Ледяное сердце эриды

– Ну что, народ Веларрона! Кто хочет проверить, есть ли у этого чудовища сердце? Подходите, платите, слушайте! Не бойтесь, цепи крепкие. – Он ухмыляется, тянет монету к небу. – Кто первый?

– Не подходите к ней! – выкрикивает мужчина из задних рядов. – Кто услышит, как сердце эриды бьётся, тот умрёт! Все так говорят! От неё одно проклятье!

– У эридов нет сердца, идиот, – резко отвечает женщина впереди, бросает на него взгляд через плечо, как будто хочет посмеяться над суеверием. – Пусто у них внутри, что ты выдумываешь?

Рядом кто-то кивает, кто-то отшатывается. Воздух становится плотнее, по толпе пробегает короткий, нервный смешок. Я замечаю, как несколько человек отступают, но большинство наоборот подходят ближе, толкаются локтями, чтобы получше разглядеть чудовище, которому они приписали столько страхов.

Из толпы отделяется молодая женщина – щёки у неё румяные, губы сжаты, глаза напряжённые. Она выходит вперёд, будто сама себя заставляет идти через ряды людей, делает шаг и замирает прямо передо мной. Её пальцы цепляются за подол платья, она вытягивает шею, склоняется ближе и задерживает дыхание.

– Не бьётся…

– Я же говорила! Бессердечная!

Монеты падают в шляпу, Кей собирает их, не поднимая головы.

– Дальше! Кто смелее? – бросает он в толпу.

Шум растёт, очередь не уменьшается, и каждый раз слышу одно и то же:

– Не бьётся.

– Нет сердца…

– Мёртвая!

Я стою, позволяю им трогать себя, позволяю слушать мою грудную клетку, и не моргаю ни разу. Всё, что у меня остаётся в этот момент – это прямая спина и равнодушно лицо.

– Пусто, – хрипит очередной мужчина, резко отступает, будто только что коснулся смерти. Его ладонь дрожит, он быстро вытирает её о плащ, избегая моего взгляда.

Сколько раз они будут убеждаться в одном и том же, прежде чем поверят, что сердце у меня действительно не бьётся?

– Видите?! – выкрикивает Айвен, сверкая глазами, – Нет у неё сердца и не будет! Такие, как она, живут за счёт чужой боли!

Толпа шумит, волнуется, бросают ещё деньги. Кто-то начинает скандировать:

– Казнить! Казнить!

Хочется закатить глаза от предсказуемости человеческих ритуалов. Вот так, значит, и выглядел конец для тех, кого ловили до меня: публичное унижение, азарт толпы, выкрики, деньги на потеху. Казнить, чтобы не бояться ночью. Казнить, чтобы рассказать детям, что чудовище больше не придёт.

Два палача выходят из-за спины, их лица скрыты глубокими синими капюшонами, руки в бурых перчатках до локтя, в руках у каждого костяные крюки, отполированные до матового блеска. Я не успеваю толком вдохнуть, как один из них уже прижимает крюк к моему животу, ищет место между рёбрами.

Я стискиваю челюсти, не даю себе выдать ни звука, даже когда крюк входит под кожу, рвёт ткани. Дышу часто, через зубы. Второй палач подходит ближе, его рука ложится мне на плечо, крюк скользит по коже и в следующую секунду входит внутрь, чуть ниже первого, цепляется за кость. Кровь тут же проступает, струится по животу, впитывается в ткань. Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Не прощу себе, если закричу сейчас.

Рыжий поднимает руку, толпа замолкает.

– Народ Веларрона! Сегодня вы увидите, как умирает та, кто много лет питалась вашим страхом. Сегодня конец для чудовища, которое вызывало ужас в ваших семьях!

Палачи берутся за ручки в ожидании. Всё готово, чтобы разорвать, чтобы не осталось сомнений, чтобы все увидели: у эриды нет сердца. Как же они ошибаются…

И вдруг площадь рассекает глухой удар копыт, такой чёткий, что хочется заткнуть уши. Палачи замирают. Несколько секунд никто не двигается, как будто сам город задержал дыхание.

Сквозь толпу, на чёрном жеребце выходит всадник. Всматриваюсь в его лицо, и всё внутри сжимается от узнавания. Тот самый человек. Тот самый взгляд прожигающий на сквозь. Он будто сгусток ночи на фоне светлой площади – непреклонный, невозмутимо спокойный. Каштановые волосы, аккуратно уложены, открывая лоб и строгую линию бровей. Скулы резкие, подбородок уверенный, губы сжаты в тонкую линию, глаза тёмные, цепкие. Чёрные, матовые доспехи облегают фигуру, повторяя силуэт – на груди рельефный дракон, крыльями охватывающий весь торс. В его неподвижности и сдержанности есть сила, от которой толпа сама собой отступает.

