Триединый

Погрузившись в размышления, Вермандо не услышал, как хозяйка сада вышла из хижины и приблизилась к нему вплотную. Инстинктивно обернувшись, мальчик едва не врезался в подслеповато щурящуюся старуху и отскочив в сторону, схватился за сердце. Гретта раззявила рот в улыбке. Единственный зрячий глаз остановился на яблоках в руках вора. Зрачок второго заволокло слепотой снежного бурана.

– Яблочек ужо насобирал гляжу… Стоит… глазами хлопает… Видать не ожидал встретить… Думает деру дать…

– Я… Я могу объяснить…

– Следуй за старой Греттой, молодец, – приказала отшельница и повернувшись к нему спиной, заковыляла обратно в дом.

Вермандо растерянно глядел ей в след, лихорадочно соображая. Сердце стучало в висках, и каждая мышца в его теле напряглась, требуя броситься в бегство. Однако любопытство и страх показаться трусом перед товарищами победили здравый смысл.

Внутри ее хижины воняло хуже, чем в выгребной яме. Мрачное и грязное помещение встретило гостя дранными клочьями вместо постельного белья и потрескавшимися гниющими стенами, по которым то там, то здесь то и дело пробегали обнаглевшие тараканы.

– Не бойся, внучок, проходи… – проскрежетала она из глубины кухни. – Проходи, проходи, чаво как не родный встал-то в дверях… Я спозоранку-то как раз печь собралася… Старая ужо стала, спина не разгинается… Сейчас мы испекем шарлотку…

Аристократ с омерзением скинул с одежды упавшего на него с потолка таракана и последовал за Гренни.

– Иду… иду… подхожу к печи… Вынаю из печи горшочки… Ох, паутины-то сколько! Да и хосточки ужо с пеплом совсем смешалися… Ну ничего, ничего… сейчас… Так… нагинаюсь, достаю тесто… с утреца еще замесила… Ох… вот мальчишка подоспел. Стоит, глазеет на мои потуги… Эх, мальчик-то хороший, сразу видно, породистый… Ну ничего, Гретта… Сейчас…

– Ээ… Вам помочь?

– Нет-нет, Гретта сама… сама справится… ох… спасибо тебе, внучок…

Пока шарлотка пеклась, Вермандо сидел за столом и разглядывал обветшалую аскетичную хижину, стараясь не смотреть в сторону ее хозяйки.

Вскоре старуха поставила перед ним дымящийся пирог. Мальчика окутал медовый аромат яблок и горячего теста. «Надеюсь с ее зрением и репутацией она не перепутала чернослив с тараканами», – подумал он, прожевывая кусок выпечки.

Погрузившись в свои мысли, аристократ совсем позабыл о Гретте и оглядевшись в поисках отшельницы, обнаружил, что той нигде не было. Тогда взгляд Вермандо упал на открытое окно, сквозь которое все также хлестал ливень и сонно ворчал гром. В саду было пусто. Повернувшись обратно к столу, мальчик едва не свалился на пол. Старуха сидела прямо напротив него – так близко, что он мог разглядеть каждую морщину на ее лице, напоминающем искалеченную траншеями почву. Мутные глаза Гретты с выцветшими пыльно гранитовыми радужками были обращены на него. Дряблый рот растянулся в неестественной комичной улыбке, демонстрирующей башенки острых кривых зубов. Тяжелый удар грома сотряс стены хижины с такой силой, что со стены упало распятие.

– Твое прошлое – Смерть, твое будущее – Война. Одна из печатей Агнцом уже открыта. Другую откроет Белый Всадник. Пятую и шестую же… Зверь Багряный, чьи имена шипят в лучах солнца и в жерле кипящих вулканов. Он знает… знает число… шестьсот… шестдесят… шесть. И ВЫЛЬЕТ ОН КАДИЛЬНИЦУ СОЛНЦА НА ТВЕРДЫНЮ ЗЕМНУЮ И ВОЦАРИТСЯ НАЧАЛО БЕЗМОЛВИЯ!

