Точки притяжения

– И что?..

– Он так разозлился, что перестал со мной разговаривать и ушёл. Вернулся потом, правда. Я-то осталась сидеть, где он меня оставил, своими делами в телефоне занималась.

– И?..

– И всё. Он успокоился вроде, но видно было, что недоволен. Так и провели день. Завтра тоже встречаемся. Я опять откажусь к нему идти. Будет номер… Я бы сходила просто так. Но это же всё не про просто так. Так-то я не против, интересно. Просто я не готова пока… У тебя есть какая-нибудь рекомендация? Мне бы очень не помешал совет.

– Единственное, что я могу посоветовать – это открыто это обсудить.

– Да, ты права… Попробую. Скажу, что на следующих к нему пойду.

Алиса так же не хотела говорить про свой день, как и Кира про свой. Налив себе по стакану холодного напитка, они уселись за пересмотр любимых фильмов.

Перебивка

Ассистентка. Мотор!

Ведущая. Здравствуйте. Назовите ваше имя, пожалуйста.

Амир. Амир.

Ведущая. Это ваше полное имя?

Амир. Да.

Ведущая. Расскажите про вашу семью.

Амир. Про родителей?

Ведущая. Да. Про братьев и сестёр, если есть.

Амир. Я рос с отцом и братом. Мама умерла от болезни через несколько лет после моего рождения. Я даже не знаю, отчего: отец с братом не говорили мне, когда я был маленький, потому что думали, что я всё равно не пойму, а потом просто махнули рукой. И правда: какая разница? Её в любом случае не вернёшь.

Ведущая. Расскажите про отношения с отцом.

Амир. Он очень закрытый. Ему нужно много времени, чтобы просто начать с кем-нибудь общаться; с братом он старался что-то выстраивать, а на меня у него не осталось сил. В моём детстве он делал всё, что нужно, чтобы ребёнок… (думает) рос: вещи покупал, еду готовил, в школу ходил на собрания. Не более.

Ведущая. Вы сейчас не общаетесь?

Амир. Очень мало.

Ведущая. Расскажите про отношения с братом.

Амир. У нас с ним большая разница. Десять лет. Он очень… властный. В детстве я его очень боялся. Не то чтобы я боюсь его меньше сейчас. У нас… плохо всё.

Ведущая. Вы не против пояснить?

Амир. В детстве он меня ненавидел. Он так и говори: говорил, что я лишний, что мама умерла из-за меня, что я никому не нужен. Бил иногда.

Ведущая. (удивлённо) Бил?

Амир. Да. (ставит локти на колени и опирает кончик носа на верх сомкнутых ладоней) Пинал, руками колотил, швырялся вещами. Потом одумался. Понял, что семья – это важно, особенно когда отец окончательно в себе закрылся. От этого не стало лучше. Он стал обвинять меня в том, что я его не ценю. Требовал… почтения. Внимания.

Ведущая. Какие у вас с ним отношения сейчас?

Амир. Такие же. Я пытаюсь его избегать, а он иногда появляется со своими… (его глаза краснеют) требованиями. Я не знаю, что он от меня хочет. Я не хочу его даже знать. (его голос дрожит) А как я ему это скажу? Как?

День 57, неделя 9, понедельник

Кира отрешённо смотрела вдаль, за окно: погода была облачной, и глаза с удовольствием ловили неяркий дневной свет и растворялись в нём. Краем глаза она заметила направляющуюся к ней фигуру; собрав взгляд в точку, она увидела, что это был Макс; её сердце подпрыгнуло, но, вспомнив угнетённость последних дней, свалилось обратно.

– Привет. Можем поговорить? – начал он.

– Привет. Можем пойти на крышу.

– Пойдём. Погода вроде нормальная.

Она встала, и они отправились к лифтам.

– Можем начать прямо сейчас, – предложила Кира. У неё не было причин бояться разговора с ним: скорее всего, он опять хотел убедить её, что не был склонен к ссорам; или к чему угодно, с чем ему было неприятно себя ассоциировать.

– Я просто хотел спросить, что тебя так расстроило в субботу, – сказал Макс, опровергнув её предположение.

– А. – Она задумалась, но ненадолго: апатия дала ей покровительственное согласие озвучить правду. – Мне показалось, что вы очень быстро ушли.

– И?.. Нам правда нужно было идти.