Охотники делают шаг к краю площади уже без прежней бравады. Вся их троица уходит в сторону, почти бегом, растворяясь среди людей.

– Принц Каин… – прокатывается глухо по рядам.

– Сам наследник.

Он соскальзывает с седла, идёт твёрдым шагом в мою сторону, плащ скользит по камню. Подходит почти вплотную, так близко, что я чувствую его дыхание. Сквозь боль, делаю короткий вдох, будто надеюсь уловить в нём хоть намёк на эмоцию, но от него не тянет ничем. Внутри этого человека тишина и это сбивает с толку.

– Забавно. Ты смеешь держать этот взгляд. Даже сейчас, когда тебя уже записали в мёртвые. Даже сейчас, когда вся эта толпа жаждет крови, ты стоишь, будто тебя это не касается. Эрида.

Его взгляд опускается ниже, к месту, где костяные крюки впиваются мне в живот, скребутся между ребрами. Даже слабый вдох заставляет их шевелиться внутри. Он смотрит внимательно, будто изучает не тело, а то, как долго можно продержаться в моём положении. Толпа напрягается, каждый ждёт – вот сейчас, вот ещё немного, и эта эрида не выдержит, закричит. Но я держусь. Просто дышу поверхностно, медленно, чтобы не дать боли прорваться наружу.

– Интересно, сколько ты выдержишь, – принц наклоняется ближе, чтобы никто не услышал, – или ты уже привыкла к боли настолько, что даже смерть кажется тебе скучной?

– А ты чего хочешь? Чтобы я умоляла тебя о пощаде? Ждёшь крика, хочешь увидеть, как я теряю самообладание и вою от боли?

Он чуть поворачивает голову к толпе, на мгновение вижу его профиль: резкие черты, тёмные глаза, в которых нет сочувствия, – только твёрдое решение.

– Мне не нужно видеть, как ты кричишь, – говорит он чуть громче. – Я хочу понять, что ты чувствуешь, когда понимаешь: ты скованна цепями, в твоём теле крюки, а от смерти тебя отделяет один мой приказ?

Он снова смотрит мне прямо в глаза, явно ожидая, что я сорвусь, что в голосе появится намёк на уязвимость.

– Ты хочешь узнать, что у меня внутри, но я тоже хочу понять, принц. Почему я не могу услышать твои эмоции, не могу нащупать твои края, будто тебя здесь нет совсем?

– И это тебя раздражает?

– Нет, не раздражает. Скорее настораживает, – отвечаю без паузы. – Я привыкла чувствовать людей. Ты же для меня, как пустое место.

Я чуть склоняю голову, разглядываю его так же внимательно, как он меня.

– Может, ты особенный, а может, просто хорошо скрываешь то, что у других всегда на виду.

– Значит, ты хочешь меня прочесть? Тебе интересно, что у меня внутри?

– Мне всё равно, что у тебя внутри. Просто странно не чувствовать рядом никого. Даже врага. Особенно врага.

Каин чуть приподнимает бровь, в его лице появляется едва заметная тень усмешки, скорее усталой, чем ироничной.

– Ты ошибаешься, эрида. Я не враг тебе.

Он выпрямляется, бросает короткий взгляд на палачей.

– Освободите её.

Палачи переглядываются, но спорить не решаются. Крюки выходят из моего тела, оставляя за собой полосу крови.

Принц снова смотрит на меня, теперь чуть дольше, чем нужно, будто ждёт моей реакции на этот неожиданный поворот.

– Как благородно, – говорю ему. – Только благодарить тебя я не буду, человеческий принц. Это не то спасение, за которое кто-то скажет спасибо.

Каин наклоняется, так близко, что я чувствую холод металла на его доспехах и что-то острое во взгляде.

– Ты всё ещё не поняла, я не враг тебе, но и не твой спаситель. Теперь ты принадлежишь мне, эрида. Не перепутай милость с необходимостью. Ты жива, пока нужна мне.

Он скользит взглядом по моему лицу, задерживается на губах, а потом резко отступает, словно только что выдернул себя из какого-то наваждения.

– Уведите её. Эта эрида, теперь моя ответственность. – Бросает он стражам, и направляется к своему коню.

