Точки притяжения

Не желая стоять на этой зловещей улице, она открыла тугую и массивную входную дверь и зашла в маленький холл; музыка заиграла громче. В холле не было окон; в нём было так же темно, как и на улице, и он был освещён таким же красным неуверенным светом от ползущих по стенам неоновых трубок. В отличие от улицы здесь кто-то был. Всмотревшись, она узнала Марка; он поднял глаза и широко улыбнулся:

– Кира! Рад тебя видеть. Ты туда? – он показал на ещё одну глухую дверь. – Я не хочу туда. Не хочу. Мои дети уже там. Это ничего? Ты же в любом случае придёшь к нам? Приходи к нам. Про твоего отца поговорим. Он вот такой был, – Марк поднял большие пальцы обеих рук. – Вот такой, – повторил он, улыбаясь. – Вот такой.

Кира неуверенно кивнула и поспешила уйти внутрь. Она открыла вторую дверь, и в её уши врезалась громкая музыка. Это был трек, который она хорошо знала – «Rock’n Roll»; от Daft Punk. Да, это был клуб. В нём было чуть светлее, чем в предыдущем помещении, но всё вокруг было таким же чёрно-красным: все прожекторы были красными. Вокруг двигалось чёрные фигуры: они то ли танцевали, то ли переминались с ноги на ногу, то ли пытались уйти с места, но меняли намерение и возвращались обратно.

Ей захотелось перестать блуждать среди этих тёмных фигур и найти знакомое лицо – остановиться, поговорить, выяснить, что происходит. Кто-то тут же похлопал её по плечу.

– Кира?..

Она развернулась: это была Тина – с таким встревоженным выражением лица, какого она никогда у неё не видела; она была бледной.

– Ты не видела мою сестру?..

– Нет, – выдохнула Кира. – Я не знаю, она выглядит. Я её никогда не видела.

– А, да? Ладно. Извини. Мне нужно найти её. Я потеряла её, – Тина отрывисто бегала глазами по помещению. – Я потеряла её. Извини, – она похлопала Киру по плечу и ушла.

Её беспокойство перекинулось на и так взволнованную Киру. Музыка ввинчивалась в уши, а тёмные фигуры вокруг неё как будто специально не давали вглядываться в даль, намеренно толпясь перед глазами. Она напористо пошла дальше.

– Это ты?.. – удивлённо произнёс знакомый голос, который она уже давно не слышала.

Кира резко обернулась.

– Алекс? – изумилась она.

– Ага, знаешь мои имя? А я твоё не знаю, – раздражённо ответил он. – Смотри, – Алекс показал ей экран своего телефона. – Смотри! – повторил он, заведясь ещё больше. – У меня десять контактов с твоим номером, и все под разными именами. Какое твоё? А?

В списке видимых контактов везде был её номер, но она не могла различить имена: буквы ускользали от её внимания, словно не хотели быть прочитанными – они прыгали, менялись местами и трансформировались. И, кажется, ни одно из них не начиналось с «К».

– Здесь нет моего имени…

– Что? – недоумённо переспросил Алекс. – Ты соврала мне! – его голос взвинтился. – Ты… ты соврала мне!

– Где Алиса?

– Кто? – недовольно спросил он.

– Алиса…

– Кто это?

Кира испуганно скрылась от него в толпе тёмных фигур. Её сердце колотилось. Музыка вкручивалась в голову.

Кира обо что-то запнулась. Посмотрев вниз, она обнаружила сидящую на полу фигуру, обхватившую голову руками: фигура сидела у решетчатой перегородки, разделявшей зал на две части.

– Амир?.. Это ты?

Он поднял голову; на его лице был ужас.

– Не говори ему, где я, – пролепетал Амир. – Не говори, пожалуйста.

– Кому?

Его немигающие глаза смотрели на Киру так, будто он не понял вопроса.

– Моему брату, – в итоге ответил он.

Амир был таким испуганным и растерянным, что ей стало его жаль.

– А где твоя дев… где Соня?

– Ты её знаешь? – внезапно просиял он. – Она где-то здесь, – Амир неопределённо махнул рукой в сторону. – Не говори ему, где я, ладно? – он опять переключился на перепуганный лепет. – Не говори, пожалуйста.

Кира пошла дальше. Её дыхание участилось. Музыка настойчиво долбила по голове. Где-то же должен быть кто-то, с кем можно было поговорить? Где, в конце концов, была Алиса?