Вермандо не помнил, как он выбежал из хижины, как спотыкаясь о мокрые доски добежал до забора и прислонился к шершавой коре дуба, с которого к нему спустились друзья. Ворчливый, но родной и привычный голос Томаса подействовал успокаивающе. А крепкий удар Феликса в плечо – еще и отрезвляюще.

– Ну что, внучок, кислые оказались пирожки?

– Где яблоки, обормот?!

– В желудке у меня ваши яблоки, – проворчал аристократ. – Унес сколько смог, как и условились! И что вы меня все выходит нарочно пугать сговорились этой вашей Готтен?! В целом милая бабушка, правда маразм моментами дает о себе знать…

– Ну, получается, что так. Все, кроме Стефана, разумеется. Он и сам… – Феликс бросил насмешливый взгляд на трясущегося за деревом блондина. – Ее до чертиков боится.

—–

«Первым человеком на земле был Адам – Первый правитель людей из династии Примусов. И были у Адама сыновья: Каин и Авель».

«Авель любил Господа и выбрал следовать за Ним. Каин не был послушен Господу. Он решил восстать». – Бытие 4:1-16

В залу степенно ступил худощавый понтифик с впалыми скулами и длинным крючковатым носом. Его тяжелые белые одеяния чинно волочились за ним по полу, – пожалуй, даже слишком тяжелые для его хрупких костлявых плечей. Мужчина остановился напротив королевского трона, рядом с Домианосом.

– Ваше величество, – неспешно вымолвил он. – Ваше сиятельство. – Он перевел взгляд на графа, собиравшегося о чем-то доложить монарху.

– Ваше высокопреосвященство, – неохотно поклонился советник.

– Добро пожаловать, любезный, мы вас ждали! – хлопнув в ладоши, улыбнулся Иоан Четвертый. – Как обстоят дела в Священной Церкви Единства?

– Молимся за ваше здоровье и благо королевства, – смиренно опустив взгляд, кротко доложил понтифик.

– Как дорога? Разбойники не тревожили ваш кортеж?

– Все прошло гладко, ваше величество. Благодарю за заботу.

– Отец Юстиниан, – развернулся к нему лорд. – Вы, кажется, предупреждали его величество, что прибудете по некому неотложному вопросу?

– Все верно. Вижу, граф Морнэмир, вам не терпится перейти к делу, – холодно усмехнулся мужчина.

– Я человек деловой, не люблю пустой болтовни.

– В таком случае, ваше величество, у меня плохие новости: народ недоволен. Неподалеку от Дэйфанума вспыхнул бунт, который мне, к счастью, удалось подавить, однако сам факт…

– Как бунт? – округлил глаза король. – Почему?! Что им не нравится? Они не сказали?

– Видите ли, ваше величество… причина весьма деликатная… и не знаю, как сообщить вам.

– Говорите, как есть, отец Юстиниан! Вы знаете, как я уважаю и ценю ваше мнение, вашу помощь и ваше нелегкое дело на благо нашего королевства!

– Люди не хотят видеть его сиятельство Морнэмира вашим главным советником.

– Что? – удивленно спросил монарх, растерянно взглянув на Домианоса. – Н-но почему?.. Его сиятельство незаменимый человек в королевстве! Его вклад в политику, экономику и… и… прочие отрасли огромен!.. Во всем Дэррханаме не сыскать человека более патриотичного и преданного своему делу, чем граф Морнэмир!

– Не имею оснований возразить, ваше величество. Я всего лишь докладываю вам о текущем положении дел. Люди вышли к стенам города с факелами и вилами, требуя немедленного смещения лорда Морнэмира с его должности, угрожая бунтом.

– Н-но вы ведь подавили недовольство, не так ли? – требовательным повышенным тоном вопросил Иоан, явно напуганный.

– Разумеется, ваше величество, я сделал все возможное.

– Значит и обсуждать тут нечего! И как им только не стыдно возводить напраслину на его сиятельство?! Поверить не могу!.. И главное, на каких основаниях… На каких основаниях? Они даже не сказали?

– Люди считают, что курс внутренней политики, избранной графом Морнэмиром не слишком гуманен и правилен. По их мнению, фигура его сиятельства превышает свои полномочия, и даже… скрывает в своей тени вас.

Король потерянно заозирался, в поисках помощи или поддержки. Он не знал, что говорить и что делать в подобных ситуациях, потому оказался весьма благодарен Домианосу, взявшему все в свои руки.

– Homo homini lupus est5, это всякому известно. Здесь нечему удивляться. Помнится, даже во времена Артура Аудакса и славного короля Роланда были недовольные.

– Non est fumus absque igne6. Vox populi – vox Dei7, – негромко отозвался понтифик, чтобы его слова услышал только советник, а затем повернулся к монарху. – Что ж, полагаю его сиятельство прав и раз все улажено… не вижу проблемы. Благодарю за оказанную мне аудиенцию, ваше величество. С вашего позволения я удалюсь, негоже надолго оставлять церковь без присмотра. Хотя, она конечно же всегда, как и весь Дэррханам, находится под защитой Божьей, – благоговейно закрыв по очереди глаза, рот и уши, изрек священнослужитель и получив благословение Иоана, чинно удалился.

Нет. Он не сдастся. Пусть эти ублюдки только попробуют поставить его власть и авторитет под сомнение, пусть только попробуют решиться на мятеж! Он уничтожит их. Яростно и безжалостно. Он уничтожит каждого, кто посмеет встать у него на пути. Домианос Морнэмир не прощает предателей. Гнев его будет подобен огненному шторму – всепоглощающей неумолимой стихии, стирающей на своем пути все живое. Он так просто не смирится и ни за что не выпустит из своих пальцев ни крупицы власти!

Я работал так долго и тяжело, падая замертво от усталости и истекая потом и кровью не для того, чтобы все потерять из-за каких-то жалких завистливых червяков! Я уничтожу, сотру в пыль всякого, кто осмелится встать у меня на пути, каждого, кто посмеет противостоять мне или дерзнет соперничать со мной! Я заставлю этот мир склониться передо мной. Помнить меня вечно. Уважать меня и восхищаться мной. Бояться меня. Я буду побеждать всегда и во всем, любой ценой, во чтобы то не стало. Я пойду до конца. Я буду лучшим. Мне нет и не будет равных. Я всегда видел только свою цель и ничего кроме. Мой путь к победе. Все вершины будут моими, я покорю небо и воссияю ярче самого солнца. Мой свет сожжет солнце, затмит его, испепелит вселенную!

Он – потомственный аристократ, самый могущественный и достойный граф Дэррханама, рожден чтобы править. И его рука не дрогнет, вынося смертный приговор врагам. Да кто они вообще такие, как смеют вести себя столь дерзко, полагая, что они равны мне, бросая мне вызов?! Мне – Домианосу Морнэмиру?!

Пальцы стиснули трость.

– Господин советник, с вами все в порядке? – обеспокоенно осведомился подошедший к нему придворный. – Вам нехорошо?

Мужчина метнул на него уничтожающий взгляд и тот сразу умолк. Подавив клокочащую в глотке ярость, лорд Морнэмир взмахнул мантией и скрылся в коридоре. Он все еще отчетливо помнил день, когда Иоан Четвертый его стараниями взошел на престол.

Много лет назад.

Его величество Генрих Грозный нахмурил густые брови, от чего его суровое лицо стало еще более пугающим. Глаза впились в посетителя той же железной хваткой, какой челюсти льва вгрызаются в горло добыче.

