Игры богов

Айрин не ответила – её взгляд был прикован к преследователю. Она сразу узнала его. Светлые волосы, широкие плечи. Тот солдат из тюрьмы. Но почему он один?

Всадник, словно хищная птица, заметившая добычу, стремительно сокращал расстояние между ними. Его конь, мощный и выносливый, явно превосходил их животное.

– Быстрее! – выдохнула она, чувствуя, как пот струится по спине.

Лошадь, измученная двумя седоками, начала сдавать. Расстояние между ними и преследователем неумолимо сокращалось. Всадник, заметив их слабость, издал победный клич и пришпорил своего скакуна.

– Держись! – крикнула Айрин, понимая, что избежать столкновения уже невозможно.

В следующий миг гримфский солдат настиг их. Его конь, мощный и тренированный для сражений, легко обошел их измотанное животное. Всадник, не теряя времени, выхватил меч и, используя силу движения, сбил их с седла.

Айрин, падая, успела прикрыть голову руками. Мидас, с младенцем на руках, рухнул рядом. Земля, казалось, на мгновение остановилась, прежде чем принять их в свои объятия.

Айрин, пытаясь подняться, почувствовала, как боль пронзает все тело. От внезапного головокружения ослабели ноги и накатила новая волна тошноты.

Мидас, всё ещё держащий младенца, замер, словно статуя, готовый защищать ребёнка любой ценой.

Всадник, спешившись, направил на них острие меча. Его лицо, казалось маской смерти, а глаза, горящие решимостью, не оставляли сомнений – он пришёл не для переговоров.

– Вот вы и попались, твари! – его голос, яростный как пламя, разрезал тишину, – сдохните!

Рука солдата, с мечом, нацеленным в сердце, описала смертоносную дугу, но Айрин ловко ускользнула в сторону, уходя от удара. Пальцы, быстрые как молния, выхватили из-за пояса тонкий клинок. Она замерла, готовая к защите.

Сталь зазвенела о сталь, высекая искры в полуденном солнце. Гектор, кружась в смертельном танце, метил то в Айрин, то в Мидаса, который, прижимая к груди младенца, пытался защититься руками. Ребенок, закутанный в грязные тряпки, вздрогнул. Его глаза расширились от ужаса при виде летящих клинков.

– Остановись! – крикнула Айрин, бросаясь между Гектором и Мидасом. Кинжал блеснул в воздухе, отражая солнечный свет, – зачем ты нас преследуешь?

Гектор, не отвечая, сделал выпад. Его меч рассек воздух у лица Мидаса, оставив на его плече кровавую полосу. Кровь выступила на ткани, окрашивая ее алым.

– Зачем вы убили его? – прорычал Гектор, его голос дрожал от ярости, – зачем убили моего друга?

Айрин замерла, её глаза сузились.

– О чём ты говоришь? Мы никого не убивали!

– Ложь! – взревел Гектор, его лицо исказилось от гнева, – я вас выпустил, а вы взяли и вырезали всю стражу на воротах! Зачем? ЗАЧЕМ!?

– Это неправда! Мы просто хотели выбраться из города! – закричал Мидас, поднимаясь на ноги.

– Заткнись, тварь! – рявкнул Гектор, его обезумевший от ярости взгляд метнул в него молнии, – убью! На кусочки разорву! Вас всех!

– Если бы мы хотели их убить, ты бы даже костей не нашел! – орала Айрин, – отбиваясь от взмаха клинка, – но твой друг провел нас и когда мы уходили, он был жив! Как и все остальные!

Но Гектор, ослепленный яростью и горем, не слышал слов. Его движения становились все более яростными, а удары смертоносными. Каждый выпад был направлен на то, чтобы покарать тех, кого он считал виновными в смерти своего друга.

Битва разгоралась с новой силой.

Айрин, понимая, что ситуация выходит из-под контроля и страж вот-вот доберется до Мидаса, бросилась на Гектора. Ее кинжал сверкнул в воздухе, целясь в незащищенное горло.

