Игры богов

И стоило Айрин только дернуться, только сделать шажок, как вдруг… раздалась тишина.

Не пустота, а густая, звенящая тишина, будто небо проглотило все звуки мира. Даже ветер замер. Айрин вжалась в колесо, ощущая, как сломанная спица впивается в спину. Тишина билась в ушах, звала за край реальности.

А потом мир взорвался.

Слепящая вспышка ударила из пустоты, пролетела совсем рядом с ее лицом, обжигая глаза и кожу. Она врезалась в телегу, разрывая ее на части и утягивая вперед. Воздух завихрился, поднимая обломки камней, солому, грязь. Арбалетчик закричал, кони вздыбились, ослепленные хаосом. Айрин распласталась по земле, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом от дикого ужаса.

– Сам сдохни! – Мидас внезапно заревел, и его голос, усиленный магией, прогремел громом. Стены ближайшего сарая рухнули, заваливая арбалетчика балками и досками.

Тишина вернулась, разбавленная стонами раненых лошадей и солдата. Айрин, дрожа от страха и боли, повернулась к Мидасу. Он сидел на земле, уставившись на свои ладони, от которых еще струился дымок.

– Ты… – она начала, но замолчала. В горле нарастал ком от прилива паники и злости, – ты… урод! Ты чуть меня не сжег!

– Ой, – выдавил Мидас, – кажется, я немного… перестарался.

– Ты безнадежный остолбень! – кричала она, с трудом поднимаясь с земли.

Она, пошатываясь направилась к Мидасу, чтобы влепить затрещину.

– Если я сдохну, кто тебя проводит до порта? В тебе есть хоть капля разума?

Она ругала его, не замечая, как в это время ядовитый туман за ее спиной сгустился, как кисель и выплюнул из своей зловещей пасти последнего солдата. Тот, хрипя и давясь собственными легкими, вывалился наружу, сгорбившись над трясущимися коленями. Слезы стекали по его обожженным щекам, смешиваясь с грязью и страхом. Сквозь пелену боли он разглядел лошадь с окровавленным боком, но все еще живую. Солдат зарычал и поковылял, спотыкаясь о камни, вцепился в гриву, втянул тело в седло, будто бес гнал его кнутом из дыма.

Айрин расслышала шум и обернулась.

– Останови его! – Айрин рванулась вперед, но Мидас, сидящий в пыли с пустым взглядом, лишь дернул пальцами, словно кукла с оборванными нитями. Его кожа отсвечивала перламутром, а губы шептали невнятный бред.

Арбалет. Мысль ударила ее, как молния. Она метнулась к груде досок, где из-под балок торчала рука арбалетчика, сведенная в судороге. Ногти впились в доски, тело дрожало от усилий – и вот, арбалет, скользкий от крови, но с уже взведенным болтом. И на том спасибо, что успел перезарядить.

Левую руку будто вырвали из сустава. Каждое движение плеча отзывалось огненной волной, заставляя зубы стучать в такт сердцу. Айрин вцепилась правой ладонью в приклад, прижимая его к груди, но левая предательски слабая и онемевшая едва удерживала вес. Пальцы скользили по скобам. Не сейчас. Не сейчас!

Солдат уже скакал по пустынному полю, лошадь хрипела, но ноги несли. Айрин прицелилась, ощущая, как тетива жжет ладонь. Выдох. Спуск. Щелчок.

Плечо дернулось, будто в рану вбили гвоздь. Болт просвистел совсем близко от уха беглеца и вонзился в землю. Девушка застыла, сжимая арбалет так, что костяшки побелели. В глазах поплыли черные пятна, а в ушах раздался звон, как после удара колокола.

– Проклятье! – заорала она от отчаяния, – теперь он предупредит остальных!

Голос сорвался в хрип. Арбалет грохнул на землю, а Айрин схватилась за плечо, где кровь уже пробивалась сквозь сжатые пальцы. Снова потемнело в глазах.