– Я подумала, что вам со мной скучно. Вы как будто убежали от меня.

– Ты серьёзно? – изумлённое переспросил он.

Они зашли в лифт-холл и остановились.

– Ты спросил причину, я ответила, – спокойно сказала Кира и нажала на кнопку вызова лифта; двери сразу же открылись. Они зашли и встали в свободный угол.

– Я был уверен, что тебе с нами скучно.

– Что?.. – Она сбросила подавленность и ожила. – Нет…

– Никто не скучный, я так понимаю? – с улыбкой подытожил Макс.

– Получается… – ответила Кира, плохо веря тому, что прошедшие выходные были омрачены предположением на ложном основании.

Двери лифта открылись; они вышли в коридор и пошли к бетонной лестнице.

– Я, кстати, придумал тест на твоё настроение.

– Какой? – удивилась она.

– Надо спросить, что ты слушаешь: если скажешь правду, значит, что-то не то.

– А как ты узнаешь, что я говорю правду?

– Как обычно: спрошу «серьёзно?»

– Я же ни разу не отвечала правду. Я, по-твоему, всё это время была в хорошем настроении?

– Когда я спрашивал, что слушаешь – да, похоже.

– И, по-твоему, когда я буду в плохом настроении, мне будет лень сочинять ответ и я скажу правду?

– Типа того.

– Что-то тут не то…

Они вышли на крышу и, повернув налево, пошли к столикам.

– А, поняла: ты сможешь провести этот тест, только когда сам будешь в хорошем настроении. Иначе вместо «серьёзно?» скажешь «м».

– Точно.

Выражение его лица говорило, что ему очень понравилось это наблюдение. Они сели за небольшой двухместный столик – друг напротив друга.

– И зачем мы тогда пришли сюда? Это всё, о чём ты хотел поговорить?

– Да. Но раз пришли, я что-нибудь придумаю.

Сегодня Макс непривычно много улыбался, как будто был рад её видеть больше обычного. Киру заполнило счастливым нетерпением и желанием быть рядом с ним как можно дольше; желанием разговаривать.

– Давай, я вся внимание.

– Что слушаешь?

– С места к тесту. Daft Punk.

– Серьёзно?

– Да.

Последовало звонкое молчание, заглушившее гул разговоров с соседних столов. Несмотря на то, что они только что рассуждали о таком сценарии, было понятно, что сейчас произошло что-то важное; что-то, может быть, переломное.

– Ну вот, – Макс разочарованно откинулся на спинку стула. – Ты не в настроении.

– А вот и нет, – Кира наклонилась вперёд. – Я не в обычном настроении, да. Я в очень хорошем настроении.

– А, да? – воодушевлённо переспросил он и тоже подался вперёд. – То есть ты сказала правду? Ты слушаешь Daft Punk?

– Не только их, но да – их в том числе. А что?

– Удостоверяюсь, – сомнение в глазах Макса показало, что он ещё не до конца верил в то, что она наконец-то не соврала. – А что ты ещё слушаешь?

– Много чего.

– Например?

– Тебе список выслать?

– По почте?

– Бумажной? Хочешь по старинке?

– Большой список?

– Так выслать?

– Как хочешь.

– Четыре-три, – произнесла Кира и ещё больше подалась вперёд, облокотившись о стол.

– Я не всегда улавливаю момент, когда мы начинаем играть, – он тоже наклонился ещё дальше.

Пальцы их рук почти что соприкасались. Они неотрывно смотрели друг на друга.

Вдруг Макс откинулся на спинку стула:

– Мне уже пора идти. Правда.

Последнее слово он добавил как будто бы специально для того, чтобы она не подумала, что он от неё убегал.

– Да без проблем. До встречи.

– Обязательно, – бодро ответил Макс, встал и торопливо ушёл.

