Триединый

Стражник бросился выполнять приказ.

—–

«Кого я люблю, тех я обличаю и наказываю». – Отк. 3,19

«Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему». – Притч. 3,11

Добежав до Черного Замка, Вермандо затормозил и уперся руками в колени, дабы отдышаться. Его отец и Оливер уже давно были там и теперь громадные стены давили на мальчика гнетущей неизвестностью. Он боялся попадаться на глаза советнику и еще больше боялся, что из-за его проступка накажут Оливера. Отправившись в спальню, аристократ залез под одеяло и беззвучно заплакал. Вскоре в дверь постучалась горничная и сообщила, что его сиятельство ожидает сына в столовой. Сердце мальчика вздрагивало и съеживалось как иссыхающая слива, а руки мелко тряслись. Тяжелыми заплетающимися шагами он доковылял до столовой и опустился за стол, на другом конце которого уже восседал Домианос. Сцепив руки в замок, граф молча прожигал наследника пожирающим взглядом, а Вермандо тщательно рассматривал узоры на скатерти, всеми силами избегая смотреть в сторону отца. Наконец появились слуги и расставили блюда. Когда горничная собиралась поставить тарелку с кашей перед мальчиком, лорд Морнэмир остановил ее.

– Нет, любезная, порции слуг оставляют на кухне либо же под столом, но никак не на. Вермандо, тебе удобнее будет сесть на пол или отправишься на кухню?

– Отец?..

– Ясно. Унесите, он не голоден.

Растерянная девушка поспешно скрылась из виду, оставив советника наедине с сыном.

– Desidia est initium omnium11, Вермандо. Видимо четырех репетиторов тебе мало. Я найму еще двух – по культуре и этикету.

– Отец, почему вы недовольны мной? То есть я понимаю, что вам не нравятся крестьяне и вы считаете их грязными разносчиками заразы, однако… – наследник бросил на Домианоса мимолетный взгляд и увидев, что его лицо приобрело выражение каменной горгульи с фасада их замка, поспешно продолжил: – Они ведь тоже… люди. И мы просто играли… Мне жаль, если я расстроил вас.

– О нет, ты не расстроил! Ты разочаровал меня, Вермандо. А как ты знаешь, разочаровываться я не люблю. Тебе всего двенадцать лет, с тебя нет практически никакого спроса, и ты уже сейчас умудряешься не оправдывать возложенных мной на твою бедовую голову ожиданий, – с усталым вздохом подпер пальцами висок мужчина. – Неужели твоя мать заслуживает подобного позора?

– О чем вы?

– Несчастная Аделаида вынуждена краснеть и стыдиться собственного сына… Ты подумал, что скажут о ней люди? Что подумают о графине Морнэмир, о женщине благородного происхождения и о твоей матери люди, увидев, что ее сын словно последний беспризорник таскается по трущобам с крестьянскими отродьями?

Мальчик молчал, пристыженно опустив взгляд, а лорд продолжал:

– Вижу, что подумал ты исключительно о себе. А что насчет меня, Вермандо? Что скажут люди или даже сам король, когда слухи дойдут и до него обо мне, о своем советнике? О первом государственном лице Дэррханама, политике, графе и потомственном аристократе?

– Мне очень жаль, отец. Простите меня. Я правда не хотел ничего дурного… но все же я так и не понял, что плохого в том, чтобы дружить с крестьянами? С ними весело и у них интересные игры. Мне хорошо с ними. Почему аристократы не могут отбросить мнимые фамильярности и просто жить как им нравится? Не задумываясь об этикете, скучных правилах и о том, что подумают другие люди?..

– Вижу ты совсем ничего не понимаешь, Вермандо, – сокрушенно покачал головой Домианос. – Попробую объяснить по-другому. Юный и наивный, чересчур мягкотелый и доверчивый для этого мира ребенок… Следуй за мной.

Не посмев ослушаться отца снова, мальчик покорно исполнил приказ. Когда мужчина свистнул кучеру, Вермандо удивился и ему стало любопытно, что же такого собирается ему показать советник. Потрясывась и подпрыгивая на неровной каменистой дороге, карета свернула к деревне Ваттенфтав. Проехав мимо, лошади ступили на бездорожье и в оконце замелькал все более близкий и все более густой темный лес.

