Исповедь страждущего. Ужасы

– С вами все хорошо? – вежливо спросила Злата, приближаясь мелкими шажками. – Мы вас не напугали?

Незнакомец медленно повернулся на голос, расплылся в глуповатой улыбке. В ярком свете фар Рада разглядела узкую грудную клетку, стянутую ребрами, и половой орган, похожий на гигантского червя, который тянулся из колючего клубка лобковых волос до самых коленей. Однако Раду напугала далеко не эта часть тела. Страшнее всего было смотреть на лицо незнакомца. Оно одновременно напоминало как ребенка, так и подростка – с его пухлыми щеками, крупными красными прыщами, раззявленным ртом и наивными карими глазами. Назвать человека мужчиной не повернулся бы язык.

– Вы потерялись? Нужна помощь? – вопрошала Злата.

Роман стоял чуть позади и кисло улыбался. Если бы не сестра, подумала Рада, он промчался бы мимо оборванца без зазрения совести.

Незнакомец продолжал глядеть на троицу добродушно и отстраненно, как если бы они были не более, чем пылинками в воздухе. Он явно не понимал, что происходит вокруг, и был не в себе, но его придурковатое лицо, простодушный взгляд и тонкие кулачки не таили угрозу.

– Вызвать скорую? – спросил Роман.

Злата покачала головой.

– Прождем их часа два, если не больше. Бедняга озябнет. Нет, сами его отвезем. Помоги усадить на заднее.

Она бойко схватила незнакомца за руку и повела к машине. Макушка Златы едва доставала ему до мохнатых сосков.

– Мы отвезем вас в больницу, хорошо? О вас позаботятся. Садитесь, пожалуйста.

Незнакомец не отвечал и по-прежнему апатично глядел на людей, что желали ему помочь, однако с готовностью следовал за Златой и даже забрался на заднее сидение, куда Роман успел суетливо бросить плед. В машине незнакомцу оказалось тесно, пришлось склонить голову на грудь.

– Садись, – скомандовала сестре Злата и вернулась в машину.

Романа звать не пришлось. Едва он пристегнул незнакомца ремнем безопасности, как тут же юркнул на водительское кресло и положил ладони на руль.

Рада, однако, не торопилась садиться. Близость неизвестного мужчины – которого и мужчиной-то трудно было назвать, – влажный, землистый запах его голого долговязого тела вызывали отвращение, несмотря на жалость и желание помочь. Злата метнула в сестру, как стрелу, хмурый взгляд, и та послушно забралась в салон. Рада прижалась вплотную к холодному окну и оглядела незнакомца. К удивлению, тот, посмотрев на нее, оживился: широкий рот расплылся в неумелой улыбке, кривые желтые зубы выпятились, на подбородок потекла нитка вязкой слюны. Рада сморщилась от брезгливости, но тут же округлила глаза: член незнакомца, упругий и крепкий, как полицейская дубинка, приник к его животу, точно подпорка, мошонка набухла и расширила ягодицы.

Рада вскрикнула и, матерясь, вылетела из машины. Злата тут же высунулась из окна, раздраженно огрызнулась:

– В чем проблема?

Однако Рада больше не смотрела ни на машину, где ждал возбужденный уродец, ни на сестру, с ее пассивной агрессией и нездоровым милосердием. Нет, она вглядывалась в бескрайний ряд деревьев, что тянулся на десятки и сотни метров вперед. Поодаль от Роминой машины одна за другой качались сосны, словно там орудовал точечный ураган. Рада вдруг поняла, что стволы размером с римскую колонну раздвигались намеренно. В просветах между деревьями мелькали бурые пакли, похожие на метровые волосы, и отвисшие морщинистые груди длиной с человеческую руку. Раде показалось (она выбрала именно это слово), что к ним со скоростью пожара приближалась женщина, чья макушка заканчивалась там же, где верхушка ближайшей сосны.

Рада нагнулась и, глядя прямиком на Романа, закричала:

– Выбрасывай его на дорогу! Быстрее!

Роман растерялся, с молчаливым вопросом повернулся к Злате, изумленной не меньше его. Рада не стала дожидаться подмогу. Ведомая неизвестным порывом, она ринулась к задней дверце, за которой сидел незнакомец, дернула с такой силой, что едва не вырвала ручку, и потянула человека на трассу. Тот не сопротивлялся, а напротив, шире улыбнулся и провел длинным красным языком по слюнявым губам.