Кира встала; вместо того, чтобы уйти, она стояла и смотрела ему вслед. Макс ушёл с крыши. Прислонившись к столику, она глядела на выпустившую его дверь. Переломный момент настал. Она признается ему сегодня же. Это было не робким предположением, не проверкой на смелость и не красивой бравадой – это была непоколебимая решимость. Она уже придумала, как это сделать: она найдёт, где он сидит, подойдёт к нему и скажет, что хочет с ним поговорить. Они пойдут к тому месту у окна; она скажет, что каждый день живёт для того, чтобы встретиться с ним; что она каждый день думает о нём; что она счастлива в его компании; что она любит его. Она обязательно прибавит «я серьёзно». Наверняка существовала влюблённость обычная, рядовая, повсеместная; её влюбленность была не такой: она ощущалась глубокой, неискоренимой и серьёзной; к тому же «я серьёзно» также означало «я не шучу» или «я не вру». Ей придётся слушать ответ. Она была готова. Её сердце выпрыгивало из груди, но это не было неприятно; она беспокоилась, но это было волнительно. Ничего не должно было помешать её планам.

– Привет, – произнёс знакомый голос, пробравшись через вязкий туман её задумчивости.

– Привет, – спокойно отозвалась Кира, не поворачивая головы; она была слишком поглощена своими мыслями, чтобы реагировать на Таню. Ей было не до неё.

– Я смотрю, тебе нравится с ним общаться?

– Угу, – безразлично бросила Кира, глядя в сторону двери.

– Вы же только общаетесь, да?

– Пока да.

– М. Ясно. А я сплю с ним.

– Что?.. – Кира рывком посмотрела на неё. Она не поняла последнюю фразу: она услышала слова, но отказывалась принимать их значение.

– Я говорю, мы встречаемся.

Кира глядела на неё, не моргая. Она ощутила, как её лицо побледнело: внутри щёк стало странно покалывать, словно то, что наполняло их, исчезло, оставив после себя противную тянущую впалость. Она слегка кивнула. Таня кивнула в ответ и неспешно ушла.

«Всё-таки у него есть девушка…»

Таня когда-то говорила, что встречается с кем-то не отсюда, но это ничего не означало: она могла просто врать, играясь ей – наблюдая за ней.

«Я и так не исключала того, что у него есть девушка…»

Кира никогда не думала, что это могла быть Таня, но всё равно: она всегда предполагала, что Макс с кем-то встречался. Неохотное подозрение было одним делом, столкновение с фактом, как только что выяснилось – совсем другим.

У неё закружилась голова и онемели ноги, превратившись во что-то инородное, рыхлое и ненадёжное. Тягуче оторвавшись от стола, к которому она прислонялась, Кира побрела к двери. Спустившись по лестнице в коридор, она остановилась и осмотрелась. Дальше, справа, была какая-то дверь; она дошла до неё: это была уборная. Это было хорошо: ей нужно было уединение. Она включила свет, зашла внутрь, закрылась и оперлась спиной о стену. Она ни о чём не думала, защищая себя от катастрофы. Это было ненадолго.

Ноги отказались её держать: она съехала по стене на пол. Всё произошло одномоментно, как взрыв. Она прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать. Она очень часто задышала, но воздуха всё равно не хватало. Её внутренности скрутило от безжалостной безысходности; от ужаса. На неё набросились панический страх, воющее отчаяние, удушающая ревность и ненависть. Её затошнило настолько сильно, что могло стошнить; её сердце колотилось так быстро, как, кажется, оно не могло биться.

Минут десять Кира сидела, парализованная этим взрывом. Заставив себя упереться руками в пол, она подалась вперёд и принудила себя медленно и глубоко дышать. Это нужно было пережить – хотя бы для того, чтобы тщательно всё обдумать. Она попыталась отрешиться от эмоций и последовательно поразмышлять о своей ситуации, но у неё не получилось: её переполнил стыд. Как она выглядела, без конца флиртуя с парнем, у которого была девушка? Может, про его занятость знали все, кроме неё, и поэтому он ничего не говорил. Их общение замечал весь офис, а Тина даже намекала на их отношения! Вдруг Кира вспомнила, как Тина сказала «сейчас столько всяких типов отношений», и чуть не застонала от унижения. Как она выглядела в глазах Тани? Вот, почему она без конца подходила к ней. Она пыталась сказать ей «перестань выставлять себя посмешищем, дура». Ей казалось, что Макс был рад её видеть? Он просто насмехался над её девчачьей восторженностью. Что бы случилось, если бы она всё-таки подошла и призналась в любви?.. Какой бы это был позор…

Но ведь наличие девушки не означало, что ему не была способна понравиться другая? Это не запирало его сердце на засов и не давало ему иммунитет от других симпатий. Наличие девушки не делало его пожизненно недоступным, как это могла сделать помолвка в девятнадцатом веке. К тому же, если он и Таня встречались уже давно, их отношения могли быть на грани разрыва. У всей этой ситуации могла быть другая интерпретация: Таня сходила с ума от ревности, а Макс просто расслаблялся с новенькой. В таком случае у неё была надежда.

