Ледяное сердце эриды

Они идут друг на друга, шаг за шагом. Мечи сталкиваются, звон разносится по всей площадке. Ривен снова и снова пытается перехитрить наставника, но Орвин сбивает его ритм, парирует все выпады.

Я подхожу ближе. Орвин первым замечает меня.

– Ты слишком рано вернулась с охоты, Селина. Что с рукой?

Он продолжает отбивать выпады ученика, но я знаю, что всё его внимание теперь на мне.

– Веларронские всадники. Один из них оказался слишком метким, – отвечаю коротко. Если бы спросил кто-то другой, я бы просто отмахнулась, но перед наставником проще сказать правду, чем притворяться неуязвимой.

– Больно? – спрашивает Ривен, с вызовом, почти усмехаясь, не отвлекаясь от сражения.

– Нет такой боли, которую я бы не выдержала, – спокойно отвечаю, наблюдая, как их клинки сталкиваются, железо скользит по железу, воздух вибрирует от коротких, точных ударов.

Мне было шесть лет, когда родители решили, что из меня нужно готовить не собирательницу трав, не портниху и даже не мастерицу, как многих девочек в Луциоре. Меня определили в стражницы. Может быть, слишком рано, но среди эридов не спрашивают, кем ты хочешь стать. В те времена казалось, будто каждый второй ребёнок учится владеть клинком, и только самые тихие оставались прислуживать лекарям, да кожницам, помогая чистить шкуры.

Орвин готовил из нас особый отряд эридов, именуемый стражами Грани. Мы следим за границей, не даём людям подходить слишком близко. Так же мы ищем и отмечаем на карте места, где растут ягоды, травы и грибы – именно там чаще всего появляются люди. Изучаем тропы, планируем, где они могут собирать добычу или устроить привал, фиксируем их костры, места охоты. Потом эти карты передаются другим охотникам, чтобы никто не искал людей впустую. Каждый новый выход становится не просто проверкой навыков, а частью общей работы: собирать знания, делиться ими, делать так, чтобы лес оставался под контролем эридов.

Наблюдаю, как Ривен снова пытается прорваться через защиту наставника. Он действует напористо, старается взять силой, но Орвин не подпускает, встречает каждое его движение. Ещё шаг, разворот, замах – и меч ученика летит в сторону.

Ривен переводит дыхание, смотрит на меня, ухмыляется.

– Раз ты так хорошо справляешься с болью, бери клинок, Селина, – поддёргивает он меня, поднимая меч. – Покажи, что для тебя важнее – победить или пожалеть свою руку.

Он едва заметно улыбается краем губ – это не издёвка, скорее ожидание, почти азарт. Он хочет увидеть, приму ли я вызов, который он бросает мне не впервые.

Я беру меч со стойки, чувствуя, как холодное лезвие привычно ложится в ладонь.

– Только не ломайте друг другу кости, – Орвин бросает это небрежно, но в голосе чувствую напряжение. – В остальном – никаких правил. Покажи ей, Ривен, что ты не всегда решаешь всё лбом. А ты, Селина, попробуй хоть раз не считать его предсказуемым.

Я крепче сжимаю рукоять меча. Ривен всегда умел бросить вызов так, что он цепляет за всё: и за гордость, и за старую привычку доказывать, что я могу держаться дольше всех, и за ту часть меня, которая всегда слишком остро реагирует на любой вызов.

Первый удар – прямой и резкий. Я парирую, ощущаю, как боль с хрустом расходится до плеча. Ривен давит, сближает дистанцию, снова и снова пытается загнать меня к краю круга. Я скольжу по линии, ухожу влево, позволяю ему сделать лишний шаг.

– Не боишься потерять руку, Селина? – бросает Ривен на ходу, не столько с насмешкой, сколько проверяя: не отступлю ли.

Я усмехаюсь, держу меч на весу.

– Ты забыл, что у меня их две.

Он сдвигает брови, двигается вперёд, не сбавляет темпа, наваливается корпусом, клинок давит на мой меч.

– Упрямая, – откликается он. – Ты и правда решила, что с одной рукой сможешь драться наравне? Я не собираюсь уступать только потому, что ты ранена.

Я не даю ему времени, иду на сближение, перехватываю инициативу. Сталь встречается со сталью, острие его меча скользит по моей защите, я едва успеваю блокировать следующий выпад. Замечаю, как Орвин наблюдает за нами с лёгким прищуром, не вмешивается, просто отмечает для себя скорость и угол наших ударов.