Из леса донесся болезненный крик – лишенный слов, но полный смысла.

Оставив незнакомца на трассе, Рада прыгнула в машину.

– Гони, блин! Быстрее!

Повторять дважды не пришлось. Роман повернул ключ в замке зажигания, выжал сцепление, нажал на педаль газа и без сожалений рванул вперед. Злата потеряла дар речи на мгновение – не могла поверить, что ее прямого приказа ослушались, – затем возмущенно запричитала.

Рада приникла щекой к стеклу и смотрела на долговязые стволы, оставшиеся позади, пока не затекла шея и спазм мышц не вызвал головную боль. Она видела, как в вечернем сумраке из леса вышла высоченная женщина и направилась к человеку на дороге, будучи в полтора раза выше него. С ее круглой головы на плечи длинным плащом свисали темные волосы; остальное тело, с обвисшими грудями и комковатым животом, бледнело наготой. Женщина схватила незнакомца за предплечье и подтолкнула в сторону чащи. И все то время, что Рада следила за странными людьми в окно, костлявая женщина следила за ней. Ее черные глаза не выпускали из поля зрения машину, несущуюся прочь, пока та не скрылась за поворотом – запоминая.

И вот, год с лишним спустя, Романа убили, Злату похитили, а Рада сжималась от страха в закутке огромного дома, что затерялся в бескрайнем карельском лесу.

Светало. По комнате бродили длинные серые тени. Рада глядела в одну точку, не издавая ни звука. Василий Степанович, едва затихли крики Златы, умчался в ночь. Оставшись одна, Рада боялась включить свет в комнате, справить нужду, попить воды и тем самым выдать себя. Из разбитого в соседней комнате окна в коттедж залетали шорохи и шаги со двора, которые, быть может, только мерещились.

“Меня, бл…, так легко не возьмешь”, – думала Рада и крепко сжимала взятый на кухне тесак.

Она сидела в углу спальни, выбранной ею будто не прошлым утром, а вечность назад. Широкая кровать с высокой спинкой стояла нетронутой, флисовый плед на ней съежился, комковатые подушки сдулись и осели. Сквозь просторное окно, закрытое шторами, просачивался, точно навязчивый призрак, бледный рассвет.

Поясница и колени ныли без движения. Бездействовать дальше Рада не могла. Она опустила нож на пол, встала, потянулась. Зеркало напротив отразило невысокую, чуть сгорбленную от долгого сидения девушку с копной разметавшихся по плечам кудрей. Ее стройную фигуру по-прежнему облегало синее платье с оборками, выбранное мамой в прошлые выходные.

Кто-то стряхнул обувь на крыльце, нерешительно потоптался. Затем во входную дверь постучали.

– Есть кто?

Звякнули ключи.

Рада выбралась из спальни, прошмыгнула через коридор, вместительную столовую и метнулась в прихожую. Сквозь дверное оконце на нее глядело, поджав губы, настороженное мужское лицо. Рада отперла замок. Кожу облепил холодный утренний воздух.

– Доброе утро, – поздоровался гость и внимательно оглядел потрепанную Раду с ног до головы. – Извиняюсь, что так рано. У вас окно сломано.

В удушающем запахе сигарет, что тянулся от пышных черных усов, Рада попыталась вспомнить имя мужчины. Он был хозяином коттеджа, который арендовала сестра. Рада видела его по приезде и слышала их с отцом вежливый разговор у ворот. Григорий, вспомнила она, вот его имя.

Помимо усов в глаза бросались блестящая лысина, низкий рост и крепкие мужицкие руки. Насколько Рада поняла, Григорий жил на соседнем участке – небольшом клочке земли – в рыжем кирпичном доме высотой в один этаж. Должно быть, жил он один, раз при встрече к ним не вышли ни жена, ни дети, ни внуки. С тяжелым, понурым взглядом и густыми насупленными бровями счесть его семьянином было и вправду трудно. За забором лишь взъерошенная пятнистая дворняжка с громким лаем ходила взад-вперед, не сводя преданных глаз с хозяина.

Григорий неловко почесал заросшую щетиной загорелую шею, ожидая пояснений, но Рада молчала.

– Случилось что? – продолжал он. – Заметил, вы вчера особо не праздновали. И народу, вроде как, не было. Дело, конечно, ваше, но окно…

– Мы возместим, – быстро сказала Рада. – Наверное…

Уверенность в том, что родители, где бы они сейчас ни были, обеспокоятся сломанным имуществом, казалась ничтожно малой. Говорить об этом хозяину дома напрямик Рада побоялась. Разбитое стекло смотрелось нелепо по сравнению с разбитыми сердцами родных. Вместе с тем, в данную минуту Григорий, пусть малость враждебный и чужой, был единственным живым человеком поблизости. Единственным, кто мог хоть как-то помочь.

Рада решила, что стоит узнать у мужчины, где находится ближайшая станция электрички, а затем попросить отвезти туда. При мысли, что уже к вечеру она выберется из лесных дебрей и окажется в безопасности бетонных стен мегаполиса, на душе полегчало. Однако затем Рада вспомнила про мать, от которой почти сутки не слышала вестей. Про обезумевшего от чувства вины отца. Про сестру, чья судьба по-прежнему мучила неизвестностью. Нет, Рада не могла их бросить, но, возможно, могла попытаться спасти.

– К нам кто-то вломился, – осторожно начала она.

– На второй этаж? – спросил Григорий – ровно и без удивления.

Рада кивнула. Мужчина бросил взгляд на дом за спиной, будто сомневаясь, стоило ли покидать его утром. Собака поднялась на задние лапы и, скуля, уткнулась носом в забор.

– Быть такого не может. У нас поселок маленький, тихий. Кому это нужно…

Рада заметила, как воровато и всего на секунду Григорий покосился на чащу. Его голова вжалась в шею, взгляд утонул в траве.

– Моя сестра пропала, – в отчаянии проговорилась Рада. – Может, вы знаете, кто ее забрал? Вы же здесь живете. – Она немного помолчала. – Я видела вчера человека в два раза выше вас. Он вышел из леса и выкрал мою сестру в день ее свадьбы. А жениха убил.

Григорий поежился, хоть и стоял на пороге в тяжелой кожаной куртке.

– Вы не из прессы? – спросил он вдруг.

Рада ответила изумленным взором.

– Тем лучше. Ну, пойдемте.

Мужчина развернулся и направился по протоптанной дорожке к кирпичному дому.

– Мне идти… за вами? – нерешительно спросила Рада и взглянула на широкий открытый двор, окаймленный подозрительно притихшими деревьями. – Может, поговорим здесь?

– Лучше показать, чем рассказать, – коротко бросил Григорий. – Кстати, лучше б вам переодеться. Сверкаете, как мишень в тире.

Домик Григория оказался вполне уютным, хоть и небольшим: панели из светлого дерева, чистые полы, потертые книги и забавные безделушки на полках. Охотничье ружье на стене. В прихожей их никто не встретил, с кухни не тянуло горячим завтраком. Дом одиноко поскрипывал и свистел, как легкие курильщика.

Григорий провел Раду в маленькую кладовую без окон, включил тусклый свет лампочки. В комнате от пола до потолка тянулись пыльные коробки. Тут и там хаотично лежали доски, ножки стола, стопки старых журналов и книг, сломанная стеклянная люстра и прочие вещи, отслужившие свой век. Григорий протиснулся вдоль небоскребов ненужного скарба в угол, где приютился допотопный брюхатый телевизор. Рада подумала, что для доставки таких громадин, должно быть, приходилось вызывать великанов из сказок. Тут же вспомнился жуткий переросток, что ночью забрал сестру, и созданная воображением картинка перестала казаться столь фантастической.

Григорий достал из тумбы со сломанной ручкой видеомагнитофон, поставил на телевизор, подсоединил длинные провода. Экран зарябил серыми хлопьями цифровой пурги. Григорий пошарил в нескольких коробках и на дне одной из них нашел нужную видеокассету. Белая этикетка на ней была помечена маркером – длинный человечек с крошечной головой.

– Сам я никогда их не видел. Не довелось, слава богу, – объяснял Григорий, пока вставлял кассету в разъем. – Но дед мой был повернут. Как вышел на пенсию – сорок лет проработал профессором, – весь день шатался по лесу. “Контакт налаживал”, так он говорил.

На экране зарябило умное лицо старика, усатого и лысого, как внук.

– Отец хотел его в дом престарелых сдать, но мать запретила.

Григорий прибавил громкость, и картинка на телевизоре обрела голос.

– … просто задавай по списку, – попросил профессор.

– Я тогда был подростком, – пояснил Григорий, пока второй голос за кадром откашливался. – Дед купил камеру, составил речь, написал вопросы. Попросил меня помочь ему с видео – в тайне от родителей, разумеется. Хотел отправить запись на телевидение, думал, прославится.