Снова вспыхнуло воспоминание – снова о разговоре с Тиной. Она сказала, что Таня работала здесь всего лишь пару месяцев. Когда был этот разговор? Когда Кира только начала здесь работать – полтора или два месяца назад. Если Таня начала встречаться с ним в свой первый день на новом месте работы, их отношения всё равно можно было считать свежими. Эта яркая новизна как раз-таки давала ему иммунитет от других симпатий.

Кире стало ещё хуже. Она была опозорена своим поведением.

Включилась защита: гнев по отношению к тому, кто вызвал в ней такой стыд. Как Макс посмел её истязать? Как посмел унижать её? На секунду она его возненавидела. Гордость говорила ей, что он не должен был знать про её страдания. Ей будет тяжело скрыть последствия этого удара, но если Макс спросит, что заставило её так измениться, она что-нибудь сочинит. Он видел, что она к нему неравнодушна! Почему он ни разу не упомянул свою девушку? Это бы сразу поставило всё на свои места.

«Не только я виновата здесь», – разозлённо подумала Кира и встала. Прошло уже больше получаса. Нужно было приводить себя в порядок и возвращаться на рабочее место.

Умывшись холодной водой и поправив волосы и одежду, Кира вышла в коридор. Реальность отдалилась: она перестала проходить сквозь тело и плыла где-то по сторонам и над головой; она была где-то там, на расстоянии вытянутой руки. Звуки стали глуше; цвета побледнели.

Кира дошла до лифта и спустилась на двадцатый этаж. Добредя до своего места, она безучастным движением, демонстрировавшим презрение к настоящему, села на офисное кресло. К ней тут же подошла Тина:

– У тебя всё нормально? – обеспокоенно спросила она.

– Да. Нет. Нет, вроде. Съела что-то не то.

– Тебе дать что-нибудь? Или домой, может, пойдёшь? Извини, но ты ужасно выглядишь.

– Спасибо, – Кира растянулась в странной улыбке; она не знала, за что сказала «спасибо»: за проявленное беспокойство или за фразу «ужасно выглядишь»; слова выходили из неё, как из отходящего от наркоза пациента. – Нет, всё нормально. Я доработаю. Мне уже нормально. Правда нормально. Попью только.

Она медленно поднялась с кресла и пошла к месту отдыха. Там, слава богу, никого не было. Она налила себе холодной воды, села на диван и, ни о чём не думая, не торопясь осушила пластиковый стаканчик, отрешённо смотря перед собой. Закончив, она выкинула стакан и побрела на место. Выйдя за перегородку, она увидела Макса: он шёл мимо, но, заметив её, остановился.

– О. Какие люди, – не удержалась она.

– У тебя всё нормально? – удивлённо спросил он.

– М, – выдала она, как бы регистрируя его реакцию на свой вид. – А почему ты спрашиваешь?

– Выглядишь как-то… измождённо.

– А. Чувствовала себя не очень. Уже всё хорошо.

– Уверена?

– Да, – холодно и звонко отрезала она и вернулась на рабочее место.

***

Она не помнила, как работала в оставшееся время. Как-то, видимо, ей это удалось. Выйдя из лифта в холл первого этажа, она решила не надевать наушники: музыка сейчас была неуместна.

На одной из лавок сидел Макс и внимательно вглядывался в толпу выходящих. Кира, остановившись, разозлённо поглядела на него.

– Ждёшь кого-то? – спросила она, подойдя к лавке и стараясь не звучать ни раздражённо, ни вызывающе.

Светящаяся неоновая мантра «чем меньше я знаю, тем лучше» потухла, издав дребезжащий электрический звук.

– Тебя.

– М. И?

Она стояла напротив него – она не собиралась садиться.

– Беспокоюсь за тебя. У тебя правда всё хорошо?

– Я же сказала, что мне уже лучше, – сухо проговорила она.

«Почему ты такой потерянный, а? Не с кем играть?»

– Сейчас у тебя всё хорошо?

– Сейчас у меня всё хорошо. Я могу идти?