Аристократы вышли у покосившейся хижины на отшибе. Сломанная разваливающаяся калитка пронзительно и жалко скрипела, нарушая плотное безмолвие, кольчугой укутавшее эту местность. Граф в нерешительности замер перед домом, будто сомневаясь, стоит ли входить внутрь. Мальчик впервые видел на лице лорда что-то похожее на волнение и это вызвало у него мурашки по всему телу. Робко коснувшись руки Домианоса, Вермандо вывел его из оцепенения, и они наконец шагнули в дом. Даже несмотря на проникающие сквозь пустые глазницы окон лучи света, внутри было сумрачно и прохладно. На подгнивающих обугленных досках местами виднелись черные пятна въевшейся в древесину крови.

– В этой лачуге некогда жил мальчик. Во многом похожий на тебя, он хотел играть в веселые игры с крестьянскими детьми и беззаботно слоняться по улицам. – Мужчина задумчиво провел пальцами по переломанным ребрам ветхой деревянной колыбели. – Он не ведал о разнице между крестьянами и собой, ведь считал себя одним из них. Мальчик был простодушен, доверчив и глуп. Он все время стремился к теплу, потому что его манил свет, – советник завел руки за спину и встал напротив камина, так что теперь Вермандо не видел его лица. – Яркий и обжигающий, этот свет оказался огнем, жар которого сравним с жаром самого солнца. Этот огонь обжег мальчика, изуродовав и искалечив его тело и душу. Превратив в монстра. Однако мальчик не собирался умирать так просто и решил, что если не в силах победить огонь, то он приручит его, сам станет огнем и будет нести огонь в мир. – Граф повернулся к сыну и на мучительно долгую секунду тому показалось, что в глазах советника горит и потрескивает тот самый адовый пламень. – Крестьяне, с которыми мальчик так хотел подружиться, избили его камнями после того, как он отказался калечить пойманного ими сына аристократа. «Ты такой же, как и эти проклятые богатеи! И ничем их не лучше, если не хочешь воздать одному из них по заслугам!» Мальчик не предполагал, что крестьяне так сильно ненавидят любого, кто обладает мужеством иметь отличное от их мнение, любого, кто умнее, благороднее и начитаннее их. Любого, кто посмел родиться в замке, а не в свинарнике.

Вермандо невольно вспомнил свою первую встречу с Феликсом и перед глазами замелькали картинки описанной Домианосом сцены насилия и несправедливости, заставившие его вздрогнуть.

– Видишь сломанную колыбель, Вермандо? Отец мальчика сломал ее кулаками в приступе гнева, пока внутри лежал кричащий от страха младенец. Обрати внимание на кровь на полу. Как думаешь, почему ее здесь так много? Кажется, будто кого-то зарезали и выпотрошили, оставив органы разлагаться на долгое время… – Лорд неспешно прошествовал в спальню, а наследник застыл в дверях, наблюдая за тем, как он приближается к прибитому на стену распятию Девы Агнетты. – Единственным существом, на которое надеялся и с которым мог поговорить мальчик был Бог. Бог не любил мальчика, ведь с молчаливым одобрением наблюдал за его страданиями. Всегда безмолвно. Всегда равнодушно. С издевательской усмешкой на седобородом умудренном вечностью лице. Получается, монологи мальчика не слышал никто, кроме крыс и мышей. – Наконец мужчина подошел близко к сыну и глядя на него сверху вниз, спросил: – Ты считаешь крестьян простыми и по определению честными, несправедливо обездоленными судьбой людьми. Что они лучше аристократов, добрее и благороднее их. Почему дети избили того мальчика камнями за проявленное им милосердие? Почему самолично делили людей на плохих и хороших, отталкиваясь исключительно от их происхождения? Почему отец мальчика убивал его братьев одного за другим, ломая им ребра, разбивая молотком суставы и раздрабливая их зубы? Почему избивал его мать до внутренних кровотечений и гематом, пока та находилась в положении? Почему весь мир мальчика, состоявший исключительно из крестьян и простых деревенщин, оказался столь душераздирающе жесток и полон насилия? Ответь мне, Вермандо.

– Я не знаю, – глухо обронил он.