– Кстати, теперь на охоту ты ходишь со мной, – заявляет Ривен.

– Что? Почему вдруг?

Он ухмыляется, ловит мой выпад на крестовину меча.

– Эсса подходила. Жаловалась, что из-за тебя осталась без… как там у людей называется… – он на секунду задумывается, сбивается, чуть не пропускает мой быстрый удар, – без завтрака. Точно. Без завтрака. Говорила, что ты оставила её без добычи, и без сил.

Я про себя отмечаю: я и Ривен вместе – это всегда вызов. Мы с детства соперничаем во всём и теперь ещё охотиться с ним в паре?

– Ты всерьёз думаешь, что единственный вариант для меня – это ты? – спрашиваю, не отпуская меч.

– С тобой все боятся ходить, Селина. Говорят, ты слишком холодная даже для эрида, а я ценю наши правила. В беде никого не оставляю и тебя не брошу. К тому же, это решение Орвина.

– Орвин решил? – уточняю, сразу отбиваю его боковой удар.

– Не веришь? Он прямо так и сказал: «Значит, Селина будет ходить в паре с Ривеном». Мне приказал – идти с тобой. Значит, будем делить и добычу и ошибки на двоих.

– Ты последний, с кем я бы захотела делить охоту, – бросаю, отбиваю очередной выпад, чувствую, как тянет мышцы в плече. – Ты слишком шумный, слишком предсказуемый. Даже Орвин, что бы он ни твердил, не смог бы назвать тебя неожиданностью.

– Вот и нет, Селина, – наставник подходит ближе к кругу, скрещивает руки на груди, в глазах ленивый прищур. – Если бы Ривен был настолько предсказуем, как ты думаешь, он давно бы лежал у твоих ног. А теперь оба! Хватит друг другу зубы показывать, учитесь держать линию. В паре – значит в паре. Не нравится – жалуйтесь Верховному. А пока на площадке слушаете меня.

Ривен перехватывает рукоять меча крепче, встаёт ко мне вполоборота.

– Тогда давай сделаем вид, что работаем вместе. Кто проиграет – чистит арсенал неделю. Без перчаток.

– Тогда готовься снимать перчатки, Ривен. Я не собираюсь проигрывать.

В этот момент на арену выходит Эсса. Она быстро смотрит на меня, взгляд острый, но почти сразу переводит его на Ривена, как будто решает, кто из нас сейчас опаснее.

– Ну? – спрашиваю коротко, не скрывая усталости. – Что случилось?

– У меня новость от Верховного.

Я сразу хмурюсь, внутри всё напрягается.

– Если ты сейчас начнёшь говорить про новые правила Эзара Дарра…

– Именно об этом и собираюсь сказать, – спокойно перебивает она, смотрит мне прямо в глаза. – С завтрашнего дня каждый должен собирать часть имфириона во фриалы. Это касается всех, особенно стражей Грани – с вас двойной объём. Все понимают, у вас больше шанс не сдохнуть.

Я смотрю на неё, не отвечаю, только чувствую, как внутри поднимается холодное негодование. Первым реагирует Ривен – то ли усмехается, то ли фыркает зло.

– Отлично. Как будто мы и так не ходим голодные, а теперь ещё и должны кого-то кормить? Почему сразу двойной объём со стражей? Мы и так чаще всех бываем в Запредельном лесу, рискуем больше остальных, теперь ещё и город питать?

– Думаете, я в восторге? – резко парирует Эсса, разводит руками. – Я не знаю зачем это. Может, Верховный решил, что кто-то собирает больше, чем положено, или хочет создать запас. Меня в такие планы не посвящают. Просто передаю, как есть: захотите возмущаться – знаете, что будет.

Она замолкает, бросает взгляд через плечо, словно проверяет, не подслушивает ли кто-то.

– Можете высказать всё лично, если хватит смелости. Верховный собирает Совет, и вы оба там будете. Так что готовьте свои вопросы, – заканчивает она с усталым раздражением, поправляя ремень на талии.

Внутри у меня всё опускается, холод разливается под кожей. Ривен только скалится, взгляд становится ещё жёстче.

– Совет… Конечно. Снова слушать, как нам объясняют, что делиться – наш долг. У меня уже всё тело звенит от долга.

– Вам не положено обсуждать действия Верховного, – пресекает Орвин, его голос звучит твёрдо. – Ваша задача – слушать приказ. С завтрашнего дня делитесь добычей.

