Игры богов

Диана Фурман

Игры богов

Старые боги пали и новые правят через страх. Фангара содрогается от войн, королевства рушатся под натиском предательства, а магия, некогда бывшая кровью мира, запрещена и выжжена калёным железом. В этом хаосе, под взглядом равнодушных небожителей, судьбы четверных изгоев сплетаются в единый кровавый узел. Они – друзья поневоле: солдат, бунтарь, колючая беглянка и юный маг, несущий в себе проклятый дар. Двое из них отмечены таинственной Меткой – древним клеймом, что влечёт за собой неминуемую погоню. За ними по пятам идёт нечто большее, чем смерть – безликий Ужас, неумолимый как рок. Чтобы выжить, им предстоит разгадать тайну этого знака. Тайну, что уходит корнями в эпоху свергнутых богов и ведёт к истине, способной испепелить основы мироздания.

Первая часть цикла "Первородные".

ПРОЛОГ

Гек разбудил Лукаса с первыми лучами солнца. Притаившись у изголовья, метнул горсть ледяной воды в сонное лицо брата и залился звонким смехом. Лукас, вздрогнув, с грохотом рухнул с лежанки на грубые половицы.

– Вставай, дурень, – хохотал тот, – так все веселье проспишь.

– Какое еще веселье? – проворчал Лукас, отряхиваясь, – почему ты не на пастбище? Сегодня твоя очередь пасти!

Капли сверкнули в его выгоревших прядях.

– Я кое-что нашел в лесу. Хочешь посмотреть?

Чумазый Гектор в разодранной рубахе напомнил Лукасу домашнего божка.

– Обойдусь, – рассерженно произнес он, – ты так и не ответил.

– Отец пошел. Так что, идешь или нет? – Гек заговорщически подмигнул, – Я больше никому это место не показывал. Увидишь, с ума сойдешь.

– Никому? Даже Авгеру? – удивился Лукас.

– Даже ему. Ты должен увидеть это первым.

Имя друга повисло в воздухе, словно вызов. Лукас замер. Его выцветшие брови поползли от удивления.

– Врёшь.

– Клянусь бородой бати! – Гек вскочил, протягивая руку с мозолистыми пальцами, вечно исцарапанными терновником.

Лукас, ворча и отряхиваясь от капель, кое-как натянул башмаки, проверяя, на месте ли отцовский нож на поясе – привычка, выработанная годами. В голове все еще звучал смех Гека. Вот уже как много лет брат не звал его с собой одного, без Авгера. Но что-то в его голосе заставило Лукаса подчиниться – то ли обещание увидеть нечто удивительное, то ли затаенная надежда, что их прежняя братская дружба еще жива. Натянув рубаху, он выбежал вслед за братом, чувствуя, как утренний ветер холодит мокрые от воды волосы.

Деревня только просыпалась – петухи горланили на все голоса, первые лучи солнца золотили соломенные крыши домов. В воздухе струился сладковатый дымок из труб.

Гек, как всегда, двигался легко и быстро. Его чумазая физиономия светилась от предвкушения, а Лукасу приходилось почти бежать, чтобы не отставать.

«Интересно, что он там нашел?» – думал Лукас, глядя на брата, который, казалось, совсем забыл о своих обязанностях на пастбище. «И почему именно мне решил показать? Неужели между ними с Авгером пробежала кошка?»

Эти мысли не давали покоя, пока они пробирались через огороды к опушке леса. Гек первым скрылся в чаще.

Лукас едва поспевал за Геком, чья тень мелькала меж деревьев, словно лесной дух. Ветви сплелись над головой в изумрудный свод, сквозь который едва сочился солнечный свет, превращаясь в призрачные блики на мшистом ковре.

– Не отставай, болван! – донесся издали возглас Гека.

Гек все дальше углублялся в чащу, а Лукас, спотыкаясь о корни, едва поспевал за ним.