Удар. Порез. Отскок.

Айрин едва успела отпрыгнуть. В следующий миг кулак врезалась ей в висок. Мир взорвался вспышкой боли, вышибая клинок из ослабевших пальцев. Земля ушла из-под ног. Жесткий удар спиной выбил воздух из легких.

Страж, тяжелый, как медведь, обрушился на нее сверху, кулаки долбили в ребра, в живот, в лицо. Каждый удар отзывался глухим гулом, будто колокол, звенящий под водой.

– Катись к Анфи прямо в пекло! – рычал он и его дыхание, пропитанное ненавистью, обжигало щёку.

Айрин извивалась, как змея под сапогом, пытаясь вырваться из железных тисков, но враг только больше усиливал напор.

Только не теряй сознание. Держись. Я тебя спасу!

Внезапно жаром охватило запястье и Айрин ощутила, как болью пронзило кожу – незваный гость, живущий в ее теле, снова проснулся.

Айрин почувствовала, как в ней пробуждается сила и ярость тысяч богов. Теплые струйки неведомого выскользнули из внутренней стороны запястья, зашевелились и запульсировали в такт сердцу, заставляя забыть о боли и страхе.

Из ее правой руки появился длинный, тонкий и острый, как клык хищника, шип. Он искрился глубоким темно-зеленым светом и сотни тончайших ниточек, переплетенных в подобие кокона, шевелись как новая часть тела.

Резким движением она вонзила его под пластину наплечника. Солдат взревел, кровь брызнула теплым дождем, заливая ей лицо.

– Получи, ублюдок! – прошипела Айрин, вгоняя острие ещё раз, уже в бедро.

Он откатился, хватая ртом воздух, но тут же рванулся вперед, сбив ее с ног. Они сцепились в смертельном танце, катаясь по земле, смешанной с кровью.

Шип скользнуло по горлу стража, оставив алую полосу. Солдат захрипел, но его кулак всё же настиг ее – челюсть хрустнула, мир поплыл в кровавом тумане.

Айрин пнула со всей мочи его в ногу и отползла, опираясь на дрожащие руки. В голове разлился туман. Каждое движение отзывалось огнем в плече, ткань рукава и рубахи пропитались насквозь кровью.

Солдат, изможденный и раненный, встал на ноги, шатаясь. В его глазах читалась все та же яростная решимость. Его броня зазвенела, как погребальный колокол, когда он поднял меч и двинулся на нее.

– Кончились фокусы, стерва? – хрипел он, приближаясь.

Ещё один удар. Последний. Может быть даже в ее жизни, а не в его.

Она ловко перекатилась по земле, вскочила и из последних сил метнулась вперед, избегая меча. Шип вошел глубоко под ребро и страж громко заорал.

Он рухнул на колени и по его лицу прокатилась гримаса боли. Он обессиленно опустил меч и зажал руками кровоточащую рану. Айрин поднесла холодную сталь к его горлу.

– Все кончено. Сдавайся, – ее дыхание сбивалось и давалось из последних сил.

И тут земля задрожала. Топот копыт. Сначала тихий, как отголосок грома за горами, потом гулкий, яростный. Прямо на нее несся всадник. Точь-в-точь похожий на этого.

– Гек! – орал тот, – не тронь его!

Лукас спрыгнул с коня, его сапоги глухо ударили о землю. В воздухе повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием пленника. Близнец подбежал к ним и замер.

Айрин держала Гектора, стоящего на коленях, за горло. Ее шип, теплый и острый, вдавился в кожу. Проступила кровь.

Мидас, внезапно оказался рядом с мечом Гектора в одной руке и младенцем в другой, готовый нанести удар в сердце поверженного врага в любой момент.

– Не приближайся! – предостерегающе прорычала Айрин, – мы не вернемся в тюрьму! Оставьте нас в покое или я убью его.