В голове отзывается глухой звон: в Луциоре долг всегда на первом месте. Так заведено, спорить с этим бессмысленно. У эридов нет той эмоциональной связи, как у людей, которая делает нас сплочёнными, поэтому придумали строгие правила, контроль и обязательства, которые нельзя обойти. Всё решает Верховный и его Совет – старшие рода, те, кто принимают решения для общего будущего. Без этих законов мы давно бы стали одиночками: охотились бы поодиночке, исчезали бы по одному, и люди уже бы истребили нас до последнего.

Это чувство долга вбивают с детства: нельзя нарушать правила, если не хочешь, чтобы из-за тебя пострадал весь род. Для эридов нет ничего страшнее, чем подвести своих – не потому что ты им дорог, а потому что твоя ошибка станет общей проблемой.

Я отбрасываю эти мысли, возвращаюсь к движению: клинок, шаг, атака. Чувствую внутри усталость: чем дальше, тем меньше у меня остаётся своего. Даже имфирион, который я добываю, теперь не мой, а чей-то, записанный во фриал. Всё становится общим, распределённым между голодными, а я всё больше растворяюсь в этом долге.

Злость уходит в движение. Делаю шаг в сторону, Ривен кидается мимо меня, и, не давая ему опомниться, со всей силы бью ему локтем между лопатками. Раненая рука вспыхивает болью, но я не показываю этого – просто сжимаю зубы и довожу удар до конца. Ривен не ожидая такого, теряет равновесие, падает на колени, рука с мечом уходит вниз. Я сразу подхожу ближе, прижимаю клинок к его шее, сталь касается кожи чуть ниже уха.

– Арсенал твой на неделю, – выдыхаю тихо, почти шепотом, чтобы слышал только он. Не убираю меч, пока он сам не расслабляет плечи и не опускает голову, признавая поражение.

Я отступаю, кладу меч на стойку, рука ноет, ладонь дрожит после удара. Коротко киваю Орвину и разворачиваюсь к выходу. Не хочу ни слушать, ни говорить с ними, сейчас мне нужна только тишина.

Прохожу узкий переулок и выхожу на широкую улицу. Здесь стоит школа – низкое, каменное здание без украшений, только серебристая эмблема белой совы над входом. У двери уже собираются юные эриды. На всех бурые плащи, волосы выбелены, лица спокойные, глаза чуть темнее, чем у взрослых, но в них уже есть осторожный интерес. Замедляю шаг, наблюдая за ними: кто-то тянет руку к учителю, кто-то щурится от солнечного света, кто-то прижимает к груди фриал, который все носят на длинной кожаной ленте через плечо. Эти пузатые колбы, их единственный запас, пока не научатся добывать имфирион самостоятельно. Им ещё не разрешено охотиться, но уже учат: как выискивать людей, как поглощать их эмоции, как вовремя останавливаться в момент Аль-риена, и не терять контроль.

Проскальзываю мимо кузницы, миную последние дома, поднимаюсь по узкой тропе между скал. Ветер крепчает, камни под ногами становятся круче. Через несколько минут я уже на вершине. Склон уходит вниз почти отвесно, дальше раскинулось озеро. Вода тёмно-бирюзовая, спокойная, ледяные плиты дрейфуют у берега, будто охраняют границу между этим миром и тем, что скрыто под водой. По краям озера крутые склоны, покрытые густой растительностью, выше – голый камень и пятна снега.

Я стою на месте, позволяю ветру пробирать меня до костей. Здесь, наверху, всё кажется проще: нет ни городских звуков, ни звона мечей, только шум воды и треск сталкивающегося льда. Воздух другой – густой, холодный, тяжёлый, будто сама гора дышит мне в затылок.

Каждый, кто стоял здесь до меня, знал, зачем пришёл. Никто не спрашивал, не спорил – с этим не спорят. Казнь для эридов не просто наказание, это ритуал, который вбивается в страхе с самого детства. Нарушишь долг, предашь род, пойдёшь против Верховного – окажешься на этой скале, босиком, под взглядами всего Луциора. Без слов тебя столкнут в ледяную воду. Ни крика, ни прощания, только короткий толчок – и ты полетишь вниз, грудью разбивая поверхность озера. Вода не держит нас. Лёд внутри тянет ко дну, не даёт всплыть.

Имена тех, кого сбрасывают сюда, не вписывают в Книгу Памяти. Для эридов отсутствие имени в этой книге – стирание из рода, лишение права на память.