Впереди мелькнула белесая голова брата. Ноги горели огнем, ветви хлестали по рукам, оставляя алые узоры на коже. Лукас стал замечать, как меняется освещение, как птицы затихают одна за другой словно по команде. В воздухе витал запах прелой листвы, смешанный с металлическим привкусом ржавчины.

Гектор потерялся из виду и Лукас остановился. В душе шевельнулась тревога.

– Гек! – хрипло выкрикнул он, но лес проглотил его голос, как ненасытный зверь. Оставалось двигаться дальше, сквозь чащобу, где даже время текло иначе.

Лукас, задыхаясь, вырвался на прогалину. Еще недавно здесь звенели птицы, но теперь воздух пропитался запахом тлена. Лукас остановился, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Что-то в этой тишине настораживало, будто сама природа предупреждала об опасности.

Язык прилип к небу от внезапной сухости во рту.

Перед ним высилось строение из серых камней, поросших мхом. Полуразрушенная стена зияла провалом, сквозь который проглядывала массивная дверь. По кованым узорам, изъеденным ржавчиной, ползали слизни, оставляя серебристые следы.

Древние камни, казалось, пульсировали, а в трещинах между ними проглядывала странная зелень – то ли мох, то ли что-то иное, неведомое. Тяжелые каменные блоки, когда-то идеально подогнанные друг к другу, теперь расходились в разные стороны, словно строение пыталось разорвать себя изнутри.

В проломе, где когда-то, возможно, были окна, теперь колыхались тени, а в воздухе витал металлический привкус ржавчины, смешанный с запахом тлена и чего-то древнего, давно забытого.

– Что… это? – выдавил Лукас.

Еще месяц назад здесь шумела молодая поросль, когда он с отцом ставил капканы на зайцев. Теперь же земля вокруг выглядела черной и выжженной.

Корни деревьев щупальцами впивались в каменные плиты.

Гек же, будто не замечая угрозы, балансировал на обломках стены, легкий, как тень. Его смех звенел колокольчиком в этом месте, где ветер замер, боясь разбудить нечто. Замолкли даже птицы.

– Здорово, правда?

– Что за темная магия? – Лукас сглотнул ком в горле, наблюдая, как брат бесстрашно тычет палкой в трещины, словно ковыряет вход в подземелье.

Строение молчало. Но в щелях между камнями Лукас ощущал что-то живое. Не слизней и не насекомых. Что-то жуткое.

Они родились близнецами, но будто были из разных стихий. Лукас – тихий, как лесной ручей, всегда огибающий острые камни, а Гектор, как пламя, пожирающий леса и поля. Даже сейчас, на краю проклятого строения, Лукас чувствовал дрожь, что пробирается под кожей. Страхом перехватило горло.

Зато Гек бесстрашно стоял на обломке стены, как на носу корабля, готового ринуться в шторм.

– Тут руны. Смотри, – Гек склонился к камню и его пальцы заскользили по шероховатой поверхности, – интересно, что тут написано?

Лукас приблизился к нему. В выщербленных надписях угадывались древние символы: круглый с двумя завитушками внутри, другой – похожий на змею с раскрытой пастью, а рядом много мелких точек. Лукас видел похожие в книге сказок, которые читала ему мать, но их значения он не знал.

Гек дотронулся до основного, крупного символа и Лукас ощутил, как задрожала земля. По лесу пронесся гул, в котором угадывался шепот. Он пронесся над верхушками деревьев и смолк в проломе.

Но Гек, казалось, не замечал этого и продолжал водить пальцем по символам.

Лукасу вспомнились эти сказки, – жуткие, пробирающие до дрожи. Где первородные боги, создатели всего живого на трех континентах, даровали людям магию для защиты от завистливых и кровожадных божков. Вместо благодарности люди, сговорившись с божками, уничтожили первородных. И с тех пор мир потерял равновесие, погрязнув в войнах, зависти, предательствах и похоти.