– Ты не знаешь! – торжествующе спокойно повторил советник. – И он тоже не знал. И безустанно задавал этот вопрос Богу, пока наконец сам не понял ответ. Потому что врожденная озлобленность и ярое нежелание развиваться и достигать, как следствие – лютая ненависть и зависть к тем, кто способен на большее, чем они. На тех, кто стремится к большему, кто являет собой нечто большее, чем «простой рабочий человек». На тех, кто обладает наглостью жить для себя или для науки, для религии или политики, для вещей более возвышенных, от них далеких и им непонятных. Ибо вещи эти более сложные и требуют от человека не тяжелого физического труда на износ, а интеллекта, храбрости и богатого внутреннего мира. Для того, чтобы создать что-то большее, чем отходы необходим как минимум интеллект. Великие выдающиеся личности, такие как монархи, политики и священнослужители, воины, философы и ученые, живут не для себя и не ради своего счастья. Они живут даже не ради других, но ради высшей цели и предназначения. Какое мужество и силу имеют они, отказываясь от земных благ и плотских утех, делая выбор в пользу духовности и аскетизма? В пользу искусства и знаний? Мы живем, чтобы создавать, чтобы оставить после себя нечто великое. Нечто, что переживет грядки с капустой, недалеких внуков и их малохольность.

Пусть речь даже идет об амбициях отдельных политиков или завоевателей. Разве цель покорить мир, опираясь исключительно на собственный ум, силу и хитрость, не делает их цели более возвышенными, более достойными и значимыми, нежели цель завести семью и наплодить детей? Разве можно сравнить масштаб вклада? Что великого и масштабного таит в себе желание завести семью и быть счастливым, чем просто эгоистичный природный инстинкт, жалкий и бессмысленный? Как может твое личное счастье, счастье при том сомнительное и недолговечное, столь хрупкое и зависимое от всех членов твоей семьи и их мыслей, отношения к тебе и их благополучия, быть лучше дела, переживущего все ваши поколения? Дела, в которое ты вкладываешь всю душу, мысли, эмоции, кровь и пот, боль и слезы, всю свою жизнь? Нет ничего благородного и правильного в том, чтобы пойти на поводу у мелочных инстинктов и остепенившись, мирно состариться. Есть смысл и значимость в том, чтобы отказаться от никчемной шелухи своих мелочных потребностей и посвятить жизнь нечту большему.

—–

Едва завидев приближавшегося к деревне Вермандо, подстерегающий его Феликс налетел на товарища с кулаками. Первый удар пришелся аристократу в челюсть. Опрокинув противника на землю, крестьянин сел на него сверху и продолжил бить по лицу. Мальчик не сопротивлялся. Он знал, что заслуживает каждый удар. Лицо Феликса было перекошено от ярости и обиды. Вермандо почувствовал, как его рот наполняется кровью и выплюнул выбитый зуб.

– Ты! Врал! Нам! Столько времени! – Каждое слово сопровождалось новой оплеухой. – Мерзавец! Поганый буржуй! Хитер точно лис!

Наконец крестьянин выдохся и тяжело дыша уставился на свои дрожащие окровавленные руки, а затем перевел взгляд на разбитый нос и заплывший глаз бывшего товарища.

– Решил втереться к нам в доверие значит?! Даже не смей больше приближаться к этой деревне, если тебе жизнь дорога! В следующий раз одним выбитым зубом не отделаешься! – хмуро пообещал парень, вскакивая и бросая последний озлобленный взгляд на аристократа перед тем уйти прочь.

Полежав на дороге еще несколько секунд, Вермандо тяжело поднялся и схватился за кровоточащий нос. Ничего не видя перед собой из-за застилающих глаза слез, он захромал к Черному Замку.

Вернувшись домой, мальчик больше не смог сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Больше никогда он не сможет поиграть с друзьями в догонялки или сразиться с ними на палках! Перед лицом все еще стоял полный ненависти и презрения взгляд Феликса, ощущавшего себя преданным и обманутым новым товарищем. Чувство вины терзало и жгло его изнутри не хуже ссадин от кулаков крестьянина.

Несколько дней спустя аристократ вновь отправился на прогулку и в нерешительности застыл на холме, возвышающимся над деревней Ваттенфтав. Ему было страшно встретить бывших товарищей, но в то же время именно этого он и жаждал. Он скучал по ним и надеялся, что крестьянские дети смогут простить его. Однако часы шли, но никто не появлялся. В груди появилось щемящее чувство пустоты и даже воздух стал ощущаться холоднее. Разочарованно вздохнув, Вермандо побрел обратно к замку.

Целую неделю мальчик бродил по уже ставшим ему родным улицам Ваттенфтава, но его друзья как в воду канули. И вот, в один из таких дней юный аристократ снова вышел на прогулку по деревенским дорогам. Разглядев вдалеке силуэты Томаса и Стефана, он остановился и сперва даже не поверил своему счастью. Парни увлеченно беседовали и даже не замечали смотрящего на них в упор Вермандо.