Стражники сразу снимают с меня цепи, не успеваю сделать шаг сама, как они уже подхватывают под локти, рывком тащат вперёд.

– Быстрее, эрида, – рявкает один из них. – И не вздумай падать. Его Высочеству не нужны лишние проблемы.

Быстрее? У меня дыра в животе, я держусь только на упрямстве и злости, каждый шаг даётся с трудом.

Слежу взглядом за принцем – он легко садится в седло, и толпа расступается перед ним с уважением и страхом. Он вытащил меня из рук палачей не чтобы спасти, а чтобы решить мою судьбу по-своему. И, возможно, на площади было бы проще.

Стражник чуть сильнее сжимает мою руку, будто предупреждает: не вздумай даже моргнуть не так. А я смотрю в спину принца.

Принц…

Значит, тот всадник в лесу был из королевской семьи. Не просто охотник, не просто воин. Наследник.

Сын короля.

Замок Веларрона возвышается над городом, словно каменная цитадель, лишённая украшений. Высокие стены, суровые башни, на главных воротах выбит тот же дракон, что встречал меня у городских стен. Я задерживаю взгляд на этом символе. Для них дракон – не только страх, но и власть, предупреждение всем: «Я не боюсь чудовищ. Я сам ими управляю». И пока на воротах вырезан этот знак, они верят, что никто не пройдёт в замок, если не поклонился их силе.

Стражники распахивают ворота и мы проходит внутрь. Двор шире, чем кажется снаружи, мостовая чистая, ни пыли, ни мусора, только следы копыт, да отполированные камни. По периметру двора тянутся галереи, тяжёлые двери ведут вглубь, между ними в тени стоят вооружённые стражники. Они не обращают на меня внимания, их взгляд скользит мимо, словно таких, как я, тут видели уже не раз.

Непонятно, для чего принц привёл меня сюда. Ясно только одно: сбежать из этого места не получится. Даже если бы не было этой раны, даже если бы с меня сняли цепи, из этого двора не выйти. Охраны слишком много.

Меня волокут по тропе к небольшому деревянному дому, который прячется в глубине сада, в тени деревьев, будто специально выстроен для тех, кого нельзя держать на виду.

Внутри тесно и темно. Всё пространство заставлено грубыми шкурами, на стенах – высушенные черепа волков и кабанов, кости вбиты в потолок, будто охотник, собрал здесь все доказательства чужих страданий. Стол у стены заляпан засохшей бурой жидкостью, а в углу стоит низкое железное кресло, к которому меня подводят стражники.

– Садись, – кивает один, второй тянет за локоть, и в следующий миг я оказываюсь на этом холодном, будто выкованном для пыток «троне».

Руки запирают в металлические кольца на подлокотниках. Ноги стягивают кожаными ремнями, чтобы я не могла вырваться или даже дёрнуться. Я стискиваю зубы, не даю себе ни стонать, ни проклинать вслух. Боль под рёбрами заставляет меня почти не дышать.

В комнате становится теснее, когда в дверях появляется Каин. Он не торопится, заходит так, будто всё здесь принадлежит ему, его плащ задевает медвежью шкуру у порога. Останавливается напротив, быстро оглядывает всё вокруг: кресло, бурые пятна на полу, стражников, что стоят слишком близко.

– Выйдите, – приказывает он.

Стражники переглядываются, но спорить не решаются. Как только дверь за ними закрывается, Каин подходит ближе, становится сбоку и, склонившись, касается окровавленной ткани моей брони. Не задаёт вопросов, просто начинает снимать ремни на корсете – кожа трещит, стягивается, одна пряжка срывается с хрустом, вторую он перерезает ножом. Холодный воздух касается кожи, рана тут же начинает тянуть сильнее.

– Терпи, – бросает он коротко.

Я замечаю, что пальцы у него сильные, но касается он осторожно, будто не хочет причинить большей боли, чем уже есть. Шепчет себе что-то под нос, наверное, считает, сколько понадобится нитей. Вдруг резко выпрямляется, идёт к столу, открывает ящик. Движется быстро, без суеты: находит чистые тряпки, пузырёк с прозрачной жидкостью, металлическую чашу, тонкую иглу. Окунает лоскут в раствор, выжимает и возвращается ко мне.

Я задерживаю дыхание, когда он касается мокрой тканью раны. Щиплет сильно, но я только стискиваю челюсти до скрежета, не даю себе застонать. Он методично вытирает кровь, всё делает спокойно, будто лечит не врага, а соратника после драки.

