Исповедь страждущего. Ужасы

Екатерина Архипова

Исповедь страждущего. Ужасы

Дар сватовства

Ровно в то мгновение, когда из-за разлапистых веток вылетел сонм потревоженных птиц, а отец жениха воскликнул: “Что-то они долго”, Рада поняла: быть беде. Она подняла голову над забором и в который раз взглянула на заросшую сухой травой подъездную дорожку. Поселок хранил гробовое молчание, и Раде отчего-то подумалось, что стылый октябрьский день больше подходит для поминок, чем для свадьбы сестры.

Мать, Зинаида Федоровна, в сотый раз поправила салфетки на столах, которые без конца расправлялись от ветра, выровняла приборы. От суеты на ее новом красном платье пошли складки. Женщина подняла глаза на мужа, курившего сигарету в сторонке (которую по счету?), и значительно кивнула. Василий Степанович понял жену без слов.

– Поеду-ка навстречу молодым, – объявил он малочисленным гостям. – Может, колесо спустило.

Зинаида Федоровна проводила мужа до гаража, переглянулась с дочерью молчаливым, напряженным взором. Ни она, ни Рада не произнесли вслух то, что было ясно, как божий день, и тревожно, как волчий вой в полнолуние: если бы у Златы с Романом спустило колесо, они первом бы делом сообщили родным о поломке или, на худой конец, ответили на звонки. Пока же в динамике слышались одни гудки – прерывные, нервные, громкие.

Рада снова оглядела лес, что окружал участок: высокие сосны с острыми верхушками, колющими небо, тонкие березы, широкие великаны-дубы. Деревья отчего-то не нравились Раде. Они будто мялись у двора, топтались с ноги на ногу, задумав неладное, но не решаясь войти. Приехав этим днем в домик на окраине сонного поселка, Рада удивилась, как кому-то могло прийти в голову променять город на жизнь в глуши. Два километра до ближайшего продуктового, половина домов используются как дачи и пустуют, густой мрачный лес на каждом шагу и то, что Рада в нем видела…

Отпраздновать свадьбу в карельском поселке, разумеется, было идеей Златы. Старшей сестре с детства не сиделось спокойно. Пока младшенькая, Рада, часами строила замки из кубиков, собирала пазлы и рисовала принцесс, старшая пинала мяч с дворовыми мальчишками, ходила на рыбалку с отцом и ловила жуков в бабушкином огороде. Даже жениха Злата встретила не в тихом городском парке, фойе театра или кофейне, а в соседней палатке на кемпинге. Год назад, когда Рада пережила болезненный разрыв с парнем, старшая сестра уверенно заявила, что слезы быстрее высохнут на ветру, а душа излечится суровой природой севера. Она снарядила рюкзаки, арендовала крошечный домик, больше похожий на хижину, захватила палатку и ураганом оптимизма затянула хмурую Раду в Карелию. Не прошло и двух дней, как общительная хохотушка-сестра подружилась с группой туристов, умчалась с ними в сплав, а к сестре вернулась под руку с новоявленным кавалером – Романом, застенчивым молодым человеком из Волгограда.

Неудивительно, что год спустя в порыве сентиментальности Злата решила расписаться в родном городе на Неве и в то же утро умчаться в Карелию в узком семейном кругу. Рада не разделяла энтузиазма сестры, хоть и искренне за нее радовалась. То, что они встретили в лесу год назад по дороге домой, должно было держать молодоженов – и Раду вместе с ними – подальше от карельских земель.

И все же Рада снова здесь, на прежнем месте, будто та встреча со странным, неземным (чем?) возле кричащего дорожного знака была лишь сном, что приснился ей одной. Из-за прихоти сестры Рада вынуждена сжиматься, косясь на деревянных исполинов с ржавой кроной, а Злата с Ромой… бог знает, где они сейчас. Конечно, зная сестру, рассуждала Рада, от нее можно ждать скоропалительных решений и смены планов – но не в день же собственной свадьбы.

Рада вернулась за стол, где не осталось места для новых блюд, склонилась над пустым бокалом. Темнело, становилось зябко, и лес словно подбирался ближе, окружая в кольцо.

 Климины, мать и отец жениха, оба низкие, полноватые, молча и неловко сидели напротив. Как и сын, родители не отличались бойкостью на язык. Насколько знала Рада, Климины приехали на один день и завтра уезжали обратно.

– Рома не звонил? – будто невзначай спросила Зинаида Федоровна сватью.

