скачать книгу бесплатно
вообще откуда звонишь-то?
Чем дольше длился разговор, тем более свойским становился её голос, и именно поэтому
Савченко устыдился сказать правду.
Чёрт бы подрал этот вечный сюжет – принц и нищий! Этот доверчивый, приятельский
голос в трубке… Нет, признаваться в том, что он звонит из промёрзшей будки городского
автомата, казалось сейчас немыслимым!
– Да знаешь, с кафедры, – без усилий соврал он, – но записывать тут на виду у всех не с
руки. Придётся положиться на математическую память. Диктуй – запоминаю.
Она толково и лаконично, как учил её отец, выдала ему все полагающиеся инструкции – до
какой станции метро ехать, из какого вагона выходить, по какой стороне тротуара и куда идти. Он
поймал себя на мысли, что с удовольствием запоминает всю цепочку объяснений, будто ему
диктовали какое-то стройное в своей абстрактной красоте уравнение.
– Только знаешь что, – напоследок сказала она, становясь серьёзной, – обязательно
позвони мне из автомата в метро, перед тем как выехать. Ладно? Без звонка не приезжай, – ещё
раз, совсем уже серьёзно сказала она, и он понял, что планируется какая-то многоходовка.
Наверное, чтобы он не встречался с её родителями.
Это меняло всё – эта надежда и её тёплый, свойский голос в трубке. В тот вечер он с
энтузиазмом бросился через свежие московские сугробы в школу, где мыл по ночам полы в
спортзале за семьдесят рублей в месяц; в этот раз он даже не содрогался от стужи и усталости, как
это бывало прежде, потому что завтра или послезавтра его ждала она… Он лихо махал шваброй,
добросовестно меняя воду в ведре после каждого поперечного прохода по ширине спортзала, с
удовольствием глядя на свежую чистоту крашеных досок с баскетбольной разметкой, а мысли его
деловито носились в завтрашнем дне: он лихорадочно прикидывал, где можно купить цветы и что
уместно принести с собой в подарок.
На следующий день сразу после занятий он поехал на метро с пересадками в гастроном
«Новоарбатский», зная, что там с большей или меньшей вероятностью можно купить какие-то
сладости. Стоя в короткой очереди, скорость движения которой была тем не менее обратно
пропорциональна её длине, в кондитерском отделе в самом углу магазина, он, как нелёгкое
уравнение, решал житейскую задачу под названием «Что купить в качестве гостинца?» –
корректную коробку мармелада в шоколадной глазури или, по контрасту, килограмм развесной
пастилы? Вадим с детских изотовских лет любил пастилу, да и стоила она дешевле – всего 70
копеек килограмм, но ревностная интуиция провинциала горячо твердила ему в ухо, что заявиться
к ней на квартиру с мещанским серым кульком вместо какой-никакой, но все-таки нарядной
коробки – это совсем не по-московски. «Тут тебе не турбаза», – ещё раз твёрдо сказала ему
интуиция почему-то женским голосом, и Вадим сдался. Обернувшись к тётке в мохеровой шапке,
он вежливо улыбнулся и, нарочито акая по-московски, попросил её подержать его место в
очереди, пока он сбегает в кассу. На сдачу он попросил у кассирши десяток двушек, мысленно
поздравив себя с тем, что он стремительно превращается в практичного, всё предвидящего,
оборотистого даже в мелочах москвича.
До встречи оставались два сопряжённых и взаимозависимых действия – звонок ей и
покупка цветов. И то, и другое можно сделать у Киевского вокзала, и Савченко, не ощущая даже
январской стужи, вскочил на подножку троллейбуса, радуясь тому, что не придётся мёрзнуть на
остановке. Уж если ждать после звонка, то лучше на вокзале, в зале ожидания, не трясясь при
этом от холода.
Пока Вадим искал телефон-автомат, он машинально отметил про себя, что никогда раньше
не уезжал с Киевского вокзала, даже в Подмосковье на электричке.
«Странно, что за всю жизнь ни разу отсюда не ездил в Киев, – подумал он. – Да и в Киеве я
бывал всего раз – ездили с родителями в круиз по Днепру».
