скачать книгу бесплатно
– Ты сам-то как? – спросил Артур.
«Немного не в форме. Работаю над этим».
– Мерлин, – сказал Артур. – Повернись, а?
Затрещала вырываемая бумага. Мерлин наклонился куда-то вперед. Артур не сразу понял, что он делает, но тут колдун развернулся. К лицу его был привязан листок все той же желтоватой бумаги в клетку – собранная на коленке маска из бумаги и пары шнурков. Прорезей для глаз в ней не было. Нижний край листка колыхался – видимо, дышал Мерлин все-таки по-человечески.
Если бы он специально хотел придумать что-то жуткое, у него бы не получилось лучше. Артур открыл было рот, чтобы попросить его снять эту дрянь, но потом подумал, что, может, самому Мерлину неловко, когда на него такого смотрят.
Некоторое время они так стояли – Мерлин, замерев в узкой расщелине, и Артур, положив руку на эфес меча. Экскалибур всегда придавал ему уверенности. Потом Артур коротко склонил голову и сказал, старательно глядя в верхнюю часть листа, туда, где должны были быть глаза:
– Я благодарю тебя за все. За помощь Камелоту. Мне и Джиневре.
Мерлин резко отвернулся. Заскреб пальцами по стволу, несколько раз дернул кадыком – Артур подумал, что Мерлин что-то все-таки скажет, но тот мотнул головой и принялся поправлять кривой шнурочный узел над острым ухом.
Нимуэ скользнула мимо Артура и взяла колдуна за руку.
– Это было очень важно для нас, – сказала дану. – Может быть, еще важнее, чем для тебя.
Мерлин отсалютовал двумя пальцами, коротко поклонился и сделал шаг назад, сливаясь с тенью. Нимуэ сделала шаг вперед – почти прыгнула, стараясь не наступать на широкую желтую полосу. Подняла голову, всматриваясь куда-то поверх деревьев. Артур посмотрел туда – в голубом небе проступала луна, белая, как облако.
– Обычным путем в Камелот не попасть, – сказала дану. – Но завтра полнолуние. Менгиры откроются, и я вас проведу, а там Блейз вас встретит.
– Мерлин написал, да, – кивнул Артур.
Дану вдруг прижала руки к груди и судорожно вздохнула. Артур встревожился.
– Нимуэ?
Губы у нее задрожали, и выражение стало почти человеческое.
– Я надеялась… я надеялась, что он сможет заговорить с тобой.
– Чем его так приложило?
Дану отвела глаза.
– Это что-то людское. Я не знаю.
Нимуэ протиснулась внутрь ствола.
Дерево было не дерево и ствол был не ствол, конечно, просто лучшее, что она могла сделать, чтобы зафиксировать ситуацию. Воплощенная метафора.
Мирддин был внутри – сидел на земле, упершись спиной в одну сторону ствола и ногами – в другую. Нимуэ осторожно опустилась на колени рядом, протянула руку и сняла бумажную маску. Открылось лицо – человеческое, только застывшее в гримасе – усмешка во все зубы, будто у маски в древнем театре, и над ней – полные ужаса, совсем не смеющиеся глаза. Зрачки не реагировали на свет. Она коснулась уголка губ – лицо было застывшее, как пластиковое.
Мирддин перехватил ее руку и прижал к виску.
«Хорошо, что ты здесь. Как там снаружи?»
«Ты не видишь?»
Мирддин покачал головой.
«Не могу. Не могу перестать смотреть… – он судорожно вздохнул, – туда. Извини. Залип».
«Я могу чем-нибудь помочь?»
«Ты помогаешь».
Он попытался улыбнуться внутри себя – по-настоящему, не судорогой, но все равно сквозь эту улыбку сквозило бездной, в которой он застрял. Как в мороз холодом из-под раскрытой двери. Безнадежностью, бессмысленностью и отчаянием. Нимуэ думала, что со временем привыкнет – с людьми всегда что-то происходит, и с этим никогда нельзя ничего сделать – но получалось плохо.
Она не успела спрятать эту мысль – Мирддин встрепенулся и прижал ее к себе свободной рукой.
Стало только хуже – теперь она не видела его лица, только слышала мысли, быстрые и сбивчивые, как шепот, и чувствовала, как чужое сердце бьется где-то рядом.
«Можно. Можно что-то сделать. Хотя бы… хотя бы помнить, что на этом все не заканчивается. Не заканчивается на людях, не заканчивается на безнадежности… что есть что-то еще. Это очень много, я не могу объяснить тебе, до какой степени. Я… я не могу сейчас двигаться, и не могу говорить вслух, и не могу видеть… но я могу слышать, и могу ощущать, и могу чувствовать запах… могу помнить, что есть что-то еще. Кто-то еще. Авалон. Ты».
Слова бежали от сознания к сознанию, завиваясь цепочкой символов, это была правда, правда, ничего, кроме правды, и все время Нимуэ чувствовала напряжение – будто Мирддин говорит с ней и одновременно спиной зажимает дыру в плотине.
От всего этого хотелось плакать, но сейчас было не время и не место. Нимуэ вздохнула, делая себя как можно прозрачней – позволяя войти сюда, внутрь, через узкую щель в разбитом стволе, толще воздуха, голубой и стеклянной, зеркалу озера, опрокинутому вверх, в небеса, к верхушкам сосен, влажному запаху палых листьев, стуку дятла по стволу, треску ветвей, по которым гоняются друг за другом белки, дрожи плавников, отзывающихся на движение теней меж водорослей, в темноте, стремительно и бесшумно расступающейся перед карпом воде, солнечному лучу, внезапно рассекающему тучи, воздух и озеро до самого дна.
По другую сторону себя она чувствовала теплые руки и дыхание – как Мирддин обнимает ее, сидя на земле, вглядываясь поверх ее головы в прорезь между реальностью и реальностью.
«Ты права. Это стоит видеть».
Нимуэ ощутила, как Мирддин улыбается внутри себя – наконец-то! – и обернулась.
– Ты видишь?
Мирддин покачал головой. Он сидел, уткнувшись подбородком в колено, прикрыв веки, так что лицо в сумраке выглядело почти обычным. Белый лоб, отросшая темная прядь, широкие брови вразлет, складка между них. Нимуэ провела по ней, чтобы разгладить, но ничего не вышло.
«Я не вижу. Не смогу увидеть, пока не разберусь. Значит, нужно пойти и разобраться».
Мирддин потянулся – вслепую, но безошибочно – поцеловать ее. Потом откинулся назад, опираясь на ствол – и пропал, оставив от себя только пустую оболочку.
Оскаленный в усмешке рот, наконец, закрылся.
Мирддин сидел в пыли на середине проселочной дороги. Прямо перед ним валялся медальон на сорванной цепочке – часики со стеклом, треснувшим от удара на землю. Секундная стрелка судорожно подергивалась, не двигаясь с места. Крышка распахнулась от удара. На обратной стороне маячила миниатюра – Утер, Игрейна, Артур.
У Утера был похожий медальон – правда, не с миниатюрой, а с двумя прядями волос – его и Игрейны. Прядь Игрейна послала ему еще когда они были любовниками. Это казалось ей менее компрометирующим. Сейчас он валялся где-то под обломками машины. Потом его найдут, и Пеллинор отдаст его Артуру – предварительно приказав отмыть от крови. Потом Артур положит его в стол, потом покажет одному своему советнику… потом советник сделает анализ, выясняя отцовство, мимоходом удивится остаточным посторонним следам – и выкинет из головы.
До поры до времени, пока не провалится в прошлое. Чужое прошлое. В одно-единственное микромгновение чужого прошлого.
Мирддин уже видел это место раньше – когда они вместе с Артуром и Нимуэ пошли за Красную Реку.
Река. Великий поток, несущий кровь и слезы за пределы времени. Спаивающий разломы в человеческой душе. Наполняющий происходящее смыслом.
Это был разлом Артура. Мирддин даже представлял, как и почему произошедшее имело для Артура смысл. Как оно сделало Артура тем, кем он является. Изнутри Артура это имело смысл. С другой стороны Реки, из-за пределов времени, это имело смысл. Оттуда, где все сходится воедино. «Ничто не пропадет, но все преобразится».
Но Мирддин знал, что если сейчас поднимет взгляд от сломанных часов, валяющихся в пыли – то увидит перевернутую машину, металл, скомканный всмятку, как фольга, женскую кисть с двумя обломанными ногтями, высовывающуюся из разбитого окна, и светловолосого мальчика, у которого сбоку, слева, расплывается по рубашке темное пятно.
Это не помогало, конечно. Мирддин прекрасно знал, что даже если закрыть глаза, все это – искореженные тела, стремительно тормозящие машины эскорта, пыльная дорога – все это останется на обратной стороне век. Как вытатуированное.
Это было… это было нечестно. Пусть Река – это Река, Мирддин был готов платить собой за знание, которое она давала, но он делал это добровольно. Нимуэ делала это добровольно. Даже Артур – уже взрослый, уже ставший королем Артур делал это по своей воле. Но то, что происходило здесь… нельзя требовать, чтобы человек выдерживал такое. Не давая никакого выбора.
От мысли, что это все могло бы быть сделано… специально, Мирддина начинало тошнить. Ничто нельзя покупать такой ценой. Ничего нельзя желать за такую цену. Даже того… даже того, что ждет на той стороне Реки. В конце времени.
Но перестать желать, чтобы продолжало существовать то, что получило существование в результате… в результате того, что он видел сейчас вокруг, тоже было невозможно.
Артур стал Артуром, потому что его жизнь была именно такова. Если бы Утер не разбился, Артур сейчас не был бы королем, да и войны в стране бы не возникло. Артур не пошел бы брать Кармартен, и они не столкнулись бы в подземелье у Вертигерна. И Нимуэ не дала бы Артуру меч, чтобы сражаться с драконом, и не было бы Экскалибура, который воплощает стремления Истинного короля, и они вместе не сражались бы с фир болг. И Мерлин не стал бы придумывать, как людям это можно сделать эффективнее, и не стал бы читать курс про критичное мышление, и не создал бы себе новую личность, Эмриса Виллта, для этого. А если бы он не создал Эмриса Виллта, Мерлин ничего бы не узнал о человеческом отчаянии и о черном лесе, в котором бродят человеческие души. И это не задело бы Нимуэ, и они бы не поссорились и не помирились, и не нашли бы в Аннуине Красную Реку – и не узнали бы о том, что находится за Рекой. О том, что будет после конца света.
Все, что произошло, произошло, и не могло произойти никак иначе, и это было важно, значимо и драгоценно – но это было то, что досталось Мирддину. А не тем, кто, не зная того, заплатил за это страшную цену и ничего не получил взамен.
Мирддин не мог пожелать, чтобы так было. И не мог пожелать, чтобы этого не было.
Смешно. У него было столько вопросов к миру и Единому, а он даже не в состоянии ответить на вопрос, заданный самому себе.
Смех разрывал рот изнутри. И единственное, что Мирддин знал точно – что никто за пределами разлома не может, не должен понимать, почему это смешно.
Джин уснула. Артур укрыл ее (она что-то невнятно пробормотала, натягивая одеяло выше), сунул ноги в ботинки и выбрался наружу.
Вокруг было темно и тихо. Темно, тихо, пусто и просторно. Хорошее место, чтобы думать. Плохое место, чтобы жить.
Захотелось закурить. Можно было бы вернуться и пошарить по волшебным ящикам – наверняка бы нашлось, но можно было разбудить Джин.
Джин, Джин…
Артур прибавил шагу.
«Слонов надо отстреливать по мере их поступления,» – так когда-то говорил Утер. Это были какие-то истории о его путешествии на остров Хай-Бразил – джунгли, охотники, туземные царьки, караваны. Артуру было года четыре, и ему представлялось, как Утер, подкручивая ус, сидит с ружьем в засаде, а на него из огромного зеленого леса выбегают огромные серые звери.
Уже потом Утер объяснил, что это означает решать проблемы последовательно, по порядку их возникновения. Но картинка осталась.
Артур редко думал об Утере «отец», и еще реже – «король», но все равно было странно думать о том, что Утер тоже когда-то был молод. Или не знал всего. Или сталкивался с проблемами. Которые нужно было решать по мере поступления.
Что бы он сейчас сделал?
А, ну это просто. Пока не можешь сделать ничего иного – укрепляй отношения с союзниками. Джиневра. Мерлин, Нимуэ, Авалон.
Джин, Джин…
Сам Утер плевать хотел на политику, когда влюбился в Игрейну. И это стоило раздора с Корнуоллом. А потом раздора в стране, потому что не все хотели признавать «бастарда». Так что можно сказать, что крутить роман с замужней женщиной – это было неправильное решение.
Но если бы не оно, Артур бы тут не стоял сейчас.
Интересно, как чувствовал себя Горлос. Женщина – как земля, выбирает лучшего. Каково-то ему было…
Артуру стало неприятно. Он усилием воли отогнал мрачные мысли.
Вот у остроухих наверняка таких проблем не бывает.
Хотя, если подумать, у них тоже не сахар…
Артур обнаружил, что стоит у того самого дерева. Вокруг никого не было.
– Мерлин? – позвал он.
Тишина.
Ствол был необъятный, рассеченный пополам почти невидимой узкой щелью.
– Есть кто?
Артур оперся о шершавую кору, заглядывая внутрь.
И ухнул вниз.
Секундная стрелка в очередной раз дернулась – и двинулась с места.
Время двинулось.
Мирддин вскинул голову и увидел Артура. Взрослого, настоящего Артура.
– Мерлин, какого черта тут…
Артур заозирался по сторонам. Глаза у него расширились от узнавания.
Мирддин знал, что Аннуин делает с человеком, но все равно видеть это было очень страшно – как Артура вминает в одно-единственное мгновение. Как он съеживается, становится меньше, как делается маленьким и слабым, как у него на лице проступают ужас и отчаяние и как рот начинает кривиться углами вниз от огромной, невыразимой обиды. Как лицо превращается в маску из античного театра.
Нет, подумал Мирддин. Нет-нет-нет-нет.
Он подскочил к ребенку, наклонился и схватил его за плечи, стараясь поймать взгляд.
– Смотри на меня. Посмотри на меня. Как твое имя?
– А… а… Артур, – выдавил мальчик.
– Кто ты? Ты помнишь, кто ты?
Тот сглотнул и кивнул головой. Мотнулся светлый чуб.
– Я король.
– Молодец. Повтори еще раз.
Он зажмурился и сказал тверже:
– Я король.