– Кира, я тут.

Она вздрогнула. Перед ней стояла Алиса в чёрной бейсболке; несмотря на спокойное выражение лица, её взгляд был странным и пронзительным.

– Алиса… Рада тебя видеть. Ты не представляешь, насколько.

– Не знаю. Может, и не представляю.

– Что?..

Вдруг Алиса схватилась за свои светло-жёлтые волосы, закрывая их от посторонних взоров.

– Надеюсь, это мне поможет, – опасливо сказала она, показав на бейсболку. – Я не уверена, что так можно.

– Как?

– Тебе нормально. У тебя тёмные волосы, – с каждым словом Алиса звучала всё потеряннее.

– Ты про что?..

– Я не знаю, – Алиса пристально посмотрела на неё, но поспешно отвела взгляд. – Я не знаю, – повторяла она. – Я не знаю…

Она исчезла в тёмной толпе.

– Алиса! – крикнула Кира.

Музыка начинала разрывать её душу. Она побежала вперёд и на всей скорости столкнулась с кем-то, чуть не потеряв равновесие.

– Ух ты, – протянул чей-то ядовитый голос. – Как мы столкнулись, да?

Кира подняла глаза: перед ней стояла Таня. Её одежда была того же цвета, что и одежда всех, кого она видела до этого – чёрного. Хотя нет: Марк был одет во что-то простое и светлое. Но остальные были в чёрном: Тина, Алекс, Амир, Алиса. Никому из них чёрное не шло так, как ей: Таня выглядела потрясающе. Между пальцев она держала тонкую сигарету; в её глазах горели ярко-красные блики.

– А что ты на меня так смотришь? – медленно сказала она и затянулась. – Что, одиноко? – выпустив дым и не дождавшись ответа, с насмешливой жалостливостью спросила она. – Может, хочешь поговорить со мной? Хотя, о чём нам с тобой разговаривать? О шахматах? – Таня широко и зловеще улыбнулась.

Кира часто дышала и смотрела на неё, как заворожённая мышь на змею.

– Или, может, хочешь спросить у меня что-нибудь? Узнать у меня что-нибудь ещё? – спросила Таня таким довольным голосом, как будто собиралась рассмеяться.

Она оскалилась ещё шире. Кире стало так жутко, что, пролепетав «о, боже…», она сделала пару шагов назад и скрылась в толпе.

Кира металась, судорожно глядя по сторонам. Вдруг она остановилась, увидев то, что отличалось от всего этого чёрно-красного месива: светловолосую голову и белую футболку.

– Макс…

Сквозь кипящий ужас начала просвечивать надежда. Кира видела его только со спины; он уходил; она протянула руку в его сторону.

– Макс!

Он её не слышал: всё заглушала скрежещущая музыка. Она пошла за ним. Он терялся в толпе, но возникал снова, уходя от неё. Она пошла быстрее. Внезапно она столкнулась с ним лицом к лицу.

Догадавшись, что всё это происходило не в реальности и что они стояли так близко друг к другу, что кончики их носов почти что соприкасались, она коротким и резким движением подалась вперёд, чтобы поцеловать его в губы. Она не успела испугаться, что он её оттолкнёт, так как он моментально ответил. Всё было так правдоподобно: своими губами она чувствовала его губы, своим языком – его язык, но эти ощущения быстро потонули во внутреннем хаосе; в ней словно взорвался ядерный реактор: в кровь выбросилось непереносимое количество наркотика, мозг заволокло почти до потери сознания, дыхание перехватило.

Вдруг что-то пошло не так. Они всё ещё соприкасались губами, но его рот растянулся в улыбке. Макс положил руки на её плечи и мягко оттолкнул её; он прислонил тыльную сторону ладони ко рту; в его глазах читалась насмешка – они отражали красный свет яркими бликами. Его плечи пару раз содрогнулись: он подавил смех. Он развернулся и быстро ушёл.

Кира чуть согнулась, еле дыша. Придя в себя, она подняла голову и увидела, что находилась близко к сцене, на которой возвышался большой диджейский пульт; держа одной рукой наушник у уха, а другой – работая за пультом, на сцене стояли близнецы, имён которых она не помнила. Сразу оказалось, что помнила: Ада и Артур. На них были чёрные шапки, натянутые ниже бровей; близнецы были очень сосредоточены: внимательно глядели на пульт, переводя глаза на разные его участки, переставляя на них руку и покачиваясь в такт музыке, распиливавшей голову надвое.