Я смотрю на льдины. Даже сейчас, летом, они не тают. Их много: есть большие, есть совсем маленькие, стёртые временем. Каждый раз, когда здесь появляется новая льдина, она дрейфует у берега, встаёт среди других и больше не исчезает. Напоминая, что будет с теми, кто осмелится нарушить долг и поставить себя выше Верховного.

Глава 3

В Обители Луциора, что возвышается над скалой, всегда холоднее, чем на улице. Здесь большой, круглый зал с высоким сводчатым потолком, его стены покрыты толстым ледяным слоем, будто зал дышит тем же воздухом, что и сердце каждого из нас. В центре стоит круглый стол из серого камня, тяжёлый, отполированный до блеска.

Во главе стола возвышается Эзар Дарр. Верховный сидит, не опираясь на спинку трона, и кажется, будто он сдвинул с места не только этот Совет, но и саму скалу, под которой построен Луциор. У него длинные, прямые волосы, они блестят и ровно ложатся на плечи. Лицо вытянутое, черты острые, губы плотно сжаты. На нём только белое: камзол без гербов, плащ без вышивки, ни одной цветной нити, никаких символов, кроме него самого. Его власть и есть его знак.

Советники сидят полукругом, облачённые в белоснежные мантии.

Среди них – Сейра. Лицо у неё спокойное, черты мягкие, взгляд цепкий. Объёмная коса венчает голову, подчёркивая правильность её движений. Она Хранительница имён, ведёт Книгу Памяти, куда вписывают достойных павших, и записывает летопись рода. Перед ней всегда лежит большая книга, перо с острым срезом и чернильница.

Дальше по кругу – Халем с волнистыми волосами, обрамляющими мягкие черты лица. Он отвечает за разведку: следит, чтобы Луциор знал всё о мире людей. У Халема есть свои наблюдатели среди эридов, они пробираются в человеческие города, собирают новости, изучают их быт, привычки, слабости. Всё, что они находят, Халем приносит сюда, к этому столу.

Справа от трона сидит Реваль, командующий стражами Грани. Он крупнее большинства эридов: широкие плечи, резкие черты, угловатый подбородок. Реваль отвечает за патрули и порядок на границах Луциора. Всю информацию из леса, что мы приносим, Орвин передаёт ему.

Я вхожу в зал одной из первых. Рядом проходит Орвин, его плечо едва касается моего, за ним идут остальные стражи Грани. Среди них и Ривен, его присутствие ощущаю ещё до того, как он появляется – этот эрид всегда двигается с лишним шумом, будто проверяет, кто выдержит его присутствие, а кто дрогнет.

Когда все рассаживаются, Эзар Дарр выпрямляется, кладёт ладони на колени.

– Сегодня Совет обсуждает новый порядок, – объявляет он, оглядывая зал так, будто оценивает каждого в отдельности. – С сегодняшнего дня каждый эрид, выходящий в Запредельный лес, отдаёт часть имфириона во фриалы. Времена меняются, угрозы растут. Мы больше не можем жить по старым законам, когда каждый заботился только о себе. Теперь наш долг – собирать запасы, чтобы род выжил. Это касается всех без исключения.

Я ловлю взгляды соседей. Ривен скалится, кто-то вздыхает, но никто не возражает вслух.

– Моё решение не обсуждается, – продолжает Верховный. – Нарушения будут караться. Всё, что вы приносите с охоты, делится. Всё, что удастся собрать, хранится под защитой. Сейчас время выживать вместе, или не выжить вовсе.

– Вчера вечером из Элмора прибыл один из моих наблюдателей, – Халем наклоняется вперёд, говорит спокойно, будто просто докладывает о чём-то ожидаемом. – Принёс вот это. – Он достаёт из внутреннего кармана сложенный лист, аккуратно раскладывает его перед Верховным. На листе неясные линии, словно нарисованные наспех углём: вытянутая форма, треугольники, дуги, какие-то прямые линии.

– Люди называют это кораблём, – поясняет Халем, проводя длинным пальцем по рисунку. – Они строят такие, чтобы переправляться по реке Хорн, собирают людей со всех городов к северу от Элмора. Работают быстро, не жалеют ни древесины, ни рабочих. Наблюдатели видели уже три таких корабля. Люди собираются использовать реку для перемещений между городами, чтобы не попадаться нам на глаза. Если раньше мы отслеживали их по тропам, теперь придётся стеречь берега.

В зале проходит сдержанный гул. Люди постоянно что-то придумывают, используют страх, чтобы строить дороги, плотины, лестницы. Новые человеческие изобретения всегда приносят нам только проблемы.