– И… в общем с-существует поверие о том, как именно появилась капуста… Согласно легенде, она появилась из капель пота мифического б-божества-громовержца Юпитера, когда тот пытался разгадать значение слов Оракула…

– Да уж, прямо-таки Феликс, ищущий ответы на вопросы мироздания, – хмыкнул Томас. – В особенности на тот, почему он был сотворен сыном простого фермера, а не Артура Аудакса.

– А еще к-капуста очень полезна тем, что успокаивает г-головную боль, лечит глухоту, тошноту и бессоницу… Еще древний мудрец Диоскорид по-посвятил капусте немало трактатов. А позже лекарь Ибн Сина, известный также, как Авиценна писал о ней в своей энциклопедии «К-канон врачебной науки».

– Вот же им заняться-то было нечем. Подобное пристрастие к капусте, я бы даже выразился, одержимость до добра еще никого не доводила. Взять хоть твоего Диокрида. Старик небось уже помер?

– К-конечно, он ведь жил очень давно… еще при короле Роланде.

– А вот если бы не капуста, может и жив бы остался. Откуда кстати такая осведомленность? Читать что-ли научился?

– Нет, просто п-познакомился с одним добродушным монахом в храме… Мы как-то разговорились и речь зашла об урожае… Вот он и поделился своими знаниями о интересующем меня овоще… – скромно потупил взгляд блондин.

Внезапно заметив аристократа, друзья замерли как вкопанные. Томас скривил губу, а Стефан неловко отвел взгляд в кусты. Вермандо ощутил повисшее между ними напряжение, непреодолимой стеной разделившее их друг от друга.

– Кхм. Привет, – первым нарушил молчание маленький лорд.

– П-привет, – отозвался Стефан.

Томас недовольно посмотрел на него, от чего блондин опустил взгляд и шаркнул ногой. Закатив глаза, черноволосый юноша вздохнул и нехотя заговорил:

– Тебе повезло, что с нами нет Карла и Феликса. Последний клялся при встрече так отдубасить тебя, что отец родной не узнает. Лучше убирайся подобру-поздорову, пока не поздно!

– Я очень виноват перед вами! И я это понимаю! – горячо воскликнул аристократ. – Клянусь, я не хотел вам врать! Просто…

– Просто – что? – изогнул бровь Томас.

– Просто очень хотел с вами дружить… – поник он, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы.

– Теперь это уже неважно. Все равно Феликс тебя не простит, и обратно не примет, – равнодушно сообщил Гуэрро.

– А вы? Вы сможете простить меня? Пожалуйста… Стефан, Томас, мне правда очень стыдно…

– Скулишь как щенок, аж противно, – поморщился юноша. – Где твоя снобская гордость? Разве ты не должен сейчас самодовольно гарцевать вокруг нас с видом молчаливого превосходства?

– Нет, ни за что! Томас, ты ведь знаешь, я не такой как другие аристократы!..

Тот фыркнул и потянул товарища за собой.

– Пойдем, Стефан. Карл и Феликс нас уже заждались.

Когда они проходили мимо Вермандо, мальчик схватил Томаса за руку чем вызвал его раздраженный взгляд.

– Томас…

– Что ты хочешь услышать от меня, Вермандо?! Хочешь, чтобы я простил тебя? Ну так я и не обижался! Ты просто обманул нас, водил за нос словно глупых деревянных кукол! Если честно, лично мне глубоко наплевать – конюх ты или аристократ, мне противно лишь от твоей лжи и трусости!

– Я понимаю! Я больше никогда так не буду, честное слово! Вы очень… дороги для меня. Все вы. И я не хочу терять вас, – глухо проронил он, поймав на себе сочувственный взгляд Стефана.

– М-мы не злимся, В-Вермандо, – выдавил улыбку блондин. – Я с самого начала не думал, что ты плохой только из-за того, что ты сын Д-Домианоса. Но Феликс запретил…

Томас пихнул его локтем в бок и перебил:

– Так! Хватит! Пойми, Вермандо, даже если мы со Стефаном и готовы закрыть глаза на это все и забыть, то Феликс и Карл – нет!

– Но… могу ли я хотя бы поговорить с ними?

– На свой страх и риск. Только я тебя предупреждал! Не жалуйся потом и не плачься мамочке, если они тебе ноги переломают, – усмехнулся Гуэрро и зашагал по дороге вперед, оставив товарищей позади.