Лукас ее не послушал и сделал шаг вперед – и тут же его пронзила неимоверная боль. Шрам на руке, та самая метка, взорвалась огнем. Каждый вдох давался с трудом, будто воздух превратился в вязкую патоку. Почти одновременно он разглядел, как беглянка побледнела и судорожно сглотнула.

– Кидай сюда меч! Живо! – закричала она, крепче вжимая острие шипа в горло. Ее глаза лихорадочно метались.

– Нет! Не убивай, – простонал он, зажимая руку, – мы вас отпустим.

– Пусть сдохнут, как собаки! Не оставляй никого! – захрипел Гек, – все равно я не жилец.

Лукас открепил меч от пояса и кинул к ногам Айрин, показывая, что не опасен.

– Я тебя вылечу. Найду лекаря, – голос близнеца дрожал от волнения.

Мидас следил за каждым движением близнеца, опасаясь подвоха. Его взгляд метнулся к Айрин, а потом опять на противника, как вдруг его внимание вновь приковалось к Айрин.

Повязка, сорванная во время битвы, обнажила её трехцветные волосы.

Но не это больше поразило его – на запястье Айрин, у самого края рукава, он разглядел кровавую, болезненную рану из которой торчало нечто… пугающее и пульсирующее.

– Ты… – голос Мидаса дрогнул, – ты найд?

Айрин вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Её глаза сейчас метали молнии.

– И что с того? – прошипела она, сильнее прижимая острие к горлу Гектора, – хочешь найти себе нового проводника?

– Когда отец нанимал тебя… он знал? Он видел твои волосы?

Гектор, чувствуя острие у горла, едко прохрипел:

– Ты разговариваешь с животным… как мило.

– Заткнись! – взорвалась она и пнула Гектора в спину коленом. Он покачнулся, а затем злобно рассмеялся, – когда ты нас выводил из тюрьмы, тебя не волновало мое происхождение и ты тоже со мной разговаривал, мразь!

– Что ты сказала? – Лукас сделал шаг к ним. Его лицо исказилось от боли и недоумения, – что? Гек? Скажи, что она лжет. Ты же не мог…

– Удивлен? – Айрин злобно усмехнулась, глядя прямо в глаза близнеца, – твой братец очень падок на деньги. Заплати я ему больше и мать родную продаст. И дружок его такой же.

– Не смей… его упоминать! Ты даже его мизинца не стоишь!

– Заткнись, кому сказала!

– Зачем ты убила его? – взревел Гектор, – зачем? Ты – мерзкая подделка природы. Вас всех надо истребить. Вы – грязные выродки!

– Гек…

– Мы никого не трогали, – встрял Мидас, глядя на стража, – когда этот охранник вывел нас из ямы, мы добрались до ворот с его запиской и нашли нужного человека с медальоном. Он нас провел через ворота. Но все, точно все стражи были живы, клянусь. Зачем бы нам их убивать? Чтобы сбежалась вся армия?

Лукас, стиснув зубы от боли, сделал ещё шаг вперед, не отрывая глаз от брата.

– Вот почему ты так злился, – поцедил он безжизненным тоном, – теперь многое стало понятно. Ты бесился думая, что те, кто тебе заплатил за побег, убили Авгера, вместо того чтобы просто передать записку? Да? – его голос задрожал от рвущейся наружу ярости, – ОТВЕЧАЙ!

– Да пошел ты… – прохрипел Гек и едко рассмеялся, – кто ты такой, чтобы меня судить? Ты вообще обо мне не знаешь…

– Видимо и правда я ничего не знаю о тебе. Но в чем я точно уверен, что по возвращению тебя ждет плаха. Ты переступил черту, Гек. И это уже не изменишь.