Вокзал оказался хоть и большим, но бестолково спланированным, и Савченко пришлось
увёртываться от потока пассажиров, которые выходили через машущие двумя створками двери на
платформу под сводчатым куполом. Озираясь в поисках телефона-автомата, он намётанным
глазом отметил присутствие тёток в толстых ватниках и валенках, которые, переминаясь с ноги на
ногу, торговали цветами, укутанными от мороза в мешковину.
Под сводами вокзала стоял неумолчный гул, а телефоны висели в ряд на стене зала
ожидания – на укромность рассчитывать не приходилось. Из метро звонить ещё хуже – те же
децибелы, плюс шум поездов. Савченко набрал номер, и она моментально сняла трубку – звонок
явно ждали. Он снова услышал в трубке давешнее вежливое приветствие, и уже смелее, на правах
давнего приятеля, сказал:
– Здравствуйте, Красная Шапочка. Дровосек прибыл в новый лес, осваивать территорию.
Хотелось бы делать это вместе с вами.
Она ответила ровным, дружелюбным голосом:
– Знаешь, сейчас ещё занимаюсь. Давай так: я тебе перезвоню через полчаса. Или ты мне
позвони.
Он сообразил, что в квартире родители, при которых она не хотела вдаваться в
подробности.
– Я тебе позвоню через полчаса, – ответил он ей вполне понятливо.
– Только обязательно перезвони, чтобы я не ушла, – добавила она со значением.
Он повесил трубку и радостно ринулся к выходу из вокзала, где ещё раньше заприметил
тёток-цветочниц. Те встретили его радостными возгласами. Они без труда вычислили, конечно,
что он идёт на свидание и, дружески подначивая его, не извлекая цветов из-под толстых слоёв
мешковины, стали торговаться: «Цветы как женщина, молодой человек, они любят тепло. Что же
мы их морозить будем? Розы, парниковые красные. Сегодня сама срезала. О цене договоримся –
тогда и покажу. Да и вам их под куртку придётся прятать – а то не довезёте до барышни своей –
помёрзнут!»
Он купил пять свежих красных роз на длинных точёных стеблях-ножках у самой
широкоскулой из тёток («Поскреби русского – обнаружишь татарина», – вспомнился ему
сардонический афоризм). Цветочница с морозными пятнами румянца на белых, вполне
славянских по цвету щеках, пересчитывая мятые рубли и нежно укутывая цветы в обрывок серой
мешковины, сыпала шутками и пыталась с сугубо женским любопытством выудить у Вадима
ненужные ей подробности: как зовут его зазнобушку и красива ли она. «Что ты парня смущаешь,
окаянная!» – осадила её соседка, то ли досадуя на то, что он купил цветы не у неё, то ли ревнуя
говорливую татарку к нему и его молодости. Но его было не смутить – он нежно, будто
новорождённого младенца, принял свёрток из проворных рук татарки, которая, избыточно
прикасаясь руками к его куртке и свитеру под ней, приладила колючий свёрток под тёплой полой, похлопав парня по груди и ловко застегнув молнию куртки. Все эти манипуляции вызвали новый
приступ сарказма у её соседки, которая, картинно сплюнув в сторону, воскликнула с плохо
скрываемой досадой:
– Всего облапала, шалопутная! Его зазнобе ничего не останется! Отступись ты от мальчика,
сказано тебе! Он тебе в сыновья годится!
– Сама знаю, на что он мне годится! – распутно заявила татарка, широко улыбаясь ему, и
добавила со значением: «Желаю, чтобы не зря ты сегодня на букет потратился. Приходи ещё, если
цветы нужны, ну или окромя цветов что ещё… Как говорится, “сорок пять – баба ягодка опять!”»
Чтобы не загубить розы, он вскочил в промёрзший полупустой троллейбус. Подпрыгивая
на сиденье-недомерке и жмурясь от слабых лучей закатного зимнего солнца, безуспешно
боровшихся с крещенским морозом, подняв воротник и отвернув полу куртки, он усиленно дышал
куда-то в направлении подмышки, согревая мешковину и спрятавшиеся под ней цветы. От
остановки пришлось забежать в магазин «Рыба», чтобы снова набрать её номер из автомата.
– Где вы, милый егерь? – спросила она с особыми интонациями в голосе, и Савченко
понял, что Ляля уже одна в квартире. – Вы что там, мёрзнете в лесу? Бегом в мою избушку!
Греться…
И она положила трубку. Он так торопился её увидеть, что не стал дожидаться лифта и