– Это древний язык. Таким владели первородные боги, – пролепетал Лукас, чувствуя, как немеет язык от ужаса, – нам нужно срочно уходить. Тут опасно!

– Первородные боги? Это те, которых убили Анфи с Эрвом? Чего их бояться, они ж давно мертвые.

– Даже мертвые боги опасны.

– Трусишь? – засмеялся Гек, – сейчас покажем этим богам, где им самое место, – Гек вскинул подбородок и блеснул шрам от старой шалости, – ну что, идем? Дверь сама себя не откроет.

Пальцы Лукаса крепко вцепились в рукав брата. Он попытался стянуть его на землю.

Бесстрашие когда-нибудь погубит Гека. Почему он не боится? Лукас ощутил, как подгибаются колени от страха.

– Стой! – вырвалось у Лукаса резко, как щелчок капкана, – это не просто руины… Это может быть могила Офена… или Лея. Или самой… Сциблы…

Гек фыркнул, отбрасывая прядь волос со лба. Его серые глаза вспыхнули вызовом.

– Сциблы? Этой неудачницы?

– Не смей так говорить!

– А что не так? Что ж это за богиня такая, которая не смогла защитить ни себя, ни своих людей? Еще и подарила оружие, которым ее же и убили.

– Она прародительница всей жизни. Как ты можешь быть таким… неблагодарным?

– Она неудачница и слабачка! Мне незачем ее благодарить. Если она тут, тем более бояться нечего.

Лукас сжал губы, чувствуя, как предательская краска стыда заливает щеки. Он поразился – сколько дерзости и самодурства слышалось в словах брата.

Сцибла давно погибла, но дух ее жив – в каждом листочке, дуновении ветерка, в каждой капле воды и дыхание живых. Лукас верил, что она следит за своими творениями и благоволит тем, кто оказывал ей почтение.

Лукас не даст опорочить склеп. Даже если он не принадлежит богам. Мертвые заслуживают покоя, их нельзя творожить.

– Отец… – начал он, но голос дрогнул, – батя выбьет из тебя дурь, если узнает где ты лазил.

Тень пробежала по лицу Гектора. Он рванул руку, будто освобождаясь от пут, а в его взгляде вспыхнуло что-то колючее зимнего ветра.

– А как он узнает? Только… если ты ему доложишь! Донесешь на меня, стукач? – зашипел он и Лукас отшатнулся как от удара, – значит Авгер правду говорил? Это ведь был ты? Кто натрепал отцу про сарай Фортанов, про поле и про сады.

– Неправда! – Лукас хотел оправдаться, но слова повисли в воздухе.

Лукас вдруг вспомнил тот день, когда Гек привел нового друга – худого мальчишку с пронзительными глазами болотной тины, который принес им корзину спелых слив якобы от отца. Тогда Лукас еще не знал, что этот сирота из-за реки станет причиной их разлада, что именно он начнет нашептывать Геку свои коварные идеи, подбивая на проказы и мелкие кражи. С тех пор все пошло наперекосяк: брат, прежде верный и добрый, начал меняться, становясь все более дерзким и неуправляемым, а Лукасу оставалось лишь наблюдать, как их крепкая связь рвется под чужими, ядовитыми словами.

Вранье оплетало его слова, а руки, прежде ловкие лишь в шалостях, теперь крали монеты из сундука соседа и поджигали отцовское сено. Пламя того пожара все еще жило в воспоминаниях Лукаса.

Он помнил крики деревенских женщин, тушивших огонь мокрыми мешками, чтобы пламя не перекинулось на дома, ржание обреченных коров, которых отцу пришлось забить под зиму, потому что нечем стало кормить. Помнил отцовы слезы и тихую ярость, когда ему пришлось за бесценок продать единственного коня.