Айрин впилась взглядом в Лукаса, в его серьезное, подернутое смятением и горечью лицо и внезапная судорога скрутила внутренности, словно кто-то связал из невидимой нитью. Плечо запульсировало, шип с болью втянулся обратно в плоть. В груди разлился обжигающий огонь. Её колени подогнулись. Мир поплыл перед глазами, звуки исказились, превращаясь в какофонию предсмертного воя. Что с ней происходит?

– Опасность, – прохрипела она, борясь с подступающей темнотой, – надо срочно уходить. Всем нам.

Тишина взорвалась топотом копыт. Земля задрожала под тяжестью конницы. Воздух наполнился запахом железа и конского пота. Из-за холма, словно тени смерти, выплыли солдаты Шегера – те самые, что уже искали беглецов по всем окрестным землям.

Гектор, стоящий на коленях, замер, его глаза расширились от ужаса. Айрин из последних сил успела натянуть на голову капюшон. Нельзя, чтобы они видели, кто она.

Меч Мидаса, нацеленный на сердце Гектора, дрогнул в его руке и опустился. Лукас, стоящий рядом, схватил меч с земли и обнажил клинок. Он в первую очередь загородил широкой спиной брата и встал в стойку, показывая, что готов защищаться до конца.

Солдаты окружили их плотным кольцом, их чёрные мундиры казались вороньим крылом, накрывшим долину. Стрелки заняли позиции, направляя в них взведенные арбалеты. Щелчки механизмов гулко затрещали. Командир, выделяющийся серебряными нашивками, выехал вперёд.

– Сложите оружие! – его голос прокатился над полем, заставляя дрожать даже траву, -сопротивление бесполезно!

Айрин, не отрывая взгляда от спины стража, восхитилась его стойкостью и бесстрашием, когда он вышел вперед.

– Мы сдаемся, – произнес он тихо, но твердо, – но только при условии, что вы оставите нас в живых.

Командир Шегера рассмеялся. Его конь, словно чувствуя напряжение, переступил копытами.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, гримфольская выскочка, – голос командира понизился, и он процедил, – но мне нравится твоя дерзость. Хорошо. Тем более сейчас убивать вас нет смысла. Мертвые ведь… не разговаривают.

Лицо командира пронзила едкая усмешка, не предвещавшая ничего хорошего.

– Уберите оружие, – приказал Лукас, через плечо обращаясь к беглецам, – не глупите.

Мидас, стиснув зубы, выкинул меч, прижимая к груди младенца. Айрин, хоть и скривилась от презрения, но тоже подняла руки, не отрывая взгляда от командира из тени капюшона.

Против хорошо вооруженных солдат нет ни единого шанса, – пронеслось в ее голове. В одиночку – возможно. Но теперь от ее действий зависит жизнь чудака, за которую ей обещали награду. Награду, ценою в ее жизнь.

Солдаты, не опуская арбалетов, начали медленно приближаться, образуя живой коридор для пленников. Их тени, вытянутые закатным солнцем, казались щупальцами судьбы, готовой утянуть беглецов в пучину неизбежного.

Тишина повисла над полем, а солнце, клонящееся к закату, окрасило все в багровые тона, как предвестие кровавой драмы.

ГЛАВА 5

Сумрачные улицы Престила казались вымершими. Редкие фонари отбрасывали дрожащие круги света на мощёную мостовую, где ещё недавно кипела торговля. Теперь же город, захваченный шегерскими войсками, напоминал призрак самого себя – безмолвный и пугающий.

Айрин шагала по брусчатке, ощущая, как каждый шаг отдаётся болью в измученном теле. Ей стянули руки за спиной, а капюшон плаща скрывал лицо. Рядом, под конвоем двух стражников, шёл Мидас – бледный, с запекшейся кровью на щеке. Младенец, завёрнутый в грязные тряпки, беззвучно плакал у него на руках.

Улицы, обычно наполненные гулом голосов и звоном монет, теперь отзывались лишь эхом солдатских шагов. Запертые ставни домов казались слепыми глазами, наблюдающими за процессией. Время от времени из тёмных проулков доносились приглушённые голоса горожан, осмелившихся нарушить комендантский час.

