скачать книгу бесплатно
совершенно случайно натолкнул отец. Он как-то стоял в вестибюле института там, в Изотовке. –
Савченко с усилием подавил желание сказать «там, у нас, в Изотовке». – Просто ждал мою мать,
чтобы проводить до дома после занятий, и, чтобы скоротать время, читал учебное расписание
института с фамилиями преподавателей. А там ряд получался живописный: Чавка, Чвёртка,
Швачко, Перебийнос…
– Слушай, это ведь чистый Гоголь! – захохотала Ляля, – а Довгочхуна там не было?
– Мог быть. И в этом-то и есть вселенская печаль жизни в Изотовке.
– И что же твой отец сказал?
– А вот это самое пикантное! Он вообще большой оригинал, правда, у него сугубо
гуманитарное мышление… Посмотрел он на этих Швачко в расписании и выдал фразу, которая
тянет на афоризм: «Куда делись Шаховские, Волконские и Шереметьевы?»
– Дааа, это сильно! – протянула Ляля. – Вот ты в кого такой необычный!
– Да нет. Не совсем. Он-то гуманитарий до мозга костей. Вроде тебя. А я в плену точных
наук и формул. Хотя, должен сказать, что благодарен ему за то, что научил меня стихи любить.
Просто читать их, повторять эти словесные формулы без причины и без пользы для себя и других.
Исключительно ради удовольствия.
– Знаешь, надо будет у себя в институте почитать расписание по методе твоего отца! А что
ещё можно читать подряд, чтобы появлялись незапланированные ассоциации? Названия
магазинов? Или улиц?
– Вот тебе задачка на сообразительность. Постарайся угадать, что за ряд? Наушки,
Лужайка, Джульфа, Унгены, Чоп, Брест…
– Да это ведь, кажется, железнодорожные станции! Брест и Чоп – точно! У меня подруга в
Будапешт ездила, так они в Чопе из вагона выходили и смотрели, как меняли колёсные пары на
европейскую колею.
– Угадала. А Джульфа вообще двойная станция, советская и иранская… Я с отцом в детстве
часто ходил на вокзал в Изотовке – просто так, от нечего делать. Знаешь, зачем мы ходили?
Посмотреть на пассажирские поезда. Мой отец – заядлый путешественник в душе, правда, из-за
вечного отсутствия денег не пропутешествовал и десятой доли от того, что хотел. А у нас каждые
пятнадцать минут останавливаются кавказские поезда: Адлер, Тбилиси, Ереван, Баку, Махачкала…
И каждый день ходит поезд Москва–Тегеран. Представляешь? Где эта несчастная Изотовка, а где
Тегеран?
– Представляю. То есть представляю, что из Изотовки это непредставимо. А почему ты
названия станций-то запомнил?
– Вот в этом, милая Красная Шапочка, и есть сокрытый от простых смертных смысл.
Поезжай на Курский вокзал – впрочем, от тебя ближе Киевский – и почитай расписание движения
поездов со всех вокзалов Москвы за границу.
– И что? – Она никак не могла понять, к чему он клонит.
– А то, что в этом расписании всегда указывается расстояние в километрах до конечной
станции, то есть до пункта назначения. Так вот для этих поездов, идущих туда, – расстояние
никогда не указано до пункта назначения – Будапешта или Тегерана, а только до пограничной
станции – Чопа или этой самой таинственной Джульфы. А значит…
– Значит? – подхватила она заинтригованно.
– Значит, что там, дальше, за этой Джульфой советской или Лужайкой, что на границе с
Финляндией, – дальше кончается мир, который мы знаем. Это предел нашего познания атома.
Может, там, дальше, в этой Джульфе иранской есть материя, волны, частицы или античастицы, но
нам это неведомо.
– А тебе не хочется там очутиться? Поверь мне, уж я-то была. В Вене, например. Правда,
самолётом туда летала и оформляться пришлось четыре месяца. Так что в Чоп не попала. Но
побывала там – за гранью бытия, как ты говоришь. Там есть всё, о чём ты догадываешься, и даже
больше! Ты разве не мечтаешь там побывать?
– Боюсь, что с моей специальностью километраж пути оборвётся в этой таинственной
Джульфе. Странное название, кстати. Напоминает собачью кличку.
