Песни служителей Адхартаха. Призыв

Утро было под стать моей ночи – серое и пасмурное. Хмурые тучи низко нависали над землей и напоминали бушующее море, высокими волнами неслись по небу, накатывая и сталкиваясь друг с другом. Крупные облака поглощали мелкие и сливались в бурлящее темное полотно, которое ждало своего мига, чтобы разверзнуться проливным дождем.

“Хотя палящее солнце и зной были бы изнурительнее для состязания” – размышляла я, поглядывая на небо, по пути к ристалищу.

Благородные дамы, а также дворяне из свиты короля, не участвующие в турнире, переговариваясь, неспешно занимали места на трибуне.

По бокам от Людовика с супругой, сидевших на возвышении в центре, разместились на правах хозяев граф и графиня де Блуа. Последняя настояла, чтобы я села рядом с ней, благодаря чему у меня был прекрасный обзор.

Рядом со мной тихо переговаривались недавние молодожены: дочь короля Изабелла со своим супругом Тибо Наваррским. Юная королева Наварры дразнила мужа:

– Супруг мой, почему ты предпочел остаться со мной, вместо участия в турнире? Если бы ты только предупредил меня заранее, я бы выступила вместо тебя.

Супруг покраснел и смутился, но было видно, что он был влюблен в свою жену и прощал все ее колкости.

Тем временем толпа простолюдинов собралась у краев поля и громко обсуждала рыцарские приготовления. Повсюду бродили торговцы и громко предлагали всякие безделушки, еду и эль. Смех и крики заражали остальных общим весельем.

Раздался звук труб, и в центр поля выехал герольд турнира. Он остановился перед трибуной, поклонился королю и громко выкрикнул:

– По изволению его величества Людовика, короля Франции, в сегодняшний день турнира пройдет меле – столкновение, в котором все рыцари будут сражаться одновременно, разделенные на два враждующих отряда. Оставшиеся в строю участники завтра продолжат соревноваться умениями в одиночных боях на копьях. Победитель выберет королеву турнира и преподнесет ей венок. Кроме того, ему будет пожалован денежный приз в сто турских ливров. На третий день оруженосцы смогут помериться силами в бою на мечах. Наиболее достойные будут произведены в рыцари королем!

Оруженосцы с радостными возгласами подбросили свои шапки в небо и принялись обниматься, возбужденно подпрыгивать и похлопывать друг друга, будто рыцарское звание было уже у каждого в кармане.

Герольд неодобрительно взглянул на молодых людей, но видя, что Людовик благосклонно улыбается, продолжил:

– А сейчас участники приглашаются совершить круг почета, чтобы отдать честь королевской чете и благородным зрителям, почтить славных жителей графства де Блуа, а также представить себя, свои доспехи и гербы. После этого рыцари под предводительством барона Филиппа д’Аркура займут левую сторону поля, – герольд показал направление рукой, – а их соперники расположатся на правой стороне.

Первым, сверкая доспехами, показался Филипп д’Аркур. Плюмаж из ярких перьев на серебристом топфхельмском шлеме, развивающийся плащ, сюрко поверх искусных доспехов, круглый щит, попона, надетая поверх кольчуги на могучего коня, – все пестрело яркой желто-красной радугой фамильных цветов. И только на правой руке его виднелись лилии – знаки королевского отряда. Барона сопровождали трое пеших оруженосцев, которые несли запасное оружие и доспехи.

Один воин особенно выделялся среди них. Он шел, переваливаясь с ноги на ногу, пригибаясь и распрямляясь вниз-вверх. Подогревая интерес к своему уродству, он презрительно улыбался, потрясая мечом и нарочно дразня толпу, которая удивленно указывала пальцами на его горбатую спину.

С противоположной стороны поля выехал Жан Бургундский, граф Шароле, чью голову прикрывал лишь кольчужный капюшон.

Диагональные желто-голубые полосы украшали каждую деталь одежды и доспехов графа, а также амуницию его коня, в гриву которого слуги красиво вплели ленты этих цветов. За своим повелителем вышагивали вооруженные до зубов оруженосцы, гордо неся его украшенный перьями шлем, гербовый щит и фамильный баннер-пеннонсо.

Оба предводителя съехались у середины ристалища и поклонились зрителям на трибуне.

Запели трубы.

Герольд начал формальное представление, выкрикивая имена и титулы. И, если граф радостно кивал и махал всем вокруг, то, мне показалось, что барон сквозь прорези своего шлема неподвижно смотрит исключительно в мою сторону.

С усилием я заставила себя отвернуться и деланно рассмеяться какому-то замечанию графини де Блуа.

Остальные участники повторили этот ритуал и построились в шеренги, ожидая сигнала к атаке. За их спинами стали оруженосцы с реющими на ветру штандартами, готовые немедленно выбежать на поле, чтобы подать оружие или оттащить своего поверженного сюзерена из гущи битвы.

По словам Алисы Бретонской, в первый день для атаки допускалось только рукопашное оружие, а для защиты – щиты. Всадник, сбитый с лошади, мог немедленно сдаться и покинуть поле при помощи слуг или продолжить сражаться пешим. Кроме того, не допускалось намеренное калечение лошадей и добивание лежащего соперника.

Наконец был дан сигнал.

Сдерживаемые дотоле лошади рванулись навстречу друг другу.

– Длина поля – шестьсот туазов, есть где развернуться, – радостно хлопнул в ладоши от предвкушения схватки Тибо.

Всадники воинственно кричали и размахивали на полном скаку мечами, булавами, моргенштернами, цепами разнообразных форм и длины, служившими для дробления, разрубания, крушения, в общем, – удобного уничтожения противников.

Грохот первого столкновения.

Лязг и звон оружия.

Хрип лошадей и первые стоны воинов.

Отряд де Блуа уверенно держал строй. Его воины стремились атаковать и защищаться вместе.

Их противники рассредоточились по полю и бились каждый за себя.

Возбужденная первой кровью толпа одобрительно ревела. Знать на трибунах переглядывалась, кивала, гоготала в едином задоре, всплескивала руками и подбадривала свой отряд громкими криками.

Удивительно, но простолюдины вели себя схожим образом: пихали друг друга плечами, подмигивали, недовольно махали руками или заливались смехом после удачного удара в противоборстве равных мастеров. Общий восторг боя.

– Тактика “орел таскает птенцов” не дает успехов, – рассмеялся Тибо, болеющий за сторону де Блуа. – Барон надеялся, что крепкие нормандцы будут легко сбивать оборонявшихся своими огромными булавами, но с каждой атакой д’Аркур разменивает своих пару на одного врага.

Четырнадцать рыцарей под руководством Жана Бургундского теснили оставшихся восьмерых противников.

Филипп д’Аркур осознал, что к завтрашней части турнира его отряд может остаться без рыцарей, способных держать копье.

Он громкими криками подозвал своих рыцарей и увлек за собой прочь от места, где происходила основная схватка.

Зрители разочаровано засвистели при виде такого позорного отступления.

Воины де Блуа в горячке бросились в погоню и растянули свою линию. В этот момент беглецы разделились по команде предводителя на две четверки и, сделав неожиданный разворот, пропустили троих лидеров преследования вперед и ударили им в спину.

Хитроумный замысел удался.

Приунывшие было болельщики во главе с самим королем, вынужденным на протяжении всей схватки с кислым лицом отдавать должное отряду графа де Блуа, восторженно закричали при виде такой ошеломительной ловушки. Надежда снова загорелась в их глазах.

– Одиннадцать против восьмерых, – подсчитал рыцарей на поле Людовик. – Шансы растут.

К сожалению, сразу после этого произошло событие, омрачившее дальнейший ход турнира.

Один из рыцарей отряда де Блуа никак не мог совладать со своим конем. Как выяснилось позднее, животное было ранено отколовшимся в бою куском дерева от расщепленного щита наездника. Жеребец хрипел и крутился волчком, делал немыслимые попытки сбросить своего хозяина. В конце скакун грузно повалился набок, придавив своего седока, который с трудом смог высвободиться и даже подняться, хотя и выглядел оглушенным.

Филипп д’Аркур направил своего коня на несчастного рыцаря и нанес на всем скаку настолько сокрушительный удар ему в спину, что тот пролетел несколько шагов и крайне неудачно приземлился на голову, после чего скончался в диких криках и судорогах.

Женщины завопили от ужаса. Маргарита Прованская крикнула немедленно трубить конец состязания.

Граф де Блуа с супругой обратились к королю с просьбой призвать к ответу барона за коварство.

Людовик, обескураженный поведением своего фаворита, потребовал тишины и подозвал к себе обоих начальников отрядов.

Филипп подъехал и, не снимая шлема, поклонился королевской чете. Вся его поза отражала удивление неожиданной остановкой.

Жан Бургундский, взбешенный неподобающим поступком, громогласно требовал объяснений от барона.

– Ваше величество, – холодно пожал плечами барон, – прошу простить мою дерзость, но я не понимаю: в чем моя вина? В бою я всегда иду до конца, а тот рыцарь стоял с мечом в руке. Я не видел, чтобы он подал знак, что сдается и прекращает участие в турнире, потому я и атаковал его.

Мне показалось, что за учтивостью скрывалась насмешка, но формально барон был прав, потому присудили считать случившееся несчастным случаем.

Людовик велел соперникам пожать руки и забыть это неприятное происшествие.

Словно почувствовав необходимость завершения состязаний, небо громыхнуло, и сильный дождь заставил всех зрителей спешно разбегаться. На поле остались только слуги разгребать следы сражения: разбитые щиты, поломанное оружие и падших лошадей среди набежавших луж.

Таким образом, перед следующим днем шансы несколько уравнялись: десять рыцарей де Блуа против отряда восьмерых французов с нормандцами.

На пиру все украдкой обсуждали поступок барона. Многие знали его буйный нрав, поэтому боялись открыто выражать недовольство. К счастью для сплетников он задерживался, и язвительные пересуды потекли рекой.

Король был задумчив, не принимал участия в разговорах, наблюдая за жонглерами в центре зала.

Еда вернула в благодушное состояние Жана Бургундского, оказавшегося за столом рядом со мной. С каждым поднятым кубком он все громче похвалялся своей продуманной тактикой.

В зал вошел Филипп д’Аркур. Мне показалось, что он намеренно задержался в тени и нашел меня глазами.

Заметив, кто мой сосед за столом, он прикусил губу и гордо пошел на свое место, бросая на меня косые взгляды.

Пересуды стихали по мере приближения барона, и только веселый от вина бургундец, не обращая внимания на происходящее вокруг, горделиво продолжал вопить мне в лицо:

– Поверьте, сударыня. Если бы бой не остановили из-за выходки д’Аркура, его отряду пришлось бы несладко.

Барон побледнел от ярости и желчно выкрикнул:

– Берегитесь, граф, госпожа д’Эвилль околдовала вас! Вы гораздо храбрее за ее столом, чем были на поле. Там я вас видел только за спинами других рыцарей. Сейчас же под ее чарами вы бахвалитесь, что и вовсе победили один.

Бургундец побагровел и выпрыгнул из-за стола, но за него вступился сам король:

– Довольно, Филипп. Иначе мы будем вынуждены тебя наказать. Вспомните, что вы враги только на ристалище. Здесь вы мои вассалы и не должны устраивать распри. Никто в нашем присутствии не смеет подвергать сомнению доблесть одного из достойнейших рыцарей Бургундии. Думается нам, барон, ты злишься из-за сегодняшней неудачи. Остынь, говорю я тебе, докажешь свою отвагу завтра!

Маргарита Прованская накрыла кистью сжатый в гневе кулак Людовика.

– Ваше величество, Господь учит нас усмирять гнев. Вспомните, что мы собрались в честь помолвки наших детей. Давайте откроем сердца веселью. Господа, – вставая, обратилась она к обоим смутьянам, – находите пару и становитесь в хоровод! Граф Шароле, ведите нас.

Людовик непонимающе посмотрел на супругу. Наконец черты лица его разгладились, и он с улыбкой махнул музыкантам.

Заиграла музыка.

Маргарита Прованская чопорно поклонилась супругу и протянула ему руку.

Филипп д’Аркур пожал плечами, с поклоном вклинился в круг между мной и графиней де Блуа и молча взял меня за руку.

Я не удержалась от вопроса:

– А вы, господин барон, не боитесь танцевать со мной? А вдруг мои чары навредят и вам?

Его лицо покрылось красными пятнами от злости, но он быстро овладел собой и пробурчал:

– Мой выпад был просто безобидной шуткой, бургундец вывел меня из себя. Поверьте, впредь я никому не позволю надсмехаться над вами. Даже себе.

Я отшутилась, что могу постоять за себя сама, но внутри меня все похолодело от странных слов этого человека. При первой же возможности я сослалась на недомогание и покинула зал, с огромным трудом отделавшись от сопровождения барона.

Следующим утром зрителей встречала волшебная погода. Огромные белые облака, как сказочные летающие острова, медленно плыли по небу, то скрывая солнце от глаз, то расступаясь перед его яркими лучами. Ветер, напоенный долгим дождем, еще приносил прохладу, но по всему было видно, что нас ждал один из тех дней, когда все пышет безмятежностью после бури, и хочется прилечь в тени дерева, чтобы лениво наслаждаться очарованием окружающего мира.

Собаки из псарни графа де Блуа, почувствовав погожий день, радостно заливались лаем на всю округу. И даже боевые кони забавлялись, подкидывая сонных слуг, выезжающих их перед состязаниями, а затем делились с остальными собратьями о своих шалостях особым издевательским ржанием.

Веселье ясного дня передалось и собравшимся зрителям. Вчерашнее событие выветрилось из памяти, и все уже предвкушали развязку противостояния.

Их сложно винить: в наше время легко забывают павших – ведь так легче жить.

Рыцари ударяли в подвешенный у трибуны щит тупым концом копья, показывая готовность к бою, и тянули жребий, чтобы определить соперника.

Не успело солнце подняться высоко в небе, как на стороне короля остался только д’Аркур, а в отряде де Блуа – трое.

Про одного из них, шевалье Филиппа де Реми, мне рассказал Тибо Наваррский.

Этот немолодой мужчина был рифмоплетом и близким другом отца Тибо, известного короля-трувера. О себе он шутил, что всю жизнь ему больше удавались стихи, песни и романы, чем сражения, потому он был крайне доволен, что смог продержаться столь долго.

Двух других я знала.

Шевалье Обер д’Эвилль, младший брат моего супруга, недавно получивший рыцарское звание, был до удивительного мало похож на него. Среднего роста, щуплый, чрезмерно горячий и нерассудительный в бою.

А последний из троицы оставался Жан Бургундский.

Пока на поле возникла пауза для новой жеребьевки последних рыцарей, Тибо Наваррский развеселил присутствующих сочиненным на ходу стихотворением:

“Над полем бабочки порхают,

Из седел рыцари слетают,

Бьются трое против одного,

Вот и нет у нормандцев никого”.

– Пожалуй, ты несколько торопишься и в рифме, и в победе, дорогой Тибо, – хмыкнул Людовик. – Не скрою, положение хрупкое, но все же посмотрим.

Герольд выехал на поле и сообщил, что согласно жребию первыми скрестят копья шевалье Филипп де Реми из Пикардии и барон Филипп д’Аркур из Нормандии.

Спустя несколько минут всадники с копьями на перевес помчались навстречу друг другу.

Копье д’Аркура попало точно в смотрящего на желтое солнце белого орла, изображенного на зеленом щите шевалье де Реми, и разлетелось на несколько частей от силы удара.

Сам же барон слегка откинулся назад, изящно подбросил своим щитом копье противника вверх и пронесся на своем коне под восторженные крики толпы.

Несмотря на то, что шевалье де Реми удержался в седле, победа была без сомнения присуждена его сопернику.

В следующей схватке мой молодой родич упал с коня от мощного удара барона, но остался доволен и тем, что сумел преломить свое копье, попав в щит противника. Поднявшись при помощи своего совсем юного оруженосца, Обер сорвал аплодисменты от молоденьких крестьянок и гордо, словно победитель, отправился к своему шатру.

Людовик повернулся к зятю.

– Итак, мой любезный трувер, какими стихами повеселишь нас теперь? Остались самые опытные воины, и, клянусь, это будет захватывающее состязание.

Тот приосанился и без промедления ответил королю:

“Нормандец силу показал,

И мальчуган с коня упал,

На Жана Храброго надежда,

Ведь зачарован был он прежде”.

Все рассмеялись, посматривая в мою сторону, припомнив насмешку д’Аркура.

Маргарита Прованская заметила, что женская красота окрыляет мужчин без всякого волшебства. И хитро улыбнувшись мне, она сообщила, что, по ее мнению, скорее барон находится под моим воздействием, чем славный граф Шароле.

Запели трубы герольдов, и последними на ристалище выехали те, кто начинал турнир. Пришпорив коней, они промчались мимо друг друга с поднятыми копьями вверх, приветствуя противника и своих зрителей. Когда противники разъехались на расстояние трехсот шагов, над полем повисла тревожная тишина.

Словно по невидимой указке они одновременно двинули лошадей.

Шаг, рысь, и вот уже желто-красный и сине-желтый вихри неслись навстречу друг другу. Копья едва скользнули по щитам соперников, и оба рыцаря разминулись без особых повреждений.

Общий возглас разочарования пронесся над полем.

Всадники развернули коней, без промедления ринулись в бой.

Топот копыт раздавался набатом в ушах зрителей, толпа подалась вперед в ожидании столкновения.

За мгновение до сближения солнце выскочило из-за облака и ярким огнем всполохнуло доспехи графа Шароле.

Конь д’Аркура испугался резких бликов, шарахнулся в сторону и оступился, из-за чего Филипп был вынужден наклониться в седле, чтобы выправить его бег.

Копье дрогнуло в его руке. Вместо попадания в щит оно застряло между рукой и доспехами противника, немного задело чужое оружие, после чего – сломалось.

Многие потом рассуждали, что именно неудачный выпад барона подправил копье графа в грудь Филиппа, из-за чего того выбросило из седла, словно лист на ветру.

Это ли помогло графу Шароле или его удар был заранее подготовлен лучше, но сам он остался в седле.

Жан Бургундский развернулся к трибунам, отбросил обломок своего копья и победно вскинул руку к небу.

Подбежавший распорядитель быстро осмотрел барона и крикнул зрителям, что доблестный рыцарь серьезно не пострадал.

Граф Шароле подъехал к противнику и произнес великодушно:

– Вы славно сражались, и никто не укорит вас в слабости. Забудем же обиды. Все видели, что вы победили больше рыцарей на этом турнире, чем кто либо еще. Но судьба не всегда благосклонна к сильнейшим, бывает, она ставит подножку в самый неожиданный момент. Признаю, если бы не странность вашего коня, вы не оставили бы мне не малейших шансов на победу.

– Благородные слова! – вскричал Людовик. – Филипп, прими это как Божье испытание твоего терпения.

Король встал и похлопал в ладоши.

– Хотя земли наши богаты славными рыцарями, но лучшим в этот раз оказался отряд графа де Блуа. Я объявляю победителем турнира Жана Бургундского, графа Шароле!

Главный распорядитель турнира подал королю венок и увесистый мешочек с монетами.

– Рыцарь, протяни копье! – церемонно приказал Людовик и, нанизав венок на копье, бросил кошель в руки графу. – В честь твоей победы мы вручаем тебе сто ливров, а также настаиваем на твоей обязанности выбрать для нас королеву турнира.

Жан поклонился королю и повернулся к королеве.

– Ваше величество, моя супруга Агнес де Бурбон в ожидании ребенка не смогла присоединиться к вашему двору, иначе я безусловно отдал бы предпочтение ей, – он усмехнулся. – Да и как бы я посмел поступить иначе? Но сейчас мой выбор падет на прекрасную даму Мелани д’Эвилль. Я хочу сделать приятное и моему противнику – барону д’Аркуру. Уверен, что в его глазах, как и в моих, сегодня она – королева турнира.

Маргарита переглянулась с графиней де Блуа, и обе рассмеялись над моим смущением. Граф с улыбкой протянул мне венок на острие копья. Я приняла корону турнира, надела на голову и приветственно помахала всей публике рукой. Простые зрители захлопали, послышались одобрительные возгласы. Лишь на одном лице явно читалось недовольство.

Филипп раздражено принял слова сочувствия от Жана о несправедливости судьбы. Наблюдая за ним, я вдруг поняла, что он воспринял их как оскорбление, ибо он из тех людей, кто не приемлет снисхождения.

Умение принять достойно свое поражение, чтобы зачерпнуть в нем силы для продолжения будущей борьбы – недостижимо для них. И горе тем, кто присутствовал при их падении, ибо на очевидцев они возлагают вину в своей неудаче.

Не дай Бог, если обожаемая женщина стала свидетелем великодушия победителя – побежденный немедленно низвергает ее с пьедестала страсти в пучину бесконечного презрения.

Наказать ее, подчинить своей воле, растерзать малейшие сомнения, чтобы снова утвердить, возвернуть свою власть и стереть сами воспоминания о проигрыше – вот те стремления, которые овладевают человеком низким, до боли самовлюбленным, скорбящим о потере своего положения непререкаемого героя.

Наши с бароном взгляды встретились, и я ощутила в его глазах бушующую ненависть. Он пребывал в бешенстве, и с кем бы я не говорила в тот момент, я беспрерывно ощущала на себе его тяжелый взор.

Мне показалось, что еще ранее – с момента нашего знакомства и первого разговора о моем погибшем муже – какая-то необъяснимая смесь страсти и злобы начала вызревать в нем.

За эти несколько дней он поглощал мою свободу и время, впитывал все связанное со мной, опутывал меня собой и своим мнением, стремился подавить своей чрезмерной заботой, пытаясь за столь короткое время участвовать во всем, что меня окружало.

Окружающие посмеивались, воспринимая его поведение легким увлечением и не находили ничего предосудительного в его репликах и взглядах.

Более того, чета де Блуа даже была не прочь организовать мое повторное замужество за любимца короля и наследника одного из известнейших нормандских родов. Однако в его преследовании я чувствовала нечто иное, словно ему было необходимо от меня что-то важное – то, от чего зависела самая́ его судьба.

Я сидела, погруженная в эти размышления, пока графиня де Блуа не дернула меня за рукав.

– Милая королева турнира, – просмеялась она мне в ухо, – очнитесь! Пора идти в церковь.

У меня совершенно выскочило из головы, что в тот день должна была состояться церемония подписания контракта о будущем бракосочетании Жанны с Пьером в церкви Блуа.

Будущие супруги обменялись подарками в присутствии приглашенных на церемонию дворян.

Шестилетняя Жанна в очаровательном белом платье вручила ручную голубку своему будущему мужу Пьеру – восьмилетнему мальчугану, который изо всех сил старался выглядеть важным и серьезным. Он, в свою очередь, преподнес ей искусно вырезанный из дерева собор Парижской Богоматери, который вызвал всеобщее восхищение сходством с оригиналом.

Наблюдая за происходящим, я не сразу услышала шаги за спиной, потому вздрогнула, когда раздался голос Филиппа.

– Сегодня вечером королева турнира не откажет мне в удовольствии сидеть с ней рядом?

– Как решит графиня… – растерянно начала я.

– Думаю, я смогу уговорить хозяйку, – перебил меня барон и отошел в сторону, не дожидаясь моего ответа.

Пир прошел как в тумане.

Я не помнила, что ела, что говорила, что происходило вокруг. Я постоянно слышала дыхание хищного зверя, его горящий взгляд и ощущала себя беспомощной добычей.

Меня снова спасла графиня (не ведая того), желавшая немного поболтать перед сном и с мягкой улыбкой забравшая меня из рук барона. Боже, она даже не представляла, как я ей была благодарна.

История загадочной гостьи. Горбун

Последний день турнира ознаменовался сокрушительной победой одного из воинов барона.

Помните, я описывала выезд Филиппа в сопровождении слуг и оруженосцев, когда один из них – горбун – привлек общее внимание? Напрасно толпа потешалась над ним, ведь даже сам король Франции позднее вынужден был признать, что никогда ранее не встречал столь искусного мечника.

Турнир завершался состязанием оруженосцев. Мрачный горбун, как черная ворона, выбивался своим обликом среди прекрасно сложенных юношей, построившимися перед трибунами.

Кто-то из простолюдинов выкрикнул:

– Што? И энто чучело в лыцари метит? – и громко загоготал.

Горбун нашел глазами обидчика… и расхохотался вместе с ним. Вдруг резким движением подхватил камень с земли и ловко попал в лицо весельчаку.

– Еще шутники над чучелом есть? – и он сделал шаг в сторону зрителей.

Толпа насуплено отступила на тот же шаг.

Признаюсь, даже я почувствовала страх и невольно отпрянула от холодной ярости этого монстра.

Король закашлялся, сбитый с толку этой сценой. Однако рассудив, что зачинщик сам виноват, Людовик повернулся с улыбкой ко мне.