– Конечно…

Кое-как дойдя до квартиры, она упала на диван. Как-то раз она смеялась так неистово, что ей казалось, будто она могла умереть: живот сводило так туго, что он болел; дыхание перехватывало так крепко, что невозможно было вдохнуть; оставалось только согнуться и ждать, пока отпустит. Плакать, как оказалось, тоже можно было так, что кажется, будто сейчас умрёшь.

День 58, неделя 9, вторник

Первая минута после пробуждения была самой счастливой минутой дня. Потом ей всё вспомнилось. Ком воспоминаний придавил Киру к кровати; она не могла пошевелиться и минут пять лежала, направив остекленевший взгляд в потолок.

Кира вышла на улицу. Пора было заняться упорядочиванием вразнобой носящихся мыслей.

– Мне очень плохо, но что-то меня удерживает от полного оцепенения, – мысленно обратилась она к себе.

– Что?

– Желание продолжать с ним общаться. Возможность продолжать с ним общаться. Это единственное, что держит меня на плаву. А как я могу подойти к нему? После вчерашнего? Он тоже больше не подойдёт ко мне. И не заговорит – это точно. Я чувствую себя виноватой. Мало мне того, что я испытала вчера, так теперь я ещё начала чувствовать себя виноватой!

– За что? За манеру разговора?

– Конечно. В конце концов, это не его вина.

– Так теперь? Ты же была уверена, что он играл твоими чувствами.

– Я теперь и в этом не уверена, если честно. Откуда я знаю, что там на самом деле? Это было просто предположение. Такое же глупое, как и все мои предположения за последнее время.

– Мне кажется, он не сильно злится. Он сам говорил, что у него бывают перепады. Может, сможет понять. Мало ли, что тебя расстроило.

– Подожду сегодня: если сам не подойдёт, то подойду завтра сама.

– Хороший план. И постарайся быть приемлемой.

Кира кое-как доплелась до рабочего места и кое-как начала работать. Работать можно было и медленно; чтобы всё успеть, приходилось игнорировать мелкие перерывы, но это было осуществимо. Макс появился на удивление быстро; он не повернул к её столу, но замедлился и посмотрел в её сторону. Она торопливо встала из-за своего места и подошла к нему.

– Поговорим? – без приветствия начала она.

– Давай.

Они пошли к удобному закутку у окна за лифт-холлом. Несмотря на желание поговорить с ним и, избегая правды, объяснить своё вчерашнее поведение, Кира не знала, с чего начать: она не репетировала.

– Я была вчера в ужасном настроении, – виновато выговорила она, надеясь, что этой фразы будет достаточно и для оправдания, и для извинения. Она хотела растянуться в кающейся полуулыбке, но у неё не получилось: растопка, которая раньше так легко зажигала огонь в её глазах, отсырела и потускнела; голос стал плоским.

– Я понял, – спокойно ответил Макс, на этот раз понятно: в его голосе слышались мягкость и подбадривание. – Ничего страшного. У меня тоже бывает.

Её немного сбило с толку его мгновенное понимание. С другой стороны, если бы она росла в эмоционально здоровой семье, то, наверное, была бы такой же нераздражительной, как и он.

– Хм. Твой папа про тебя так же сказал, – она тускло, но искренне улыбнулась.

– Когда? – удивился он.

– Помнишь, когда мы сидели на диване и он внезапно пришёл? Ты ещё убежал, как ужаленный.

– Я убежал как ужаленный? – возмутился Макс.

– Скажешь, нет?

– Я просто ушёл. Не при нём же разговаривать.

– А почему нет? Я бы вам обоим рассказала про свой самый счастливый момент. Ты же это хотел узнать? – холодно напомнила она.

Макс внимательно посмотрел на неё.

– У тебя что-то случилось, да? У тебя определённо что-то случилось.

– Даже если случилось, я не скажу – что. Ты ушёл от ответа, кстати.

– Тогда я тоже не отвечу.

– Отлично поговорили, – сухо подытожила Кира и ушла.

Её захлестнула злость. Почему он ни разу не сказал, что у него есть девушка? Если бы он сказал, она бы не дошла до ручки.

– Мне вообще-то туда же, – недовольно заметил Макс, появившись из-за её плеча.

Кира вздрогнула и остановилась.