Тюрьма возвышалась впереди. Узкие зарешеченные окна мрачного здания казались слепыми. Стены, некогда белые, потемнели от пыли и копоти. Стражники, сопровождающие пленников, ускорили шаг, подгоняя древками копий.

В тюрьме царил полумрак, пропитанный запахом плесени и отчаяния, где каждый шаг стражников отзывался эхом погребального звона. Командир шегерской стражи остановился перед решётчатой дверью.

– Развести по камерам! – приказал он, указывая на разные направления, – на рассвете провести допрос.

Двое стражников попытались забрать младенца у Мидаса. но тот вцепился в ребёнка, как в последнюю надежду.

– Нет! Отдайте его! – его голос дрожал от ярости и отчаяния.

Айрин со злостью прошипела:

– Прекрати сопротивление! Это только всё усложнит!

Но Мидас не слушал. Он рванулся к ребёнку, когда его попытались вырвать из рук. Стражники, не церемонясь, ударили его древком копья, целясь в висок. Мидас, вскрикнув от боли, рухнул на каменный пол, словно сломанная кукла. Ребёнок, наконец, вырванный из его ослабевших рук, издал едва различимый всхлип.

Айрин с братьями молча наблюдали за происходящим, понимая, что любое их вмешательство лишь усугубит ситуацию и может стоить жизни. В их глазах читалась безмолвная боль и осознание неизбежного – сопротивление в этих стенах равносильно смерти.

Мидаса за ноги уволокли в одну из камер. Айрин стиснула зубы, чувствуя, как внутри закипает ярость, смешанная с бессильной злостью. Глупый мальчишка, – ругалась она про себя, – зачем он так рискует ради этого ребёнка?

Командир бросил холодный взгляд на Айрин, а затем на младенца в руках солдата.

– Твой ребёнок? – его голос прозвучал резко, словно удар хлыста.

Айрин замерла, чувствуя, как внутри всё сжимается. При каждом взгляде на младенца её охватывало почти физическое отвращение, будто она смотрела на что-то мерзкое и отталкивающее.

– Он твой? Отвечай! – рявкнул командир, заметив её колебание.

Младенец, словно почувствовав её неуверенность, потянул к ней ручки, ища защиты. Беззвучные слёзы продолжали катиться по его щекам.

Мерзкий червяк, – пронеслось в голове, – но, если его убьют, Мидас сломается или начнет буянить. Ей это не нужно. Проще притвориться.

– Мой, – наконец выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Командир прищурился, изучая её лицо. Он явно не верил.

– Девку с ребёнком в отдельную камеру, – кивнул командир, отдавая приказ, а затем глянул на близнецов, – а этих – раздельно.

Айрин приняла младенца. Его маленькие ручки вцепились в её грязную рубаху.

Младенец затих, но его беззвучные всхлипы продолжали сотрясать маленькое тельце.

В это время Лукас, поддерживая раненого брата, обратился к командиру:

– Прошу, поместите нас вместе. Брат ранен и нуждается в уходе.

Командир скривился.

– Камеры одиночные.

– Тогда я откажусь от сна, – твёрдо произнёс Лукас, – я не брошу брата.

После короткого раздумья командир кивнул:

– Хорошо. Но если попытаетесь что-то учудить – пожалеете.

Тесная камера была погружена в полумрак. Тусклый свет луны скупо пробивался сквозь решетку под потолком. Сырые стены сочились влагой, оставляя на коже холодный пот тревоги. Скрип нар при каждом движении и постоянный лязг засовов сводили с ума.

Айрин чувствовала, как каждая клеточка её тела наполняется безысходностью.

Шаги стражников затихали в лабиринте коридоров, постепенно растворяясь в тишине, которая давила на уши тяжелее любого железа. Тюрьма погрузилась в безмолвие, нарушаемую лишь редким эхом шагов, глухими стонами из глубины и тихим треском факелов у камер.

