скачать книгу бесплатно
– Не выбрасывать, а списывать. Лариса научит.
На столе у Ларисы лежало несколько грязных, замусоленных, разодранных детских книг.
– Вот, только в прошлом году вышла, и уже всё! – Лариса взяла верхнюю книгу и потрясла ею передо мной. На обложке значилось: «Катя в игрушечном городе». Год издания – действительно, семьдесят третий.
– Ею что, в футбол играли? – Спросила я, ёжась.
Книжка вся распадалась на отдельные листы, и обложка у неё была грязная, с отчётливым, хоть и неполным следом чьей-то подошвы.
– Похоже на то, – кивнула Лариса. – Да не смотри ты так, скоро привыкнешь! Треплют и треплют, главное, чтоб читали.
Я погладила обложку.
– Можно попробовать спасти?
Лариса очень озадаченно на меня посмотрела.
– Ну попробуй, только не выражайся как малахольная.
Я взяла книжку в руки и прикинула, чем бы её почистить и как заново прошить…
– Эй, эй, в обеденный перерыв! – Одёрнула меня Лариса. – А сейчас будем учиться оформлять документы на списание.
Я вышла из троллейбуса и остановилась.
Мне очень сильно не хотелось домой. Я чувствовала себя так, словно меня заставили весь день потрошить котят.
Огромные ступени МХАТа так и звали сесть на них и заплакать. Но как раз в эти минуты по ним поднимались сотни ног – было без двадцати семь, самое театральное время. Я подумала: кто-то будет смотреть как на чокнутую, кто-то решит, что я пьяна, а кто-то, что было бы противнее всего, наклонится ко мне и будет кудахтать: «Девочка, что случилось?»
И я, постояв минутку и продышавшись, развернулась и пошла домой.
– Девочка, что случилось? – Передо мной выросла худощавая фигура.
– Прошу вас проследовать по всем известному адресу! – Буркнула я не глядя.
– Я и так иду по очень известному адресу: Тверской бульвар, двадцать четыре. Если я пойду по другому известному адресу, у меня билет пропадёт.
– Лазарь Давыдович! – Ахнула я.
– Нет, ну мы, конечно, можем переиграть. Я пойду по тому адресу, по которому послали меня вы, а вы возьмёте билет и пойдёте по тому, по которому собирался идти я. Но только если это вас успокоит!
Огромные фонари с огромной высоты озаряли его пронзительно ярким светом, с другой стороны его фигуру пожирала темнота бульвара, и он был чёрно-белый и угловатый, словно гравюра в журнале «Юность».
– Да у меня денег нет, – я прислонилась к остановке.
– Я… угощаю.
– Без хозяина не угощаются.
– В таком случае я… уступаю.
– И что там дают?
– «Кремлёвские куранты».
– Ого! Не думала, что вам такое интересно.
Лазарь Давыдович рассмеялся, сверкнув зубами – всеми до одного железными. Смех у него был тихий, гортанный и больше походил на звук полоскания горла.
– С чего же вы взяли, что мне это должно быть неинтересно? Говорят, это реконструкция спектакля, который в эвакуации поставили!
– Так кремлёвские куранты же. Не «Доктор Живаго».
– Балда маленькая, – он махнул билетом прямо перед моим носом и сунул его мне в ладонь. Развернулся и пошёл прочь.
– Я поняла! Вам его подарили! – Крикнула я вслед. – А вы идти не хотите!
Поток народа вокруг меня рассеивался. До спектакля оставалось несколько минут. Я поискала глазами, не спрашивает ли кто лишний билетик, и вскоре нашла женщину, которая суетилась у дверей, всем заглядывая в глаза.
– У меня лишний, – сказала я. – Бесплатно.
– Как бесплатно? – Женщина аж опешила. – А сами что не идёте?
– Да я уже видела. И на той сцене, и на этой, – сказала я чистую правду.
Теперь наша компания занимает весь первый ряд. Наташа сидит пока одна – делить с ней место под учительским носом никто не хочет. На уроках мы перебрасываемся записками. Наташе есть что рассказать – мы все бывали в Ленинграде лишь наездами, Жорик так вовсе не был, а она видела не только Эрмитаж с Кировским театром, но и неведомые для нас места: Ботанический сад, Елагин остров, Приморский и Московский парки Победы.
Мы в долгу не остаёмся – рассказываем про Сокольники, про Клязьминское водохранилище, про посёлок Кратово, где у Димкиных родителей дача. За первые два месяца мы показали Наташе восемь московских музеев. Водили в кинотеатр «Иллюзион» на первом этаже легендарной высотки. Раз целый выходной провели в зоопарке.
