banner banner banner
И снег будет падать на крышу
И снег будет падать на крышу
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

И снег будет падать на крышу

скачать книгу бесплатно


И ахнула.

Прямо на меня смотрело – нежнейшее, несовременной работы золотое овальное гнёздышко, в центре которого, словно яйцо, поблёскивал тёмный бордовый камень.

Я пулей вылетела из ломбарда и влетела в ближайшую будку таксофона.

– Кафедра! – Ответили мне, когда я набрала номер.

– Лидочка, привет, это Марта! Дедушка где-то рядом?

– Анатолий Сергеич! Анатолий Сергеич, вас внучка спрашивает!..

– Да! – Услышала я дедушкин голос.

– Деда… Деда, я тут ходила по магазинам… Я же нечасто у тебя прошу дорогие вещи, верно?

– Что, доросла наконец до джинсов?

– Ну нет, мне такое не нравится, ты же знаешь! Деда, я золотой кулон увидела. С гранатом!

Дедушка очень недовольно и многозначительно кашлянул.

– Марта, золото, да ещё с гранатами, в твоём возрасте носить рано!

Из ломбарда вышла пожилая посетительница. Я чуть не взвыла от мысли, что пока я тут стою, она могла купить кулон.

И тут же, как назло, откуда-то возникла девушка в коричневом пальто. Я даже не смогла понять, откуда она выскочила.

– Деда, это старинное. Вдруг его купят?! Я же больше такое не найду!

Девушка странной, немного неловкой и будто бы намеренно прихрамывающей походкой поднялась по ступенькам ломбарда. Она была в модной юбке в синюю клетку и в глубоких туфлях на высоком каблуке. Несмотря на хорошую погоду, на голове у неё была беретка, а воротник коричневого пальто был поднят.

Вид у неё, при всей неловкости, был пижонский, и я вдруг поняла, что если кто уведёт заветный кулон, так это она.

Дверь ломбарда закрылась за ней.

– Ну дедушка! – Взмолилась я.

– Нет, Марта. Я и так тебе всё покупаю. Мне надо работать, разговор окончен.

Я ещё несколько секунд подержала в руках трубку, издающую короткие гудки, и нехотя повесила её на рычаг.

Моё настроение было окончательно испорчено. Я прислонилась лбом к холодному телефонному аппарату и стала ждать, когда девушка выйдет из ломбарда.

Она пробыла там совсем недолго. Вскоре я увидела её на пороге, всё той же неловкой походкой она сошла с крыльца – и тут же, спотыкаясь, рванула к подъезжающему трамваю.

Я вернулась в ломбард. Кулон, к моему облегчению, был на месте. Кудрявый старичок за прилавком посмотрел на меня дружелюбно и вопросительно:

– Что интересует?

– У меня деликатное дело, – я улыбнулась. – Понимаете, я от Фёклы Петровны.

– А-а, доброго ей здоровья! – Сказал старичок и понизил голос. – Крестик, иконку, ложечку?

– Крестик. Золотой. Я хочу креститься.

– Крестик-крестик, будет вам крестик… Самое новое поступление. – Старичок заглянул в подсобку и вернулся, держа на ладони крест.

Ажурный.

С фигуркой.

С буквами.

И с черепом под ногами Христа.

У меня перехватило дыхание. Я поняла, что слишком волнуюсь и что это надо как-то объяснить, пока старичок не заподозрил лишнее.

– Не подходит? – Спросил он обеспокоенно.

– Простите, а… нету без черепа? Я как-то это… с черепом не хочу.

Я ляпнула первое, что взбрело в голову. Глаза у старичка сразу стали большие, как у сыча.

– Нету. Девушка, а… вам не рано креститься?

– Не знаю, – смутилась я, почувствовала, что краснею, и выбежала из ломбарда.

– Это был парень, – сказала Настя.

– Я тоже так подумала! Не сразу, а когда он уже побежал на трамвай. На голове беретка, воротник у пальто поднят. А главное, видно, что человек совсем не умеет ходить на каблуках, да ещё и хромать пытается!

– Но как-то же он додумался, что крестик можно украсть именно у Иванцовых! А они же никому не рассказывают, что верующие…

– К ним ходит помощница, – осенило меня. – Я её иногда вижу, такая уже пожилая женщина с красным лицом. Она могла догадаться, что они верующие, даже если они всё прячут и при ней не молятся. Наверно, Люда знает, как её зовут. И есть ли у неё сын.

– А может, парень и не планировал украсть именно крестик, – задумалась Настя. – Просто залез посмотреть, богатая ли квартира, а там ребёнок с золотом на шее бегает! Кстати, а крестик-то этот оказался?

– Этот. Евдокия Максимовна уже съездила и выкупила его. Ты думаешь, чего я сегодня с тортом? Это от неё благодарность…

Утром перед работой я стояла у зеркала и пыталась собрать волосы в библиотекарский пучок. И у меня ничего не получалось.

Вообще-то волосы у меня были хорошие – длинные и светлые, почти золотые. Вот только очень гладкие – ни во что не соберёшь, сквозь пальцы утекут. Я много раз жалела, что вышел из моды перманент, и очень надеялась, что когда я вырасту, он снова будет в моде. И панбархат. И горжетки. И нижние юбки с кольцами.

– Дедушка, ну неужели Маргарита Ивановна не могла помочь?

– Детка, Маргарита Ивановна уже полтора года как не директор. А к Людмиле Алексеевне у меня подхода нет. Хватит ныть, поработаешь в детской, не развалишься!

Я закатила глаза и отпустила жгут, кое-как скрученный из волос. Они как ни в чём не бывало рассыпались по моим плечам.

– Мне там не влепят выговор с порога, если я приду с распущенными волосами?

Дедушка повернул меня к себе.

– Не надо думать, что если библиотека детская, то там работают сплошные грымзы, помешанные на моральном облике молодёжи. Тебе всё кажется, что за каждым углом тебя караулит Дарья Гавриловна, единая во многих лицах. А это не так. Дарья Гавриловна – уникум. Тебе с ней просто не повезло.

– Когда я просила перевести меня в другую школу, ты говорил, что в каждой школе такая есть, – парировала я. Дедушка тяжело вздохнул:

– Ну не знал же я, что так всё кончится…

Я ещё раз посмотрелась в зеркало. Бабушка говорила, что лицо у меня неправильное, но очень невинное и тем прелестно. Бледное, с прозрачно-голубыми глазами, почти безбровое. Не широкое, но плоское и немного расплывчатое. В нём не было ничего, что обычно бывает у роковых красавиц: ни тёмных бровей с изломом, ни ярких пухлых губ, ни пикантных родинок, ни маленького твёрдого подбородка, который можно капризно вскидывать. Пожалуй, с таким лицом можно было носить распущенные волосы даже в библиотеке.

– Поехали, – сказала я. – Постараюсь вести себя там хорошо.

Их появление в нашей жизни было одновременным и внезапным.

– Как Дарья Гавриловна? А где Михаил Устинович?

Мы заходим в школу после торжественной линейки, над нами витает встревоженный шепоток. Во главе нашего класса – низенькая крепкая женщина с высоко зачёсанными волосами, чёрными с широкой серебряной прядью. У неё – золотой загар, эффектный профиль с горбинкой, огненно-карие очи. Она явно когда-то была красива, да и сейчас красива, но выражение словно от другого лица – скорбное и постное.

С нею за руку – новенькая. Невысокая и немного пухлая девочка со стрижкой каре. Ровная чёлка, курносый нос, едва заметные веснушки.

– Михаил Устинович заболел и ушёл на пенсию, – поясняет Димка.

Мы расстроены. Весь пятый класс мы проучились под руководством нашего доброго математика, который хотел от нас лишь одного – чтобы мы хорошо знали его предмет. Теперь математику будет вести молоденькая выпускница Ленинского педа. Но руководство нашим сильным и многообещающим классом ей не доверили. Нас берёт легендарная физичка Дарья Гавриловна, весной выпустившая десятый класс. Раньше мы видели её только мельком в коридорах, но старшие братья и сёстры уже предупредили наш класс: Дарья Гавриловна любит сунуть нос не только в тетрадку, но и в душу, и горе тому, у кого она найдёт там что-то неположенное.

Новенькую мы тоже уже немного знаем. Её зовут Наташа Пёрышкина. Дарья Гавриловна уже спросила, не родня ли она автору учебника физики, получила отрицательный ответ, но всё равно умилилась.

Мы входим в класс, рассаживаемся. У Насти слабеет зрение, поэтому мы больше не сидим вдвоём на задней парте, а занимаем с мальчиками вторую и третью у окна. На первую Дарья Гавриловна сажает Наташу.

– Здравствуйте, дети, ещё раз! – Разносится по классу низкий трескучий голос. – Я очень рада с вами познакомиться. Сейчас я хочу, чтобы каждый из вас немного рассказал о себе, ведь я вас совсем не знаю. Пусть первой расскажет Пёрышкина, на правах новенькой.

Наташа неуверенно поднимается из-за парты.

– Меня зовут Наташа. Я приехала из Ленинграда. Я живу с мамой и бабушкой на Садово-Кудринской улице. Моя мама работает переводчицей с немецкого, а папа… – Она чуть-чуть запинается, – Папа – художник. Он пока остался в Ленинграде. Бабушка работает сестрой-хозяйкой в больнице. Мой любимый предмет – ботаника. Я увлекаюсь разведением цветов, очень люблю природу, мечтаю стать врачом, а ещё – завести собаку.

– Очень рада, что ты присоединилась к нашему классу, – слова такие официальные, но Дарья Гавриловна произносит их очень тепло и душевно. – Пусть теперь расскажет… Листовская. Ты не сестра Леноры Листовской?

– Сестра, – кивает Настя, изящно вставая и поправляя юбку. – Ну… Меня зовут Настя. Я коренная москвичка. Мой папа анестезиолог-реаниматолог, а мама операционная медсестра. Они работают в детской больнице. Из школьных предметов я люблю труд, историю и рисование, а вообще больше всего на свете люблю шить, но вязать и вышивать тоже умею. Я увлекаюсь историей моды, хочу поступить в текстильный институт и стать модельером.

Она выпаливает это всё задорно, на одном дыхании, с лёгким вызовом. Дарья Гавриловна делает немного изумлённые глаза, но ни о чём больше Настю не спрашивает, а говорит:

– Хорошо, садись. Теперь хочу послушать твою соседку.

Я медленно встаю.

– Я Минакова Марта. Приехала в Москву из Курганской области, когда мне было восемь лет. Я живу с дедушкой и бабушкой. Дедушка заведует кафедрой в институте, а бабушка раньше там же, в институте, работала диспетчером расписания, но сейчас на пенсии. Мои родители живут и работают на целине.

– Что ж ты их одних там бросила? – Внезапно спрашивает Дарья Гавриловна.

Я машинально отвечаю:

– Почему одних? С ними мои два брата живут.

– Ты тут по Москве гуляешь, а братья там грядки копают?

Я хватаю воздух ртом, как рыба. Мне абсолютно не ясно, чего бы ей хотелось. Чтобы я вернулась на целину и копала с братьями грядки? Но тогда я перестану быть её ученицей, и она не сможет проверить, копаю я их или нет. Или чтобы братья ко мне приехали? Но тогда родители же точно будут брошены… Что-то у меня не сходится…

Не, а какого хрена я вообще перед ней оправдываюсь?!

– Не совсем понимаю, – говорю я, – какой сценарий моего будущего кажется вам потребным.

Класс, до этого тихонько гудевший, затихает… Дарья Гавриловна смотрит на меня в упор, потом спрашивает:

– Думаешь, ты тут самая умная?

– Полагаю, что самая умная тут вы. – Говорю я. – Объективно, по уровню образования. А что?

– Сядь, – произносит Дарья Гавриловна с каменным лицом.

Я сажусь. Все взгляды направлены на меня. Жорик потихоньку дружески хлопает меня по плечу, Настя под партой пожимает мне руку. Димка очень тихо шепчет: «Коса на камень наехала».

– Продолжаем знакомство. Пусть о себе расскажет… Аветисян!

Не по возрасту долговязый Армен с грохотом поднимается из-за парты. Я обвожу глазами класс и вижу вперившиеся в меня бездонные, страшные глазищи новенькой Наташи.

– Ничего такого, – говорю я ей одними губами и улыбаюсь. – Просто иногда я по целинной привычке думаю матом. А когда на ходу перевожу на русский литературный, получаются немножечко громоздкие конструкции.

Библиотека оказалась в новом районе – пятиэтажка к пятиэтажке, кое-где пристройки с магазинами. От центра не очень далеко, но я поняла, что по утрам придётся ездить на троллейбусе, и помрачнела ещё сильней.

– Марта, это до весны. К дню рождения уволишься и будешь готовиться к поступлению.

Я вздохнула и прижалась щекой к автомобильному стеклу. Дедушка посмотрел на меня сердито:

– Ты ведёшь себя как разбалованная фифа, привыкшая, что в жизни всё решает блат. Твоя мать на целину уехала, чтобы такой не быть!

– Я не хочу быть как она, – сказала я.

– Но не обязательно же становиться такой, какой она стать боялась!

Я молча дёрнула ручку машины.

…в первый миг мне показалось, что сбываются худшие мои опасения: у завбиблиотекой лицо было на вид такое же постное и скорбное, как у Гавриловны. Она представилась Клавдией Петровной, задала нам с дедушкой пару формальных вопросов про моё образование и навыки и отправила нас в отдел кадров. Дедушка остался сидеть в коридоре, я пошла оформлять документы. Худенькая тихая кадровичка вполглаза следила за моими руками, когда дверь открылась, и заглянула болезненно полная женщина с трагически поджатыми губами и с почти седыми волосами, собранными в высокий и крохотный, как у фрекен Бок, пучок.

– Зинуля! – Сказала она. – Направь новенькую сразу ко мне!

– Это Лариса из отдела списания, – пояснила кадровичка. Я вздрогнула:

– Это что же, книги выбрасывать?!