Лукас стал тенью Гектора, следил за каждым его шагом. Если брат переступал черту, а он переступал все чаще, Лукас шел в мастерскую, где отец, молчаливый как скала, мастерил луки. Слова «Авгер снова…» висели в воздухе, тяжелые, как наковальня. Отец кивал не глядя, а после хрипел в темноте: «Гек! На конюшню!» и Лукас, прикусив губу до крови, со слезами на глазах, слушал свист плети и приглушенные стоны.

Он молился, чтобы брат прокричал: «Это все Авгер!», но Гек лишь скрипел зубами, принимая удар за ударом.

– Авгер только и делает, что втягивает тебя во всякие неприятности. Когда его не было, отец тебя не трогал. Нам будет лучше без него.

– Нам? – Гек прыгнул с валуна и приблизился к брату. Его глаза, серые и холодные, впились в Лукаса, – ты хотел сказать – тебе. Тебе будет без него лучше. Ты же с самого начала его ненавидел!

Лукас стиснул зубы, чтобы не вырвалось: Да! Ненавидел! Ненавидел за смех, которым Авгер окутывал Гека, как падальщик добычу. Ненавидел за то, как брат, прежде бросавшийся в реку за щенком, теперь равнодушно смотрел, как горит чужой урожай.

– Он хочет изжить меня! – прошипел Лукас, ощущая, как горечь поднимается к горлу, – ты разве не замечаешь, что он метит на мое место? Он – сирота, который подыскал себе дом, отца и брата, а я ему мешаюсь! Авгер хочет избавиться от меня твоими руками!

– Ты бредишь, – Гек встал так близко, что Лукас почувствовал запах гнили, въевшийся в его одежду, – или видишь только то, что хочешь!

Лукас отвернулся. Вдалеке каркала ворона, словно Авгер подслушивал, ухмыляясь из чащи.

– Вали, – Гек толкнул брата в грудь и тот едва устоял, – настучи отцу, как крыса! Может, получишь награду – мою долю ужина!

– Гек…

– Проваливай! – рыкнул брат, – знал, что не стоило тебя суда приводить. Крыса!

Лукас замер. Он ведь хотел лишь спасти его.

Но под взглядом Гека, полным жгучей обиды, понял: между ними уже выросла стена из плетей, предательств и немых криков.

Удар в грудь бросил Лукаса в колючий кустарник. Острые ветви впились в спину. Сквозь слепящие слезы обиды он увидел, как Гек взметнулся на камни и замер на краю провала. Провал зиял за его спиной.

– Гек, не надо! – хриплый крик вырвался из перехваченного горла.

В ответ Гектор, не разжимая губ, рванул со стены булыжник и швырнул в брата. Алая роза расцвела на холщовой рубахе.

– Убирайся, стукач, или следующий камень будет в голову! – донеслось уже из черноты.

Лукас сглотнул ком горечи. Он словно снова стал тем семилетним мальчишкой пять лет назад, что бежал за братом и его другом через все поле, крича: «Возьмите меня с собой!», а в ответ получал лишь пыль от пяток и издевательских смех.

Авгер, отец, деревня – все будто сплелись в удавку его шее. Даже сегодня, когда Гек впервые за полгода позвал его одного, без своего прихвостня, тот встал между ними.

– Тогда оставайся в своей яме! – сквозь обиду выкрикнул Лукас, вставая. Колени дрожали, а промокшие штаны липли к коже, – если сдохнешь, даже могилу не вырою!

Он рванул прочь, ломая ветки, не чувствуя, как крапива жжет голени, а камни впиваются в ступни свозь подошву. Слезы смешивались с потом, солью разъедая царапины.

Лес вокруг гудел, будто смеялся над ним. Стволы кривлялись в гримасах, корни хватали за щиколотки, а в ушах стоял вой – то ли ветра, то ли его собственный.

И вдруг раздался крик.

Нечеловеческий. Вороны взметнулись с ветвей черной тучей, затмив солнце и на миг лес погрузился в сизую мглу. Лукас замер, сердце провалилось в бездну.

– Гек!