– Никогда бы не подумала, что принц Веларрона возьмётся латать чужие раны, – усмехаюсь, не отводя взгляда от его лица.

– Не обольщайся, эрида, – отрезает он. – Живая ты мне пока нужнее, чем мёртвая. Можешь считать это необходимостью. Не жди особой мягкости, если бы был другой выбор, я бы даже пальцем тебя не тронул, но у меня нет времени искать тебе замену.

Он откидывает окровавленную тряпку на стол, берёт иглу, задерживает её между пальцами, потом подносит к язычку свечи. Смотрит, как сталь становится золотистой, держит ровно столько, чтобы нагреть, потом быстро протирает спиртом.

– И ради чего ты собираешься держать меня здесь? Какая в этом необходимость?

– Причины тебя не утешат, а правду я всё равно не скажу.

Он наклоняется ближе, ловко и быстро делает первый стежок. Кожа туго стягивается под нитью. Его взгляд скользит по моей руке, будто проверяет – дрожу ли я, боюсь ли. Я не дрожу. Но внутри всё напряжено до предела, как будто каждая клетка держится за своё место. Не хватало ещё потерять сознание перед ним – пусть считает меня хоть упрямой, хоть безрассудной, но не слабой. Я не должна отключиться. Ни сейчас, ни здесь. Щека судорожно дёргается, только бы он не заметил, как сильно мне плохо.

– Всё, что я могу сказать тебе сейчас: ближайшее время будет не самым приятным в твоей жизни. Привыкай к новому порядку.

Оно уже не приятно. Хочется пнуть его ногой, но ремни держат крепко, не дают даже толком вдохнуть, не то что двинуться. Я вжимаюсь в жёсткую спинку кресла, стараюсь не смотреть на его руки, не думать о том, что он делает, но взгляд всё равно опускается вниз

Я слежу, как он вытаскивает иглу, быстро затягивает узел. Молча проверяет, не появилась ли новая кровь, потом берёт длинный узкий лоскут ткани, проводит один конец за моей спиной. Осторожно затягивает повязку вокруг моего живота, укладывает каждый виток ровно, без складок.

Он наклоняется так близко, что я могу разглядеть: след усталости под глазами, щетину, морщину между бровей. От него пахнет чистой кожей, чуть металлом, на пальцах ощущается терпкий запах крови.

– Не пытайся выбраться и сопротивляться, – предупреждает он, затягивая повязку туже. – Ты привыкла питаться страхом людей, но в этом доме никто не станет тебя бояться. Если ты ищешь, на что опереться – напрасно. Здесь, для тебя нет ничего, кроме моей воли и моего порядка. И тебе придётся жить по этим правилам, хочешь ты этого или нет.

Он затягивает последний виток, аккуратно прячет концы под слоем ткани и не сразу отходит, задерживает взгляд, словно ждёт, поняла ли я, или ему придётся повторить.

– Можешь хоть каждый день напоминать мне о своей власти, но если думаешь, что я приму твои правила, ты ошибаешься.

– Осмотрись, эрида, – резко бросает он резко. – Посмотри, где ты находишься. Это не твой лес, не твои скалы, не твоя охота.

Я поднимаю голову, заставляю себя разглядеть обстановку. Деревянные стены увешаны шкурами, черепа и головы зверей смотрят пустыми глазницами. На полу тёмное пятно, старая кровь въелась в дерево. Даже время не смогло стереть её: она отпечаталась, как напоминание, что даже пол под ногами хранит следы чужих расправ.

– Если думаешь, что ты выше этого, – принц кивает на черепа, – ошибаешься. Здесь ты такая же, как и эти звери. Разница только в том, что у тебя ещё есть возможность дышать и говорить.

– И ради чего всё это? Чтобы доказать себе, что ты хищнее меня? Что можешь сломать эриду, сделать из неё трофей для своей коллекции? – Поворачиваю голову чуть вбок, уголки губ едва поднимаются, усмешка выходит холодной, короткой. – Или всё проще, принц? Ты действительно веришь в старые сказки? В слезу эриды? Думаешь, что если достаточно надавить, я подарю тебе чудо и рассыплюсь в слезах, как это описывают твои летописцы?

Я качаю головой, смотрю прямо ему в глаза.

– Придётся тебя разочаровать. Я не умею плакать – ни как человек, ни как чудовище из ваших легенд. Всё, что ты получишь – моё равнодушие. И ни капли слёз.