Солдат исчез, оставив за собой лишь клубы пыли.

– Очнись уже! Нам надо уходить! – она вернулась к Мидасу и пнула того по ноге, но он лишь качнулся, как пустой мешок. Его глаза, подернутые дикой усталостью, смотрели сквозь нее.

– Я не хотел… я их убил? – твердил он, – но ведь я не убийца.

Айрин бросила его и тяжело дыша, выпрямилась. Ноги подкашивались, будто почва под ними превратилась в зыбучий песок. Если она сейчас же не возьмет себя в руки, им уже ничто не поможет.

Деревня опустела. Появился шанс ее обыскать, главное не терять бдительности.

Она осторожно обошла туман, которые поредел, но еще пах ядом и кислотой и двинулась вглубь деревни меж почерневших от ветхости срубов. Ветер свистел в пустых глазницах окон, таща за собой запах плесени.

В избе на краю, где крыша провалилась наискосок, дверь скрипела на одной петле. Внутри, на земляном полу, лежала старуха, распластав иссохшие руки, та самая которая плакалась солдатам. Кровь пропитала передник насквозь. Рядом, прижавшись к печурке, сидел ребенок, года полтора от роду. Глаза слишком большие для крохотного лица слезились от дыма, но он испуганно молчал.

Айрин равнодушно перешагнула через тело, даже не склонив головы. В плетеной корзине, присыпанной золой, нашла два сморщенных яблока и краюху хлеба, твердого от времени. Сунула в обрезок ткани, который нашла там же и повернулась к выходу. Ребенок потянул к ней ручонку, пальцы сжались в воздухе, будто ловя невидимую нить.

Айрин отвернулась, стиснув зубы. Левый рукав рубахи напитался кровью и каждое движение доставляли мучения. Перевязать. Сейчас же перевязать. Но руки дрожали, будто пробитые молнией, а в голове гудело, словно в улей вбили клин.

– Бессердечная, – голос Мидаса прозвучал с порога, – ты не можешь его просто так оставить.

Она злобно покосилась на него и рванула край плаща, оторвала полосу ткани и сунула конец между зубов. Правой рукой обмотала плечо, затягивая узел так, что боль вырвала из горла стон. Кровь проступила сквозь повязку, но хотя бы не хлестала ручьем. Надолго ли хватит?

– Не могу? – Айрин фыркнула, – расскажи, что я еще не могу?

Мидас шагнул к ребенку, и она резко выпрямилась, заслонив дверь. Левая рука повисла плетью, но правая уже грозно сжимала кинжал.

– Он же еще малыш.

– И? Он в любом случае не жилец.

– Нам надо взять его с собой.

– Ты хочешь тащить его через реку, лес и болота? – она метнулась к нему, угрожающе сверкая глазами, – за нами погоня, на границе армия и заставы, а ты хочешь идти с младенцем на руках? Ты точно хочешь жить? Или придушишь его, когда он разноется?

Ребенок всхлипнул, потянувшись к печурке, где тлели угли. Его пальцы коснулись раскаленного железа – запах паленой кожи врезался в воздух. Малыш замер, словно не понимая, плакать ли, а потом сунул обожженную ладонь в рот.

– Видишь? Он даже не пикнул.

Айрин хрипло рассмеялась.

– Щенок, который не умеет выть.

Мидас схватил малыша на руки, прижимая к груди, будто сокровище.

– Я понесу его. Сам.

– Брось! – она ткнула кинжалом в его грудь и предостерегающе покачала головой, – только еще раз заикнись и я самолично его прирежу. Оставь его!

Мидас посмотрел на ребёнка, и в его глазах, обычно пустых и безразличных, вдруг проступила странная решимость. Он увидел в этом малыше себя, такого же одинокого и никому не нужного, каким был когда-то сам, запертый в башне замка, наедине с древними фолиантами. В его душе вспыхнула искра сострадания – та самая, что требовала защитить невинную жизнь, которую он не мог оставить на погибель в разоренной деревне.