– Варфоломей Игнатьевич, – послышался вопрос юноши, чей тонкий голос еще не успел “сломаться”, – вы заявляете, что засвидетельствовали в лесах Карелии людей, прежде неизвестных науке?

– Науке они точно не известны, – уверенно заявил профессор, – но давно упомянуты и утверждены в карело-финской мифологии. Еще в шестнадцатых-семнадцатых веках местные давали им названия: пиру, хийси, лемпо. Кто-то нарекал их богами и хранителями леса, другие считали их демонами, мстительными великанами.

– Как бы назвали их вы?

– Нечто схожее с великанами из сказок у них и вправду есть. Они выше человека раза в два, а то и в три, не освоили речь, у них примитивное мышление, хоть и далеко не глупое. О, порой они очень хитры. Но все же я бы назвал этих существ людьми.

– Объясните почему?

– Охотно. Я считаю пи́ру – для удобства назовем их так – очень смышлеными и способными. Я изучаю их больше двух лет и нашел немало общего между ними и человеком. Как и первобытные люди, пиру строят примитивные жилища из палок и шкур, ведут кочевой образ жизни – в пределах леса, разумеется. Передвигаются ночью, живут небольшими группами. По правде сказать, я наткнулся всего лишь на одну группу и рискну предположить, что в нашем лесу нет других, а может, и не существует вовсе. Речи пиру не обучены, но обмениваются жестами и мычанием, имеющим определенное значение.

– Чем питаются пиру?

– В основном ягодами, кореньями, животным мясом. Правда, разводить огонь эти люди не научились, поэтому едят мясо сырым. Не научились они и шить. На время сна они укрываются шкурами, но в остальное время ходят нагими. Очевидно, у пиру особое строение кожи, которое позволяет телу не мерзнуть даже в минусовую температуру. А может, они просто закаленные, – добавил профессор со смешком.

Рада не смеялась. Под кожей будто бегали пауки.

– Как вам удалось завязать контакт с пиру и признали ли они в вас своего? – продолжал Григорий-подросток.

– О, уверен, что признали. Я приносил им свинину с сарая, украшения, безделушки, даже шубу покойной жены. Шуба понравилась особенно. Я показал женщине из племени, как засовывать руки в рукава, как застегивать пуговицы. Думаю, их интеллектуальное развитие пошло бы семимильными шагами, живи они среди нас.

– По вашему мнению, пиру не представляют для людей угрозу?

Варфоломей Игнатьевич задумался, направив взгляд в потолок. Рада задержала дыхание. Ответ на этот вопрос она знала.

– Думаю, что нет, – наконец ответил профессор, – если правильно себя вести, соблюдать их правила.

– Какие правила нужно соблюдать при общении с пиру?

Профессор принялся загибать пальцы:

– Не приходить на встречу с пустыми руками, не подходить близко, пока сами не подойдут, и самое главное – не прикасаться к молодняку.

– Не могли бы вы пояснить последний пункт?

– В племени пиру есть дети, – вздохнул профессор. – Я насчитал всего двух, мальчик и девочка. Пару недель назад я принес им игрушки: машинку, куклу, солдатиков. Собирался лично передать мальчику, который, кстати сказать, был ростом с меня. Взрослые сородичи завопили, а от матери я едва унес ноги, – старик изобразил руками беготню и рассмеялся. – Что поделать, в следующий раз придется принести больше подарков. Эти пиру скоро разорят бедного пенсионера.

Запись закончилась, экран вновь затянула серая пелена. Григорий выдернул шнур из розетки, и телевизор погас.

Вдвоем они вышли на кухню. Рада села за стол, покосилась на чайник со свистком в надежде на горячий чай. Григорий, однако, первым делом широко распахнул окно, зажег сигарету и крепко затянулся. От холода, что ворвался в комнату вместе со свежестью, Рада задрожала.

– Я долго не верил деду, – задумчиво сказал мужчина, глядя на верхушки сосен. – Отец говорил, он выдумывает, сходит с ума. Да только раз в год в лесу пропадали женщины. Некоторых из них находили живыми, чаще – мертвыми. Каждая была жестоко изнасилована. Те, кто выжили, говорили что-то про высоких людей. Одна молчит по сей день – в районной психбольнице. У трех женщин, насколько я знаю, родились дети – по слухам, гораздо крупнее обычных младенцев. Всех их позже выкрали из роддома. Кто и для каких целей – не знаю, но могу предположить.

