темно и влажно, будто в желудке кита. Похоже, лампочки в управляющей компании были наперечет. Саша включила на телефоне фонарик и едва тут же не выронила: два огромных желтых глаза в дальнем углу горели неприкрытой злобой. Глаза моргнули и исчезли, и Саша убедила себя в том, что наткнулась на бездомного кота. Освещая путь фонариком, она стала подниматься по лестнице. Как сказали соседи, домовой лифт сломался пару месяцев назад и теперь стоял бесполезной глыбой.

На третьем этаже за спиной Саши возникла тень, послышались шаги – осторожные, крадущиеся, тревожные. Саша напрягла икроножные мышцы и ускорилась. Преследователь не отставал. На девятом этаже, когда сердце Саши бешено стучало у горла, звуки за спиной неожиданно стихли. Однако отделаться от чувства, что за ней следят, оказалось не так-то просто. Саша давила на дверной звонок и стучала, пока не онемели пальцы.

– Чего шумишь? Бабушка спит, – отчитала ее мать, едва распахнув дверь. – Ключом надо было открывать, забыла? Я на ночь запираю.

Антонина Петровна покачала головой и, кряхтя, вернулась к расправленному на кухне угловому дивану. Уже через минуту женщина сладко храпела.

Саша заварила пакетик чая, сделала нехитрый бутерброд, а перед сном дважды проверила входную дверь. На этот раз сквозняк или шайка грабителей могут сколько угодно тянуть за ручку – толк выйдет нулевой.

Саша смыла косметику, повесила на шаткий покосившийся стул рабочую одежду и почти сразу уснула.

Она проснулась в полной темноте, не вполне осознавая, где находится. Где-то за пределами спальни топало множество ног. Плакала женщина, смеялся ребенок. Его визг с каждой секундой звучал все громче, отражаясь от стен и углов гротескным раскатом.

Саша села, смахнула прядь со лба, опустила на пол стопы. Кожа ног ощетинилась колючими волосками: по низу, точно стылая вода, расползался холод. Он пах сыростью и грязными тряпками. Саша хотела встать, но уши сжались от пронзительного птичьего визга дверного звонка. На лестничной площадке громко рассмеялись.

Саша, скрипя зубами от злости, включила светильник у кровати, выглянула в прихожую и не поверила своим глазам. Вход в квартиру зиял пустотой, плескавшейся на глубине целого этажа. В темноте не раздавалось ни звука, однако Саша инстинктивно ощущала чужое присутствие. Она медлила секунду, затем с грохотом захлопнула дверь и до упора сдвинула защелку. Минуту стояла, прислонившись к глазку, и прислушивалась к звукам на лестничной клетке. Слышались то ли шорохи, то ли шепот.

“Накричать, чтоб больше не лезли”, – мелькнула мысль, но будить домочадцев не хотелось.

Саша знала, если бабушка проснется, до самого утра не сомкнет глаз и будет бродить по квартире, бормоча под нос, а Саша и без того наверняка не сможет уснуть.

“Как, вашу мать, они вскрыли замок? – в который раз задумалась она. – Может, стоит вызвать полицию?”

Трезвый рассудок остудил кровь, и Саша вдруг поняла, что замерзла. Ее босые ноги купались в ветерке, что дул из-под узкой дверной щели. Мокрая от пота футболка ледяными ладонями липла к подмышкам. Саша направилась в свою комнату, мечтая утонуть в теплом островке кровати, но из соседней комнаты выплыло бледное, как луна, лицо.

– Опять открылась? – просипела бабушка.

– Да. Завтра разберемся. Ложись.

Саша выдавила улыбку, чтобы успокоить старушку. После пережитого год назад инфаркта Тамара Матвеевна при каждом пустяке хваталась за сердце, и Саша с матерью, если и обсуждали что-то серьезное, то лишь за закрытыми дверьми.

Бабушка мялась на пороге, продолжая глядеть в темноту.

– Ты не видела там мальчика? Светленький такой. Беспризорный, наверно, – Тамара Матвеевна немного помолчала, пожевала губы, – иначе по ночам бы не шлялся. Может, надо было его позвать?

