скачать книгу бесплатно
выглядит моя девушка.
– А, значит, я уже твоя девушка?
Ляля ещё пронзительнее впилась в него взором поверх чайной чашки.
Он почувствовал, что сморозил бестактность, и по загривку его пробежал холодок
катастрофы.
– Нет-нет, что ты, я ничего подобного не говорил… – забормотал он, и вдруг действительно
чуть не подавился глотком чая, который торопливо отхлебнул, стараясь скрыть неловкость. –
Просто, знаешь, она, эта цветочница, сказала, что такой букет покупают только для очень
неординарной девушки.
– Прям-таки неординарной! – заметила Ляля иронически. – Егерь, ты не научился врать как
следует. По крайней мере, убедительно врать женщине, тем более с филологическим
образованием. Где это видано, чтобы московские цветочницы употребляли слово
«неординарно»?!
Она шутливо прикоснулась к его ладони ватрушкой, и он расслабился, почувствовав, что
сказанная вскользь фраза не задела её. А может, даже наоборот, заинтриговала?
– Знаю я, о чём думают всякие-разные эти цветочницы! Ни о чём хорошем, можешь мне
поверить. Нет существа любопытнее, ревнивее и коварнее женщины. Ты разве этого не знаешь?
Помнишь, как у Александра Сергеевича – а уж он был знаток женщин – метко сказано: «Ум у бабы
догадлив, на всякие хитрости повадлив».
Вадим зачарованно смотрел на неё, и ему по-прежнему казалось, что он на приливе
вдохновения и энергии играет какую-то ключевую сцену в фильме. Он даже машинально взглянул
в угол, где стоял торшер, как будто ожидал увидеть там камеру.
– Ладно, признаюсь, «неординарная» – это, конечно, моя формулировка.
– И это всё, что ты можешь обо мне сказать?! – воскликнула Ляля с иронической обидой. –
«Неординарная» по сравнению с кем?! С цветочницами или с пассажирками метро?
– В точных науках «неординарная» – это комплимент высшего разряда.
– И что именно он означает? Не такая, как все, и только? Тоже мне комплимент!
– Нет, не просто не такая, как все. – Савченко почувствовал – как бишь это называли в
умных телевизионных программах об актёрах? Мхатовское вдохновение? Хотя сам во МХАТе за
все эти годы побывал только раз. Что-то в ней было, что полностью освобождало его от глупой
изотовской застенчивости, и он на новом всплеске энергии снова выдал, как актёр со сцены: –
Неординарная – это ещё и «нетривиальная» – ну, как доказательство теоремы. Которое никому в
голову не пришло, а вместе с тем оно есть, и выглядит очень заманчиво и элегантно. Так, как этого
не ждёшь, не рассчитываешь.
– Да, Дровосек, ваши комплименты – это весьма штучный товар. На любителя. Впрочем, в
Москве или, как говаривали во времена Пушкина, на Москве, всегда найдётся барышня, которой
такая «неординарность» будет по душе. Слушай, давай ещё чаю? И ватрушки ты не все
попробовал. У тебя что, плохой аппетит? Ты сохнешь от неразделённой любви? Кто-то разбил твоё
сердце и лишил тебя здорового волчьего аппетита?
Она, конечно, забавлялась с ним, играла, как кошка с мышью, но он всё равно
почувствовал, что ей важно до конца понять, что и кто у него был раньше. И самое любопытное,
ему не было с ней стыдно! Этот вопрос ему никто не задавал. А задали бы, так Савченко покрылся
бы испариной стыда. А с ней? А с ней всё просто и легко, и он, даже не пытаясь соврать, сказал:
– Напускное отсутствие аппетита – это комплекс провинциала. Понимаешь, во всяких
Изотовках бытует мнение, что есть много неприлично и провинциально, особенно перед особами
противоположного пола. Вот я и пытаюсь соответствовать. Там ещё могут ответить на уговоры
поесть: «Ну ладно, только чтоб хозяйку не обидеть». Вот я и думаю, например, что скажут твои
родители, если узнают, что я накинулся на угощение, будто приехал с Голодного мыса?!
– Я всегда могу взять вину на себя. Так что не комплексуй. Я тут, знаешь, на днях
наткнулась на меткое выражение Пушкина, кoму-то он в альбом его записал, кажется: «Желудок
просвещённого человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и
благодарность». Классная фраза, да? Так что хороший аппетит не противоречит образу столичного
жителя, даже напротив. У меня есть для вас сюрприз, товарищ студент. Интересная книга на языке
параллельной математики, то бишь на английском. Допивай чай – и я попытаюсь объяснить тебе,
сколько будет дважды два в этой параллельной системе счёта.