Климина покачала головой и поджала губы. Их с мужем тарелки с “селедкой под шубой” стояли нетронутые. Рада заметила в одном из салатов двух мушек: одна чуть трепыхалась, вторая сдохла.

За забором взвизгнули шины, цепляя траву. На подъездную дорожку влетел отцовский джип. Рада с матерью засеменили навстречу, обгоняя друг друга. Василий Степанович опустил стекло и, не выходя из машины, по-мужски скупо отчеканил:

– “Приора” Романа на обочине, в трех километрах отсюда. Двери открыты, внутри никого. Полицию я вызвал, скоро приедут. Садитесь в машину, поедем.

Зинаида Федоровна открыла рот и схватилась за сердце. Нетвердыми ногами, запинаясь в траве, она подошла к джипу и послушно села внутрь.

– Сбегай, сообщи им, – сказал отец.

Рада обернулась на Климиных. Муж с женой встали из-за стола. Издалека они казались двумя насупленными, отвергнутыми жизнью гномами, для которых закончилась сказка.

– Куда, мне сказать, им надо ехать?

– Пусть едут за нами. Если что, там рядом знак. Опасный поворот, вроде как.

Рада широко распахнула глаза, столбенея. В голове против воли наливалась цветом картина: ночь, карельский лес, дорожный указатель и высокая фигура на дороге – точно воспоминание совсем свежее, вчерашнее. Рома тормозит, Злата восклицает, а Рада… Рада напряглась и просит их не выходить из машины, но старшая сестра как обычно не слушает. Злата открывает дверь и опускает ноги на дорогу – медленно, осторожно, чтобы не спугнуть того, кто в растерянности застыл на асфальте.

И теперь Злата с женихом пропала, растворилась на том же месте, где вышла из машины год назад.

То, что она пыталась спасти, по всей видимости, саму ее настигло.

Раде вручили фонарик. Сквозь плотный лесной полог виднелись разрозненные куски синюшного неба, но здесь, среди частокола стволов и пышной листвы, уже царствовала ночь. Впереди, пригибаясь под низкими ветками, бежала рыжая овчарка, рядом с ней шагал полицейский. Крупная рука в синей латексной перчатке сжимала лоскут фатина с платья невесты. Зажатый дверью обрывок нашли при беглом обыске машины, в глянце кровавых капель.

Климовы старались не отставать, хотя семенили перебежками на задворках. Мать Романа мучила одышка, ее бледное скорбное лицо плыло в темноте чащи, точно вторая луна. Муж, строгий, собранный и нервный, тянул жену за руку.

Василий Степанович косо взглянул на новоиспеченных родственников. Они с Радой шагали чуть в стороне от поисковой группы, стараясь охватить больший периметр. Зинаида Федоровна давно отстала.

– Он мне всегда не нравился, этот Рома, – бормотал отец. – Отмалчивается, скромничает… Такие всегда что-то скрывают.

– Что скрывают? – спросила Рада. Она ускорила шаг, стараясь держаться ближе к крепкому брюнету в форме.

– Натуру маньяка, – заявил отец так громко и злобно, что полицейский внимательно на них поглядел.

Они шли уже больше получаса, не заметив ни единого следа молодоженов, однако поисковая овчарка уверенно двигалась вперед, явно что-то нащупав.

– Может, они просто решили прогуляться по лесу в романтическом порыве? – слабо спросила Рада.

Василий Степанович смерил дочь строгим, осудительным взглядом как когда-то в детстве. От его молчания веяло трагизмом и скорбью, словно Злата не только пропала, а давно была найдена мертвой, оплакана и похоронена. Словно за их спинами по иголкам, валежнику и листьям шагал ее труп.

“Интересно, – подумала Рада против воли, – кого из нас двоих папа предпочел бы видеть мертвой – меня или сестру?”

Разумеется, ни он, ни мать никогда бы не признались, что Злата – их любимица. Но Рада-то знала правду и, пожалуй, была с ними согласна. На фоне жизнерадостной сестры она с детства проигрывала: угрюмый гадкий утенок рядом с прекрасным лебедем.

Зычный лай овчарки возле высокой толстой сосны заставил их с отцом перейти на бег.

– Вот увидишь, если он хоть пальцем тронул Злату, я его убью, – зловеще прошипел Василий Степанович.

Овчарка поднялась на задние лапы и принялась звонко тявкать наверх, в лабиринт ветвей. Двое полицейских с фонариками бросились к ней. Вскоре они склонились над травой, усыпанной сухими шишками. Движения замедлились, меткий взор выискивал зацепки.