– Нет, бабуль, никого не видела. Иди спать.

Саша вернулась к себе, натянула одеяло до щек. Задумалась. В квартире по соседству пробежал ребенок и недобро хохотнул.

За завтраком Саша молчаливо глядела в одну точку и была еще угрюмее, чем накануне.

– Поможешь мне разобрать коробки? – спросила Антонина Петровна. – Саш, ты меня слышишь? Расслабь лоб немного, морщины пойдут.

Антонина Петровна вздохнула и отправилась мыть посуду.

Тамара Матвеевна этим утром также казалась потерянной. Она не глядела ни на дочь, ни на внучку. Рассеянный взгляд ее подслеповатых глаз блуждал по неказистой детской площадке.

– Эх, где сейчас бедный ребенок? – вздохнула она.

– Какой ребенок? – растерянно спросила Антонина Петровна.

Саша, закончив наконец что-то обдумывать, взяла со стола телефон матери и принялась листать список контактов.

– Кого ищешь? – удивилась мать.

Хорошее настроение, с которым Антонина Петровна проснулась, вместе с пеной утекало в сток. Хмурые лица родных, их странное поведение заставляли подозревать неладное.

– Виктору, – бросила Саша и, прикрыв за собой крашенную дверь, исчезла в коридоре.

Виктор Викторович был лысый, тучный мужчина – продавец квартиры. Он искрометно шутил при сделке, широко улыбался, по нескольку раз жал женщинам руки и первым предложил сделать скидку. С какой целью Саше потребовалось беспокоить бывшего владельца, Антонина Петровна не поняла, однако возразить она не успела – дочь закрылась в ванной. Женщина старалась прислушаться к разговору, но Саша то говорила слишком тихо, то срывалась на фальцет. Завывание ветра сквозь оконные дыры и частые вздохи старушки-матери не позволяли разобрать слова. Антонина Петровна покусывала щеку, с остервенением отмывала с раковины кусочки еды и тревожно поглядывала на дверь. Когда вся посуда и гарнитур блестели чистотой, а Тамара Матвеевна задремала, подперев рукой щеку, Саша вернулась и победно вскинула в воздух длинный ключ.

– От верхнего замка. Лежал на шкафу в прихожей. В единственном экземпляре!

Она тут же метнулась в прихожую и попыталась просунуть ключ в сердцевину, но тот застрял. Очевидно, верхний замок давно не использовался и потому заржавел. С трудом и не с первой попытки бородка ключа все же вошла до упора и с громким щелчком повернулась. Саша победно вскрикнула и даже подпрыгнула от радости. Пусть теперь домушники попробуют взломать дверь. Сам Копперфильд махнет рукой.

Остаток дня прошел для семейства спокойно. Антонина Петровна сходила в магазин, приволокла два пакета продуктов и, напевая, принялась варить борщ. Саша разобрала половину коробок: нашла теплую осеннюю куртку, семейный фотоальбом и мамин свадебный сервиз. Проходя мимо входной двери, она каждый раз останавливалась и с ожесточением глядела на нее, точно пыталась припугнуть железку, внушить стыд за халатность.

После заката, незаметно перешедшего в сумерки, вернулись мурашки. Массивная входная дверь вновь начала беспокоить, и Саша убеждалась каждые пять минут, что та крепко и неподвижно стоит на месте. Она чувствовала себя глупо, но ничего не могла с собой поделать. Дурное предчувствие подсказывало, что неприятности не закончились, но как еще обезопасить квартиру от взлома, она не знала. Саша по-прежнему пыталась разрешить загадку открытой двери, но получалось с трудом. Оба замка – верхний и нижний, открывались ключом, но продавец божился, что отдал два имевшихся комплекта новым жильцам. Однако даже при условии, что Виктор Викторович соврал, защелку можно было открыть только изнутри. Ни мать, ни бабушка и уж тем более Саша этого не делали. Целостность замка Саша проверила – его никто не срезал, не ставил зазубрин. Так отчего дверь открывалась вторую ночь подряд?