Она посадила ребенка на койку и устроилась рядом. Ей бы поспать. Она так устала.

Айрин посмотрела в зарешеченное окно, где мерцали звёзды. Это только начало, – думала она, чувствуя, как внутри всё сжимается от предстоящей неизвестности.

Её пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, пока она смотрела на небо, гадая, сколько ещё

испытаний выпадет на их долю.

На рассвете их ждёт допрос и, скорее всего, не без пыток – шегерские палачи славятся своим искусством развязывать языки. Стражам Гримфа достанется больше всех, но, если тот выживший солдат из деревни даст показания, как она с Мидасом вырезали патруль – их обоих ждёт плаха.

За стеной заслышался яростный спор и Айрин прислонилась ухом к холодной стене.

В соседней камере Лукас пытался устроить раненого брата на жёстких нарах. Гектор действительно напоминал бледную тень самого себя – его лицо покрывала испарина, а в лихорадочно блестящих глазах читалась не только боль, но и глухая ярость.

– Оставь меня в покое, – хрипел Гектор, отворачиваясь к стене, когда Лукас попытался осмотреть его раны, – я не нуждаюсь в твоей заботе.

– Ты серьёзно ранен, – настаивал Лукас, – позволь хотя бы перевязать тебя.

Лукас, не обращая внимания на протесты, начал осматривать кровоточащие порезы. Его пальцы дрожали – то ли от ярости, то ли от страха.

– Ты понимаешь, что натворил? – тихо спросил он, прижимая обрывок плаща к самой глубокой ране.

– Не тебе судить, – процедил Гектор, когда Лукас слишком резко коснулся повреждённого места.

– Выпустить заключённых… – Лукас сжал челюсти, – это не просто проступок. Это предательство.

– Что ты знаешь? – рявкнул Гектор, – думаешь, я стал бы рисковать всем просто так?!

– Не просто так, – Лукас резко выпрямился, – ты всегда был жаден до денег, Гек. И даже не отрицай.

– Я никого не предавал! – прохрипел Гектор, пытаясь подняться, но тут же рухнул обратно на нары.

– А как это называется? – повысил голос Лукас, – мы ловим преступников, а ты их отпускаешь за деньги. Это называется изменой! И никакие причины не оправдывают твоего поступка, – его голос сделался твердым, почти жестоким, – когда мы выберемся отсюда, ты ответишь по закону.

Гектор закрыл глаза, его дыхание стало прерывистым. Лукас продолжил перевязывать раны брата, понимая, что их ждёт впереди.

– Когда выберемся… – прохрипел Гектор, а затем рассмеялся, – не надейся. Они нас не отпустят. Зря только силы тратишь.

– Что-нибудь придумаю.

– Великий командир решил, что у него все под контролем? Ты потому сдался – думал все легко разрешится? Так не надейся. Тут же нет в охране меня, с жаждой наживы и готового предавать.

– Тебя до сих пор это забавляет? Погибли люди, Гек. И не просто люди, а твои сослуживцы. Твои действия их убили.

– Ты дурак и идиот! Ты ничего не знаешь, – сквозь сцепленные зубы выдавил Гектор, – твои принципы и благородство изрядно поднадоели. Хочешь сдать меня в Гримф – валяй. У тебя в крови быть крысой.

– Я столько раз тебя покрывал, что сбился со счета! Хватит! Теперь мне уже плевать брат ты мне или нет! Ты перешел грань.

– Вот и славно, что мы поняли друг друга. Убери от меня руки и я быстрее сдохну! Избавлю тебя от мороки тащить меня в Гримф.

– Не надейся отделаться так легко.

В камере повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь стонами раненого и тихим лязгом засовов где-то вдалеке.

Айрин слушала их перепалку с холодным удовлетворением. Чем сильнее они ссорятся, тем больше шансов, что их внимание будет отвлечено от неё и Мидаса.