Ребенок уткнулся лицом в шею Мидаса, оставляя на ней мокрый след. Он стиснул зубы и шагнул к Айрин.

– Нет! Донесем его до безопасного места…

– Безопасного места? – взорвалась Айрин и мальчишка вздрогнул от страха и сильнее прильнул к Мидасу, – где оно, не подскажешь? Впереди – война, позади – погоня!

– Если армия Шегера на границе, то нам даже лучше.

– Ты совсем идиот?

– Если за нами погоня, шегерские солдаты их задержат. Они ведь не пропустят через границу солдат Гримфа, так? А мы… мы прикинемся простыми беженцами. Проскользнем как-нибудь.

– Как-нибудь… – ее злобная улыбка обнажила белоснежные, ровные зубы, – как-нибудь ты сможешь только окочуриться. А пройти сквозь Шегер с младенцем на руках все равно, что вынести себе смертный приговор. Я на это не подписывалась!

– Да, именно! – его вдруг голос задрожал, будто он только что нашел выход из положения, – ты… ты подписалась довести меня до Корипфа и посадить на корабль… вот и делай! А как мы… будем… идти… Ты обязана меня слушаться! Отец заплатил тебе!

– Ах ты ж мерзкий червяк! – взорвалась она, приставляя лезвие кинжала к глотке парня, оставляя на коже тонкую красную нить, – вздумал меня шантажировать?

Лезвие дрогнуло. Плечо горело, будто в рану насыпали раскаленных углей. Кровь сочилась сквозь повязку, окрашивая рукав в ржавый цвет.

Мидас не отступил. Его дыхание, прерывистое и горячее, било ей в лицо.

– Если я умру, – его голос звучал все смелее и громче, – отец заплатит не тебе, а головорезам, которые растянут твои кишки от горла до пупа. Ты знаешь, как он любит… симметрию?

Ребенок затих, будто почуяв смерть в воздухе. Его пальцы вцепились в окровавленный ворот Мидаса, а глаза, огромные и мутные, уставились на клинок. Айрин сжала рукоять так, что боль отдалась в челюсть.

Убить. Сейчас же убить и бежать дальше, чем падает взгляд. Одним движением избавиться от этого наглого щенка и его довеска. На мгновение она почти ощутила вкус той свободы – стремительной и безоглядной.

Но следом, холодной волной, накатила реальность. Убийство Айхона не избавит её от погони – оно лишь придаст ей новый, смертоносный запах. К силам, что ступают по её пятам, добавятся шангрийские ищейки с их собачьим упорством, и тогда никакие леса её не скроют. Этот парень был не просто грузом. Он был… прикрытием. Щитом из плоти и высокомерия, за которым она могла бы спрятаться еще ненадолго. Убить его – значило навсегда захлопнуть перед собой эту дверь. Остаться один на один с тем, от кого не спрячешься.

– Ты… – она оттолкнула его, признавая поражение и выдохнула, стискивая зубы, – ладно, тащи своего щенка. Но если он заплачет, я перережу ему глотку раньше, чем ты успеешь хрюкнуть. И помни: как только ты ступишь на палубу корабля, я сброшу его чайкам на корм.

Где-то за холмом каркнула ворона. Ребенок всхлипнул, наконец, тихо, словно боясь разбудить старуху на полу.

– Нам надо срочно уходить. Скоро тут будут солдаты, – а затем бросила, выходя на улицу, – какой же ты идиот!

Мидас кивнул, прижимая к груди сверток из плаща. За спиной у Айрин, в разоренной деревне, ветер заиграл пустой колыбелью, а впереди, где-то у границы, за полями поднимался туман пожарищ.

