скачать книгу бесплатно
– И я их чистила, чинила, клеила, а потом плакала… – Клавдия Петровна смотрела на меня, подперев рукой щеку. – Потом поняла, что это неизбежно, и надо смотреть на вещи проще. Мне доводилось приглашать сюда детских писателей, и некоторых из них я прямо спрашивала: обидно, если дети портят ваши книги? Никто не сказал, что обидно. Один, не буду называть фамилию, признался даже, что сам в детстве книги портил.
Я смогла наконец оторваться от чашки, почувствовав, что икота отступила.
– И на Лариску не обращай внимания, – Клавдия Петровна понизила голос. – Она работник хороший, но вредная, есть такое. Жизнь обозлила. Ну всё, можешь собираться. Я тебя отпускаю.
Под неприязненным взглядом Ларисы я вышла из кабинета и сняла с вешалки пальто. Молча надела его и пошла на остановку.
И стоило мне выйти за порог, как я поняла, что мои неприятности на сегодня даже ещё не начинались.
– Здорово, центровая! – Серёга на этот раз был в куртке и в свитере с высоким объёмным горлом. Я смерила его оценивающим взглядом:
– Здорово, коль не шутишь. Ты откуда?
– Да я здесь, может, живу! А ни в какой не в Марьиной Роще.
– И далеко ты едешь?
– К вам еду. Билеты купить в театр.
– В театр? – Я постаралась эффектно приподнять бровь. Серёга нахмурился:
– Обижаешь! У нас, вообще-то, самодеятельность. Может, даже театр-студия получится.
– Развелось артистов! – Рассмеялась я. – Мой жених, между прочим, тоже собирается в артисты. Только более традиционным путём, через ГИТИС.
– Ну я не артист. Я по реквизиту, по декорациям. Вот, хожу иногда, смотрю, что умные люди делают. Может, у себя воспроизведём.
– Мартеновский цех воспроизведи. Слабо?
– Ну ты хватила! Ефремов ради него наизнанку вывернулся!
Подошёл троллейбус. Мы зашли и расположились в самом хвосте.
– А чо, жених талантливый? – Спросил Серёга, понизив голос.
– Лучше всех. Как Чаплин и Райкин вместе взятые.
– И когда свадьба?
– Какая тебе разница – тебя всё равно не позовём!
– Ой, больно надо! – Серёга расправил плечи и отвернулся. Я сжала обеими руками ручку сумки и подумала, что ненавижу таких людей, с которыми нужно как с собаками – всё время одёргивать.
Мы молча проехали две остановки.
– Центровая, а жаль, что у тебя жених есть. Может, мне ему морду набить?
– Ещё чего!
– Не, а если я тебя в кино позвать хочу? Чо мне делать?
– Ну, для начала меня спросить, пойду я или нет.
– И чо, пойдёшь?
– Нет, конечно. У меня жених есть.
– А если я ему морду набью?
– Тем более не пойду. Зачем мне куда-то ходить с человеком, который набил морду моему жениху?
Серёга рассмеялся. У него были большие, сахарного цвета зубы, и меж передними – щербинка.
– Ну ты это, если с женихом поссоришься – сообщи, – сказал он, отсмеявшись, и подмигнул мне.
– Золотую свадьбу отпразднуем. Тебе назло.
До МХАТа оставалась ещё одна остановка, но я вышла. И пошла в магазин – подождать, когда вернётся из института Настя: по средам у неё было три пары.
В первый миг мне почудилось, что Настя пьяна. Но всё оказалось хуже.
– Можешь меня поздравить! – Она смотрела на меня счастливыми шальными глазами. – В субботу мы с Эдиком идём в парк Горького!
– С Эдиком?! – Я вдруг поняла, что последний месяц почти не интересовалась Настиными делами, только о своих трещала без умолку. Да, говорила она про какого-то Эдика, но кто бы мог подумать…
– Ну, со старостой нашей группы! – Принялась растолковывать Настя. – Ты бы его видела! Высокий! Красивый! С усиками! Жгучий-жгучий брюнет!
– А Димка?
– Ну… Димка и есть Димка. Не занудствуй, пожалуйста! На Димке свет клином не сошёлся.
Мне стало ясно, что жаловаться на Серёгу сегодня бессмысленно.
– Ну удачи, – грустно сказала я и пошла домой.
У Тишковых горел свет, шло какое-то веселье. За жёлтыми шторами двигались тени, кто-то смеялся – кажется, женщина, но басовитая. Я прислушалась: не несутся ли из окна звуки гитары? Но нет, играла флейта – значит, Мирра Михайловна лично развлекала гостей.
Я зашла в подъезд, поднялась на площадку меж этажами и, прежде чем идти к себе на второй, не удержалась и выглянула в окно.
И увидела того, кого искала.
Мы разминулись на одну только жалкую минутку. Бегом влетел он во двор, лёгкий, невесомый, почти бестелесный, и мне хватило секунды, чтобы разглядеть то, чего не разглядела раньше. У него были слегка разболтанные суставы, делавшие его походку немного неустойчивой, а его тёмно-седые волосы были острижены ровно-ровно – хвост получился как у пони в цирке.
Он нёс Тишковым торт, и его маленькая рука с тёмными вздувшимися венами бережно сжимала тонкую ленточку.
Мне хотелось выбежать во двор и заговорить с ним, но я понимала, что у меня нет ни времени, ни повода.
«У тебя есть Жорик, – сказала я себе. – Ты же только что сердилась на Настю, а сама?»
Мне просто поговорить, просто поговорить, он любит другую женщину, у меня устроенная жизнь и всё схвачено, у меня Жорик, ГИТИС, решённая судьба, мне просто поговорить, просто задать ему пару вопросов – и только…
Он пробежал через двор и исчез в подъезде Тишковых, даже не повернув головы в сторону подъезда моего.
Что ж за день такой паршивый, подумала я и пошла вверх по лестнице.
Молодая русичка Зинаида Львовна – наша любимая учительница. Она никого не отчитывает, ни на кого не сердится. Все знают, что Зинаида Львовна любит не детей, а искусство, и тем школьникам, которым интересны русский язык и литература, рассказывает невероятные вещи не по учебнику, а тем, кто от литературы зевает, на её уроках можно сидеть на задней парте и заниматься своими делами. Нам с Жориком интересно, и мы на уроках Зинаиды Львовны жадно внимаем, заражённые её любовью к делу. Настя и Димка вообще читать не очень любят, и у Зинаиды Львовны нет к ним вопросов – сидят тихо и пусть сидят, лишь бы грамоту знали хоть на четвёрочку.
Класс не един в своей симпатии. Те, кому дома внимания не хватает, обижаются на Зинаиду Львовну. Но тех, кто благодарен ей, гораздо больше. Утомлённые деятельной любовью и пламенным неравнодушием Дарьи Гавриловны, на урок литературы мы приходим расслабленными, вялыми, рассаживаемся медленно, откидываясь на стульях и вытягивая ноги. А через пять минут всё приходит в движение. Горят глаза «ближних», летают записочки между «дальними». У Димки с Настей «морской бой», у нас с Жориком Есенин, Фет, Некрасов. Неприукрашенные биографии, любовные истории, забракованные для школьников стихи. Зинаида Львовна любит историю, живопись, музыку, и всё у неё переплетается и складывается в стройный узор. После её урока по Маяковскому мы с Жориком долго обсуждаем взаимосвязь футуризма и кубизма и мечтаем увидеть «Победу над Солнцем». А потом Жорик обещает принести мне две морковинки, если я заболею: мы оба согласны, что это самое прекрасное признание в любви. И никто из нас уже не помнит, что темой урока, вообще-то, была поэма «Владимир Ильич Ленин».
Шестой класс близится к концу. Нам по тринадцать лет. У мальчиков ломаются голоса, мы с Настей почти одновременно становимся девушками. У Жорика страшно лезет щетина, а тело покрывается чёрной густой шерстью, словно он сказочный оборотень. Он начинает стесняться уроков физкультуры и, несмотря на тёплый май, везде ходит с длинным рукавом. Я чувствую лёгкое отторжение, но стыжу себя: искалеченных, изуродованных не бросают, а тут из-за каких-то волос, тьфу на них сто раз!..
На одном из последних уроков мы читаем Тендрякова. «Медный крестик» – про мальчика Родьку, который нашёл старую икону, и бабушка решила, что пора ему приобщиться к религии. Верующие у Тендрякова выписаны такими неприятными, что мне не верится: должно же там у них быть что-то привлекательное, если даже в наш век некоторые идут туда по своей воле!
– Между прочим, когда советская власть только установилась, борьба шла даже с рождественскими ёлками, – говорит Зинаида Львовна. – С двадцать девятого года Рождество стало рабочим днём. Я, конечно, не застала те времена, но мама мне рассказывала, что фактически многие продолжали праздновать. Покупали отдельные ветки и собирали из них маленькие настольные ёлочки. В тридцать пятом году товарищ Постышев понял, что праздник запрещать глупо и бессмысленно, надо заменить его своим, советским. Товарищ Сталин поддержал его, и вместо Рождества у нас в стране начали с размахом и с праздничными ёлками отмечать Новый год.
Это полноценная лекция по истории борьбы с религией в СССР. По рядам идут вырезанные из «Крокодила» карикатуры на священников и верующих, затрёпанный номер журнала «Безбожник у станка», ветхая, невесть как сохранившаяся «Антирелигиозная азбука» – старше самой Зинаиды Львовны…
– Нет, а вы сами как считаете, можно нам верить в бога или нет?! – Слышится с третьего ряда голос Наташи.
Насколько Наташа сблизилась с Дарьей Гавриловной, настолько же за это полугодие обострились её отношения с Зинаидой Львовной. Перед Гавриловной ей легко быть хорошей – та не скрывает, каков её идеал школьника. Зинаида Львовна, напротив, словно ускользает от этой темы.
– Я считаю, что ты сама решишь, во что тебе верить в этой жизни, – говорит она ровным голосом.
– А сами вы верите?!
– Не верю.
– А как вы к этому пришли?!
– Наташа, моё дело информация, а не разговоры по душам. Если тебе интересно, как люди приходят в религию и уходят из неё, я рекомендую тебе биографии Достоевского и Толстого.
Наташа мрачно смотрит в крышку парты. Лёнька что-то успокаивающе шепчет ей на ухо. За эти две четверти он привык к Наташе и, кажется, искренне привязался к ней.
– А если я выберу верить, что тогда?! – С вызовом спрашивает Наташа. – Вы даже не расстроитесь?!
Зинаида Львовна пожимает плечами:
– Наверно, расстроюсь. Но я же тебе свою голову не приставлю!
– Наташ, отвяжись уже от человека! – Вспыхивает Жорик. – Урок не резиновый! Зинаида Львовна, расскажите, что там дальше было с ёлками!
– Слышь, у нас литература, а не история, – подаёт голос Лёнька.
– Но и не богословие! Давайте про ёлки, Зинаида Львовна, пожалуйста!
И тут звенит звонок.
– Ну вот, не дослушали! Всё из-за вас! – Сердито бросает Жорик Лёньке и Наташе. Зинаида Львовна улыбается:
– А кончилось вот чем: восьмиконечную Вифлеемскую звезду на ёлках заменили пятиконечной, создали новые песни, новые игрушки, и на этом религиозная составляющая праздника была исчерпана… Запишите домашнее задание.
Когда мы выходим из класса, Жорик первым делом направляется к Лёньке и протягивает ему руку:
– Давай поборемся! Если победа будет моя, вы от Зинаиды отвяжетесь!
Смотреть соревнование по армрестлингу собирается весь класс. Лёнькины ладони худые и жилистые, Жорины – помясистее, но и помягче. Мы с Наташей, враждебно глядя друг на друга, расчищаем в коридоре столик для цветов, временно составляя горшки на пол. Мальчики ставят на столик локти. Через несколько секунд уже идёт борьба. Мальчики пыхтят, их лица идут красными пятнами, но уступать никто не хочет. Вот, кажется, Жорик получил преимущество… Но какая-то отчаянная злость берёт Лёньку, и он резко, одним движением укладывает Жорину руку.
– Продули! – Торжествует Лёнька. Жорик смотрит на меня с виноватой улыбкой.
К концу следующего урока рука у Жорика опухает. Мы спускаемся в медпункт, и медсестра тут же идёт звонить Жориным родителям.
…вечер. Я звоню в дверь квартиры Степановых. Открывает тётя Галя, сегодня не её смена.
– Здравствуйте! Что с Жорой?
– Перелом пальца у него. Заходи, Марточка… Ой, а что это ты с морковью?
В субботу меня снова одолело желание поучиться готовить. Мы с Людой долго листали поваренную книгу и выбрали курник. И тут же столкнулись с препятствием – у нас дома не оказалось грибов. Ни свежих, ни солёных, ни сушёных.
– Давай-ка завтра, – сказала Люда. – Пойду на рынок и куплю.
– Но мне очень хочется! – Сказала я. – Так что я сама сбегаю.
Но, как назло, на нашем рынке грибов не нашлось. Я немного походила по рядам, поискала, может, где-то у входа стоит хотя бы одинокий грибник с утренним уловом. Не нашла и поняла, что придётся идти на дальний большой рынок, к цирку.
Если на нашем рынке было просто людно, то на Центральном – не протолкнуться. Я шла, лавируя между другими покупателями, и запахи преследовали меня: то рыбный, то мясной, то запах мокрой зелени.
У прилавка с овощами вдруг мелькнуло знакомое лицо – это была Зоя Ивановна, помощница Иванцовых. И я бы ни за что не обратила на неё внимания, если бы рядом с ней не стояла девочка моего возраста и не держала авоську, в которую Зоя Ивановна бросала овощи.
Я пригляделась, вспоминая Людины слова о том, что у Зои Ивановны нет детей. Может, это взрослая женщина, подруга, просто моложавая?
Но нет, это была девушка, максимум лет двадцати, поджарая, спортивная, загорелая, в расстёгнутой куртке поверх модного комбинезона.
Я попыталась вспомнить, как выглядела девушка у ломбарда. Но ни одного совпадения не нашла – точнее, не за что было зацепиться. Та была в пальто, эта в куртке, та в беретке, эта без головного убора, та неловко ковыляла на каблуках – у этой были ботинки на плоской подошве.
Молча она ждала, пока в авоську улягутся кочан капусты, свёкла, морковь. Затем они с Зоей Ивановной дружно, почти синхронно повернулись и пошли на выход.
На Петровском бульваре было полно народу. Я со своей покупкой шла по самому его центру, сильно спеша домой и ни на кого не обращая внимания. И тут впереди показалось то, что заставило меня сбавить шаг и с любопытством присмотреться.
По бульвару гуляла свадьба.
Какие-то совсем простые парни и девчата, одетые кто во что горазд, но цветисто и пестро, вышагивали мне навстречу и горланили свадебную песню. Впереди шествовали молодожёны – плечистый, ядрёный, краснорожий детина с немодным чубом и конопатая, щекастая деваха с толстыми губами и большими корявыми руками. Я машинально сунула руки в карманы, чтобы не было видно, что у меня они такие же большие и такие же корявые.
– И крылья эту свадьбу вдаль несли-и!..
Они поравнялись со мной, покачиваясь под гитарный перезвон. Ощущение было, что все в этой процессии уже хорошо напраздновались.
И тут я увидела, кто им играет.