– Насколько мы помним, Домианос, вы претендовали войти в совет палаты лордов, на основании, как вы то утверждали, наличия у вас титула графа Морнэмира. На вашу просьбу мы ответили письменным отказом, и наш гонец обязан был лично уведомить вас о том. Выполнил ли он сие?

– Да, ваше величество.

Длинная густая борода монарха напоминала черную крону дерева, тронутую сединой инея. Лицо же его – свирепую каменную маску ожесточенного бога. Усеянная тяжелыми перстнями рука повелительно свисала с подлокотника трона. Сколько же знаменитых рыцарей, знатных лордов и почтенных священнослужителей прикладывались к ней губами в надежде заполучить его царственное расположение?

– В таком случае у нас возникает закономерный вопрос: на каком основании вы дерзнули явиться к нам и требовать аудиенции по закрытому нами вопросу? – недовольно пророкотал он и аристократу показалось, что в голосе короля назревают громовые раскаты.

– Видите ли, ваше величество, я, как и подобает политику, в достаточной степени осведомлен о законах нашего королевства. Практически все мои предки, начиная с его сиятельства Домианоса Первого были вхожи в палату лордов и звенья данной цепи не разрывались тысячелетиями. Однако вы, по непонятной причине, решили прервать их на мне. Насколько мне известно, запрет на вступление или же исключение члена совета должны иметь достаточно веские основания, вроде нарушения им закона. За собой я подобного не припомню.

Генрих Грозный поднял брови.

– Вы полагаете, Домианос, что мы поступили с вами не по справедливости и пошли против закона своей же династии?

– Я полагаю лишь то, что могла произойти ошибка или недоразумение, в котором мне хотелось бы разобраться. Все королевство говорит о вашей мудрости и справедливости, как смею я ставить под сомнение общеизвестные факты?

– Нет никакой ошибки или же недоразумения, монарх не имеет права на их допущение. Вы внимательно ознакомились с нашей конституцией, Домианос, но забыли о самом главном: закон – это ваш король. A Deo rex, a rege lex8. И только мне, как королю и вашему сюзерену решать, что вам дозволено, а что не дозволено. Такова наша воля, – величественно и степенно изрек Генрих.

– Non rex est lex, sed lex est rex9.

Монарх властным жестом поднял ладонь, приказывая тому замолчать.

– Если же наших слов вам недостаточно… с этого дня, Домианос, я лишаю вас статуса графа и лорда. Да будет сие так. Alea jacta est10. Теперь – ступайте, – безжалостно приказал Генрих Грозный.

Спустя некоторое время, императрица Соломония, правившая в те времена Эллясом, пригласила Генриха в свой дворец с целью культурного обмена и улучшения политических отношений между странами. Тот согласился. Домианос же, только и ждавший возможности устранить ненавистного монарха, сплел хитроумный заговор с графом Аллегро. А также впутал туда Иоана – племянника Генриха, заручившись поддержкой единственного живого родственника короля, которому в случае смерти дяди пришлось бы занять престол. Они уже некоторое время вели переписку с Эпафродитосом – старшим сыном Соломонии. Принц отличался общительным и веселым нравом и был не прочь перспективных знакомств с аристократией Дэррханама. Домианос вместе с делегацией слуг Генриха подослал своего человека, который должен был напрямую передать юноше сообщение от графа.

Иоан написал Эпафродитосу письмо, якобы находясь в темнице под стражей, куда его заключил дядя. Мужчина уверял, что страшится за свою жизнь, которая на данный момент висит на волоске. Ведь Генрих Грозный убежден, что племянник вместе с графом Морнэмиром готовит против него заговор и уже вынес им смертный приговор. Узникам чудом удалось связаться с внешним миром через доверенных людей Иоана и сейчас им не к кому обратиться кроме принца. «Можем ли мы надеяться на то, что ваше королевское высочество окажет нам честь и снизойдет до милости, что в случае нашего удачного побега из Дэррханама, окажет нам покровительство и предоставит убежище в славной империи Элляс?» – писали пухлые пальцы Иоана под диктовку стоявшего за его спиной Домианоса.