– Выходит, что всё идёт к тому, чего мы опасались, – Реваль подаётся вперёд, опирается на стол обеими ладонями. – Если люди перенесут часть путей на реку, то в Запредельном лесу их станет меньше. Значит, нам будет труднее добывать имфирион.

– Они не оставят Запредельный лес, – добавляет Сейра, не поднимая головы от Книги. Перо скребёт по странице чуть резче обычного. – Лес кормит их, даёт древесину, ягоды, травы, дичь – всё, что им нужно. Люди не откажутся от леса, даже если у них появится река.

– Тем не менее, – Реваль переводит взгляд с неё на Халема, потом на Верховного, – это сильно сократит их количество. Люди будут реже попадаться нам. Меньше добычи – больше голода.

Я слушаю и быстро прокручиваю всё внутри: если людей в лесу станет меньше, охота для нас превратится в игру на выживание. Кто сегодня встретил человека – тот выжил, кто нет – будет ждать следующей возможности с холодом под кожей.

– Жечь их корабли, – Ривен откидывается на спинку скамьи, усмехается, белоснежные зубы резко выделяются в тени. – Что тут думать? Пусть собирают дерево, тратят силы, а мы всё сожжём. Один раз сгорит – десять раз подумают, стоит ли снова соваться в реку.

– Ты хочешь войны, – возражает Халем, не отрывая пальцев от рисунка. – Поджог кораблей – это открытый удар. Люди не оставят его без ответа.

– Они уже начали войну, – Ривен подаётся вперёд, улыбка исчезает, в голосе становится больше тяжести. – Строят лодки, перетаскивают оружие, людей, свои законы. Думаете, они остановятся на кораблях? Нет. Сначала захватят берега, потом мосты, потом построят стены. Если ждать, они придут к нам сами. Лучше встретить их дымом, чем ждать их костры под нашими скалами.

– Никто не тронет человеческие корабли, – пресекает Верховный, не повышая голос, но я чувствую в его тоне предупреждение. – Это не обсуждается. Мы не устраиваем ловушек, не жжём их постройки, не убиваем без причины. Я запрещаю любые провокации. Кто ослушается – сам ответит за последствия.

Он не смотрит на Ривена специально, просто переводит взгляд по залу, на каждого по очереди, медленно, давая всем понять, что всё услышано. В зале становится совсем тихо. Слышу, как перо Сейры снова скребёт по странице – она записывает решение в Свод.

Совет продолжает обсуждать детали: кто и как будет следить за сбором, сколько фриалов выделить каждому охотнику, что делать, если кто-то вернётся без добычи. Голоса звучат мягко, обсуждение спокойное, но под этой поверхностью напряжение только нарастает.

– Селина, – вдруг тихо обращается ко мне Сейра, вытягивая меня из мыслей, – расскажи, что именно произошло с тобой и твоей парой на вчерашней охоте. Совет должен понимать, насколько опасны сейчас вылазки в Запредельный лес.

Внутри мысленно цокаю языком. Вот и началось. Какой смысл превращать каждый выход в лес в публичный разбор? Может, ещё и записи начнут вести, кто когда питался и сколько имфириона забрал с собой? Бросаю взгляд на Орвина. Лицо у него закрытое, но по тому, как он поджал губы и чуть отвёл взгляд, понимаю: это он сообщил Совету – для порядка, чтобы все знали, что его воины ничего не скрывают.

– Вчера мы с Эссой вышли на охоту до рассвета, – спокойно рассказываю, не позволяя голосу дрогнуть. – Всё шло по обычному маршруту, пока в лесу не встретили человека. Один из травников Веларрона собирал артерру. Я насытилась, не до предела, просто взяла столько, сколько было нужно. Как положено.

Я делаю короткую паузу. Замечаю, что кто-то из молодых стражей наклоняется ближе – наверняка сам ещё не сталкивался с настоящей погоней.

– На нас вышли двое всадников из Веларрона, – продолжаю. – Я узнала их по гербу с драконом и плащам. Они действовали слаженно, охотились не на зверей, а на нас. Мы ушли через подвесной мост. Меня задела стрела, но серьёзных ран не было. Преследование не продолжалось, всадники остановились у самой границы.

Я замолкаю, даю словам осесть. Сейра кивает и что-то записывает в свою Книгу, остальные советники перешёптываются. Эзар Дарр откидывается на спинку, скрещивает руки, его взгляд задерживается на мне. Не давит, не одобряет – просто оценивает, запоминает.