Он слушает, не перебивая, только на секунду задерживает взгляд на моей шее, как будто проверяет, осталась ли там уязвимость, на которую можно надавить.

– Посмотрим, эрида, – произносит он наконец, медленно, почти бесцветно, – кто первый сдастся. Ты или твой холод.

Он отходит на шаг, бросает взгляд на дверь. В этот момент становится ясно – разговор окончен. Чувствую его спину, даже когда он выходит из комнаты: не спешит, не демонстрирует силу, просто оставляет меня одну, в этой тёмной клетке, среди его трофеев и запаха старой крови.

Я остаюсь наедине с этим «инвентарём» и отмечаю: всё, что есть в этом доме, уже проиграло свою битву. Я – нет.

Глава 6

Ривен

Открываю глаза и долго не понимаю, где нахожусь: запах мха, земли, во рту ржавый привкус. Голова трещит, виски ломит – яд всё ещё не вышел из крови. Сажусь, упираюсь ладонями в сырой мох. Под пальцами чувствую разбитый фриал, стекло хрустит. Память возвращается обрывками: ловушка, рычание Селины, этот мерзкий свист и укол в шею. Я вырубился не сразу, когда всё поплыло. Помню, как рыжий громила скрутил её, перекинул через плечо и потащил в глубь леса. А я валялся, как выпотрошенная шкура.

Осматриваюсь вокруг. Ночь давит, туман клубиться между деревьев, где-то за ветками мелькают обрывки их следов – примятая трава, сломанная ветка, ещё один фриал, раскатанный по земле. Они торопились, волокли её, будто добычу. Думают, если усыпили одного – второй не пойдёт по следу? Наивные.

Поднимаю нож, с трудом вкладываю его обратно в ножны. Медленно вдыхаю, вслушиваюсь в лес. Следы ведут вниз, к старой просеке, там, где тропа выходит к разломанному мосту, а дальше дорога только одна: в сторону Веларрона. Ну, конечно. Куда же ещё. Именно туда, где начинается территория, за которую Эзар Дарр лично обещал сбросить любого в ледяное озеро. Пересекать границу одному, без дозволения…

Почти смеюсь в темноте: уж очень удачно для ловцов и очень плохо для меня.

Стою, смотрю на просеку, где их следы разбивают мох, перебираю в голове варианты – один хуже другого. Вернуться без неё? Рассказать, что меня усыпили, что я потерял напарницу, что позволил утащить людям самую важную охотницу Верховного?

Я не слишком близок с Селиной, но достаточно хорошо знаю, как близко Эзар Дарр к ней… близко настолько, что никто не рискует даже смотреть в её сторону лишний раз, чтобы потом не жалеть о своих глазах. Но одно я знаю точно: если вернусь без неё – он мне шею свернёт. Не станет разбираться, был ли яд, сколько их было, и что я вообще мог сделать против людей. В его глазах я обязан был не вырубаться, не валяться в грязи, не терять напарницу. Да и не только в его глазах.

Мы с Селиной всегда были на ножах, не потому что враги – просто она упрямая, а я всегда считал своим делом спорить, задевать её. С детства мы соперничали на тренировках: кто первым поднимется на стену, кто дольше выдержит в бою без отдыха. Эта эрида никогда не давала мне чувствовать себя сильнее, ни на миг. Даже когда валялась на земле в крови, могла глянуть так, что все твои победы тут же обесценивались. Иногда казалось, что кроме вечных споров у нас ничего и нет.

Долго стою на месте, сжимая рукоять ножа, будто он может дать мне хоть каплю ясности. Нет, возвращаться нельзя.

Я делаю шаг в просеку, по разбитому мху, и в этот момент отступает даже ржавый привкус во рту – осталась только одна мысль: идти вперёд, пока не догоню, не вытащу, или хотя бы не сдохну, пытаясь.

Глава 7

Селина

Просыпаюсь рывком, втягивая воздух. Подо мной всё то же кресло – неподвижное и жёсткое. Пробую шевельнуть запястьями, оковы держат крепко, ремни на ногах затянуты, но не настолько, чтобы пережать кровоток. Раны от крюков тянут, боль перекатывается под рёбрами. Замираю, начинаю дышать медленно, чтобы не разорвать свежие швы. Знаю, что могла бы снять боль, затянуть рану, просто направив остатки имфириона, как учил Лаэр, но сейчас это слишком рискованно. Неизвестно, когда удастся насытиться в следующий раз. Любая трата – риск остаться в холоде и замёрзнуть. Сжимаю пальцы, позволяю боли держать меня в бодрости.

В комнате тихо. Слышу только, как изредка по крыше перебираются птицы или кто-то разговаривает во дворе. Пытаюсь понять, что именно нужно принцу. Ради чего он вытащил меня из под казни, притащил сюда и теперь держит на замке. Каин смотрел на меня так, будто ждал чего-то большего, чем просто покорности. В его глазах не было желания мести, но был интерес. Как будто он решил доказать что-то самому себе. Или, может быть, мне. Или всему этому городу.

Я вдыхаю чуть глубже. Пусть даже он действительно хочет увидеть слезу – ничего у него не выйдет. Наивные люди всегда верят в свои сказки. Им кажется, что мы такие же, как они, раз внешне похожи. Думают: если человек способен плакать от боли, значит и эрида рано или поздно сдастся, попросит пощады и зальётся слезами.

В какой-то момент слышу за дверью шаги. Это не стражник и не принц – другой ритм, другой вес. Дверь скрипит, впуская короткий луч света, и в комнату входит мужчина, сухой с сутулой спиной. На нём тёмная до пят мантия с зауженными рукавами, пальцы жилистые, ладони испещрены ожогами и пятнами. Лицо узкое, морщинистое, волосы редкие, почти седые. В руках потёртый чемодан.

– Приветствую, эрида, – бросает он, проходя в комнату и ставя чемодан на стол, – меня зовут Рогнар Мар. Я алхимик при дворе, Его Величества. Думаю, ты уже знаешь, зачем я здесь и что собираюсь делать с тобой?

– Догадываюсь, – отвечаю, усаживаясь удобнее на стуле. – Ты собираешься добыть слезу, и вряд ли переживаешь о том, как именно это произойдёт.

Я чуть наклоняю голову, не свожу с него взгляда.

– Ты зря потратишь своё время, глупый алхимик. Ни одна легенда, ни один приказ твоего принца не дадут тебе того, что ты ищешь. Слёзы эриды – выдумка. Не верь сказкам, Рогнар Мар, здесь тебе никто не заплачет.

– Я здесь не только по приказу принца, но и по собственному интересу. Слишком многое в вашей природе осталось для меня неясного. Возможно, ты даже не знаешь всего о себе, эрида.

Во мне сразу вспыхивает раздражение. Я отлично знаю свои способности и с радостью сейчас бы применила одну из них на нём. Но нельзя. Даже простая вспышка силы для этого человека будет приглашением копать глубже, изучать, проводить эксперименты. Даже если бы смогла избавиться от него, но на мне оковы. Всё рассчитано на контроль, на случай любого моего выпада.

Рогнар откидывает крышку чемодана так, будто открывает древний сундук, и запах старого железа, прелых трав и чего-то едкого, наполняет комнату. Внутри аккуратные ряды инструментов: узкие ножи с матовыми лезвиями, стеклянные флаконы, стальные зажимы, иглы. Всё разложено с педантичной точностью, даже петли чемодана блестят.

– В каждой легенде, – начинает он медленно, будто читает по памяти, – есть зерно истины. Сказка, это не ложь, а искажённая память о том, что было. Люди боятся забыть чудо, и потому передают его от одного к другому, пока чудо не становится страшилкой, а правда – россыпью полуправды и вымысла.

Он откладывает нож, достаёт длинный стеклянный шприц с толстой иглой, крутит его в пальцах, проверяет ход поршня.

– Вы, эриды, слишком долго кормили этот мир своим молчанием. Слишком много запретов, тайн, притворства. Я намерен докопаться до сути, вытравить эту суть из тебя, любыми способами. Думаешь, я не пытался раньше? Думаешь, мне жалко испачкать руки ради открытия? Нет. Я начну прямо сейчас.

Рогнар опускает шприц в высокий узкий флакон. Внутри густая, бледно-жёлтая жидкость. Он медленно тянет поршень, и раствор заполняет стекло.

– Красота в том, – продолжает он тихо, будто рассуждает с самим собой, – что природа всегда поддаётся, нужно лишь найти правильный ключ. У кого-то это страх, у кого-то крик, а у вас, эридов… думаю, ключом будет боль.

Он подходит ближе, держит шприц иглой вверх, коротко щёлкает по стеклу, чтобы собрать пузырьки.

– Слеза эриды, – произносит он почти с наслаждением, поднося иглу к моей коже. – Любая цена за одну каплю.