Сквозь этот плотный звук прорезался другой. Это был яркий, звонкий и очень знакомый голос.

«Майя», – с облегчением подумала Кира.

Майя сможет ей помочь; объяснить; она охотно отвечала на вопросы. Кира отошла от сцены и увидела стол в форме половины овала. У стены, в его главе, в самой узкой его части, сидела Майя в чёрно-красной картонной короне и чёрном плаще. Расходясь от неё двумя полукруглыми рукавами, по обеим сторонам этого большого стола сидели юноши и молодые мужчины, внимательно слушавшие её оживлённый рассказ. Они не отрывали от Майи воодушевлённых взглядов, наклонялись вперёд, заинтересованно кивали, живо комментировали, жестикулировали. Кира подошла к столу.

– О! Какие люди! Кира! – воскликнула Майя, и все её соседи одновременно обернулись на Киру, буравя её недовольными взглядами.

– Привет, – сипло ответила Кира: ей всё ещё не хватало воздуха; её сердце всё ещё бешено колотилось. – Что это за место?

– Что за место, говоришь? – довольно переспросила Майя. Все головы повернулись к ней – так демонически одновременно и быстро, как в фильме ужасов.

– Да. Я ничего не могу понять.

– Ничего не можешь понять? – с озорной насмешкой повторила за ней Майя; головы обернулись к Кире, и в каждом их взгляде была в точности такая же насмешка.

– Да… Я же сказала.

– Наверное, ты просто не любишь играть, – хитро улыбалась Майя.

Внезапно её соседи стали наперебой выражать желание играть. «Играть! – кричали они. – Да! Играть!». Кто-то из них вытащил колоду карт и передал её Майе. Она аккуратно вынула одну карту; все замолчали. Майя неспешно перевернула её: это была червонная дама. Её соседи заликовали и принялись вскрикивать: «Да!», «Я хочу быть червонным королём!», «Да!», «Королева!», «Да!».

Киру начал злить этот театр.

– Где твой брат? – требовательно сказала она, поставив руку на стол; им было, что обсудить.

Все головы повернулись к ней.

– О-о, – заинтригованно протянула Майя. – Хочешь знать, где мой брат?

Головы повернулись к Майе.

– Слух слабый? – холодно переспросила Кира.

Головы повернулись к ней.

– Зачем ты хочешь знать? – улыбалась Майя.

Головы обернулись к ней.

– А без причины не скажешь? – упрямо спрашивала Кира.

Головы обернулись к ней.

– Угадаешь? Скажу или нет? – красный блеск в глазах Майи пугающе разгорелся.

Головы обернулись к ней.

– Не знаю… – выдохнула Кира; ей становилось страшно.

Головы опять повернулись к ней, но уже не одновременно, а попеременно. Каждая голова, недоумённо посмотрев на неё, обернулась обратно к Майе.

Майя медленно положила локти на стол и плавно подалась вперёд. Её соседи пришли в нетерпение: кто-то протянул «о-о!», кто-то потёр руки, кто-то, шумно вдохнув, затаил дыхание, кто-то откинулся на спинку сидения, кто-то схватился за голову и открыл рот. Смакуя каждое слово, Майя проговорила:

– Не вопрос. Один-ноль.

Раздался такой оглушительный смех, что Кира проснулась.

Её сердце колотилось так неистово, будто хотело пробить грудную клетку. Она глубоко дышала и слушала ровное гудение в голове.

Быстро встав, она ушла на кухню, налила себе воды и одним махом опрокинула её в себя. Она оперлась двумя руками о столешницу, думая о своём абсурдном сне. Строго говоря, он не был таким уж и абсурдным: люди не трансформировались один в другого, знакомые места не перетекали бесшовно друг в друга, и она не ходила по клубу голой. Сон её встревожил; она думала о сцене, оставившей самое яркое впечатление: она заставила её признаться себе, что она всегда воспринимала Макса как-то… абстрактно. Ей хотелось взаимности чувств; самое смелое – прикоснуться к его руке или обнять. Её мысли никогда не доходили ни до поцелуя, ни до секса. Как можно было не думать про такое? Не пытаться мысленно его раздеть? Однажды она представила его в шортах, а не в брюках, но на этом её фантазии заканчивались. Что с ней было не так? Может, она сама невольно защищала себя от таких мыслей? Эмоциональные ставки были слишком высоки: ей приснился их поцелуй, и она чуть не задохнулась от впечатлений.