Она едва заметно улыбнулась, когда из-за стены донёсся особенно громкий стон раненного.

Идиоты. Оба.

Один предал закон, другой – себя, пытаясь тому помочь. Она бы давно вогнала клинок меж рёбер предателю. Но этот… перевязывает раны, шепчет "терпи", словно тот хрупкая ваза, а не гнилая доска.

Семья.

Презрительная усмешка скользнула по губам. В её мире родство стоило дешевле пустого кошелька. Семья – это обуза и слабость.

Ее размышления прервали. В маленькое окошко под дверью просунули миску с серой жижей, которую в тюрьме называли похлёбкой. Даже крысы побрезговали бы такой едой, – подумалось ей.

Желудок Айрин свело от голода, но, когда она увидела, как жадно смотрит на еду ребёнок, как подрагивают его тонкие пальчики, она без колебаний поставила миску рядом с ним на нары.

Ребёнок неловко пытался поднести к губам здоровенную деревянную ложку, которая казалась в его маленьких руках лопатой. Похлёбка расплескивалась, пачкая грязную рубашонку. Айрин скривилась, глядя на его неуклюжие попытки, но всё же не выдержала. Она отобрала ложку и присела рядом.

– Сиди смирно, – процедила она, зачерпывая жижу. Ребёнок послушно открыл рот и смотрел на неё с каким-то благоговейным восторгом.

Каждый раз, когда похлёбка касалась его губ, он благодарно кивал и издавал тихое довольное мычание. А Айрин с трудом сдерживала отвращение. Не к еде, а к тому, что ей приходится нянчиться с этим человеческим детёнышем. Но сейчас, глядя в эти благодарные глаза, она не могла просто отвернуться и уйти.

– Какой же ты мерзкий, – задумчиво произнесла и внезапно ребенок ей улыбнулся, – жалкий, слабый и глупый. Дети моих сородичей с рождения самостоятельные и умеют добывать себе еду. А вас, людей… вас так легко победить. Достаточно не кормить пару недель.

Шрам на запястье дрогнул, будто откликаясь на мысли. Она уронила ложку.

Под кожей зашевелилось что-то живое, острое, вытягиваясь в тонкий шип. Он пульсировал, наполняя руку жаром. Айрин ощутила, как незаживающая рана на запястье снова кровоточит и болит при каждом движении.

– Опять ты! Что тебе нужно? – зло выплюнула она, – когда я тебя звала помочь, ты сидел молча, но вылез, когда совсем не нужен? Зачем?

Обычно он просыпался, когда смерть витала в полушаге и не раз спасал в последний миг. Но в ближайшие пару месяцев, он будто сошел с ума, ставя ее на грань жизни и смерти. Айрин прижала палец к кончику шипа, ощущая, как боль смешивается с восторгом и злостью.

Шип изогнулся, посылая по руке волну странного тепла. Может, он знает то, чего не видит она? Чует лазейку из каменной ловушки? Или просто хочет крови – всё равно чьей?

Вырвусь. Вырвусь и сожгу эту яму дотла.

За стеной раздался стон. Айрин откинулась на грубые доски нар, разглядывая шип. Пусть болтают. Пусть грызутся. Она уже видела выход – в щели между камнями, в дрожи под кожей запястья, в своей улыбке, острой как лезвие. Шип откроет камеру.

***

Лукаса разбудил шорох. Он приподнялся, спиной ощущая липкий холод камней и замер, втягивая носом сырой воздух. Гектор метнулся во сне. Пот росинками блестел на висках. Лунный свет рвал темноту на клочья, обнажая трещины в стенах.

Шорох за дверью нарастал. Будто шелест крыльев ночной птицы, залетевшей в каменную пасть. Лукас прижался к прутьям и тогда увидел её. Тень, скользящую по стене, будто дым от погасшего факела. Найд. Глаза, горящие изумрудным огнём, совсем как у животных, замерли на мгновение, впиваясь в его взгляд.