Наташина жизнь в Москве потихоньку устраивается, но все мы видим, что она тоскует по отцу. Однажды Настя решается спросить:
– Они развелись?
– Нет, нет! – Пугается Наташа. – Папа – он… в Эрмитаже сейчас работает. На реставрации картины. Там такое большое полотно и в таком плохом состоянии! Но он там закончит и приедет.
– Что за картина? – Спрашивает Жорик.
– Ой, Веласкес. «Посейдон и Персефона».
Мы переглядываемся. Нам всем известно, что с Персефоной должен быть Аид. У нас ещё есть вопросы, но мы молчим.
Чаще всего мы собираемся после уроков у Жорика. Он живёт в одной из пяти угловатых трёхэтажек в начале Малой Бронной. До революции это были дома какого-то Гирша, и в них ютились бедные студенты. Теперь в этих домах – маленькие чистенькие коммуналки на две-три семьи. Степановы живут на третьем этаже, у них большая прихожая, маленькая, очень опрятная кухня, но вода в квартире только холодная, а уборная на чёрной лестнице и не отапливается. У Жорика в коммуналке отдельная комната – раньше делил с бабушкой, но она умерла. Его родители поздно уходят на работу и возвращаются ночью, а их соседка – одинокая глуховатая старушка – достаточно тиха, чтобы не вмешиваться в наши посиделки, но достаточно бодра, чтобы пресечь конкретное безобразие, если мы до него дойдём. Впрочем, мы редко озорничаем, поэтому старушку почти не видим.
Наташе очень нравятся дома Гирша. Тут все живут как будто одной семьёй – кто во дворе, тот смотрит за детьми, кто идёт в магазин, тот делает покупки на всех попавшихся навстречу соседей, а в одном из дворов есть маленький зоопарк в зарешеченной беседке, с бурундуками и белками, за которыми ухаживают всем миром.
– Вот бы так жили все люди на свете! – Вздыхает иногда Наташа.
Я тоже вздыхаю, но не мечтательно, а облегчённо. Я знаю, что если мы с Жориком поженимся, то будем жить у меня. И это греет мне душу, потому что жить в домах Гирша я совершенно не хочу. Мне кажется, это очень утомительно – иметь сотни шумных соседей, про всех всё знать и во всех принимать участие.
…вообще-то нам не всегда нравится, как Наташа себя ведёт. Иногда на переменах и прогулках она не говорит с нами, а молча наблюдает и делает какие-то свои выводы. А потом задаёт такие вопросы, что даже Жорик, за словом в карман лезть не привыкший, удивляется и теряется.
– А тебе не кажется, что актёр – какая-то немужская профессия?
– Э?.. – Жорик таращится на Наташу. – А кто тогда будет играть рыцарей, королей, революционных матросов там, я не знаю?..
– По такой логике и художник профессия немужская! – Сержусь я, и Наташа замолкает.
Но меня она тоже может огорошить.
– Мне не нравится, как ты одета.
– Вообще-то эксперт по моде у нас Настя, а не ты.
– Ты очень нарядно одеваешься, так нельзя. Что люди о твоих дедушке с бабушкой подумают?
– Что они меня любят?
– Ты в этом похожа на отрицательную героиню из кино. Неужели самой не хочется быть похожей на положительную? Я с тобой с такой не хочу ни в какой музей, не пойду!
Однажды Наташа загадочно спрашивает нас в раздевалке, пока мальчиков рядом нет:
– Девочки, а вы когда-нибудь влюблялись в книжных героев? Я вот сейчас читаю «Двух капитанов» и всё время думаю, что Саня – мой идеал!
– Я в Базарова влюблялась, – сознаётся Настя. – Марта, а ты?
– Честно? Я влюблялась в Артёма Незабудного.
– Это «Чаша гладиатора», что ли?! Он же старый! – Возмущается Настя. Наташа её перебивает:
– Ну вы нашли в кого влюбляться! Базаров же нигилист, но он хоть с идеями, а Незабудный вообще всю жизнь болтался где придётся и только похвалялся, какой он сильный! В старости все молодцы каяться и голову пеплом посыпать, а ты попробуй с молодости правильно жить!
– И ничего бы он не увидел в жизни, кроме своей шахты! – Вскидываюсь я.
– И правильно! В шахте настоящее дело, а это что? И вообще, быть знаменитым некрасиво – знаете такие стихи?