Стефан ободряюще улыбнулся мальчику и подтолкнув его, последовал за Томасом. Вскоре они пришли к укромному закоулку между хижинами. Феликс отдыхал на стоге сена и лениво отмахивался от кружащей над ним мухи. Карл же сидел в тени стога, прислонившись к нему спиной и чистил подкову. Увидев приближающихся к ним друзей, Феликс приоткрыл глаза и заметив Вермандо, свалился на землю. Ноздри его раздулись от негодования, а руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Ты видимо тогда при падении сильно головой ударился, – засопев, угрожающе двинулся на него крестьянин. – Успокоишься только когда я убью тебя?! Обратно в замок к папочке тебе придется уползать с переломанными коленями, – схватив аристократа за воротник, выдохнул ему в лицо парень. – Томас, Стефан! Какого черта?! Почему вы привели сюда этого ублюдка?!

– Не горячись, Феликс, Вермандо пришел поговорить, – зевнул Томас, облокачиваясь о стену хижины.

– В-Вермандо понял свою ошибку… Быть может пора… – начал было Стефан, но Феликс так посмотрел на него, что блондин мигом умолк и отошел в сторону.

Рыжеволосый крестьянин, не церемонясь ударил мальчика головой в лицо и тот, схватившись за разбитый нос, отступил на несколько шагов назад. Кровь окрасила его новую рубашку и окропила траву.

– Феликс, я знаю, что ты злишься! Но выслушай меня, прошу! – шмыгнув, попросил Вермандо, готовясь к новой атаке бывшего товарища, уже бегущего на него с кулаками.

– Что нового ты мне скажешь?! Я не хочу ничего слышать! Ты – крыса и врун! – ударил его в грудь Феликс так, что аристократ упал на спину. – Но что хуже всего, ты – сын Домианоса!

– Мне жаль! Прости меня!

– Бог простит, а я вашу встречу устрою!

– Я ведь не стал другим человеком только из-за того, что вы узнали кто мой отец! Я все тот же Вермандо! Я ничуть не изменился! Поверь мне, Феликс, мне действительно стыдно, что я соврал, но иначе вы бы даже не стали со мной разговаривать!

– И правильно бы сделали! – Попытался пнуть его парень, но Вермандо откатился в сторону и вскочил на ноги.

– Что мне сделать, чтобы ты простил меня?!

– Переродись нормальным человеком! Не аристократом! – крикнул крестьянин, поднимая с земли камень.

– Ты серьезно?! Вот уж не думал, что ты возненавидешь меня просто за то, кем является мой отец! – Обиженно сжал зубы мальчик, смахивая с щеки слезы.

– Ах ты еще и плачешь?! – Швырнул в него камнем Феликс, подбирая с земли палку. – Ты еще и пострадавший у нас?! Жертва?! – Он запустил сучок ему в голову, но Вермандо успел пригнуться.

– Я сам ненавижу себя за то, что родился в этом проклятом замке, а не в лесу!

– То есть, мы, по-твоему, животные?! Выходцы из трущоб?!

– Нет, я не это собирался сказать! Я глубоко сожалею, что не родился простым рабочим человеком в обычной семье!

Феликс остановился, чтобы перевести дыхание, как вдруг откуда ни возьмись выскочил Гарольд.

– А вот и мои поросята! – довольно взревел он, торжествующе оскалившись.

Карл вскочил, а Стефан и Томас бросились бежать. Феликс присоединился к последним, потащив за собой решившего принять бой Карла, а аристократ, споткнувшись и едва не упав, бросился догонять их. Дети свернули на дорогу, подняв в воздух облака пыли. Они бежали до тех пор, пока не попали в ловушку между тремя высокими заборами. Фермер осклабился, неторопливо приближаясь к загнанным в угол воришкам.

– Ну шо, кого из вас первым вздрючить?! – демонстративно заиграв мускулами осведомился мужчина, захрустев пальцами рук и победоносно всматриваясь в напуганные лица детей.

Внезапно, сам того не ожидая, Вермандо выступил вперед и бесстрашно посмотрел на крестьянина.

– Меня!

– Что ты творишь, идиот?! – прошипел ему в спину Томас. – Решил в рыцаря поиграть?!

– Это я подговорил друзей своровать твои яблоки! Они не виноваты! – твердо выдержав взгляд Гарольда, заявил аристократ. Ладони его вспотели от страха, а сердцебиение пульсировало в висках.

– Мне, в сущности, нет дела, кто из вас первый начал, но козел отпущения нужен. Пойдем со мной, мальчишка, – схватив Вермандо за ухо, прорычал мужик и потащил его за собой.

Феликс и Карл растерянно переглянулись.