В кухню стремительно заползала темнота. Антонина Петровна включила абажур, надела очки на переносицу, принялась вязать спицами мешковатый свитер. Саша пила крепкий кофе и рассеянно глядела мимо строк в книгу. Каждая выпитая чашка бодрила, но вместе с тем добавляла нервозности. Пальцы теребили, мяли плотные страницы.

“Завтра будет еще один выходной, – подумала Саша, – высплюсь днем, а этой ночью не сомкну глаз”.

При малейшем шорохе на лестничной клетке она решила, что будет прогонять хулиганов криком и угрожать полицией.

В два часа ночи Саша заварила очередной пакетик крепкого чая и неспешно выпила чашку. Веки тяжелели и с трудом открывались. Желтый свет пыльного абажура подсвечивал пустую прихожую и тяжелую железную дверь. Антонина Петровна уже пару часов как спала. Саша всегда завидовала и удивлялась способности матери сохранять крепкий сон даже в те минуты, когда весь мир старался в этом помешать. Порой утром Саша гремела посудой, хлопала дверями, пела во весь голос, но ее мать лишь поворачивалась с бока на бок.

Сон бабушки заметно отличался. Тамара Матвеевна могла проснуться от слива воды в бачке, открытого крана или скрипа половицы за дверью. Этой ночью Саша сохраняла ради нее тишину и передвигалась по квартире на цыпочках.

Допив чай, она заглянула к бабушке – та мирно похрапывала, приоткрыв беззубый рот,  – еще раз проверила надежность замков и перекочевала в спальню. Дверь комнаты оставила нараспашку, чтобы время от времени выглядывать в коридор.

Саша устроилась на кровати, открыла автобиографию Шаляпина на странице с закладкой и под эпичную музыку Ханса Циммера в одном наушнике принялась читать. Взгляд плавно скользил по строчкам, пальцы наигрывали мелодию на скомканном одеяле.

Соседские дети в эту ночь вели себя тихо, как и полагается детям. Из подъезда не доносилось ни звука.

Саша взглянула на время: два тридцать шесть. Улыбка победителя отразилась на уставшем лице: сегодня она на страже спокойствия домочадцев, а значит, чужакам вход заказан.

Саша проснулась утром от яркого света, который пробивался сквозь веки. На подушке рядом с щекой дребезжала нитка наушника. Тонкий слух различил в нем ту же композицию, что звучала в ухе перед тем, как ее сморил сон.

Она услышала треск спичек на кухне и звон журчащей воды. Антонина Петровна мычала под нос мотив из девяностых, готовя нехитрый завтрак. Ее пушистые тапочки шуршали по линолеуму.

Саша скинула одеяло на пол, осторожно вышла в прихожую. Тревога, что проснулась вместе с ней, понемногу замолкала: входная дверь стояла надежно запертой.

– Мам, дверь не открывалась? – Саша прошла на кухню и с опаской взглянула на мать.

Антонина Петровна, продолжая мешать кашу в кастрюльке, удивленно моргнула.

– Конечно нет. Я же заперла ее перед сном.

Она повернулась к плите и вновь замурлыкала песню. Саша притулилась к стене, с облегчением выдохнула. Грозная буря, нависшая над семьей, оказалась надуманным миражом, безобидной тучкой, растаявшей при пристальном взгляде.

– Позови бабушку завтракать, – попросила Антонина Петровна, – и помоги ей одеться.

Саша вышла в коридор. От сливочного запаха манной каши заурчал желудок.

Саша заглянула в спальню бабушки и нахмурилась. Скрипучая кровать с пружинным матрасом была пуста, одеяло откинуто, подушка смята. Казалось, постель оставили минуту назад.

Саша вернулась в коридор, подошла к ванной комнате, прислушалась. На кухне по-прежнему пела Антонина Петровна, клацая ножом по доске. Из ванной не доносилось ни звука.

В груди проклюнулось семя тревоги.

– Ба?…

В ответ из вентиляции завыл ветер. Саша опустила голову и чуть сгорбилась – груз подозрений начал нарастать и давить на плечи. Она открыла дверь ванной комнаты и уставилась в беззвучную тьму. Для убедительности включила свет. Поток холодного воздуха бросился из решетки в лицо, покрывая тело колким слоем мурашек.