Она шутливо, но настойчиво сунула ему под нос чашку с чаем и аккуратно, двумя
пальчиками подала ещё одну «плачинду». Требовалось отвлечь его внимание. Книгу, как капкан
на зверя, загодя приготовлили в чаще спальни. Пока он послушно пил чай за столом, Ляля тихо,
беззвучно, как охотник, появилась в дверном проёме с книгой за спиной и сказала отчётливым
шёпотом так, что он не мог не обернуться:
– Дровосек, закрой глаза, пожалуйста. И не открывай без моей команды.
Он послушно закрыл глаза, и Ляля, поймав его ладонь, потянула его со стула за собой по
простору комнаты, будто в детской игре, стараясь сбить его с толку и вращая в слепых пируэтах, пока она аккуратно, не щёлкая выключателем, гасила общий свет и снова зигзагами и кругами
влекла его всё настойчивее в угол комнаты, в кресло под торшером, который мигнул ей в глаза
мягким оранжевым светом.
– Не открывай глаза! – повелительно шепнула она, роняя его в широкое кресло и
усаживаясь к нему на колени. – Я раздобыла самый главный учебник жизни. Такого ты в своём
МАИ не сыщешь! – тихо и торжественно воскликнула она. – Открывай глаза и смотри!
Мимо него, куда-то в счастливую и неведомую даль с акварельной бумаги незнакомых
заморских страниц смотрели Он и Она, и становилось ясно, что сейчас их тела встретятся, и его
пиратская борода будет щекотать её груди, и его рука потянется туда, где художник небрежными
быстрыми мазками обозначил лобок с треугольником тёмных волос, таких же тёмных, как и в её
подмышках, а его член войдёт туда, где кончались эти нарисованные волоски. У Вадима стала
бешено пульсировать в висках кровь, и он сквозь нарастающий шум в ушах едва улавливал её
горячечный шёпот:
– Это учебник секса – от арифметики до высшей математики, – шептала ему Ляля,
протягивая раскрытую книгу. – Это сборник рецептов, только не по кулинарии, а того, что ты
можешь делать со мной, если, конечно, захочешь. У нас сегодня первое семинарское занятие, и
общая обзорная тема.
Её голос звучал всё тише и загадочнее, и она всё сильнее прижималась к его боку всем
телом, одной рукой торопливо листая страницы, а другой забираясь между пуговицами его
рубашки и скользя вниз.
– Видишь, меню всех блюд на французском – cassolette, patters d’araignеe, soixante–neuf,
flanquette, postillionage, cuissade, saxonus, pompoir.
Она, как в бреду, с тайным удовольствием сыпала этими французскими названиями, ни
одного из которых он прежде не слышал и тем более не мог понять, но ей нестерпимо хотелось
поразить его – в кои-то веки оказаться на недосягаемой для него вышине.
– Мы с тобой всё это испробуем. Хочешь? Хочешь? – ещё более горячо шептала она. –
Только не сразу. Не сразу, но всё! Обязательно всё! Испробуем всё-всё-всё!!! – как заклинание
повторяла она.
Он потрясённо молчал – у него перехватило дыхание, потому что её рука как раз
справилась с пуговицами и проникла ниже – туда, где бунтовала и рвалась наружу его плоть. Она, почувствовав это, одним прыжком вскочила с кресла, почти выкрикнув ему в лицо шёпотом: «За
мной!» – и потащила его в спальню, где горела уютная лампа-ночник в углу и было
предусмотрительно откинуто одеяло на кровати. Ляля, хватая обеими руками за рубашку так, что
чуть не оторвала пуговицы, опрокинула его спиной на кровать и сама ринулась вперёд, мягко
падая на него сверху, чтобы почувствовать сквозь слои одежды его возбуждение.
Он попытался её обнять, но Ляля, словно пловчиха, выныривающая из глубины на
поверхность, подалась назад, выскальзывая юрким движением ящерки из остатков одежды и
оставаясь совершенно голой в свете ночника. Он снова сделал движение вперёд всем корпусом,
намереваясь то ли обнять её, то ли раздеться, но Ляля, давая волю своему звериному желанию,