Ноги подкосились, земля поплыла. Он ухватился за ствол, чувствуя, как кора впивается в ладонь. Мертв? Проклят? Съеден? Мысли бились, как птицы в клетке.

Тело, забывшее про боль, рвало листья, ломало ветки. Воздух свистел в ушах, а в груди пылало адское пламя: Он жив. Должен быть жив.

– Гек! – рёв Лукаса разорвал тишину.

Лукас вырвался на край прогалины, чувствуя, как холодный пот струится по спине – не от усталости, а от недоброго предчувствия, которое все сильнее сжимало грудь. В воздухе повисло тяжелое молчание, лишь изредка нарушаемое далеким карканьем вороны. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, ожидая чего-то недоброго. Каждый шорох в чаще заставлял его вздрагивать, а сердце билось так часто, что в ушах стоял гул. «Только бы жив», – как заклинание твердил он.

Лукас, стиснув зубы и стараясь не думать о своем паническом страхе темноты, двинулся к пролому, словно ведомый невидимой силой.

Приоткрытая ржавая дверь, испещренная склизкими дорожками, поддалась с тяжелым скрипом. Густая вонь, как от похлебки из гнили и костей, ударил в ноздри и Лукаса чуть не вывернуло. Он прикрыл нос рукавом.

Покатые ступени вели в бездну, будто в нутро каменного чудища.

– Гек… – шепотом позвал он, спускаясь на шаг.

Пыль висела в воздухе мертвым саваном, поглощая свет с поверхности. Лукас сжал кулаки, чувствуя, как страх обвивает горло ледяной удавкой.

Темнота. Она всегда жила в его кошмарах – слепая, бездыханная, высасывающая надежду. Как тогда, после падения в колодец, где ему пришлось просидеть три дня.

Но сейчас он шагнул еще ниже, глубже, туда, где воздух стал тягучим, с привкусом железа на языке.

– ОТЗОВИСЬ! – крикнул он в черноту и звук утонул, как в болотной трясине.

Десять ступеней. Двадцать. Сердце колотилось, выбивая предсмертный ритм. Ноги дрожали, но он шел, цепляясь за стену, где мох шевелился под пальцами. Он обязан найти брата.

И тогда раздался скрип. Резкий, как удар топора.

Лукас обернулся. Свет сверху сузился до щелки и стремительно исчезал.

– Нет! – выдохнул он, метнувшись обратно. Дверь захлопнулась со стуком гробовой крышки.

Он замер, прижавшись лбом к двери. В ушах звенело.

Шорох. Где-то за спиной. Шаги? Дыхание? Или стук собственной крови?

– Попался, куриная башка! – голос Авгера прозвучал сквозь дверь, словно жужжание оводов.

Лукас почувствовал облегчение, узнавая по ту сторону смешок брата.

– Гек! – голос Лукаса дрогнул, превратившись в стон. Он представил, как брат стоит за порогом сжав кулаки, словно в те дни, когда отец сек его на конюшне, – открой, прошу. Шутка зашла слишком далеко.

Даже через дверь Лукас чувствовал его злость.

– Восемьдесят два, – Гек говорил тихо, но каждое слово вонзалось, как шип, – столько раз меня стегал отец. И именно столько раз ты меня закладывал.

Лукас вцепился в скобы двери, железо въелось в ладони.

– Не оставляй меня здесь! – взвыл он, – ты же знаешь, как я боюсь темноты.

– Поэтому я и привел тебя сюда, дурак! – теперь в его голосе слышалась неприкрытая радость, – как думаешь, что сделает отец, когда найдет тебя здесь?

Удар кулаком в дверь. Еще. Еще. Кровь сочилась из содранных костяшек, смешиваясь с ржавчиной.

– Это было ради тебя! – закричал Лукас, но звук потерялся в гулкой пустоте.

Авгер что-то прошептал и Гек рассмеялся. Их шаги стали удаляться, смех затихал, унося с собой последние крупицы надежды.