– Если захочешь убить меня – поцелуй, – скептически проговорила она, покачала головой и ушла в спальню.

Кира легла в кровать. Часы показывали пять минут шестого. Она собиралась вставать в шесть.

А не могло ли дело быть в том, что её последний раз был настолько давно – незадолго до расставания со своим первым и единственным на текущий день парнем – что если бы в этом сне был не Макс, она отреагировала бы так же? Может быть, дело было не в том, что она была по уши в него влюблена, а в том, что она давно ни с кем не целовалась? Может быть, ей так не хватало тепла другого тела и звука чужого дыхания, что у неё закружилась бы голова от поцелуя с любым другим парнем?

Нужен был эксперимент. Нужно было представить похожую сцену с другим человеком и отметить ощущения.

Она села на мысленный диван – на этот раз одна. Взяв пульт, она принялась мотать воспоминания назад. Ей нужен был кто-то, кого она могла хорошо себе представить – кто-то, кого она видела не так уж и давно. Она смотрела на проносящиеся на экране телевизора кадры. Амир? Нет. Он неплохо выглядел (хотя, на её вкус слишком лощёно), но она воспринимала его как брата по коллективу. Плёнка понеслась дальше. Артур? Она даже не успела толком его рассмотреть. Кадры запрыгали дальше.

«О. Точно. Ты».

Она видела его только один раз, и он был в костюме для прогулок с собакой – немного мятом, но приемлемом – но для эксперимента этого было достаточно. Она закрыла глаза. В её фантазии они почему-то набросились друг на друга с такой страстью, как будто не только она была в отношениях пять лет назад. Ей представился яростный поцелуй: она запустила пальцы в его чёрные волосы, а он положил руки ей на бёдра и, подняв их под футболку, прижал тёплые ладони к её талии.

Она остановила эксперимент. Он показал ей, что она не будет реагировать так же, как и во сне, на любого другого парня: у неё не закружилась голова и не перехватило дыхание; он показал ей и кое-что ещё: ей действительно не хватало другого человека: она не ожидала от тела такого отклика – во рту странно пересохло, а по внутренним сторонам бёдер поползло покалывающее и требовательное ощущение.

Она перевернулась лицом в подушку и, мучительно ни о чём не думая, пролежала, не двигаясь, до самого будильника. Поспать можно было и в поезде.

Перебивка

Ассистентка. Мотор!

Ведущая. Здравствуйте. Назовите ваше имя, пожалуйста.

Марк. Марк.

Ведущая. Это ваше полное имя?

Марк. А как, по-вашему, меня могут звать? Марк Антоний? (смеётся)

Ведущая. Расскажите про вашу семью.

Марк. Какую? (смеётся) Я имею в виду ту, с которой я рос, или жену и детей?

Ведущая. Про обе.

Марк. Я рос с родителями и братом.

Ведущая. Что вы можете сказать про родителей?

Марк. У меня прекрасная мама. Самый добрый человек из всех, кого я знаю: светлая, ласковая, понимающая. Я никогда не видел, чтобы она злилась или раздражалась. Может, слегка. Это от неё к моим детям, кстати, перешло: совершенно незлобивые. Мой сын, конечно, умеет вредничать, но видно, что это всё напускное. Он и на свою маму тоже похож, но это у него не от неё: моя жена, если захочет, может быть взрывной. Ещё какой. (смеётся)

Ведущая. Что вы можете сказать про отца?

Марк. (внезапно серьёзно) Что можно сказать про отца, который говорил «если будешь писать письмо Санта-Клаусу, попроси, чтобы обменял тебя на нормального сына»? Самое доброе, что я от него слышал, это «размазня». Можете представить, что он ещё говорил. «Господь, кажется, хотел сделать тебя девочкой, но что-то попутал» или «ещё раз передо мной заплачешь, надену на тебя бант и отведу к подружкам». (пауза) Зато он очень рано помог мне задуматься на очень важную тему: почему то, что в моей маме считается нормальным, у меня превращалось во что-то позорное? Почему когда мама говорит «ух ты, как мило» – это нормально, а когда я – «чему умиляешься, хлюпик»?

Ведущая. Какие у вас отношения с братом?