Рада вопросительно подняла бровь.

– Похоже, у великанш проблемы с деторождением.

Григорий затушил сигарету о грязную банку и захлопнул окно.

– Если это утешит, твоя сестра может быть жива, – заключил он, – коли переживет брачную ночь.

Григорий прислонился к стене и засунул руки в карманы, как бы спроваживая гостью. Очевидно, разговоры о людях-переростках нервировали и тревожили его не меньше, чем Раду.

Рада поняла намек. Она прошла в прихожую, сунула ноги в отцовские ботинки, что натянула впопыхах перед выходом, и уже возле входной двери вспомнила вопрос, который вертелся на языке.

– Ваш дедушка еще виделся с пиру?

– Всего раз, – ответил Григорий. – После этой встречи от него осталась только ступня. Похоже, жрут пиру не только животное мясо.

Рада в ужасе разинула рот. Григорий пожал плечами и снова потянулся к пачке сигарет.

– До разговора с вами я свято верил, что деда убил медведь. Оказывается, может быть кое-что пострашнее зверей, – он горько усмехнулся. – Одного не понимаю: чем вы им насолили?

Рада рассеянно пожала плечами и быстрым шагом направилась к коттеджу. По пути она гадала, какую судьбу желает сестре: быть убитой из мести или изнасилованной. Пока выигрывало насилие, ведь тогда Злата могла остаться живой. Однако, когда Рада вдруг представила себя на месте сестры, она надеялась, что уйдет на тот свет как можно скорее.

День выдался пасмурный, поднялся ветер и принялся издевательски свистеть в окна. Пепельное небо с низкими тучами похоронило солнце и всеми силами приближало ночь. Рада сидела в столовой, глядя на беспокойную крону деревьев. Она доедала вторую тарелку салата и знала, что после примется за пирожные. Нервное состояние который час заставляло ее барабанить ногой по полу, покусывать щеку и время от времени заглядывать в холодильник. Григорий выходил несколько раз во двор, оставлял собаке еду и снова возвращался. На коттедж он не оглядывался.

Рада несколько раз звонила отцу, но тот не отвечал. В шестом часу вечера, когда за окном стемнело, а вокруг дома эхом раздавались шорохи, раздался звонок.

– Доченька, родная моя, как ты? – послышался в динамике слабый голос матери. – А меня перевели из реанимации в палату.

– Рада тебя слышать, мам. Все в порядке. Не знаешь, где папа?

– Здесь, со мной.

– Передай, пожалуйста, ему телефон.

– Хорошо-хорошо, сейчас. Ой, он, наверно, тебе не сказал? – воскликнула Зинаида Федоровна.

– Что не сказал? – спросила Рада. По внутренностям разлился холод тревоги.

– Златочку, звездочку нашу, нашли. Жива-здорова, только напугана, – счастливо выпалила Зинаида Федоровна. -В терапию положат, как обследуют. Папа сказал.

В который раз за день Рада раскрыла от удивления рот. Воистину пути Господни неисповедимы, подумала она. Хорошая новость, когда ее не ждешь, лишает дара речи так же, как плохая. Возможно, Рада ошибалась и лесные люди оказались не такими кровожадными. Возможно, они способны на сочувствие, а может, их даже не существует. Быть может, все, что случилось со Златой и Ромой, было частью жестокого свадебного розыгрыша с ходулями и кетчупом. У Златы всегда было ужасное чувство юмора.

Рада улыбнулась новостям. Необходимость скрываться во тьме пропала. Она повернулась и зажгла настенное бра в форме молочного шара.

– Передаю трубку папе, – заворковала мать. Ее оживленный голос отдалился. – Скажи дочуле, чтоб не скучала.

– Ладно, скажу. Привет, дочь, – устало ответил Василий Степанович. – А, что говоришь? Поговорить наедине? Сейчас выйду.

В динамике скрипнула дверь, послышались отдаленные женские голоса и топот ног в коридоре. Рада напряженно ловила звуки. Ее удивило, как ладно отец разыграл диалог, и встревожило. Дыхание в телефоне зазвучало громче, тяжелее. Отец тихо заплакал – так, как плачут дети в тайне от взрослых.

– Пап, ты чего?.. – голос Рады дрогнул. За широким окном по двору пролетел тощий силуэт. Или то был ветер?

– Злату нашли, – прошептал Василий Степанович, задыхаясь в слезах. – На дереве… – он заскулил и прикусил губу.