Лорд послал принцу редкие серебряные кинжалы вампирской работы; двух симпатичных служанок и мешки золота. Будущий советник знал, что принц неглуп и сумеет прочитать между строк их тайное послание. Выслушав это сообщение, юноша от души посмеялся и кинув гонцу монету, с улыбкой заявил: «Если Домианос хотя бы в половину такой же верный слуга, какой пылкий оратор и интриган, я приму за честь освободить его из плена лабиринта старого минотавра Генриха подобно Тесею! Клянусь Аполлоном!»

Так, рука Эпафродитоса дрогнула над кубком Генриха с той же беззаботной легкомысленностью, с какой он делал любые другие дела, вроде подаяния денег нищим или кормления ручных леопардов. Монарх умер лишь спустя две недели после возвращения в Дэррханам, как и задумывал Домианос. Мужчина скончался при загадочных для подданных обстоятельствах, с подозрением на буйствующий в те времена эрготизм или неизвестный экзотический вирус. Всех недовольных, кто чересчур много болтал и раскачивал народные волнения бросали в темницу или вешали. Вскоре, имя Генриха Грозного если не стерлось из истории, то стало запретным словом, произносить которое прилюдно считалось делом рискованным. Иоан же, как единственный выживший потомок династии Примусов, взошел на престол и сделал Домианоса главным советником, вернув ему все привилегии.

Глава 3

Мораль господ и мораль рабов

ЗАПОВЕДЬ 2.

ЛЮДИ ДЕЛЯТСЯ НА ЗВЕРЕЙ ПЛОТОЯДНЫХ И ТРАВОЯДНЫХ. НА ГОСПОДСТВУЮЩИХ И ПОДЧИНЕННЫХ. В ОСНОВЕ ПЕРВЫХ ЛЕЖИТ ХИЩНИК, СТРЕМЯЩИЙСЯ К ОХОТЕ, ДОБЫЧЕ И ПОБЕДЕ. ВТОРЫЕ НЕИЗБЕЖНО ОБРЕЧЕНЫ СТАТЬ ДОБЫЧЕЙ, КОРМОМ И СРЕДСТВОМ ДЛЯ СИЛЬНЫХ.

ЕСТЬ ДВА СОРТА ЛЮДЕЙ: ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТ И ТЕ, КТО ПОДЧИНЯЕТСЯ. ВСЯ ВЛАСТЬ ИДЕТ ОТ БОГА. ЕСЛИ ЧУВСТВУЕШЬ ТЫ В ТЕЛЕ СВОЕМ СИЛУ ДЛЯ ВЛАСТИ, ТЫ ИЗБРАННЫЙ.

«Сила не ведает жалости. Чтобы создать новый, могущественный тип человека, не только не следует оказывать помощи ближним, но должно даже стараться ускорить их гибель». – «Философия Ницше. Критический очерк».

Вермандо, Стефан, Карл, Томас и Феликс окружили яблоню с крупными спелыми плодами. По началу мальчишки пытались сбить фрукты камнями и палками, но попытки оказались неудачными, ибо плоды росли высоко и были надежно укрыты густой листвой. Тогда они решили взять дерево штурмом и отправили на эту миссию Феликса – как самого ловкого из них. Рыжий парнишка вскарабкался по стволу и срывая яблоки, кидал их вниз. Вермандо и Томас ловили их прямо в воздухе, а Карл и Стефан складывали в мешок.

– Эй! Да вы совсем оборзели?! – раздался внезапный крик за их спинами.

Дети обернулись. Перед ними стояла могучая фигура сурового фермера. В сильных руках он сжимал перепачканные землей вилы.

– О нет! Это Гарольд! – побледнев, прошептал Стефан и выронил из рук яблоки.

– Ну попадитесь мне только! – разъяренным быком взревел крестьянин и понесся на воров, потрясая своим оружием.