– Саш, вы чего там копаетесь? Бабушка встает? – послышался недовольный зов с кухни.

– Мам, – Саша тяжело сглотнула, – бабушки нет.

Из кухни с полотенцем в руках выскочила Антонина Петровна.

– Как это… – начала было женщина, но робкий стук в дверь прервал вопрос.

Мать с дочерью обернулись, готовые то ли кричать от испуга, то ли выдохнуть с облегчением. Бабушка, по какой бы причине она ни ушла, вернулась.

Однако за дверью их встретило чужое лицо. На грязной лестничной клетке стояла высокая женщина лет шестидесяти, тощая и серая, точно дохлая мышь, с короткими седыми волосами и длинными морщинистыми пальцами. Она казалась нервной и не совсем здоровой: отводила взгляд, теребила рукава выцветшего халата и часто-часто моргала.

– Здравствуйте, я тетя Нина, соседка из шестьдесят пятой. Прошу прощения, если помешала. Хотела зайти пораньше, но, думаю, не буду будить…

Антонина Петровна растерянно глядела на женщину, будто не вполне осознавая, реальна та или нет. Саша старалась не шевелиться и молча слушать.

Соседка продолжала:

– Разбудил меня громкий звук, как будто кричал кто, часу в пятом. Посмотрела в глазок, выглянула в подъезд – никого. Смотрю, у вас дверь открыта входная. Дверь-то я прикрыла, хотела вызвать полицию, да потом думаю, вдруг напридумывала. Так как, у вас все нормально?

Саша хотела ответить, но Антонина Петровна первой подала голос. Она сдавленно вскрикнула, и Саша увидела, как бледная, точно побелка, мать медленно скатывается по стене.

Через час Антонина Петровна сидела на скамейке у подъезда и раскачивалась. Рядом, сложив руки на груди, маршировала Саша. Она хмуро глядела то на мать, то на проезжавшие мимо машины. Жильцы дома неприязненно косились, проходя мимо.

Вскоре из-за поворота показался полицейский микроавтобус. Он остановился возле второго подъезда и выпустил на слякотную дорожку двух мужчин в форме. Один из них оказался худосочным, юным и рябым, с жидкой светлой бородкой на красных щеках. Второй был постарше – пухлый, с гладкой светлой кожей и холодными серыми глазами. Представители закона с первой секунды повели себя деловито и отстраненно, к женщинам шли не спеша, глядя в сторону.

– Оперуполномоченный Филиппов, а это участковый Красков, – представился толстяк и указал на товарища. – Что у вас случилось?

Антонина Петровна принялась в слезах рассказывать про исчезновение матери, вытирая платком мокрые щеки, а, как закончила, двинулась к крыльцу. Полицейские переступили с ноги на ногу и украдкой обменялись усмешками.

– Не торопитесь, Антонина Петровна. Всему свое время. Так в каком часу, говорите, заметили пропажу? – спросил Филиппов. Участковый Красков стоя заполнял бумаги.

Антонина Петровна остановилась, растерянно оглянулась на дочь. Саша ответила ей хмурым, смущенным взором.

– В половине десятого утра, дочь заметила…

– Во что была одета бабушка? Какая куртка, ботинки?

– Зеленые тапочки, голубая ночнушка в цветочек и синий халат…

– Понятно. Значит так. Ищите фотографию вашей старушки, желательно свежую, а мы с участковым поспрашиваем соседей, запросим данные с камер. Там видно будет, что делать.

– Хорошо, спасибо. Фотографий у нас полно, выберите сами, пожалуйста. Мы живем на восьмом, пойдемте. Лифт не работает, так что извините, придется пешком, – сказала Антонина Петровна и снова двинулась к подъезду. – Может, мы что-то не заметили… Да и соседка из шестьдесят пятой странная, ее бы проверить.

Саша кивнула – мать держалась хорошо, несмотря на волнение, – и двинулась следом, но на полпути обернулась. Оперуполномоченный и участковый смотрели им в спины, шмыгая мокрыми носами. Их бывалые равнодушные лица не выражали ровным счетом ничего.