– Что там? Что вы нашли? – трясущимися губами спросил Василий Степанович и ухватился за ствол березы.

Рада вдруг поняла, что ее бесстрашный, грозный отец, супергерой беззаботного детства расплачется, стоит стражам порядка многозначительно на него взглянуть. Однако те не подняли голов и не ответили.

Рада обошла сосну. Широкий черствый ствол скрыл от нее отца и хмурых полицейских. Рада присела на корточки, направила луч света вниз. На клочке сухой земли блестело несколько бурых горошин. Они напоминали бусины, из которых сестры плели браслеты в начальной школе, однако, приглядевшись, Рада поняла, что бусины больше похожи на капли – капли крови.

Она медленно выпрямилась, поднимая руку с фонариком выше сантиметр за сантиметром. В круге света сосна будто вышла вперед – на сцену с прожектором, пока прочие деревья остались ждать за кулисами. Ее шершавый ствол, точно обгоревшая кожа, лоснился и кровоточил. Извилистые линии ярко-красной влаги тянулись от паутины ветвей к корням. Дрожь сковала колени и руки Рады. Фонарик едва не выскользнул из пальцев, влажных и холодных.

Полицейские разогнули спины и направили лучи света к чернеющей кроне. Массивная челюсть брюнета отвисла, из бледных губ вырвалось крепкое ругательство. Где-то рядом вскрикнула и упала на колени мать жениха. Ее пронзительный возглас ввел Раду в ступор. Овчарка лаяла и прыгала по ногам, действуя на нервы. Рада затаила дыхание и посмотрела наверх, в россыпь сухих веток и игл, которые подсвечивались холодным искусственным светом.

Сперва она не поняла, что видит – вернее, не хотела понимать. Очевидная догадка казалась настолько ужасной, что мозг судорожно придумывал альтернативы, но не нашел ни одной. На верхушку дерева, точно кусок мяса на шампур, был нанизан Рома. Рада узнала его по коричневому костюму-тройке, который Злата выбирала на сайте вместе с сестрой и матерью. Тонкие ручейки крови, уже почти высохшие, нитями спускались по стволу от сквозной раны в спине. По бокам свисали тошнотворно-серые кишки. Голова Романа с прилизанной прической оттопырилась, на месте глаз осталась кровавая жижа.

Сквозь ужас Рада даже удивилась, каким образом держится тело и почему не ломается на две части, как глиняная фигурка. Очевидно, ветки дерева надежно поддерживали хрупкие останки, коими теперь являлся мертвый жених.

Рада опустилась на колени, схватилась за живот. Ее вырвало праздничным салатом и куском свадебного пирожного. Кто-то тронул ее за плечо. Рада вздрогнула, посмотрела наверх. Испуганное лицо отца, его немые округлившиеся глаза вопрошали: “Если Рома мертв и мертв страшной смертью, где тогда Злата?”

Рада стиснула веки и покачала головой. Не все ли равно, где сестра, внезапно для себя подумала она. Смертный приговор был подписан им год назад и приводится в исполнение.

В четвертом часу ночи в холодный коттедж с черными окнами вернулись только Рада с отцом. Поиски Златы отложили до рассвета, – беспокойная овчарка наворачивала круги по проклятому лесу, пока окончательно не потеряла след и не вернулась к группе, поджав хвост. Зинаиду Федоровну увезли в больницу на скорой с сердечным приступом. Прошло не больше минуты, прежде чем женщина побледнела, закатила глаза и рухнула на землю, услышав новости о судьбе зятя. Василий Степанович подхватил жену в последний миг, хотя сам выглядел не лучше.

Полицейские посоветовали ему оставаться в арендованном доме на случай, если старшая дочь вернется, однако по его мрачному, безрадостному лицу Рада поняла: отец, как и она, с каждой секундой все меньше верит, что подобное случится. В его нервных, прерывистых движениях, растерянных глазах и трясущихся губах читались страшные подозрения: гибель жениха – мучительная, зверская и не поддающаяся осмыслению – равна смерти невесты.

Пока Рада с Василием Степановичем ехали в коттедж, родители Романа отправились в полицейский участок. Когда обезображенное тело их сына спустят вниз, объяснили Климиным оперативники, муж с женой вместо свадебного пиршества отправятся на опознание в морг.