Карл, Стефан и Томас бросились врассыпную, не забыв перед этим прихватить с собой мешок с яблоками. Феликс предпочел остаться на дереве, а Вермандо застыл на месте как вкопанный. Он не понимал зачем его товарищи убегают и почему нельзя просто договориться с этим Гарольдом.

– Беги, идиот! – прокричал ему с дерева Феликс. – Он ведь зашибет тебя!

Юный аристократ удивленно задрал голову вверх, посмотрев на друга. Затем перевел взгляд на уже нависшего над ним фермера, замахнувшегося для удара. И мальчик побежал. Еще никогда в жизни он не бегал так быстро. Еще никогда не ощущал он в ногах такой легкости, а его сердце не колотилось так сильно. Азарт погони, нависшая над его жизнью опасность и адреналин в крови зашкаливали. Практически слетев с холма, он встретился с остальными товарищами, и они вместе понеслись по грязным деревенским дорогам, поднимая в небо облака пыли и весело хохоча. Разъяренный Гарольд от них не отставал. Перемахнув через забор, Вермандо оторвался от компании и обернулся, чтобы проверить, где те бегут. Споткнувшись о торчащий из земли пень, аристократ перелетел через него и упав на бок, скатился по невысокой насыпи вниз. Ободранные колени и локти обожгло рваной болью. Открыв глаза, мальчик сперва увидел начищенные до блеска строгие мужские туфли. Когда он медленно поднял взгляд, тело потеплело, налившись громадой ужаса. Над ним возвышался сам Домианос Морнэмир собственной персоной. Его лицо было искажено гримасой ярости, а за спиной мялся Оливер. Во взгляде графа было столько злости и отвращения, что Вермандо весь съежился. Страх накрыл его с головой, заставив опустить глаза в землю и поспешно поднявшись, отряхнуть одежду. Позади наследника, точно также опешив, застыли его друзья. Скользнув по крестьянам полным нескрываемого презрения взглядом, мужчина резко развернулся и сев в карету, скрылся из виду. Оливер побежал следом, давясь пылью из-под колес.

– Что это было?.. – прошептал бесшумно подошедший к нему Стефан.

– Ты что – сын Домианоса? – скривился то ли от удивления, то ли от негодования Томас.

– Ты врал нам?! – возмутился Карл.

– Я… я… простите меня, – прошептал мальчик и размазав потекшие по лицу слезы, бросился прочь.

– Ну и дела… – протянул Томас, почесав затылок. – Вот Феликс-то удивится…

—–

«Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы – незаконные дети, а не сыны». – Евр. 12,6-7

Его сиятельство Морнэмир спустился в подвальное помещение вслед за крупным, почти вдвое шире его в плечах, стражником. Пахло канализацией и чем-то тухлым. Пламя факела осветило выросшую на сырых стенах мшистую плесень. Наконец, они пришли к самой дальней камере замурованного под землей коридора. Безмолвный гигант остановился возле решетки и приняв из рук господина факел, встал на посту. Лорд же ступил в небольшое мрачное помещение, где то и дело слышался крысиный писк и стук капель воды о каменный пол. Подвешенный к стене мужчина даже не пошевелился. Он напоминал мумию. Сухая желтоватая кожа туго обтягивала ребра, длинные грязные волосы падали на изможденное осунувшееся лицо, а служившая набедренной повязкой тряпка источала ужасающую вонь. Лишь только когда граф приблизился к нему вплотную, человек тихо застонал и загремел цепями.

– Тише, тише. Я понимаю, что ты безумно рад меня видеть, но постарайся держать себя в руках, – усмехнулся советник. – Последние месяцы твоими собеседниками были лишь мокрицы да крысы, так что я тебя понимаю. Надеюсь, что мои люди были гостеприимны к тебе, ежедневно приносили еду и питье. А то выглядишь весьма несчастным, словно тебя здесь не кормят, – издевательски улыбнулся Домианос, с откровенным любопытством оглядывая торчащие кости и раны на теле узника.