ГЛАВА 4

Бескрайние поля из позолоченной стерни, тянулись до самого горизонта, где сливались с голубым небом. Холм впереди, покрытый иссохшими останками пшеницы, напоминал хребет древнего дракона, уснувшего под солнцем. Светило стояло в зените, опаляя землю нестерпимым зноем. Сырая почва липла к ногам.

Теперь им оставалось лишь идти вперед, туда, где сквозь вой ветра ждала неизвестность.

Мидас, обвязавший грудь лоскутами грубой ткани, шагал сквозь колючие заросли, стиснув зубы. Младенец на его груди, завёрнутый в лоскутья, спал неестественно тихо. Каждый шаг Мидаса отзывался болью. Острые стебли впивались в ноги, оставляя кровавые росчерки. Он стискивал зубы, но шёл вперёд, прижимая ладонь к губам ребёнка, будто боясь, что даже дыхание выдаст их.

Айрин плелась следом, крепко сжимая рукоять кинжала. Каждая рана на её теле пульсировала в такт шагам, напоминая о цене этого безумия. Дурак, – мысленно шипела она, глядя на спину Мидаса. Ради него я крала, лгала, проливала кровь и преодолела безумные расстояния, а он тащит с собой этот комок плоти, словно оберег. Образы прошлого всплыли внезапно: сломанная кукла в грязи, замолкший смех, тишина, которая съела её детство.

Внезапно сквозь вой ветра прорвался металлический лязг – то ли телега, то ли оружие. Айрин рванула Мидаса за рукав, пригнувшись к земле. Колючки впились в ладони, но боль терялась в приступе страха. На вершине холма мелькнула тень всадника. Один. Пока один.

Мидас на корточках начал обходить холм, спотыкаясь и прикрывая ладонью рот младенца, но тот даже не шелохнулся. Слишком тихий. Слишком… как она в детстве. Айрин встряхнула головой, снова прогоняя образ.

– Шегерский патруль, – прошипел Мидас, крадучись вдоль склона, – если нас заметят, скажем, что беженцы и ребёнок наш…

– Наш? – Айрин оскалилась. В её глазах вспыхнули осколки льда, – ты похож на мать или я на ту, что нянчит младенцев?

Клинок блеснул в её руке, холодный и безжалостный, как она сама.

– Лучше притворись немым, остолоп. Если среди них тот, кто выжил, то никакие сказки нас не спасут.

Он попытался возразить, но её ногти впились в его руку, заставив замолчать. Где-то за холмом застучали копыта нескольких лошадей – ритмично, неумолимо. Ещё мгновение – и солдаты будут здесь.

– Двигайся, – толкнула она Мидаса в спину и в её голосе зазвенела сталь, – если попадешься – спасать не стану, а твоему отцу расскажу, как ты пожертвовал жизнью ради сопляка.

Младенец повернул голову и его глаза встретились с её взглядом. В них отразилась она: измождённая, с перекошенным от боли лицом.

Мерзкий червяк. Но мысль рассыпалась, когда маленькая рука потянулась к её окровавленному рукаву. Леденящий ужас смешался с чем-то чужеродным, неизвестным.

А солдаты уже спускались с холма и время, как песок, утекало сквозь пальцы. Айрин слышала, что их не меньше десятка, хорошо вооруженных, крепких вояк, на быстрых, выносливых лошадях.

– Как долго еще скакать? – заслышалось совсем рядом.

– Деревня за тем холмом.

– А если они ушли, где их искать?

Сердце Айрин сжалось от страха. Она поняла, что солдаты говорили о них. Их ищут!

– Отставить разговоры!

У них нет ни шанса убежать или отбиться, если их заметят.

Они едва успели обогнуть холм с другой стороны и укрыться в скудных зарослях ракитника, как тени солдат пронеслись в шаге от них. Земля задрожала от лошадиных копыт.

На счастье, солдаты не заметили беглецов, что слились с землёй. И ребенок все время молчал.

Айрин осторожно выглянула через листву кустарника. Она успела насчитать двенадцать человек.