Марк. (разозлённо) Никаких у меня отношений с братом. (пауза; вздох) Стараемся общаться, семья всё-таки. Я надеялся, что, может, наши дети сойдутся, но его сын вырос таким же маленьким гадом, как и он в детстве. А в чём его вина? Если батя такой. И дед. У нас небольшая разница, кстати: два года. Чуть меньше даже. Он старше. Отец его тоже кое-чему научил – невольно. Показал ему, что если он будет не таким, как я, то не получит по затылку. Давал, можно сказать, индульгенцию обращаться со мной по-свински. Научил его вертеться с пелёнок. Идеальный отец. Я за всю жизнь детей своих ему почти не показывал. Пару раз, когда они были маленькие. Об этом даже пожалел. Я люблю своих детей одинаково, а он настаивает, что моя дочь менее ценна, чем мой сын. Через мой труп он с ними увидится. Представляю, что тогда будет: одному будет пытаться впихнуть в голову свою эту ядовитую чушь, а другую будет пренебрегать демонстративно. Я не хочу больше про него говорить. Можем поговорить про мою настоящую семью?

Ведущая. Конечно. Расскажите про жену.

Марк. Я горжусь нашими отношениями. Конечно, не бывает идеальных отношений. Везде есть шероховатости. Но наши были, по-моему, несложными. Всё было преодолимо. И кризисы были, куда же без них. Но я не помню, чтобы мы хотя бы раз громко скандалили.

Ведущая. Что вы можете сказать про детей?

Марк. А с ними, кстати, я один раз поскандалил… Не горжусь, конечно. Был уверен, что они меня возненавидят. Жена как раз порекомендовала напрямую спросить, злятся ли они на меня. Она отвечает за разум в нашей паре. (улыбается) Нет, никто не злился. Они у меня несложные. Даже когда подростками были.

Ведущая. Вы говорите жене и детям, что любите их?

Марк. Стараюсь.

День 61, неделя 9, пятница

Майя вернулась домой ранним вечером. Она думала, что дома никого не будет: её брат в последнее время возвращался по пятницам за́ полночь, а родители часто задерживались. В прихожей она на секунду остановила внимание на маленькой меловой доске с фразой «напиши что-нибудь» – она оставила это самой себе. Майя вздрогнула: она увидела, что её брат мало того, что был уже дома, так ещё и лежал на высокой столешнице, отделявшей гостиную от остальной квартиры.

– Ты спишь там, что ли? – спросила она, медленно подойдя к его скрючившейся на высоком стуле фигуре. Его лица не было видно: вытянутые руки лежали вплотную к голове, а ладони свисали с другой стороны столешницы.

Макс промолчал. На большом обеденном столе, примыкавшем к столешнице со стороны гостиной, стояла пустая бутылка от сухого вина, которое её отец иногда любил пить за ужином. Майя приподняла её, чтобы убедиться, что она была пуста.

– Ты это выпил, что ли?..

Майя испугалась, но быстро взяла себя в руки: ей нужно было разобраться, что произошло. Она потрясла Макса за плечо:

– Ты спишь, спрашиваю?

– Не знаю… – вяло ответил он, не пошевелившись.

Ей стало не по себе: что должно было случиться, чтобы человек, который никогда не пил, вдруг напился, чтобы забыться? Он опять заставлял её беспокоиться… Родители в этом плане были самодостаточны – только однажды она несколько часов кряду не могла найти себе места из-за того, что телефон отца был недоступен, хотя он обещал позвонить парой часов ранее, и это не шло ни в какое сравнение с тем случаем, когда она не спала всю ночь из-за того, что Макс не вернулся домой – его телефон тоже был тогда недоступен. Это было восемь лет назад, но она хорошо помнила колючую и тошнотворную тревогу той ночи; её усугубило то, что до этого он всегда ночевал дома; он мог приходить домой абсурдно поздно (в четыре часа утра, к примеру), но он всегда предупреждал об этом заранее. А этой зимой перед новым годом он слёг с таким сильным жаром, что она часами не отходила от его кровати, боясь, как бы его температура не поднялась ещё выше. А сейчас вот это.

Майя тоже не была идеалом умиротворённости: однажды Макс застал её в глубоком депрессивном приступе и сидел с ней примерно полдня, боясь оставить её одну; это случилось после буйного расставания, во время которого ей в грязных словах был описан её характер и его абсолютная несовместимость с другими людьми.

– Что случилось? – спросила Майя.

Макс не ответил.

– Тебе плохо?

– Да…

– Что-то с Таней?

– Это твоё дело?.. – вязко пробормотал он.

Майя глубоко вздохнула.