– Это меняет порядок охоты, – говорит он. – Реваль, подготовь новые маршруты. Больше никто из охотников не выходит в Запредельный лес в одиночку. Только парами. Никаких самостоятельных вылазок.

– Может, сначала выясним, зачем они это делают? – предлагает Реваль. – Люди ведь не всегда нападали на нас, раньше избегали встречи. Что изменилось?

Он смотрит на Халема, явно ожидая ответ от того, кто лучше всех знает о людях.

– Им надоело, что мы нападаем и берём своё без спроса. Разве это не очевидно? – вставляет Орвин, делает паузу, собирает взгляды на себе. – Люди больше не хотят быть дичью, на которую охотятся. Теперь отвечают силой на силу.

– Но мы ведь не осушаем их, – откликается один из стражей, его голос низкий, чуть хриплый. – Никто не забирает у людей весь имфирион. Каждый эрид знает, когда остановиться во время Аль-риен.

В зале кто-то негромко переговаривается – ясно, что эту тему не любят обсуждать вслух. Вспоминаю то, что нам объясняли наставницы на первых охотах: если забрать у жертвы все эмоции, не остановиться вовремя в момент Аль-риена, – человек станет безмолвной тенью, не способной не то что бы чувствовать, даже слово произнести. Они называли это «осушением». Каждый раз, когда ловишь эмоцию и чувствуешь, как имфирион разливается по венам, внутри щёлкает инстинкт – взять ещё, дотянуться глубже, выкачать всё до последней капли. Но у каждого эрида свой предел, и нас учат чувствовать его. Если впитать больше, чем можешь, имфирион разрывает сосуды, кровь идёт из глаз и рта, а потом – смерть. Но есть и те, кто верит: если пережить предел и не погибнуть от избытка имфириона, можно пробудиться. То, есть раскрыть в себе новые способности в управлении имфирионом. И это не просто про лечение ран – навык который может развить в себе любой эрид. А совсем другое, нечто опасное: власть усиливать чувства других, управлять эмоциями. Иногда даже – вытягивать имфирион на расстоянии или подчинять своей воле.

Я ни разу не слышала, чтобы кто-то признавался в этом открыто. Да и кто решится? Полное осушение – это граница, которую запрещено переступать не только из-за правил, но и из-за страха. Нас слишком мало, каждый на счету, и любой, кто рискует ради новых сил, становится угрозой для всех. Совет не прощает такие ошибки: если кто нарушит запрет, его сбросят в ледяное озеро. Имя такого не внесут в Книгу Памяти.

– Запредельный лес всегда был общим, – бросает Реваль, выпрямляется. – Четыре государства граничат с ним, каждый брал своё. Сотни лет мы питались эмоциями людей в этих лесах, они боялись, не нападали, чтобы не навлечь проклятие. Теперь в их глазах мы не духи, а охотники. Они учатся считать наши шаги, изучают маршруты. Если так и дальше пойдёт, они принесут в лес больше железа, чем у нас есть клинков.

– А если попробовать проникнуть в Веларрон? – предлагает Халем. – Я могу отправить туда своих наблюдателей тайно. Они выяснят, что происходит, услышат разговоры, поймут, куда пропадают эриды, которые не вернулись с охоты. Может, причина не в лесу, а в самом городе.

– Селина Эйвен ясно сказала, – Реваль наклоняется вперёд. – Всадники остановились за мостом, они не перешли нашу границу. Они показали, что могут преследовать, но не готовы идти дальше. Может, это предупреждение, а может – проверка. Но если мы сами пересечём черту, тогда нарушителями станем уже мы.

– Я запретил посещать их государство, – твёрдо останавливает Эзар Дарр. – Никто из нас не должен проникать в Веларрон без моего разрешения. Наблюдать в Запредельном лесу – можно. Переходить границу – нельзя. Запомните это, прежде чем действовать.

Я задерживаю взгляд на Верховном. Из всех государств, что окружают Запредельный лес, только Веларрон всегда умел держать границу так, что ни один из наших, даже самый опытный, не мог пересечь её незаметно. Иногда кажется, что у веларронцев особое чутьё на нас. Они не терпят чужаков. Если кто и исчезал навсегда, чаще всего это случалось, как раз возле Веларрона.

Воздух в зале становится тяжелее. Советники переглядываются, кто-то шепчет Верховному, кто-то просто сжимает пальцы, будто каждый про себя считает, сколько ещё можно терпеть эту холодную войну за каждую тропу в лесу.