– Но мама сказала…

– Я ее обманул. У мамы обширный инфаркт, ей нельзя волноваться. Как поправится, скажу правду, – он помолчал немного. – Но как о таком сказать?..

Всхлипы отца сменились равнодушными гудками, и Рада снова осталась один на один с ужасом, рвущимся из глотки.

Рома мертв.

Злата мертва.

У мамы инфаркт.

Отец, сильный и крепкий, как кремень, сломался.

Рада, правда, жива и невредима, так что все не так плохо, но она снова осталась одна – один на один с пустым домом, черными тенями и бескрайним лесом, скрывающим мрачные тайны.

Словно в утешение к безрадостным мыслям в окне всплыло лицо – продолговатое, скуластое – в два раза длиннее обычного. Под густыми бровями горели черные глаза, растянутый рот обнажал желтые, в пятнах кариеса, зубы размером с волчий клык. С макушки беспорядочными патлами до колен свисали темные волосы. Они слегка прикрывали голое, непомерно высокое тело, что согнулось в три погибели, заглядывая на первый этаж. Тонкие, когтистые пальцы, грудная клетка и дряблый живот были вымазаны засохшими пятнами крови. Существо – женская особь, если судить по растянутой груди, похожей на бабушкин шарф – улыбалось, и улыбка эта не сулила ничего приятного.

Вытянутое лицо прижалось к окну, бледной луной повисло во мраке. Рада могла разглядеть каждую морщинку, каждое пятно на грязной коже. Она узнала гостью. Почудился даже смрадный запах немытого тела, который никак не мог проникнуть сквозь закрытую раму. Хищные пальцы великанши легли на стекло, подушечки прилипли, словно присоски. Существо осматривало Раду с плотоядной улыбкой хищницы. В уголке сухих губ копилась слюна.

Рада открыла рот, чтобы закричать, но издала лишь хрип. Да и кто придет на помощь в пустом доме? Григорий, едва услышав зов, выглянет в окно и махнет рукой. В лучшем случае – мысленно пожелает удачи и проверит замки. Нет, каждый сам за себя, и сейчас Рада понимала это четко как никогда. Она схватила вилку со стола и вытянула вперед в надежде, что существо примет жест за угрозу.

Однако великанша исчезла.

Слабый свет бра высветил пустой газон, а на нем – нечто черное, мешковатое, в комках грязи и сухих листьях. Рада подумала сперва, что существо притащило ей иссохшую тушку медведя, но затем заметила рукава, торчащие в стороны. Шуба. Женщина-переросток принесла ей шубу и положила перед домом. Зачем? Утешение за убитую сестру, в чьей крови убийца испачкала руки? Но разве желание утешить присуще убийцам?

Рада выключила свет и надолго задумалась. Пусть существо не убило ее, но знало, где она находится, и явно чего-то хотело. Быть может, помучить перед смертью, мелькая жуткой вытянутой мордой.

– Не дождетесь, – процедила Рада.

Она прождала полчаса, ходя на цыпочках по комнатам и ведя слежку за двором. Пес Григория заходился от лая, его цепь громко звенела. Сквозь разбитое окно спальни по полу разливался ветер, и Рада никак не могла согреться. Холод заполнял дом, размывая границу между жилищем и улицей.

Рада укуталась в шарф, натянула шапку на макушку, надела куртку. Последним штрихом стала дорожная сумка, что оттянула плечо. Когда Рада вышла на крыльцо, из-за рваного облака выплыла Луна и осветила пустынный двор. Слева, со стороны ближайших стволов, послышались шорохи. Рада не стала оборачиваться и ускорила шаг, боясь, однако, перейти на бег. Кто знает – быть может, эти существа реагируют на движение, как дикие псы.

На стене автоматически вспыхнул холодный глаз светильника, когда Рада поднималась по ступеням. После короткого стука Григорий открыл. Он глядел хмуро, но как будто не удивился визиту.

– Помогите мне, – с порога выдала Рада.

Мужчина медленно склонил голову набок, заглядывая ей за спину. Вздохнул.

Сбоку слабо тявкнул пес, заметив что-то в темноте. Он убежал в будку и тонко, жалобно заскулил. С сухого куста малины вспорхнула птица, и Рада наконец обернулась.

В двадцати метрах от них, на противоположном конце двора, высилась фигура. По росту и худощавости она могла сойти за дерево, среди которых стояла, если бы не блестящие глаза размером с яблоко и мантия волос, трепещущая на ветру.