– Слушай, я не знаю, когда вернутся мама с папой, но я не хочу, чтобы они нашли тебя в таком состоянии. Я сбегаю во двор и выкину бутылку, а ты иди в свою комнату, ладно? Сможешь?

– Угу. Спасибо, – ответил Макс, но так и не пошевелился.

Майя, боясь, что родители могли прийти в любую минуту, схватила бутылку, спустилась во двор, добежала до бака со стеклом, выкинула её и вернулась в квартиру. Максу как-то удалось уйти к себе; дверь он оставил открытой: было видно, как он лежал на кровати лицом вниз, свесив руку на пол. Майя закрыла дверь его комнаты. Послышался щелчок замка входной двери – вернулись родители.

– Есть кто дома? – подал голос папа.

– Да! – Майя вышла к ним. – Мы оба.

– Привет, зайка, – отозвалась её мама. – Макс тоже дома? Он же задерживается по пятницам.

– Не, он дома. Он, кстати, сказал, что устал очень и в комнате будет. Наверное, спать ляжет пораньше, – сочинила она, боясь, как бы родители не решили позвать его и не нашли его в таком состоянии.

А, может, было бы хорошо, если бы они его нашли? Ему нужна была помощь. С другой стороны, у них было давнее соглашение не сообщать родителям о проблемах другого без предварительной договорённости.

– Не заболел? – забеспокоился папа.

– Не, не похоже.

– Он в последнее время как будто какой-то подавленный, – заметила мама.

Майя с ужасом увидела, как отец пошёл к холодильнику, чтобы выложить купленные по дороге домой продукты. Вчера вечером он открыл ту самую бутылку вина, но не пил из неё, потому что оказалось, что предыдущая была ещё не закончена. Может, он не заметит, что её нет?

– Я же вчера новое открывал… – к ещё большему ужасу Майи протянул папа, внимательно смотря на дверцу холодильника. – Вино. Или я не прав? – с сомнением спросил он, обернувшись к жене и дочери.

– Я не помню, – мама прошла мимо, направляясь в родительскую комнату.

– Я подавно не помню.

Её мама тоже не пила, поэтому неудачно выбранное Майей «подавно» как будто намекало, что мама скрывала тайное желание выпить, а Майя была настолько не заинтересованной в алкоголе, что если бы ей показали бутылку вина и спросили «что это?», она бы ответила «не знаю» – или, как говорили в одном сериале, который смотрел её брат и который она тоже иногда посматривала, если он перебирался для просмотра в гостиную, «it doesn’t look like anything to me».

– Я же помню, что открывал… – задумчиво произнёс её папа.

– Короче, пап, ты когда спать вчера ушёл, мы втроём нашли её и осушили, – с наигранной уверенностью проговорила Майя, сложив руки на груди и надеясь, что эта шутка поможет развеять его сосредоточенность на пропаже: ведь раз чего-то, чем пользовался только он, не было в холодильнике, значит он это туда не ставил.

Это его убедило: он потрепал её за волосы и ушёл к себе. Майя облегчённо выдохнула.

День 64, неделя 10, понедельник

Безвылазно варясь в своих проблемах, Кира уварилась до такого состояния, что когда на выходных приехала в родной город, сравнила себя со старой половой тряпкой, которую подцепили крюком и, отяжелевшую, насильно вытащили из грязной воды переживаний; её, как заспанного щенка, подняли за загривок, резко выдернув из сна: она только и делала, что с усилием продирала глаза и, недоумённо оглядываясь, с медленным удивлением отмечала, что вокруг неё существовало что-то ещё, кроме неё и её проблем.

В воскресенье вечером Кира вернулась домой, с разбегу прыгнув обратно в густой бульон своих тревог: она быстро возвратилась в привычное русло, и только приятный отголосок недавних впечатлений иногда разбавлял её подавленность.

Помимо отдыха в обществе мамы, тёти, бабушки и дедушки, вчера поздним вечером она разговаривала по телефону с Алисой: та радостно рассказывала о своих выходных. В этот раз Алиса и Алекс поменяли привычный шаблон неторопливых встреч в парке; Алекс рассказал ей, что иногда работал волонтёром в приюте для животных, и пригласил её с собой на полдня – попробовать. Алиса с удовольствием согласилась, и субботний день они провели в приюте, а субботний вечер и всё воскресенье – в свободной от родителей квартире Алекса. Подруги провисели на телефоне около двух часов и закончили около часа ночи.