Лукас сполз на ступени. Камни, покрытые ледяной слизью, жгли кожу сквозь одежду. Он зажмурился, но тьма, казалось проникала сквозь веки. Каждый вдох гудел в ушах, будто подземелье дышало в такт.

Открой глаза, они пришли за тобой, – шептал страх… или то был его голос?

В черноте зашевелилось. Что-то крупное, мягкое, словно гнилая ткань, волочащаяся по полу. Лукас прижался к стене, чувствуя, как сердце бьется в горле, готовое вырваться. Где-то рядом заскребло и воздух наполнился сладковатым запахом тления, как в яме с павшим скотом.

– Гектор, – прошептал он в последний раз, но имя поглотила темнота. Теперь в ней не было ни времени, ни звуков, только бесконечное падение в бездну, где даже воспоминания о свете рассыпались в прах. А где-то в глубине, меж камней, громче шептали нечеловеческие, древние голоса, ждущие, когда страх Лукаса созреет, как плод.

Добро пожаловать домой, стукач.

Это не Гек. Он не мог. Он же… его брат… Он не мог найти ему замену. Лукас прикусил язык, чтобы зубы не выстукивали дрожь. Авгер. Имя горело на губах, как проклятье. Это все он! Именно он отравил душу брата, выковал из Гека оружие. Возможно, и эти стены лишь наваждение. Вдруг Авгер опоил его грибным отваром и ему все чудиться?

Сердце успокаивалось. Лукас впился ногтями в ладони, пока боль не пронзила туман страха. Отец ему поверит. Должен поверить. Пальцы нащупали на поясе рукоять охотничьего ножа, подарок отца, с которым он никогда не расставался. Он вытянул его перед собой.

– Ни шагу ближе, – прошипел он в пустоту, взмахнув лезвием и отгоняя несуществующих чудовищ.

Веки, слипшиеся от слез, разомкнулись. Мгла не изменилась, была все такой же густой и пугающей.

И вдруг вдалеке дрогнул огонек изумрудной искрой. Лукас вжался в стену, чувствуя, как древние камни шепчут: «Беги от нее». Но ноги, предав разум, шагнули вниз.

Ступени, осыпались, скрипели и шуршали, но ноги будто сами несли его вперед.

С каждым шагом зеленое сияние росло, обретая форму шара, пляшущего в воздухе. Кости ныли от холода, исходящего от света. Внизу ступени оборвались, упершись в начало узкого, как колодец коридора. Огонек двинулся дальше.

Лукас, вытянув перед собой отцовский нож как единственное спасение от мрака, осторожно продвигался по узкому коридору, где с каждым шагом становилось все холоднее. Казалось, сам воздух высасывал тепло из его тела. На стенах, словно отвечая на его присутствие, загорались древние изумрудные символы, вычерчивая в темноте странные узоры, и чем ближе он подходил к тупику, тем ярче разгоралось их зловещее сияние. Тревога нарастала внутри, превращаясь в ледяную глыбу, которая давила на грудь, а в ушах все громче звучал шепот – то ли его собственный страх, то ли голоса, запертые в этих стенах веками.

Огонек привел его к обветшалой статуе женщины и завис над резной чашей в ее руках.

Лукас, потеряв всякий страх, восхищенно замер, впитывая детали. Статуя была выточена с такой нечеловеческой точностью, что казалось, будто кожа под мраморной пылью дышит. Её лицо, застывшее в полуулыбке, ловило отсветы пламени, играя тенями. Пальцы, обнимавшие чашу, были тонкими и изящными, а складки платья струились, как вода.

Огонь в чаше вспыхнул яростнее, окрасив стены в ядовито-изумрудный свет, сковывая землю и стены льдом. В его мертвенном сиянии статуя преобразилась и Лукас залюбовался на её лик. Волосы, казавшиеся прежде гладкими, теперь заструились каменными волнами, в зрачках заплясали игривые искры. Лукас шагнул ближе, забыв об осторожности.