– Слушай, – под напором злости она была готова спросить его про Таню – убедиться, что он действительно с ней встречался. – А ты… – слова́ опять не прошли через горло: если он скажет «да, встречаюсь», её позор будет ещё острее, чем вчера.

– Что?

– Ничего, – бесцветно кинула она, не отводя взгляд от его лица.

– Может, завтра продолжим? Может, завтра с тобой будет проще?

От негодования Кира округлила глаза и приоткрыла рот, чтобы возразить, но он, закончив реплику, резко ушёл. Она пришла в ярость; ей захотелось что-нибудь пнуть. Глубоко и напряжённо вздохнув, она пошла к своему столу.

– Вы опять, я смотрю, – заметила Тина, когда Кира проходила мимо её стола: только что развернувшаяся сцена произошла на входе в офис.

– Не смешно! – на ходу огрызнулась Кира, но тут же обернулась к Тине и умоляюще проговорила: – Извини. Извини, пожалуйста. Я сегодня… не в духе.

– Да ничего страшного, бывает… – медленно произнесла Тина, дивясь её неожиданной реакции. – Ты и правда выглядишь хмурой.

Кира ещё раз бросила на неё кающийся взгляд и поплелась на своё место. День получался скверным.

День 59, неделя 9, среда

Кира проснулась на один час раньше: её разбудил тревожный сон, забывшийся сразу после пробуждения, но оставивший от себя липкий шлейф иррациональной боязни окружающего мира. Она подумала о том, о чём ей не стоило думать, планируя засыпание – про свою ситуацию; через минуту она бросила попытки погрузиться в сон и отдалась размышлениям.

Ей казалось, что она – жертва обстоятельств, и в её страданиях были виноваты все вокруг; одновременно она думала, что во всём была виновата она сама и никто другой. В зависимости от того, какое умозаключение лидировало, Кира придумывала план сегодняшних действий. После того, как план поменялся в десятый раз, она решила, что это нужно было прекращать.

Как это можно было прекратить? Поговорить. Признаться и закончить эту мучительную неопределённость. Она перехватит его где-нибудь и попросит поговорить; они уйдут в осточертевший закуток у окна, где она напомнит ему, что он спрашивал, что с ней случилось. Она скажет, что узнала, что у него, оказывается, есть девушка, и расстроилась потому, что у неё есть к нему чувства. Он посмотрит на неё либо недоумённо, либо так, как будто произошло то, чего он больше всего боялся; он ответит, что она ему очень нравится, но не более чем собеседник, и ему очень жаль ранить её чувства, но у него действительно есть девушка, так что…

Кира отказалась от этого плана. Она представила, что будет с ней после отказа. Она пойдёт к Тине и скажет, что не сможет сегодня работать; она уйдёт домой, ляжет на диван и, сбивчиво дыша, будет ощущать, как будто кто-то пытается содрать с неё кожу; иногда она будет выходить из этого смятённого транса и удивляться тому, насколько ей было плохо; и тому, почему люди не умирали от разбитого сердца. Она будет лежать часами – сегодня, завтра, послезавтра. Она перестанет есть и будет постоянно плакать. На выходных приедет Алиса и заметит её; Кира скажет, что заболела, и переляжет в спальню. Она никому не могла признаться в таком стыде и позоре.

Что делали люди, которым было так же плохо, как и ей, но которые жили не одни? Как они скрывали это? Может быть, никак. Не во всех семьях открыто разговаривали о проблемах других; в некоторых тебя оставляли наедине с собой или демонстративно не замечали твоего изменившегося состояния, заносчиво думая, что все мы время от времени расстраиваемся, но не все из кожи вон лезем, чтобы прокричать об этом всему миру. Когда Кира сильно огорчалась, её мама пыталась помочь ей: терпеливо выслушивала причину, мягко объясняла, почему эта причина не могла быть поводом для расстройства, и добавляла, что плакать – вредно: от плача болит голова и сложно уснуть. Она делала это из лучших побуждений. Ещё в подростковом возрасте Кира научилась не рассказывать маме о серьёзных проблемах; для мелких мама была незаменима: её житейская мудрость помогала найти выход из многих затруднений; серьёзные чувства Кира научилась оставлять при себе, чтобы больше не слышать их снисходительного обесценивания. Видимо, это чувство её тоже придётся оставить при себе. В груди что-то сильно заболело, как будто сердце было порвано и кровоточило.