Солдаты остановились у подножия холма и о чем-то переговаривались.

Вскоре они припустили лошадей в сторону деревни и только один всадник внезапно замер, повернув голову в их сторону. Его конь раздраженно фыркнул, а изящный клинок на поясе блеснул, как змеиный зуб.

– Уходи отсюда через кусты на другую сторону, – прошипела она Мидасу и её голос был тише шелеста сухой травы.

Мидас беззвучно кивнул и исчез в зарослях ракитника. Она осталась лицом к лицу с опасностью.

Лошадь. Меч. Шанс.

Без лошади они обречены. Рискнуть собой было единственным шансом.

Всадник неспешно поворачивал коня, его взгляд скользил по сухой траве, выискивая следы беглецов. Солнце, скрылось за редкими облаками, накрывая всадника тенью. Айрин, прижавшись к земле, наблюдала за каждым его движением, чувствуя, как сердце бьется в горле.

Подъезжай ближе, мразь, я перережу тебе глотку. Убить, убить, убить, билось в голове, словно разъяренная птица в клетке.

Но всадник потоптался на месте и развернул коня в сторону остальных. Он сейчас ускачет, поняла Айрин. Нельзя этого допустить. Они потеряют последнюю надежду.

Внезапно она выпрямилась – резко, как клинок, вырванный из ножен. Её голос, пронзительный и ясный, эхом разнесся по холмам:

– Эй! Ты не меня ищешь?

Плечи всадника напряглись. Конь, почуяв запах крови, вздыбился. Айрин улыбнулась – хищно, как волчица. Её пальцы крепче сжали рукоять кинжала. Рана на плече отозвалась острой болью, пульсируя жаром.

Всадник пришпорил коня, направляя его прямо на девушку. Айрин метнулась в сторону, сталь клинка просвистела там, где только что была ее голова. Резким движением она выбросила руку вперед, и оружие, описав смертоносную дугу, вонзилось в ногу противнику. Айрин услышала, как тот громко втянул воздух от боли.

Кровь, алая и густая, струилась по ноге всадника, оставляя темные пятна на боку его коня. Взревев от ярости, он развернул животное, готовясь к новой атаке, но Айрин скользнула к нему, прежде чем он замахнулся. Острие, блеснув в лучах вышедшего солнца, оставил тонкую кровавую полосу на ноге скакуна.

Конь заржал от боли, встав на дыбы. Всадник рухнул на землю, а Айрин, словно тень, метнулась в сторону.

Солдат, выругавшись, вскочил на ноги. Его лицо исказилось яростью, когда он увидел, как Айрин, отступает к зарослям ракитника. Он рванулся за ней, но она была быстрее – скользнула между кустами.

Бой разгорелся с новой силой. Айрин, ослабленная раной и долгим переходом, едва успевала уворачиваться от тяжёлого меча. Солдат, огромный и сильный, теснил ее, заставляя отступать. Его удары были методичны и точны – он мастерски знал свое дело.

Она спаслась от очередного удара и почувствовала, как левая рука пульсирует болью, а горячая кровь заливает рукав. Рана снова закровоточила.

Когда солдат занес меч для нового удара Айрин изогнулась в воздухе, как змея, и метко вонзила лезвие в бедро солдата. Его пронзительный крик разорвал тишину. Со всей яростью он рухнул на нее своей тяжестью, сбив с ног, словно осенний лист.

Он схватил её за горло и прижал к земле. Его пальцы медленно сдавливали её шею, воздух с хрипом вырывался из легких.

В этот момент словно из ниоткуда вылетел Мидас. В его руках был увесистый камень, подобранный в зарослях. С отчаянием он обрушил его на затылок солдата. Тот грохнулся как подкошенный, разжав пальцы.

Айрин, задыхаясь и кашляя, села. Ее грудь тяжело вздымалась, в горле саднило. Мидас, бледный как смерть, опустился рядом на колени.

– Ты в порядке?