– А при чём здесь твоя специальность?
– Понимаешь, самолётостроение у нас военная отрасль. Все лучшие наработки идут туда.
Сплошной спецхран и спецдопуск. Я вот на днях с Кавказа в купе с нашими клиентами ехал.
Которые летают на нашей технике. До Вены им не добраться. Боюсь, как и мне. А хотелось бы… А
придётся ехать не дальше ЗабВО.
– А это что за станция?
– Это не станция. Это специфический юмор моих попутчиков, которые служат в
Забайкальском военном округе, сокращённое название которого они садистски расшифровывают
как «забудь о возвращении обратно».
***
Она решила познакомить Вадима с родителями недели через три после возвращения в
Москву. Прошедшие каникулы с оранжевым кавказским небом над чёрными горами, с
ежедневным бездельем и ленивыми лыжными прогулками плавно откатывались в дальние
запасники памяти, а на их место заступила московская круговерть забот и занятий в институте. А
ещё – любовных ласк, которые он дарил ей каждый вечер, уже не стесняясь ни того сокровенного, что она ему показывала, ни своих прикосновений к её телу там и так, как раньше он не мог и
помыслить. Каждый зимний вечер, который начинался по-московски рано, в полпятого, они будто
сказочные герои, неуловимо ускользали от яркого света прихожей, от кремовых переливов обоев
гостиной через потаённую дверь спальни в волшебный, с каждой минутой сгущающийся
полумрак. Они снова и снова становились Дровосеком и Красной Шапочкой и, влекомые
неведомой лесной силой, бесшумно рвались друг к другу, срывая с себя одежду, как деревья,
роняющие листья в дремучем осеннем лесу. Одежда, как ненужная листва, разлеталась по
комнате, а они, второпях вспоминая главы книги, снова и снова начинали своё странствие по
тайком открываемому для себя континенту, и в горячке желания бросались от «закусок к
десертам» под аккомпанемент лиловых февральских метелей за окном. Снег за стёклами падал
крупным мохнатым пухом, медленно кружась в свете уличного фонаря, свет которого пробивал
белую занавесь и ложился бликами на её лицо, на подушку и на контур её грудей в полумраке
спальни. Ляля нарочно оставляла шторы открытыми, и им обоим чудилось, что они одни среди
зимнего вьюжного леса. В широкое окно, казалось, заглядывала волшебная тень лесовика,
застывая в недоумении и молчаливом восторге; и этот призрак, точь-в-точь копия того бородатого
сластолюбца из книги, бесплотно реял над их ложем, пока Вадим, напрягаясь и дрожа от желания
всем телом, покрывал поцелуями её груди, спускаясь всё ниже и ниже к животу, одной рукой
грубо и властно обнимая её за шею, а другой, правой, проникая в разрез её губ и нежно лаская их
до тех пор, пока она не начинала приближаться к оргазму, рыча и извиваясь, как маленькое дикое
животное, стискивая его ладонь своими бёдрами до боли в связках, а потом, внезапно ослабев,
отпускала его ладонь из плена своих крепких ног и, жестом хищника нежно повалив его на спину и
оседлав его, начинала тереться своими раскалёнными губами об его грудь, соскальзывая дальше,
как будто танцуя диковинный ритуальный танец лесного зверя, пока не упиралась в его мужское
естество – для того, чтобы приподняться и с размаха вскочить на него, как в седло.
Им всякий раз было досадно, что приходится отложить в сторону эту сказочную книгу,
захлопнуть её грешные страницы на самом интересном месте, и призрак-лесовик, как чудилось
Ляле, разочарованно всплеснув несуразно длинными руками, таял в снежной круговерти за
окном, пока они с Вадимом второпях заправляли постель, воровски пробирались в ванную и
лихорадочно смывали с тела улики только что бушевавшей страсти, пользуясь одним полотенцем
на двоих, чтобы не вызвать подозрений родителей.
Ляля мысленно проклинала эту вынужденную конспирацию, которая крала у неё полчаса
от каждой встречи, и с решимостью женщины, которую не на шутку обуяла страсть, решилась
легализовать его присутствие у себя дома, познакомив отца со своим первым молодым
человеком:
