скачать книгу бесплатно
юмор без посягательств на дурное смехачество (не то что у его сверстников!), математические
приколы и выверты мысли, которые так увлекали её, – всё это, видимо, казалось ему вполне
достаточным, и именно это не давало ему сделать тот самый следующий шаг, которого всегда
ждёт и слегка страшится женщина.
Нет, он ничуть не походил на дураковатого Шурика из фильмов Гайдая. Внутри у этого
человека был не тепловой котёл внутреннего сгорания, а ядерный реактор! Фу ты, она уже стала
мыслить его техническими образами!
Нет, действительно, это ядерный реактор, к которому не подступиться. И почему у него
столько эшелонов защиты от её испытанных женских приманок? Он боялся даже дотронуться до
неё. Лялька иногда брала его за руку, вызывая сильную дрожь. Ну а дальше что? Она тщательно и
аккуратно, как охотник, готовила ему капкан: часто, как будто случайно, дотрагивалась то до его
спины, то до плеча и чуть задерживала руку, продлевала прикосновение. Поправляла его и так
идеальную причёску – шикарные волосы, светло-русые, набегающие красивой волной. Их не
нужно было причёсывать, они ложились сами, как будто он только что вышел от знаменитого
парикмахера. И этот голливудский красавчик из Изотовки совершенно не осознавал своей
внешней привлекательности! А с ней, с Лялей, он вёл себя так, будто неожиданно выиграл в
лотерею счастливый билет и просто не знал, какой приз полагается победителю. И не стремился
получить этот приз!
А немецкие кузнецы далеко там, в квартире на Кутузовском, неумолимо отбивали
уходящие часы и дни этих каникул. И отчаявшись, Ляля решилась. Предстояло сыграть
неведомую, не игранную доселе партию – антипода томной недотроги, фатально клонящейся
перед напором неумолимой мужской силы ловеласа; нет, роль была из тех, что не найдёшь мало
сказать в журнале «Работница», но и в «Плейбое», – роль соблазнительницы, достойной
наследницы Евы. Только пришлось ещё совместить её с ролью змея-искусителя. Ляля продумала
операцию совращения до мелочей. Нужно было выбрать момент, когда Лильки не было в
комнате. А такое случалось только утром, когда Лилька в шумной компании молодых людей,
которые шутливо боролись за честь нести её лыжи, весело убегала кататься на склонах.
Совместить это с вечерними посиделками – распиванием спиртных напитков и песнями под
гитару – было нереально: всё происходило, как правило, в холле их корпуса. Без конца кто-то
кого-то искал, хлопала дверь, гремела музыка, прерываемая лишь взрывами хохота. Создать в
этих условиях романтическую обстановку невозможно. На трезвую голову раскрепостить егеря
представлялось, конечно, ещё сложнее. Но изобретательность хитрой наследницы Евы и змея из
Эдемского сада не знала границ. И Ляля назначила для себя кодовый день «Ч».
Она, конечно, схитрила, что больна, и он потом, много позже, когда всё произошло,
высчитал этот подвох. А с утра он ничего не понял, кроме того, что на улице метель. До него вдруг
дошло, что это их предпоследний день вдвоём: завтра на базе планировался общий разъезд по
домам. Череда роскошных альпийских рассветов последней недели, с красным диском солнца,
похожим на спелую хурму, которой торговали здесь по выходным кабардинки, солнца, с
регулярностью часового, выходящего из морозной туманной мглы, – всё это подошло к концу в
тот, такой памятный ему, день. Или она (так он думал много раз потом) специально наколдовала
непогоду. Метель потихоньку подкралась ещё ночью, перед рассветом, начавшись как мягкий
московский снегопад, а ближе к утру стала лепить в окна большими мокрыми кляксами всё гуще и
гуще.
Он отправился с приятной привычностью к её корпусу через эту пургу, взрывая ногами
глубокий пушистый снег и оставляя за собой две глубокие борозды, как когда-то в детстве в
Изотовке на проспекте Победы. Снег падал чуть наискось густыми лохматыми хлопьями; снег был
его попутчиком, ветер заметал его из-за спины и бросал охапками вперёд, и Вадим торопился ему
вслед. «Завирюха», – почему-то вспомнилось ему украинское слово из школьных сочинений или
прогнозов погоды на киевском ТВ. Это не метель, а именно «завирюха». А снежные вихри,
танцевавшие вокруг него, превращали окружающее в таинственную, темнее обычного декорацию
сказки. И она, как хитрая сказочная лисица, специально тогда опоздала. А он и не догадался,
этакий простодушный медведь! Она опоздала – чего раньше не случалось, – и он даже стал
беспокоиться. Ему на секунду показалось, что и последние две недели, и все их встречи и
разговоры, и то, как она держала его за руку по дороге в столовую, – всё это наваждение,
оставшееся там, на яркой солнечной стороне, по другую сторону метели.
Он панически подумал, что, наверное, она срочно уехала в Москву, не попрощавшись, и
больше ничего не будет: ни встреч, ни рассветов, а маячит впереди прежняя рутина,
преддипломная горячка в неуютной, пропахшей потом общаговской комнате и казённые,
бездушные коридоры МАИ, начисто лишённые женского тепла и присутствия. Эта картинка,
вихрем мелькнувшая в его мозгу, показалась настолько противной, что Савченко чуть не сплюнул
от переполнявшей его досады на мокрый от талого снега линолеум пола в вестибюле. Он едва
удержался от этого искушения. И правильно сделал, потому что именно в этот момент она
появилась на лестнице.
Он понял, что-то не так, потому что вместо вишнёво-красного костюма на ней была
цивильная городская куртка и джинсы. Она выглядела бледнее обычного, и под глазами у неё
темнели портретные тени, как на картинах старых фламандских мастеров.
Савченко было невдомёк, что Ляля потратила добрых тридцать минут в ванной перед
зеркалом, загрунтовывая щёки белым тонирующим кремом, а потом аккуратно втирая в кожу под
глазными впадинами тени для век, позаимствованные без спросу по такому случаю у Лильки.
– Ты заболела, Красная Шапочка? – Он бросился с этим вопросом к ней, стараясь придать
голосу избыточную озабоченность, хотя душа у него ликовала. Слава богу, она не уехала и не
оставила его одного! Ляля протянула ему не одну, как обычно, а обе руки без варежек и сказала:
– Знаешь, простудилась, наверное. Всю ночь спать не могла, и знобит меня, кажется. Давай
сегодня никуда не пойдём, ладно? Да и снег валит вовсю. Может, просто позавтракаем, никуда не
торопясь? Как-то посидеть хочется, никуда не бегая, и согреться.
Он держал её руки, как актёр провинциального театра, не решаясь отпустить их. Ляля
высвободила одну руку и очень убедительно передёрнула плечами, как от озноба. Она крепко
переплела его пальцы со своими и теснее прижалась к нему плечом, когда они одновременно
протискивались через неподатливую дверь наружу, в снежную круговерть.
Теперь ветер и снег били им прямо в лицо, и Ляля старалась укрыться от снега, слепившего
глаза, плетясь сзади и поминутно клюя носом в рукав его куртки. А Вадим благодарно держал её
за руку всю дорогу до столовой, совершенно не подозревая, что она намеренно оставила варежки
в комнате ради вот этого, тщательно запланированного, пусть и мимолетного, момента на
полпути, когда она вполне невинно обронила: «Давай руки поменяем, а то у меня правая
замёрзла. Варежки второпях в комнате забыла».
Когда они меняли руки, по-медвежьи вытаптывая круг в снегу, Ляля с чрeзмерным
усердием дула в ладошки, а потом, схватив небрежным движением его руки и спрятавшись в них,
как в перчатки, приложила их к своим щекам. Он стоял, как дрессированный медведь с лапами,
поднятыми к её щекам с остатками маскировочного белого крема, и зачарованно смотрел ей
прямо в глаза. Ляля, помедлив секунду, сказала легко: «Вот, так гораздо теплее», – и отняла
медвежьи лапы от своих щёк. «Да что ж это такое!? – мысленно взмолилась она с негодованием. –
Ну что, что ты так на меня смотришь?! Любой другой уже сто раз целоваться бы полез!»
Но он не догадался, топтыгин этакий! Только неуклюже грел её руки в своих, даже когда
они бок о бок снова двинулись вперёд, как два полярника в фильме про Нобиле и Амундсена,
проваливаясь в снег и невольно толкая друг друга. В душе Ляли боролись два чувства: странное, извращённое удовольствие от того, что он наконец хотя бы прикоснулся к ней двумя руками и
держал её ладошки в своих лапах, как замёрзшую птичку, но вместе с тем она испытывала какую-
то тихую ярость, кипевшую на самом донышке её души, оттого что этот марсианин из чёртовой
Изотовки так и не догадался её поцеловать. «Как там они, в вашей Изотовке, размножаются?
Почкованием, что ли?» – с ожесточением думала она.
В столовой, вопреки ожиданиям, оказалось немного народу: большинство или ещё спали,