Она кивнула, с трудом сглотнув. Было больно разговаривать.

Мидас помог ей встать. Айрин что есть мочи пнула неподвижное тело. Подонок!

– Зачем? Зачем ты привлекла его внимание? – ругался он, – ты нас чуть не угробила.

Айрин закашлялась, но ответила:

– Без лошади мы станем лёгкой добычей, – на шее начали проступать сизые полосы от пальцев, – ты слышал, что говорили солдаты? Они нас ищут. Когда не найдут в деревне, будут прочесывать местность. Пешком оторваться нет шансов.

– Он же тебя чуть не убил.

– С тех пор как я связалась с вашей проклятой семейкой, я всегда в опасности. Так что нет никакой разницы кто меня убьет – он или твой папаша.

Айрин поймала скакуна. Конь нервно дёргал ушами, раздражённо фыркал и с опаской разглядывал незнакомцев. Он проявлял агрессивный норов. Она погладила его по шелковистой морде, успокаивая и тихо беседуя с ним, чтоб конь не сбросил их при первой же возможности.

– Со мной ты не такая ласковая, – обиженно произнес парень, – ощущение, что ты к незнакомому коню относишься лучше, чем ко мне.

– Это потому, что он молчит, в отличии от тебя.

– Эй! Я тоже много молчу.

– Залезай, – процедила Айрин сквозь зубы, вскакивая в седло и дергая поводья, когда конь расслабился.

Мидас побледнел, как полотно.

– Я… я не могу. Я никогда не ездил верхом.

Её глаза вспыхнули.

– И что ты предлагаешь? Чтобы я тащила тебя на себе? Или рядом побежишь? Живо садись или я привяжу тебя к седлу, а твоего щенка выброшу в кусты.

Он молча кивнул, стараясь не смотреть ей в глаза. Айрин выругалась, но помогла ему взобраться на лошадь. Мидас, дрожа всем телом, устроился позади неё и обнял за талию с неловкостью юноши, впервые прикоснувшегося к девушке. Он откашлялся и прижал к груди младенца.

Ребёнок, укутанный в грязные тряпки, не издал ни звука с момента их встречи. Даже во время битвы молчал. Его взгляд, казалось, проникал в самую душу, наблюдая за каждым их движением. Айрин невольно вздрогнула, осознав – человеческие отбросы никогда не были такими тихими. Они всегда кричали, плакали, требовали внимания. А этот… словно древний призрак, следящий за ними из-за пелены тишины.

– Почему он не плачет? – произнесла она, крепче сжимая поводья и направляя лошадь в сторону реки.

– Не знаю. Может, он просто… особенный.

Слишком особенный, – подумала Айрин.

В ушах звенела странная тишина – тишина, которую нарушало только тяжелое дыхание коня и мерный стук копыт.

***

Солнце опускалось ближе к горизонту, продолжая нещадно палить и превращая поля стерни в море расплавленного золота. Колючие стебли тянулись к небу, шелестя под напором горячего ветра. В воздухе висела тяжёлая, душная тишина.

Айрин, закусив губу, вглядывалась вперёд, где между холмами блеснула широкая лента реки Брея. Её воды, мутные и стремительные, неслись с такой силой, что казалось, сама земля дрожит под их напором. Бурлящие водовороты, похожие на голодные пасти, кружились у отвесных берегов, готовых поглотить любого, кто рискнёт спуститься к воде.

Река приближалась и с каждым шагом становилось всё очевиднее – пересечь её вплавь невозможно. Отвесные скалы зубьями нависали над водой, а острые камни, торчащие со дна, блестели в лучах солнца, как наконечники стрел.

Пересечь реку возможно только по мосту. И в этом вся дилемма.

По левую сторону от них виднелся Престил. Он раскинулся на широком мосту над бурлящими водами Бреи, подобно драгоценному камню, вставленному в серебряную оправу. Его стены, сложенные из белого камня, сияли в лучах солнца, а башни, увенчанные флюгерами, напоминали пальцы, указывающие в небо.