По приезде Рада не знала, куда себя деть. Василий Степанович посоветовал дочери лечь спать, а сам закрылся на кухне, но сперва занес в дом с уличного стола все до одной бутылки с вином, водкой и шампанским. Пока стеклянное горлышко звонко бряцало о стакан, безмолвные комнаты наполнялись отчаянием. Их пестрые праздничные стены давно не ощущали горя и гнетущей тишины и оттого будто съежились и потеряли лоск.

Рада стояла на крыльце и глядела на красивый кирпичный дом с одним лишь светлым глазом-окном. Коттедж казался барским особняком по сравнению с ее миниатюрной студией в городе. Два этажа, пять спален, три ванные комнаты, сауна, гостиная, кухня, столовая – все брошено, затоплено в темноте и заражено чем-то похуже плесени – тяжелой родительской скорбью. Не слышно смеха молодоженов, громких тостов родителей, поцелуев на “горько” или звона бокалов. Вдобавок сахарная россыпь звезд на ясном небе, так поразившая Раду масштабом, с каждой минутой светила все бледнее и неохотнее, будто удалялась от Земли.

Рада постояла еще пару мгновений, глядя на праздничный стол, усыпанный желтыми листьями. Она рассудила, что может пойти в выделенную ей спальню, укутаться в одеяло и попытаться забыть о бренном мире – трюк, который Рада проделывала каждый вечер последние пару лет. Однако стражи порядка наказали ждать сестру. Значило ли это, что им с отцом стоит укрыться пледами на мерзлых лежаках, включить уличные фонари и до самого утра напряженно вглядываться в чернильные проемы между частых стволов? Отец-то явно имел другие планы на эту ночь. Рада, в свою очередь, готова была выполнить сестринский долг и не смыкать глаз до самого рассвета. Однако образ разорванного тела жениха преследовал ее, куда бы Рада ни шла, а догадки о том, кто мог сделать подобное, заставляли пятиться ближе к порогу. Когда она обернулась, напоследок окинув прощальным взглядом лес, ей показалось, что между сосен пронеслось нечто огромное, ростом с дерево. Рада тут же шмыгнула за дверь, повернула ключ в замке, а подумав, опустила и задвижку.

Она прошла по просторному затемненному коридору и ступила на деревянную лестницу, как вдруг ручку входной двери отчаянно задергали. Рада решила, что с новостями вернулись полицейские, и быстро спустилась, однако сквозь мутное дверное оконце на нее смотрело лицо безумца. Пятна грязи, царапины с засохшей кровью и гнездо растрепанных волос сливались с уличным мраком, но широко распахнутые серые глаза почти что светились, точно блуждающие огоньки на кладбище.

В коттедж вернулась Злата.

Рада открыла дверь. Старшая сестра пушечным ядром влетела внутрь и, не сказав ни слова, растворилась во тьме дома. Вместе с ней ворвался шлейф лесных запахов – сосновых иголок и сырой земли. Рада застыла от удивления, но быстро взяла себя в руки и отправилась вглубь дома. Проводником ей служил шорох свадебного платья.

Рада поднялась на второй этаж, заметила приоткрытую дверь с бумажным сердечком, – спальня молодоженов – встала на пороге.

– Не включай свет, они могут увидеть, – прошептала Злата.

Тянущаяся к выключателю рука упала на бедро и сжала вторую, не зная куда себя деть. Рада уставилась на широкую кровать у окна, что вздулась, точно гнойный нарыв: старшая сестра с головой спряталась под одеяло и не двигалась. Сотни кроваво-красных лепестков роз, которые должны были добавить романтики в первую брачную ночь, осыпались на холодный пол.

– Пойду скажу отцу, что ты вернулась… Надо позвонить в полицию. Они думают, ты…

– Да плевать мне, что они думают! Надо выбираться отсюда! – ощетинилась Злата. – Ты не представляешь, чего мне стоило сбежать от этих тварей…

– Что случилось? Ваша машина… Рома… Мне так жаль…

Озлобленное лицо старшей сестры выплыло из-под одеяла. Грязный подол ее оборванного платья свесился с матраса. Она растянула рот в злобной гримасе и проговорила, четко выделяя каждое слово:

– Скажи отцу, пусть заводит машину! Я сваливаю.

– Это он вас нашел – тот, кого мы встретили на дороге? – тихо спросила Рада

Тон и поведение сестры, воскресшей из мертвых, пугали. В дом вернулась не прежняя Злата – веселая, бойкая хохотушка – и даже не горюющая вдова. В дом пришло нечто качественно другое – существо звериной природы, напуганное до состояния лютой злости, готовое пойти по головам, чтобы выжить.