Тот с трудом поднял голову и с ненавистью уставился на своего мучителя, прищурив глаза.

– Мерзавец.

Аристократ расхохотался. Его явно веселило отчаяние и безысходность положения пленника.

– Полноте, любезный. Полно. Все же гость не должен грубить хозяину. Я не так жесток, как ты внушал людям. Я обещал тебя отпустить, и я отпущу. Как только ты мне все расскажешь.

– Никогда, – выдохнул мужчина и безвольно повис в кандалах, словно последние силы окончательно оставили его с приходом лорда.

– Джон, Джон, Джон… – покачал головой советник и осторожно заправил волосы ему за ухо. – Не нужно толкать меня к насилию. Я ужасно не люблю это. Ты же знаешь, я исправно посещаю воскресную службу и жертвую деньги бедным.

– Я скорее поверю… что в аду холодно… чем хоть одному твоему слову… – слабо прохрипел узник.

– Говорят, древние эллясийцы представляли ад как бездну, полную вечного холода. А по Данте на девятом кругу ада Сатана по пояс вморожен в ледяную глыбу. Ну, если тебе так нравится делать из меня злодея в своей истории… что ж, – притворно расстроенно вздохнул Домианос, беря пальцы Джона в свои.

Хруст сломанных костей. Вскрик боли.

– Итак, повторю свой вопрос еще раз. Где находится ваша подпольная организация, и кто стоит в ее главе? – ласково осведомился граф.

Тот упрямо молчал. Еще две сломанные фаланги.

– Я начинаю терять терпение. Ты тратишь мое время, а оно стоит куда дороже твоих сломанных пальцев и всех конечностей вместе взятых.

Пленник стиснул зубы и напряг мышцы – готовый к новым пыткам.

– Я буду отрезать по одному, – еле касаясь кожи его руки лезвием кинжала, прошептал Домианос. – Один…

Он резал медленно, не спеша, будто наслаждаясь процессом приготовления семейного ужина. Узник зарычал и дернул рукой. Кровь закапала на каменную плитку.

– Ой. Кажется, у нас гости, – улыбнулся аристократ, кивнув на выглянувшую из трещины в стене крысу, учуявшую запах мяса. – Дваа-аа…

– Ты… ты можешь отрезать и сломать все мои пальцы… но все равно не услы… не услышишь от меня ни слова, – с ненавистью просипел Джон, глядя в глаза советника.

– Я был милостив и терпелив к тебе, однако ты не оценил, – нахмурился граф. – Хорошо. На упрямого осла найдется звонкая плеть. Я не из тех, кто будет кормить тебя пустыми обещаниями… так что сразу перейдем к делу. – Он развернулся и неторопливо направился к выходу.

– Стой!.. – заходясь в лающем кашле, крикнул мужчина.

– Да? – с готовностью повернулся к нему лорд Морнэмир. – В горле пересохло? Принести водички?

– Ку… куда ты… идешь?..

– Государственная тайна. Я просто надавлю на другие рычаги воздействия. Ведь у тебя есть сыновья и братья, не так ли, мой строптивый друг?

Лицо пленника перекосило от бессильного гнева.

– Нет возражений? Тогда я пошел.

– Они… они тоже тебе ничего не скажут… ни один из них. Даже маленький Ганс… хоть ему и всего семь, в нем в сто крат больше мужества, чем в тебе… и во всех твоих приспешниках вместе взятых… Я ничего тебе не скажу, Домианос. Ты ведь и так знаешь где их искать… Скажи я тебе все, ты все равно убьешь их… как угрозу своей власти. Потому я не скажу ни слова… и они не скажут. Они не хотели бы… этого.

– Глупец! – прошипел советник и быстрым шагом выскочил из темницы, бросив молчаливому громиле: – Найти его семью и убить! Каждого! А этого – на съедение крысам!