Внизу, под мостом, Брея несла свои воды, бурля и пенясь, а на высоте, царил особый дух – торговли и перемирия.

Престил был местом, где правила войны отступали перед правилами торговли. Здесь не действовала власть ни одного королевства, здесь царил только закон прибыли и выгоды. И именно поэтому ни одно королевство не осмеливалось захватить этот город и любой торговый. Стоило кому-то нарушить священное перемирие, как все торговцы Фангары объявляли бойкот и это королевство оказывалось отрезанным от всех торговых путей, что равносильно медленной смерти.

– Что скажешь? – спросила она, не оборачиваясь к Мидасу, – через Престил или вниз по течению? Через южный мост безопасней и быстрее доберемся до восточного тракта, но до него пара дней пути. И сейчас такое время, что он уже может быть захвачен шегерской армией. Нет гарантий, что мы по нему сможем пройти.

– Значит решено, – заявил Мидас, – через город. Там полно народу, мы легко затеряемся среди них.

Айрин помолчала, разглядывая город, который, подобно хищной птице, раскинул крылья над рекой. Солнце отражалось в его стенах, создавая иллюзию покоя, но она то знала – за этими стенами скрываются острые когти опасности.

Мидас не подозревает как ей рискованно появляться в Престиле. Там знают, что она найд и за ее скальп объявлена награда Торговой гильдией.

По дороге в Гримф ей не повезло схлестнуться с дородным торговцем, чья золотая цепь на шее тянулась почти до пояса. Тот мужчина оказался не просто торгашом, а главой торговой гильдии. Его цепкий взгляд сразу распознал в ней найда и в его глазах вспыхнул азарт охотника. Уже на следующий день по всем улицам Престила висели листовки о награде за ее голову.

– Хорошо, – наконец произнесла она, чувствуя, как неприятный холодок пробегает между лопаток, – поедем через Престил. Но хочу предупредить – никогда не называй моего имени, ни с кем не разговаривай и смотри только в пол. Говорить могу только я.

Мидас кивнул, крепче прижимая младенца, а затем замер.

– Имени? – внезапно осознал он, – а какое оно? Я до сих пор не знаю… твоего имени.

– Тем лучше, – бросила она через плечо, – легче будет вжиться в роль.

– Погоди… – запротестовал он, – но я должен знать!

Айрин не ответила, а лишь подстегнула коня. Животное, почуяв близость воды, забеспокоилась, заржала и пошла медленнее.

Еще издали, Айрин поняла, что что-то не так. На мосту, который должен сиять белизной торговых флагов, теперь чернели силуэты шегерских знамен. Их алые полотнища, украшенные волчьими головами, развевались на ветру, подобно кровавым ранам на теле города. Айрин, прищурившись, вглядывалась в происходящее – теперь там, где всегда царило перемирие стояли шеренги солдат, а на башнях развевались вражеские штандарты.

– Безумец, – процедила она сквозь зубы, крепче сжимая поводья и останавливая коня, – король Шегера окончательно потерял рассудок. Захват Престила – это не просто нарушение законов, это объявление войны всем торговцам.

Мидас, бледный как смерть, крепче прижал младенца к груди.

– Тогда скачем вниз. Лучше потратить время, чем попасть в лапы шегерских патрулей.

Она кивнула, развернув лошадь. Они повернули прочь от захваченного города, оставив позади алые знамёна и нарушенные законы.

***

Ветер свистел в ушах, когда Айрин пришпорила лошадь, унося их прочь от неожиданной опасности.

Вдалеке, на горизонте, мелькнула фигура. Айрин распознала в темно-синих доспехах стража Гримфа. Он быстро приближался им наперерез. Погоня!

– Солдат! – крикнул Мидас, прижимая к груди младенца, словно тот был его последним шансом на спасение.