Песни служителей Адхартаха. Призыв

Ибо Сын сказал, кто без греха пусть первым кинет камень.

Но в этом и есть испытание: иметь возможность, жаждать, но победить самого себя. В укрепление сил своих помните, что Ева искушаема была, но не смогла пересилить себя, потому и обрекла себя, и мужа своего, и потомков своих на страдания. Ваша участь хранить – но не открывать, терзаться – но не подаваться, защищать – но не познать.

Помните, несмотря на ваши старания сохранить тайну, будут и те, кто захочет прервать греховность мира и начать эру открытия печатей. Книга Божия говорит нам, что первым было Слово, но и последним станет Слово. Произнесенное вместе Откровение Петра, а за ним Откровение Иоанна – начнет конец мира сего.

Берегите жизнь, ибо она дана нам и потомкам нашим покаяться и возвыситься чистыми помыслами к ангелам Божиим.

Берегите тайну сию, ибо она дарит людям ценное время для искупления.

Но сказано, что 31 мая 6756 года от сотворения мира придет час, когда над пропастью на четырех хрупких соломинках будет держаться наш мир.

Имена их:

Волхв, ворожея, воин и ведьма.

Двое с востока, а двое – с солнца захода.

Делом их станет – служба тому, кто не назван.

Воин-близнец из храма на службе кресту,

с именем предков, подобный Петру.

Волхв седовласый, но вовсе не старый,

с сердцем медведя, с глазами, как небо,

– никого нет мудрей среди всадников косматых коней.

В дремучих лесах ворожит молодая девица

– ловка и мудра, как хозяйка леса – куница.

Вместе сойдутся пути их, чтобы спасти в трудный миг ту,

что ведьмой зовут, когда на костер ее поведут.

Сквозь вехи столетий вместе пройдут,

Честь обретут и книгу спасут,

к вере мир повернут.

И тому, кто не назван, свет принесут.

Я перечитал свиток несколько раз, но мало что понял. Разве что книгу нужно беречь пуще ока.

Я простился с умершим стариком и вышел, забрав, как он и завещал, его вещи.

Из-за ненастья я был вынужден отдать приказ похоронить несчастного в море, улучив редкую минуту затишья. Словно издеваясь над нашими планами, море поливало корабль бесконечным ливнем, сопровождало буйным шквалистым ветром, который отнес нас к берегам Никомедии.

Мы добрались до порта Византиона ночью на тринадцатые сутки вместо обычных четырех-пяти дней плавания”.

Адхартах прервался и уставился куда-то в сторону, принюхиваясь. Амори невольно посмотрел туда же.

– Командор, прошу тебя, достань-ка нам вино, которое прячет твой келарь за свечами вон в том шкафу. Не знаю, как тебе, но мне точно не помешает горло промочить, – он заговорщически подмигнул тамплиеру.

Амори удивленно посмотрел на Адхартаха, но послушался и вскоре вернулся, разглядывая запечатанный кувшин. Адхартах запрокинул голову и, громко булькая, перелил в себя добрую часть содержимого и передал вино обратно.

Амори кивнул с видом, что, мол, другого выбора у него нет, допил до дна.

– Есть еще секреты в этом месте, о которых ты осведомлен лучше меня?

– Ищите и обрящете, – загадочно пожал плечами гость. – Следующий небольшой фрагмент текста поврежден. Лишь несколько оборванных слов. Что-то там о засаде в порту.

Приведи тех, кого любишь на жертвенную гору

“ … Весь день я бежал, не разбирая дороги. Ветер подвывал, подхватывал меня, сбивал мое дыхание и с каждым мгновением налетал на меня все сильнее, примешивая к резким порывам горсти мелких камней, листьев и веток и с особой яростью швыряя их мне в лицо.

Скользкая, вспученная от корней земля мешала двигаться, цепляясь и притягивая к себе. Огромные деревья, словно катапульты, пригибались к земле, скрипя и стеная, швыряли широкие сучья вслед одинокому человеку, нарушившему границы их владений.

Я несколько раз больно падал. Всякий раз поднимался с еще бóльшим трудом. Оглядывался с опаской назад и, пошатываясь, заставлял себя двигаться вперед.

Вдруг небо озарилось длинным всполохом. Тьма отступила и осветила не только меня, сражающегося со стихией, но и несколько тусклых человеческих фигур на небольшом удалении. Окружавшая сизая дымка делала их тела нелепо вытянутыми и расплывчатыми, будто они качались на ветру, прислушиваясь к звукам ночи.

Раздался оглушительный гром, эхом которому вторил торжествующий крик преследователей. Они увидели меня – свою жертву. Почувствовав, что я совсем рядом, фигуры изогнулись в ликующем прыжке и бросились за мной, предвкушая скорое окончание погони.

Они успели разглядеть, как я, взглянув с мольбой на угрюмо нависшие тучи, вскинул одну руку к небесам, прося о помощи, – другую, вместе с книгой, прижал крепко к груди – перед тем, как исчезнуть из виду до следующей зарницы.

“Они хотят завладеть книгой, чтобы разрушить мой мир, – повторял я себе, убеждая делать каждый следующий шаг. – Многие считают, что он несправедлив, полон страданий и должен быть уничтожен, чтобы быстрее наступило царствие Божие. Но я вижу в нем и то, что заставляет меня бороться за его существование: смеющиеся глаза моей жены, запах и вкус теплого хлеба из детства, маленькие прохладные ладошки дочери и ее шепот, убаюкивающий мою разболевшуюся голову, и, конечно, радость моих родителей, когда я навещаю их после долгой разлуки”.

Эти воспоминания толкали меня вперед.

В ожидании сына, выходили мои старики из своего домика, садились перед калиткой и, неспешно перекидываясь фразами, наблюдали за жизнью соседей и играми чужих детей в пыли.

Наконец солнце пряталось за домами, прощальным багрянцем раскрашивало крыши, отставшим лучом ласкало верхушки деревьев и окончательно уступало власть луне.

Наступала пора и моим старикам возвращаться в дом.

Давно прошли те времена, когда молодой и сильный отец кружил мать по комнате. Я бегал вокруг них, радовался и не знал, как бы мне вклиниться и попасть в ритм, схватить их и покрепче прижаться, чтобы никогда-никогда не отпускать, ведь в этом тройном объятии сосредотачивалась для меня суть детского счастья.

Да, безвозвратно прошли те времена. Теперь уже мать, согбенная и седая, помогала мужу подняться, придерживала за плечи, чтобы он укрепился, почувствовал уверенность в ногах.

Он благодарно кивал, улыбался ей смущенно щербатым ртом, и медленно брели они, выбирая место для шага, в дом.

Но какова же была их радость, когда долгое ожидание заканчивалось встречей.

Увидев стариков, дочка вырывалась из наших с женой рук и бежала сломя голову, крича им на всю улицу.

Мать непременно начинала причитать и квохтать, чтобы побереглась, а то, не дай Бог, ушибется.

Отец молча смотрел на быстроногую внучку, но глаза его просто полыхали радостью и гордостью.

А она, подбежав и визжа от хохота, как таран вклинивалась между сидевшими рядышком моими родителями, и вот только ноги ее торчали снаружи. Своими ручонками она гладила, щекотала, тискала и обнимала стариков. Затем она выныривала из объятий, заглядывала серьезно в их лица, и все трое начинали неистово смеяться.