Злата не ответила, лишь продолжала буравить сестру, застывшую на пороге, вражеским взглядом.

– Хорошо, скажу папе. Только мама в больнице, и полиция нас вряд ли отпустит…

Злата уже не слушала. Она снова юркнула под одеяло и замерла, не издавая ни звука. Рада закрыла за собой дверь, чтобы сестра чувствовала себя в безопасности, и вернулась к лестнице. Очевидно, Злата заразила ее паранойей, ибо широкие панорамные окна вдруг вызвали у Рады приступ паники. Затылком она чувствовала чужой пристальный взгляд, хоть и была одна на ступенях.

Из-за кухонной двери слышались пьяные всхлипы, услышав которые даже побитые уличные псы поджали бы уши. Рада взялась за ручку и дважды постучала. Новость о том, что Злата вернулась, обрадует отца, подумала она, но добавит лишний повод промочить горло – уже по радостному поводу. Василий Степанович был в завязке четвертый год, и сегодняшний день, очевидно, положил конец его героической трезвости.

Отец шумно вытер слезы и сопли со щек, влажно откашлялся.

– Что там? Входи.

Рада замешкалась на секунду, раздумывая, в каких красках описать отцу ситуацию. Злата вернулась – и это прекрасно, но вернулась, явно будучи не в себе. Настаивать на немедленном возвращении домой, когда родные трясутся в панике, новоиспеченного мужа нашли зверски убитым, а в голове возникало так много вопросов, было, по меньшей мере, глупо, а по большей – жестоко. Когда Рада наконец толкнула ручку, на втором этаже разлетелось стекло, а через секунду истошно завопила Злата.

Несмотря на опьянение, Василий Степанович тут же распахнул дверь, больно толкнул Раду в плечо и бросился наверх, перепрыгивая через две ступени. Рада побежала следом за отцом, а, войдя в спальню, застыла. Василий Степанович успел включить свет. Древние инстинкты, переданные пращурами, приказали Раде замереть, притвориться мертвой, ибо то, чему она стала свидетелем, казалось ужасным настолько, что сознание не доверяло самому себе.

Большая часть оконного стекла разлетелась на осколки. Пластиковая рама ощерилась, точно акула, рваными зубьями обломков. Часть из них оказалась измазана кровью Златы. Ее изящные в кольцах пальцы крепкой хваткой цеплялись за зазубренные края рамы, что рассекали тонкую кожу, разрезали сосуды. Чьи-то костлявые, но сильные и нечеловечески длинные руки сжимали Злату поперек живота, изо всех сил тянули в глубокую ночь. Ее мокрые, полные слез и ужаса глаза молили о помощи, окровавленные губы вопили. У Златы не хватало двух передних зубов, а на месте носа краснела бесформенная мешанина из хрящей и разорванной кожи.

“Как они нас нашли? – спрашивала себя Рада. – Как запомнили?”

Василий Степанович бросился к Злате, схватил ее за лучевую кость в попытке затянуть в комнату.

– Помогай, Рада!! Давай!!!

Не успел отец договорить, а Рада прийти на подмогу, как недюжинная сила дернула Злату к себе и уволокла в беспробудную темноту, точно ребенок – капризного котенка. Ее надрывный протяжный вой постепенно затихал, терялся за высокими соснами. Будто выпь на болоте, она взывала о помощи, зная, что та уже не придет.

Хотелось закрыть уши, но Рада заставила себя слушать предсмертную агонию сестры. Последний знак уважения, пусть для Златы это ничего не значило.

Василий Степанович, разумеется, погнался следом, хотя количество выпитого дало о себе знать. На ступенях лестницы он запнулся и кубарем скатился вниз, а когда поднялся и выбежал во двор, то выплеснул содержимое желудка на газон. Рада не видела отца, но слышала надрывные харкающие звуки, доносившиеся из зияющей пасти разбитого окна. Затем отец заплакал – так печально и жалко, что сердце дочери переполнилось отчаянием.