Все это: склеп, зеленый огонь, который не источал тепло, статуя неизвестной женщины казались настолько странными, что Лукасу подумалось будто это сон. И он сейчас проснется в отчем доме, на своей кровати и рассмеется над собственной глупостью.

Смешок сорвался с губ.

И в то же мгновенье статуя повернула голову с тихим скрежетом, словно горы сдвигались в недрах земли. Её глаза распахнулись – бездонные, как ночное небо, но вместо звезд в них плясал зеленый огонь. Ледяные пальцы сомкнулись на запястье Лукаса и боль пронзила тело, будто тысячи игл впились в жилы.

Воздух вокруг начал сгущаться, превращаясь в вязкую субстанцию, которая обволакивала его тело, словно паутина. Стены, казалось, начали пульсировать в такт его испуганному сердцу, а древние руны на камнях засветились ярче, образуя вокруг статуи призрачный ореол.

Из глубины донесся низкий, рокочущий звук, похожий на далекий гром, который нарастал с каждой секундой, заставляя землю дрожать под ногами Лукаса. Свет изумрудного огня стал настолько ярким, что его глаза заслезились, а в ушах зазвенело от нарастающего давления.

Статуя медленно подняла вторую руку, и в воздухе разлился сладковатый запах разложения, смешанный с металлическим привкусом ржавчины, который Лукас уже чувствовал снаружи, но здесь он был в десятки раз сильнее.

Он закричал, но звук растворился в каменной пасти склепа.

И тьма поглотила его сознание.

ГЛАВА 1

Сердце вырывалось из груди, будто пыталось сбежать от кошмара. Лукас резко поднялся, впиваясь пальцами в края матраса, и замер, ощущая, как холодный пот стекает по спине. Лунный свет, пробиваясь сквозь щели ставен, рисовал на полу когтистые тени. В полумраке казармы царила мертвая тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием сослуживцев.

Опять. Все тот же сон.

Он судорожно сглотнул, пытаясь загнать обратно ком страха, застрявший в горле. Рука саднила, будто под кожей ползали раскаленные иглы. Лукас стиснул запястье, вглядываясь в темноту. Там, где когда-то бледнели едва заметные линии, теперь пылал багровый след – отпечаток пальцев, будто выжженных каленым железом.

В памяти зазвенели голоса прошлого. Он помнил, как отец, бледный как полотно, нес его на руках с прогалины, а после Гек с Авгером клялись в невиновности, тыкая пальцами в лес.

«Склепа нет, Лукас, иди сам посмотри! Статуи не хватают людей… они же из камня! Ты что, сумасшедший?»

Они смеялись, пока он рылся в рукавах, пытаясь показать им след, еще не проступивший на коже. Ему никто не верил.

Двенадцать лет молчания. Двенадцать лет шрам был немым напоминанием, тайным символом его безумия, в которое никто не верил.

Но недавно отметина ожила: вздулась и жгла так, словно под кожей тлел уголек.

А сны… Они приходили все чаще, увлекая его в склеп, где ледяные каменные пальцы статуи сжимали горло, рискуя лишить жизни.

Лукас встал, ощущая, как холодный пол бьет дрожью по босым ступням. В уборной он сунул лицо в ледяную воду, и острая боль пронзила виски.

Не спать. Только не спать.

Но даже бодрствование не приносило облегчения. Под кожей словно тлел уголек, напоминая о прошлом.

Он взглянул в зеркало. В темных глазах отразилась изможденная тень, готовая рассыпаться в прах.

– Я схожу с ума, – прошептал Лукас, сжимая запястье.

А где-то в глубине, за гранью реальности, каменные пальцы сжались чуть сильнее.

Когда Лукас вступал в ряды городской стражи, он мечтал, что доспехи и служба станут щитом от призраков прошлого. Он верил, что здесь, среди холодных стен, его не достанут воспоминания. Но неизбежное, словно промозглый зимний ветер, настигло его.