– Мы к вам позже зайдем, – отрезал Филиппов. – Сперва осмотримся.

– Но ведь… Но… Хорошо.

Антонина Петровна пошла вперед, нерешительно оглядываясь. Саша взяла мать под руку и провела по ступеням.

– Они же не спросили номер квартиры… – спохватилась женщина.

– Разберутся, не переживай, – успокоила дочь.

В подъезде оказалось холоднее, чем на улице. На коже осел липкий промозглый воздух, нос заполнили запахи земли и нечистот.

Молча, в раздумьях, Саша следовала за матерью вверх по лестнице, но на третьем этаже мимолетно взглянула в окно. Возле скамейки худощавый Красков, щурясь, смотрел на верхние окна дома и крестился длинными паучьими пальцами.

В три часа дня беспокойство начало сводить Антонину Петровну с ума. Она шагала по узенькой кухне, не сводя глаз с безжизненного экрана смартфона, и сквозь приглушенные всхлипы молилась. Стражи правопорядка не объявились, местный отдел полиции не отвечал на звонки. Саша нервно кусала ногти, не зная, что делать. Наконец, она поднялась и заявила матери, что пойдет искать бабушку по окрестностям, пока мать ждет вестей от полицейских и обзванивает местные больницы.

Оставлять мать одну не хотелось. Саша с удивлением обнаружила, что больше не доверяет бетонным стенам, железным дверям и запертым окнам. Непонятно как, но те будто жили собственной жизнью: отворяли петли по первому желанию и заметали следы.

“Дура, напридумывала”, – отчитала себя Саша.

Она натянула шапку, захватила кожаную куртку и вышла из квартиры. На лестничной клетке с потухшей сигаретой в руках стояла тетя Нина. Она задумчиво глядела в открытую форточку, где распластался холодный серый день. Услышав шум за спиной, женщина резко обернулась.

– Ну что, есть новости?

Саша покачала головой.

– Плохо, плохо…

Тетя Нина вздохнула и прикрыла глаза. Саше хотелось бы знать, о чем та думает. Когда женщина вновь посмотрела на нее, в тяжелом мутном взгляде тети Нины мелькали проблески мрачных догадок.

– У нас тут чертовщина какая-то, – в отчаянии проговорилась Саша. – Двери сами открываются, на лестнице преследуют, а теперь еще и бабушка…

Сашин голос дрогнул. Из памяти выплыло невинное, в морщинках, старческое лицо, смешливые, в крапинку, глаза. С болью в груди Саша вспомнила, что в последний год бабушка стала забывать в какой руке и как правильно держать ложку, где находится ванная комната и какое сейчас время суток. “Если она ушла далеко от дома, – с горечью подумала Саша, – то вряд ли вспомнит дорогу обратно. Возможно, даже забудет, как ее зовут”.

– Чертовщина… – повторила тетя Нина. – Уже заметила?

Она стряхнула пепел в форточку, кинула бычок в банку из-под консервы и зашагала к своей квартире.

– Загляни ко мне, как вернешься. Поболтаем.

Три с половиной часа спустя Саша, пошатываясь от голода и усталости, вернулась домой. Ее мать молчаливым призраком сидела у окна. Тревожный взгляд Антонины Петровны, будто маяк, прощупывал темноту пустого двора.

– Узнала что-то? – с надеждой спросила мать.

Саша покачала головой.

– А ты?

Вместо ответа Антонина Петровна устало закрыла глаза. Она посидела так минуту, решаясь на что-то, затем стянула со стула одежду и принялась одеваться.

– Ты куда?

– Моя очередь.

– Мам…

– Саша! – Антонина Петровна вскрикнула от отчаяния. – Не могу я просто сидеть!

Она выскочила из квартиры, не сказав больше ни слова. После ее ухода Саша поняла, что больше всего на свете хочет упасть на кровать и забыться, пока прежний мир рушился. Плед тянулся ворсинками, подушка манила мягким объятием. Вместо этого Саша влезла в тапочки и вышла на лестничную площадку.