Она рухнула на колени и скрючилась на полу, обнимая себя за плечи. Вопль сестры эхом звучал в перепонках, вызывая болезненные картинки из прошлого. Рада знала наверняка, кто утащил ее сестру, кто расправился над Ромой и кто, возможно, ждет момента, чтобы прийти по ее душу, и вспоминала, вспоминала…

То был последний день совместного отпуска в Карелии. В начале отдыха сестры верили, что за две недели станут ближе друг к другу, поделятся сокровенными тайнами, заполнят брешь, что образовалась со дня переезда каждой из отчего дома. Ничего подобного, однако, не случилось. Уже на третий день отпуска Злата заскучала, отправилась в сплав с группой туристов, а вернулась под руку с парнем – Романом. Вдвоем они отыскивали глухие экотропы, сплавлялись на рафте, устраивали свидания при Луне, пока Рада безучастно бродила в одиночестве по каменистому пляжу, наведывалась в поселок за провизией и жила затворником в крохотном треугольном домике в лесу. Она не роптала, не выговаривала сестре, однако дыра отчаяния в груди разрасталась. Ревность и зависть к чужому счастью обжигали нутро, точно красный перец, лишали сил.

Рада звонила матери, надеясь на поддержку, но та советовала следовать примеру сестры и искать пару среди приезжих. “В двадцать восемь не стоит воротить носом, – настойчиво поучала мать. – Златка-то метит в невесты, а ты когда встретишь суженого? За работу замуж не выйдешь, детей не родишь”.

Вечерело. На небе алел один из тех редких августовских закатов, когда хотелось ехать, высунув голову, словно собака, и напитывать душу прощальными красками лета. В окно залетал ветерок, игриво лохматил волосы. Рада сидела на заднем сидении Роминой машины, заткнув уши наушниками. Сестра без умолку о чем-то вещала, и влюбленный парень не мог отвести от нее глаз, выдавая редкие реплики. “Смотри на дорогу!” – хотела крикнуть Рада, но стискивала зубы и молчала. Сегодня она чувствовала себя почти счастливой и не хотела пробуждать раздражительность в себе и людях. В конце концов, Роман вез их домой, в любимый город на Неве. Больше никаких тайных ужимок “голубков”, их бесконечных поцелуев, бескрайнего леса и холодного прибрежного ветра. Только домашний уют, любимые хобби и надежная работа, которая, пусть и не даст любви, но не променяет на кого-то получше.

Небо стремительно темнело. Роман включил ближний свет фар, освещая узкую дорогу. От малинового заката осталась тонкая полоска багрянца на горизонте. Они выехали поздно, каких-то сорок минут назад, и Рада винила себя, что не поторопила сестру со сборами.

Роман пошутил, очевидно, удачно. Злата рассмеялась, и щеки парня раскраснелись – на зависть закату. Он уставился на Злату, мечтательно улыбнулся, как улыбаются, подумала Рада, только в начале отношений. Затем сестра взвизгнула, и Рада отметила про себя, что шутка вряд ли вышла настолько смешной, однако, когда Злата завопила: “Сто-ой!”, Роман и Рада перевели взгляд на дорогу.

– Там человек, блин! – воскликнула сестра. – Ты что, не видишь?

Роман захлопал ресницами и съехал на обочину. Злата смерила парня недовольным взором (к которому Рада мысленно посоветовала ему привыкать), открыла дверь и вышла.

– Может не будем? – слабо предложила Рада вдогонку.

Смущенный Роман нажал на кнопку аварийной сигнализации и вылетел следом.

Рада в отличие от него выходить не спешила. Фраза “человек на дороге” априори не вызывала в ней радостного предчувствия. Напротив, она представила кишки, размазанные по дороге, лужу крови, переломанные кости или, в лучшем случае, пьяную проститутку, выброшенную на трассу. На миг в ней шевельнулось сочувствие – кого бы ни занесло на дорогу, ему, возможно, требовалась помощь, но, наклонившись ближе к лобовому стеклу и вглядевшись в сумрак, в груди пробудилось нечто иное – холодное и вязкое, чему трудно было подобрать название.

Рада медленно вышла, осторожно ступила на траву. Уходить далеко от машины и захлопывать дверцу отчего-то не хотелось. Ее брови задумчиво, мрачно хмурились, лоб разделила ровная морщина.

На трассе, спиной к ним, возвышалась фигура – выше самого высокого мужчины, которого Рада когда-либо видела, на целую голову. Его непропорциональное, нескладное тело сплошь покрывали жесткие черные волосы, которые были единственной “одеждой” незнакомца. На щуплых ягодицах волос росло особенно много, и издалека их можно было принять за шерстяные шорты. Взъерошенная шевелюра незнакомца цвета прелой листвы царапала голые плечи; к шее, точно змея, тянулся шишковатый позвоночник. Человек стоял, широко расставив ноги и рассеянно глядя по сторонам, будто не вполне понимал, где находится.