Фермер приволок аристократа на участок и впихнув ему в руки грабли, рявкнул:

– Пока не пропашешь все поле, можешь даже не помышлять о побеге! А ежели удрать попробуешь – спущу на тебя собак и ноги переломаю! – Он свистнул. – Джеральд!

К ним тут же подбежал крупный белый пес с рыжими подпалинами на спине и предупреждающе зарычал.

– Джеральд, сторожи! – приказал крестьянин и отошел к дому.

Завиляв хвостом, собака гавкнула на Вермандо и принялась кружиться вокруг. Смирившись, мальчик принялся удрученно полоть грядки. Пару часов спустя, когда поясница аристократа едва не сломалась пополам от ноющей боли, Гарольд отозвал пса и уперев руки в бока, придирчиво осмотрел землю.

– И это ты называешь прополкой?! Кто ж так полет-то?! Здесь все заново переделывать! Ты угробил мою картошку! Ирод окаянный! Ты шо, грабли впервые в жизни в руках шо-ли держишь?! Да у тебя заместо рук грабли! – разозлился фермер, но смертельно уставший Вермандо не собирался выслушивать его нотации и из последних сил рванулся бежать.

Выбежав за забор, он столкнулся с притаившимися там друзьями.

– Беги, Вермандо! Мы его отвлечем! – улыбнулся ему Феликс.

– Теперь наша очередь! – добавил Карл, дружелюбно похлопав его по плечу.

Не веря своему счастью, аристократ благодарно посмотрел на товарищей, но они тут же подтолкнули его к дороге. Через секунду из калитки вылетел лающий Джеральд, а вслед за ним и сам Гарольд. Феликс и Карл принялись кидать в собаку камнями, а Томас и Стефан побежали в противоположную от Вермандо сторону – отвлечь фермера.

Через двадцать минут они встретились на своем тайном месте. Тяжело дыша, мальчик упер руки в колени. По телу струился пот. Но вот на плечо юного наследника легла чья-то мозолистая ладонь. С удивлением подняв голову, аристократ увидел лицо Феликса. Преисполненное сочувствия, оно не выражало ни злости, ни отвращения. Переведя взгляд на Стефана и Карла, он снова увидел лишь жалость и неловкость, словно те хотели успокоить его, но не знали, как подобрать слова. Наконец Феликс нерешительно заговорил:

– Вермандо… ты это… нормально там?

– Да, мы… хотели бы извиниться, – выдавил Стефан, опустив взгляд.

– И сказать, что прощаем тебя, – добавил Карл.

– Я… я… Простите меня. Я просто не хотел… я боялся сказать вам… по-потому что думал, что… вы больше не захотите дружить со м-мн-ной… У меня никогда не было д-друзей… – заикаясь от безудержных рыданий, которые он больше не был в силах сдерживать, оправдывался мальчик.

Феликс грубовато похлопал его по плечу, явно смущенный.

– Ну ты это… чего? Мы ж не ироды какие!.. Неважно нам кто твой отец… пусть он даже граф Морнэмир… Ты все равно наш товарищ. – Слова давались крестьянину нелегко, но он пересилил себя, быстро и неловко обняв аристократа за плечи. Сразу же отстранившись, он мрачно посмотрел на товарищей. – Правильно я говорю или нет?

– Конечно! Ты прав, мы все поддерживаем Вермандо! – первым среагировал Карл.

– Теперь зная твой титул… у нас есть некоторые привилегии, – задумчиво протянул Томас.

Все дружно обернулись к нему.

– Я имею в виду, в этом есть свои плюсы. Своя выгода. Если мы попадем в сложную ситуацию, титул Вермандо поможет нам выпутаться без лишних проблем, – торопливо объяснил Томас, разведя руки в стороны.

– Значит… мы с вами по-прежнему можем дружить, и играть вместе? – не веря своему счастью с надеждой спросил мальчик.

– Конечно, друг! Что за глупости?

И аристократ улыбнулся. На сердце у него стало легко и отрадно. Преисполненный благодарностью, он обнял Феликса, а после к ним присоединились Стефан и Карл. Феликс немного поворчал и для вида посопротивлялся, но по итогу смирился.

– Идем к нам, Томас! – мотнул головой Карл, приглашая товарища присоединиться.

Тот нехотя приблизился. В его взгляде читалось сомнение, но Карл схватил его и притянул к себе. Так они простояли несколько секунд, после чего отошли от Вермандо в разные стороны и отряхнув одежду, как ни в чем не бывало спросили: