Песни служителей Адхартаха. Призыв

Незнакомец внимательно осматривал высеченные из камня фигуры святых и как-то по-особому поджимал губы, кивая головой всякий раз, когда приходил к некоему умозаключению.

– Эти отцы церкви да аббаты вечно выкинут что-нибудь этакое, – невпопад и несколько раздраженно начал неизвестно откуда взявшийся посетитель. – А потом иди и разбирайся с ними. Да и, признаться, жадноваты.

Он протянул руки к статуе, словно вопрошая: “ну как же так?”

– Кроме того, всюду лезут с поучениями, вдобавок бормочут на своей латыни. Только подумать – пишет: «magister tuus», да еще и «amicus», а сам мог бы прислать меду-то побольше. А так что же получается? Подарил застывшего прошлогоднего меда, а что требует в ответ? Бросить все немедленно, прыгать на коня и мчаться вдаль разбираться. Нет уж, это какая-то чепуха!

Человек, качнувшись, оттолкнулся от пьедестала и быстрыми шагами перешел к статуе напротив. Приподнявшись на носки, он гулко постучал длинными костлявыми пальцами по лбу святого.

Тук-тук-тук.

Прислушался.

– Все-таки как звучит! А вот при жизни так не звучал, ты не находишь, командор? – он двусмысленно хмыкнул.

Тамплиер настолько оторопел от тирады, что в разговор смог вступить только нечленораздельным блеянием:

– Э-э-э.

– Вот только не надо спорить! – категорически отрезал гость и впервые повернулся к Амори. – Мрамор, конечно, высокого качества – чего не скажешь об остальном.

Хотя рыцарь и не собирался противоречить, а тем паче обсуждать качество мрамора и всего остального, было нечто, что он действительно хотел выяснить.

“Но вот что?” – голова Амори превратилась в бочку с дегтем, и на поверхность всплывали лишь нелепые мысли: “О каких таких звуках он говорит? И при чем здесь мед?”

Амори встряхнул головой, перемешав содержимое бочки.

“Да кто он такой? И что он делает в охраняемой цитадели тамплиеров? Иисусе Христе, как он оказался в запертой изнутри комнате?”

Во время рассуждений рыцаря монах перекатывался с пятки на носок и, как озорной воробей, наклонял голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше рассмотреть потуги тамплиера.

– Абсолютно верный вопрос. Сижу, читаю письма родных и близких, грущу от нахлынувших воспоминаний, и вот откуда ни возьмись влезает посторонний. Тут любой задумается, ежели в момент тревоги и тоски послышатся в углу смешки, – раздался вкрадчивый голос незнакомца.

“Он что, угадывает мои мысли? Уж не сам ли черт сюда явился?” – пролетели бессвязные мысли в голове Амори.

Он непроизвольно схватился за рукоятку меча и вздрогнул, услышав ответ.

– Да помилуйте. Отчего же сразу в черта записывать?

Одна из свечей с шипением погасла, пустив тонкую струйку горелого запаха.

– Дорогой граф, любому рассуждающему человеку эти вопросы сразу же придут на ум, а ты изволишь еще так забавно губами шевелить, помогая размышлениям, что все слова прочитать можно. Вот я и решил опередить.

Монах набрал в грудь побольше воздуха и важно представился:

– Все намного проще. Зовут меня брат Адхартах, родом я из Шотландии. Я, как можете видеть по моему скромному одеянию, монах-францисканец. Пробраться сюда я смог потому, что однажды в лондонском Темпле мне попались старые записи о системе тайных входов в тамплиерские храмы. Если знать особые метки – можно обнаружить лаз, о котором современные братья храма и не подозревают.

Граф в недоумении потер лоб, как бы пытаясь собраться с мыслями и понять, что ему скороговоркой проговорил (вернее, пробежал по словам) странный посетитель.

– Секретный лаз?

Монах пожал плечами.

– Это делалось на случай осады при строительстве цитаделей около ста лет назад. Нынешние уже возводят без них: кто же в своем уме будет нападать на самый могущественный орден Европы в наш век? Разве что в следующем, – протараторил Адхартах, широко осклабился и зачем-то подмигнул статуе святого Бернарда в конце.

Не давая рыцарю опомниться, монах подхватил его.

– Да вот, взгляни сам, господин рыцарь.

В углу, скрытом от случайных глаз статуей, у самого основания стены виднелась черная дыра. Искусно сделанная дверца, имитирующая каменную кладку, была отодвинута и открывала пространство достаточное, чтобы протиснуться взрослому человеку.

Тамплиер вернулся за свечой, затем заглянул внутрь и обнаружил, что узкий коридор расширяется, а конца ему не видно.

– Странно, – озадаченно причмокнул губами Амори, – я и представить не мог, какой секрет эта молельня скрывает.

– Да-да, вот я и пришел, чтобы тайно обсудить события, которые открылись вам в сегодняшних письмах.

– Откуда тебе, монах, вообще известно содержание моих писем? —насторожился тамплиер.

– Несколько дней назад я случайно оказался у ложа вашего умирающего отца. И узнав, что ваша сестра собирается отправить к вам гонца, я немедленно отправился в вашу цитадель. Очевидно же, что она просила о помощи из-за смертей вокруг вашего замка, разве не так?

Тамплиер внимательно посмотрел на ухмыляющегося монаха.

– Но все же, кто ты такой? И какое отношение имеешь ко всему этому? К чему эта пугающая таинственность?

Адхартах развалился на скамье у стены для молений, вытянул ноги и медленно скрестил руки на груди, предварительно осмотрев свои не блещущие чистотой пальцы. Закинув голову назад, он начал рассказ о себе – будто читал жизнеописание отцов церкви.

Голос его то драматически повышался невпопад, то подвывал для эффекта, то монотонно повторял несколько раз случайно выбранные части истории, чтобы привлечь к ним особенное внимание. При этом монах проглатывал окончания слов, словно торопился поскорее покончить с утомительным повествованием.

Словом, рассказчиком он был – или, по крайней мере, хотел казаться – крайне посредственным.

– Хотя я – простой монах, но принадлежу к славному роду древних королей пиктов Макальпинов. С юных лет я жаждал направить свое служение на изучение причин и последствий добра и зла. Это было необычно, ибо знать устремляется в орден бело-черных ласточек, чтобы свысока, ревностно и нетерпимо, пресекать вольности в вере.

– Орден ласточек?

– Последователи Доминика, – скривился, как от зубной боли, монах. – Я стремился обрести неизведанные ранее сведения в забытых книгах. Крестовые походы принесли с собой множество арабских книг о математике, врачевании, человеческих страстях и… удовольствиях, но, увы, многим суждено было истлевать в забвении.

Тамплиер понимающе кивнул.

– Настойчиво, подобно ловцу жемчуга, погружался я в пыльные свитки с загадочными учениями. Волнуясь, как перед первой исповедью, весь в поту и с непослушными руками, я медленно разворачивал попавший мне древний документ. Я съедал взглядом первые его строки, с жадностью пытаясь предугадать суть.

Монах развел руками.

– К сожалению, чаще всего меня ожидало разочарование, но иногда встречались абсолютно неизвестные доселе лоскуты знаний. В таких случаях я с особой тщательностью приступал к вдумчивому прочтению, пытаясь понять и автора, и его эпоху, медленно продвигался сквозь лабиринт загадок к свету откровения, спрятанному за чужими знаками. Постигнув смысл и внутренне ликуя, я передавал писцам свой перевод с пояснениями.

Монах сделал паузу и посмотрел на рыцаря так, словно, по меньшей мере, ожидал долгих рукоплесканий.

Однако Амори смог выдавить из себя лишь взгляд лекаря, осматривающего подозрительную болячку.

– Иначе говоря, ты переводил древние тексты, и что?

Адхартах обиженно выпятил губу, как ребенок, и продолжил.

– И вот около девяти лет назад в лондонском Темпле обнаружили несколько странных свитков папируса в нише при ремонте стены. Сам Роберт де Сэндфорд, великий магистр английских храмовников, лично вызвал меня. Буквы текста были латинскими, но в слова они складывались непонятные, не принадлежащие ни к одному известному языку. Единственное, что им удалось до моего приезда расшифровать, была вот эта надпись.

Здесь рассказчик наклонился, поднял мелкий камешек с пола и бесцеремонно нацарапал V̅IDCCLVI на скамье рядом с собой. Он медленно обвел пальцем свежие начертания и с видом триумфатора посмотрел на тамплиера.

Амори на мгновение показалось, что они засветились в полумраке. Рыцарь растерянно заморгал, и наваждение исчезло.

Тем временем монах, не замечая ничего подозрительного, продолжил:

– Римские цифры в середине текста. 6756. Магистр преподнес это мне с таким пафосом, будто они уже победили всех неверных, хотя всего лишь догадались, что речь идет о годе.

– А в чем же тогда причина для спешности? – перебил монаха совершенно сбитый с толку Амори. – Возможно, речь не о годах, а о каких-нибудь мешках с овсом, съеденных мышами давным-давно. А если все же это год, то, я думаю, оставшихся пяти с лишним тысяч лет достаточно, чтобы перевести и понять любой загадочный свиток.

– Так-то оно так, – хохотнул Адхартах, – только здесь отсчет от Сотворения мира. Христос родился 5500 лет спустя. Получалось, что речь шла о 1256 годе от Рождества Христова.

– 1256? – недоверчиво повторил эхом Амори. – И что из это следует?

– Скажу больше, и день известен! Да ты только вообрази: всего несколько лет назад случайно обнаружен древний документ, и единственное, что становится понятным при его беглом изучении – это наличие в нем даты, которая вот-вот наступит. Конечно, и здесь была небольшая трудность, которую даже твои собратья не смогли преодолеть. Сейчас я нарисую.

Амори резко всунул восковую дощечку в руки монаху, чтобы не дать тому разрисовать всю скамью.

– Благодарю. Вот как выглядела полная надпись: e.b.O.H.O V̅IDCCLVI. Как видишь – полная нелепица!

Монах умолк и принялся остервенело чесать пяткой другую ногу.

Амори едва сдерживался, чтобы не выкинуть сумасшедшего по всем приметам посетителя вон.

– Угу.

– Скажу честно, несколько дней мне и самому так казалось, пока я не решил, что где год, там может быть и месяц, и день. И дело сдвинулось с мертвой точки. Памятуя правила записи дат в Римской империи, путем манипуляций и подстановок, я смог понять, что передо мной не загадочный язык, а достаточно простой шифр. Текст написан на латыни, и упомянута в нем дата: 31 мая 6756 года. Я не буду утруждать тебя объяснением кода – если захочешь, я оставлю копию, переписанную мной, и ты сможешь проверить свою находчивость.

Адхартах посерьезнел.

– Сейчас гораздо важнее ознакомить тебя с полным переводом. Он настолько поразил меня, что я ложно расписался в собственном бессилии и спешно покинул Лондон, чтобы разыскать людей, упоминаемых в этом документе.

– Как упоминаемых в документе? В смысле, их могил?

Оба непонимающе уставились друг на друга. Свечи вспыхнули, вырвав из скучной полутьмы озорное лицо монаха.

– Терпение, командор. Ты все поймешь. Сразу оговорюсь: небольшие фрагменты текста не сохранились, а то, что касается пророчества, было в поэтической форме и утратило созвучие при переводе.

Адхартах поднялся со скамьи и, не давая тамплиеру опомниться, начал читать.

Пророчество

“Я ничтожный раб Божий по имени Марк, в двадцатую годовщину обретения веры императором нашим Константином у Мильвийского моста, оказался свидетелем, а затем и участником страшных событий. Коли сподвигнет Святой Дух меня и придаст силы моим слабеющим рукам, то поведаю предостережение потомкам о книге, коя досталась мне не по моей воле, а также о пророчестве, о котором сомкнуты были мои уста долгих тридцать шесть лет.

Я родился в Византионе в семье смотрителя порта. Море с детской поры притягивало меня. Неудивительно, что к окончанию юношеского возраста я уже совершил несколько путешествий в качестве моряка, а затем и помощника капитана на кораблях, перевозивших грузы по всей Римской империи.

Свое тридцатилетие я встретил капитаном “Козочки”, торгового корабля, в порту Фессалоникеона, проверяя ход погрузки товаров перед утренним отплытием в мой родной город.

После того, как последние детали с греком-агентом моего нанимателя были обговорены, а грузчики закончили свое дело, я вдруг услышал оклик с земли.

Старик благообразного, хотя и несколько лукавого вида спросил, не я ли капитан сего корабля, и позволительно ли ему подняться, чтобы обсудить со мной некое дело. При этом он весь как-то суетился и нервно озирался по сторонам.

Честно говоря, я решил, что имею дело с каким-то преступником, желающим предложить мне сомнительную сделку с краденным товаром.

Он представился Песоном, бывшим мытарем, а ныне диаконом христианской общины и попросил взять его до Византиона, пообещав заплатить вдвойне, если до отплытия ни одна душа об этом не узнает.

Рассудив, что никакой беды это не предвещало, да и я сам был христианином, я согласился, предложив ему вернуться на рассвете. Однако он отказался уходить, попросив выделить ему место для ночлега, чтобы дождаться отплытия на корабле.

Поутру море было спокойное. Я жадно вдохнул соленый воздух, и немного поеживаясь от прохлады, крикнул морякам отчаливать.

Не успели мы отплыть и пятнадцати локтей, как несколько вооруженных людей появились на пристани. Они принялись кричать, размахивая руками, всем своим видом пытаясь привлечь наше внимание и повернуть нас обратно.

Разбуженный шумом, наш новый попутчик выбежал на палубу, пытаясь понять, что происходит.

Его появление вызвало неистовую ярость и сумасшествие среди людей на берегу. Они выкрикивали угрозы, метались по пристани, взывали к небу. Кто-то даже бросился за нами вплавь.

Один из них, судя по одежде и большему спокойствию, их предводитель, вырвал короткое копье из рук безучастного стражника порта и, замахнувшись, метнул.

Я пригнулся, но успел краем глаза заметить, что гаста пригвоздила моего пассажира к мешкам с зерном.

Я приказал помощнику следить за курсом, а сам с еще одним моряком, Галеном, попытался помочь раненому, который не приходил в сознание. Пока я держал Песона, моряк осторожно отпилил вышедший наружу за спину наконечник, разрезал края раны спереди, чтобы немного облегчить путь древку, и очень медленно вытянул остатки копья.

Хотя мы прижгли рану, кровь все равно сочилась сквозь перевязку, потому лишь чудо могло помочь больному перенести живым четыре дня плавания.

Мы отнесли беднягу вниз, и я оставил Галена присматривать за ним.

На вторые сутки вечером моряк нашел меня и сообщил, что старик был очень слаб, часто бредил в лихорадке, а его рана начала источать неприятный гнилостный запах. Сейчас у него минута затишья, и он зовет меня для разговора.

Его вид опечалил меня: черты лица заострились, глаза ввалились и потускнели. Так бывает, когда человек недалек от оставления этого мира.

– Да, у меня мало времени, – горько усмехнулся он, заметив мою невольную реакцию, – и я перейду сразу к делу. У моих ног на полу лежит мешок с моими вещами. Там деньги. Возьми свою плату. Нет, нет, не противься! Часть денег раздай нищим, остальное используй на мои погребальные нужды. В Византионе разыщи епископа Александра в базилике Святых Апостолов, покажи ему мой перстень. И все будет улажено.

От приступа сильного кашля лицо его посерело.

Чтобы облегчить его страдания, я смочил губку водой и обтер ему лицо. Он благодарно кивнул и продолжил, изредка прерываясь перевести дух.

– В мешке ты найдешь свиток папируса и кодекс, обтянутый ослиной кожей. Слушай внимательно! Береги эту книгу пуще жизни и дороже твоих близких. Храни ее в тайне, ибо это – Евангелие от Петра, и продолжает оно откровение Иоанна о конце мира.

Я бросил настороженный взгляд на его мешок.

– Евангелие… от Петра?

Он кивнул.

– Прошу тебя, выслушай мою историю…

Вот что он успел мне поведать..

“Ты должен знать, что неслучайно я оказался на твоем корабле. Мы искали капитана-христианина, кто мог бы тайно вывезти меня из Фессалоникеона, и кому, в случае нужды, можно было бы доверить тайну.

Книга сия секретно хранилась в нашей общине с момента основания первыми христианами. Ходит легенда, что ее передал сам апостол Павел, когда вынужден был спешно бежать из города после его проповедей.

Кроме книги оставлено нам было устное пророчество, передаваемое от диакона к новому диакону общины.

За два дня до нашей с тобой встречи на епископа нашей общины было совершено подлое нападение. С части его мертвого тела была снята плоть. Все ценные свитки исчезли из дома.

Как только весть об его ужасной смерти дошла до нас, напуганные и растерянные, мы решили встретиться в безлюдной роще у восточных ворот, ибо больше нигде в городе не чувствовали себя в безопасности.

Но как же мы ошибались!

Не успели мы обменяться новостями, как с разных сторон на нас напали закутанные в серые плащи вооруженные люди.

Наша вера учит не сопротивляться злу, ибо принявшие мученическую смерть за Христа попадут в царствие Божие, потому вооруженные бандиты быстро одержали вверх. Нас согнали в кучу и повалили на колени.

Их предводитель, с лицом хищной птицы, тот самый который ранил меня на пристани, подходил к каждому пойманному христианину и задавал единственный вопрос: “Где книга?”

Не получив ответа, он хладнокровно, как бывалый воин, перерезал несчастному горло и нес смерть дальше.

Нападавшие не подозревали, что лишь убитый епископ и я имели представление о тайнике – смерти же остальных были напрасны.

Поверь мне, я прожил достойную жизнь и, не сомневаясь, разделил бы свою участь с остальными членами нашей общины, но в тот момент я не принадлежал себе. Я был хранителем ужасной книги, которую нельзя прочитать, ибо последствия произнесенных слов в наш мир будут катастрофические.

Этот кодекс продолжает и заканчивает откровения Иоанна Богослова. Прочтенные вместе они, как альфа и омега апокалипсиса мира, призывают Христа в наш мир, чтобы сказанное да исполнилось. Именно это обстоятельство объясняло мой долг: выжить и сохранить книгу в безопасности от злоумышленников – и вот почему я решился на побег.

Улучив момент, когда бандиты отвлеклись на очередную жертву, я тихо отполз к ближайшим кусты, затем к следующим. Там, не теряя времени, я приподнялся и во весь дух побежал к тракту. Мне повезло встретить караван знакомого торговца, и вместе с ним я вошел в город.

Сейчас мне кажется, что убийцы специально меня выпустили, чтобы проследить мой путь к тайнику.

Я по сей день не знаю, кто они – секта ли, фанатики ли или демоны в человеческом обличии.

Непреложный факт в том, что они знали о секрете, тщательно скрываемом почти три столетия, и готовы были на все, чтобы завладеть книгу.

Скажу честно, если бы не помощь и рассудительность моего друга Арсения, вряд ли я смог бы справиться сам и говорить с тобой сейчас.

В тот миг я был сломлен, растерян и совершенно не мог логично думать. Мои погибшие братья стояли перед моими глазами и, казалось, говорили, что я – следующий. Я нервно озирался, и танцующие тени на стенах виллы моего хозяина чудились мне крадущимися убийцами.

Мы просидели с ним глубоко за полночь, строя план моего побега.

Он посоветовал мне тебя, как человека порядочного, да еще и из христиан. К моей удаче, ты отправлялся в Византион – императорский город. В него стекалось огромное количество людей с разных сторон света, что давало возможность затеряться в новом притоке жителей.

Оставалось решить, как мне добраться до тайника в катакомбах, вход в которые был запрятан недалеко от дворца Галерия.

Со времен первых христиан подземные коридоры служили нам зашитой и безопасным местом для молитв. В одном неприметном месте каменная плита сдвигалась, открывая достаточное пространство, чтобы укрыть от глаз небольшой сундук с ценными вещами.

На следующий день Арсений отправил троих своих мальчишек разведать, не наблюдает ли кто посторонний за домом, и заодно послушать, что говорят в городе.

К сожалению, весь город обсуждал массовые убийства у города, а напротив виллы в тени кипарисов сидела парочка подозрительного вида мужчин и увлеченно сражалась в игру “Двенадцать линий”.

И тут у нас родился план.

Из ворот виллы выехала телега, груженная бочками, и направилась дальней дорогой на склад Арсения.

Один из игроков немедленно встал, притворно размахивая руками из-за проигрыша, и направился за ней, едва она стала исчезать из виду.

Спустя несколько мгновений уже вторая телега, груженная бочками, покинула наше место. В этот раз возница выбрал отличный от первого путь.

Второй игрок ожидаемо последовал за ней на некотором расстоянии. Наконец, как ты понимаешь, этот трюк повторился в третий раз, за тем лишь исключением, что никаких явных преследователей мы не заметили, высматривая улицу из-за ограды.

Я простился с добрым Арсением, не без слез поблагодарил его за помощь и в сопровождении двух крепких рабов добрался без приключений до входа в катакомбы.

Забрав в целости деньги и книгу из тайника, я решил повременить и в прохладе древних камней дождаться наступления вечера, прежде чем отправляться ко второму переходу в порт.

Тогда-то я и записал из памяти пророчество, которое ты сможешь найти среди моих вещей.

С наступлением сумерек я направился к выходу и чуть было не угодил в ловушку.

Весь путь я освещал себе путь глиняной масляной лампой, но по какому-то наитию решил перед выходом не рисковать и погасить огонек.

Эта предосторожность и спасла меня. Медленно двигаясь к свету в конце коридора, я увидел длинную тень на стене у поворота. Вечернее солнце проникло своими последними лучами в старый высохший колодец и выдало затаившегося в засаде человека.

Конечно, я не знал, меня ли дожидался этот человек или скрывался от кого-то, но выяснять мне не хотелось. Я был вынужден искать другой выход.

Уже стемнело, когда я выбрался наверх, обессиленный от страха и метаний по катакомбам.

Но Бог хранил меня.

У арки Галерия я встретил большую группу нищих, которым по заветам Христа всегда оставлял милостыню. За десять мелких монет они согласились проводить в порт своего былого благодетеля.

Я не сильно лукавил, когда объяснял их старшему, что меня преследуют какие-то наемники. Лучший способ затеряться в толпе – притвориться нищим. Они бродят повсюду, и от них все отводят глаза.

Главарь кивнул, накинул поверх моей одежды чьи-то лохмотья, судя по запаху, снятые с мертвого бедняги.

Стеная и стуча костылями и палками, наша процессия двинулась в путь.

К моему ужасу, всякий раз, когда главарь нищих замечал подозрительных людей, он уверенно вел нас к ним.

Вся наша группа дребезжащими и плачущими голосами принималась клянчить любую посильную помощь, стараясь максимально явить их глазам страшные язвы и коросты некоторых из нас.

Это помогало волшебным образом. Бандиты брезгливо отмахивались и спешили перейти на другую сторону улицы.

Наконец я простился с моими нищими и принялся высматривать твой корабль у пристани.

Остальное тебе известно. Я верю, что случайных встреч в этом мире не бывает, и именно судьба выбрала тебя защитником человечества”.

Последние предложения дались умирающему особенно тяжело: голос его ослабел настолько, что мне приходилось низко наклоняться к нему, чтобы разобрать его слова.

В начале недоверие и сомнение овладели мной: не сошел ли несчастный с ума? Но ясность изложения и его спокойная уверенность заставили меня серьезно воспринимать его историю.

В голове у меня крутилась масса вопросов, но, увы, задать их больше было некому – неподвижный взор был устремлен к Богу, а лицо застыло в маске облегчения от страданий. Я закрыл ему глаза и горько помолился о нем.

Наконец я поднялся и с опаской достал из мешка старика книгу и свиток. Увесистый кодекс был стянут кожаными ремнями так туго, что открыть его и заглянуть внутрь, не разрезав этих своеобразных пут, не представлялось возможным.

Свиток и сейчас все еще лежит передо мной, немного пожелтевший от времени, но я переписываю по памяти заученные мною слова много лет назад на корабле, не обращаясь к нему.

Христианам.

Берегите проклятое откровение пуще жизни вашей, но не любопытствуйте, как бы не искушались знаниями. Пусть сокрытое останется тайным навеки, ибо истинное откровение разделено на две части.

Первую часть нашептывал падший, вторую – поведал людям Бог.

Вместе они очи человеческие: первое око устремлено вниз, в самый грех рода людского, а второе – в чистоту веры.

Вместе они альфа и омега жизни мира: яд слов падшего обрамляет всю благость слов Божия.

Вместе они тьма и свет: первое губит душу, второе возносит в царствие Божие. Помните: без зла нельзя познать, что есть добро. Падший жаждет мести, но лишь служит замыслу.

Не познавший греха не поймет, что грешно и не сможет других уберечь от греха.