Мы удивляемся, но ничего пока Наташе не говорим. Делаем скидку на то, что она к нам ещё не привыкла.
Я так и не пожаловалась дедушке, в какое дурное место меня определили. Пока я дошла до дома, слёзы мои высохли, и никто ничего не заподозрил.
Следующая неделя прошла в тяжёлом ядовитом тумане. Убитые книги приносили не каждый день, но уж когда приносили… Лариса подбадривала меня, как умела:
– Ладно тебе. Бумага и есть бумага. Не вечные же они. Всё равно рано или поздно с ними что-нибудь случилось бы. Не пожар так мыши, не мыши так наводнение.
Тем не менее, я принесла из дома целый чемоданчик первой помощи: кисточки, клей, иголку, катушку ниток, ножницы, жёсткий ластик и гуашь. И взялась за свою «Катю».
В обеденный перерыв я быстрее всех съедала свои драники, которые с вечера жарила под Людиным руководством – каждый день разные: то с грибами, то со сладким перцем, то с помидорами. И шла за дальний столик – чистить, сшивать и склеивать. И читать сказку про маленькую куколку, которая долго и тоскливо жила в шкафу, на полке с хрустальными бокалами и рюмками, а потом игрушки, живущие в той же комнате, затеяли игру в прятки и нечаянно её нашли…
– Вот, держи. После обеда спишешь, – Лариса небрежно кинула на мой стол тонкую книгу в светлой обложке. Книга была не грязная, не рваная, почти как новенькая. На ней были нарисованы карта и белобрысый паренёк с ложкой, похожий на моего папу, только маленький.
– «Сказка об Алёшке-Рязань и дядьке Беломоре», – прочитала я вслух и улыбнулась, потому что моего папу тоже звали Алёшкой, только был он не из Рязани, а из-под Владимира. – Ой, тридцать пятый год?
– Пожертвовали её нам, – пояснила Лариса. – А мы сдуру сначала оформили, а уж потом прочитали.
– Л. Кассиль, – прочла я и удивилась, потому что у нас дома, на моей личной этажерке с книгами, стоял разноцветный пятитомник Кассиля, и я его весь зачитала до дыр, а этой сказки не встречала.
– Кассиль, Кассиль. Он всякое писал.
– Ларис, а можно, я сначала прочту? Может, её и не надо списывать! Может, хорошая книжка!
Лариса посмотрела на меня очень-очень странным и сложным взглядом. И неожиданно железным голосом сказала:
– Спишешь.
Я пожала плечами и вернулась к книжке про Катю.
Кате пришлось на полном ходу спрыгнуть с лошадки. Её отвезли в игрушечную больницу и сделали ей операцию. Забывшись сном, она увидела, как в палату входят бокалы и рюмки…
«И звон их тих и страшен: ты наша, наша, наша… Грустная какая-то сказка, – подумала я. – Ну её нафиг!»
И взялась за сказку Кассиля, хотя до конца обеденного перерыва оставалось целых восемь минут.
«Лазарь Давыдович, как там всё было на самом деле?»
Конечно, я знать не знала, где он сидел и чем занимался. И, судя по годам его, на строителя Беломорканала он как-то не тянул.
Но что-то меня томило и требовало с ним поговорить. У меня наконец-то нашёлся для этого повод.
Я стояла на остановке в ожидании троллейбуса. Моросил дождь.
Я десять раз уже придумала, что скажу, когда мы с Лазарем Давыдовичем разговоримся, но не могла придумать, с чего наш разговор, собственно, начать.
Я не знала, где он живёт. Будет ли он рад меня видеть. И не знала даже, с каким лицом зайти к Тишковым и спросить его адрес.
Мне просто хотелось с ним встретиться. Под любым предлогом, хоть даже таким.
Передо мной стояло его угловатое лицо, чёрно-белое от резких теней бульвара, с тёмными кругами под глазами и с металлическим блеском зубов.
Я слышала, что если у человека все зубы железные, это значит, что у него была цинга.
– Девушка, это какой сейчас ушёл? – Спросил меня какой-то старичок.
Я очнулась, поглядела вслед отъезжающему троллейбусу и поняла, что ушёл мой.
Не ответив тому, кто спрашивал, я села на скамейку остановки и обхватила колени руками.
…и тут мой взгляд уцепился за такое, что Лазарь Давыдович вылетел у меня из головы вместе со своими железными зубами.
К остановке подходил невысокий парень с ледянисто-голубыми беспризорничьими глазами. Я узнала бы его в любой толпе.
