И то и другое. Книга первая: Счастье в поисках счастья

Она помнила себя четырёхлетней, стоящей возле большого сугроба зимним вечером во дворе детского сада. Олле стояла и смотрела на льдинки в сугробе. Другие бегали с лопатками, валялись в снегу, хохотали. Ждала, ждала: когда же можно будет пойти домой? Силилась представить, какой будет её жизнь. И не могла ответить себе на этот вопрос. Она подняла голову и взглянула в тёмное небо со звёздами. Звёзды давали надежду. Чувство было смешанным: и грустным, и радостным. Радостным от осознания, что звёзды есть! Грустным, потому что, она предчувствовала трудность своего пути.

Надори любили родители, она любила их. Мама была для неё Солнцем. Она не могла без неё обходиться. В отсутствии мамы она чувствовала тоску и оторванность от самой себя. Папа, редко доступный в эти годы детства, бывал рядом в выходные, в любимое утро субботы, когда Олле просыпалась на угловом диване квартиры на Страстном и накручивала его кудрявые волосы на свои пальцы, что-то напевала при этом. Папа сквозь сон что-то бормотал. Олле, конечно, просила: «Папуя, читать!».

Чтение вслух было самым прекрасным. Ничто не могло заменить этого удивительного занятия: слушать, как кто-то из близких читает. Читали все по-разному. Больше всего Олле любила, когда читали папа или мама. Стопы книжек лежали всегда рядом, на нижней полке журнального столика. Олле знала многие из них наизусть. Поэтому, даже когда ещё не умела читать, перелистывала страницы, вдумчиво вглядывалась в картинки. Так могли проходить часы. Голоса завораживали, с самых ранних лет она помнила оттенки интонаций разных людей, тембры голосов, их наполнение – чувства: папа записал на плёнку как мама читает австралийскую сказку «Про ящерёнка Гекко». Коллекция прекрасных пластинок со сказками, где голоса известных актёров озвучивали любимых персонажей, перебиралась ею и раскладывалась в определённой последовательности: любимые ближе, нелюбимые дальше от проигрывателя. Нравилась пластинка «Маугли». Слушая загадочную музыку Губайдуллиной, Олле в своём воображении смотрела популярный мультфильм. Больше всех нравилась ей пластинка с невообразимо прекрасным голосом Марии Бабановой, пропевавшим дивными интонациями сказку о ели. И музыкальная сказка «Ухти-Тухти» по сказке Беатрис Поттер. Олле очень любила запоминать песни из сказок и мультфильмов и петь их, когда станет скучно, когда никого не будет рядом. Лидировали «Бременские музыканты».

Позже, уже в средней школе, Олле была счастлива безмерно, когда появился альбом из четырёх пластинок со сказкой «Приключения Алисы в стране чудес», где автором стихов и песен был Владимир Высоцкий. Олле выучила всю историю наизусть, пытаясь повторять все голоса и интонации персонажей. И потом, уже после восьмого класса, когда они с тётей отдыхали в Комарово, Олле веселила компанию взрослых, знакомых тёти, пропевая большие фрагменты на разные голоса.

Чтение вслух довольно долго продержалось в их семье. Папа читал им с мамой «Войну и мир», когда они дикарями отдыхали в лесах Литвы. Сидя в полиэтиленовой кухне, делая толчёную чернику с сахаром, они слушали папино прекрасное чтение. Папа прочёл много книг Олле в её детстве. Он читал ей то, что любил сам. И читал с таким чувством, что и Олле невольно проникалась им, переселялась в неведомые миры других времён и народов: «Всадник без головы» Майн Рида, «Последний из Могикан» Фенимора Купера, «Робинзон Крузо» Д. Дэфо и «Таинственный остров» Жюля Верна, «Три мушкетёра» и «ХХ лет спустя» А. Дюма. Это было прекрасно, чтение переносило в другую реальность.

А действительность часто не устраивала Олле. Иногда она пыталась бунтовать. Но тогда, как правило, бывала наказана. Или поставлена в угол, или отчитана строгим голосом. Олле терпеть не могла эти моменты воспитания. Она искренне не понимала, зачем родители так поступают, ведь им должно быть понятно, как скучно и безнадёжно иногда было ей с бабушками. Тогда Олле поняла, что намного проще «раствориться», стать совсем прозрачной, невидимой, неслышимой, целиком уйти в себя, начав мечтать, и перестав участвовать в текущем событии. Тогда, как правило, взрослые быстро забывали о её присутствии, вспоминали о своих неотложных делах или обсуждали что-то по телефону. А Олле впадала в молчаливую задумчивость, ставшую её верной спутницей и защитой.

Однако, живое существо для диалога было ей необходимо. Иначе время превращалось в пыль, переставало искриться, бесследно утекало сквозь пальцы. И если его не было, его стоило выдумать. Герой, который находится, в удалении, но неизменно готов к диалогу, к рефлексии, к попыткам осмысления мира и себя в нём. Ничто так не занимало Олле, как мыли о времени, представление о его сути, структуре, самом его существовании. В старших классах школы Надори придумала роман в письмах с сыном маминой подруги из Ленинграда. Она точно не решила, с каким именно сыном какой из подруг (у мамы их там было две, и сыновей было двое). Главное, что при случае можно было поставить на место хвастливых девочек из класса, которые гордились своими поклонниками и обсуждали одноклассников.

Позже, когда закончилась школа, придумывать уже было не нужно: юная Олле не была обойдена вниманием, кандидатов на роль героя романа жизнь подбрасывала сама. Хотя, как оказалось, выбрать кого-то одного из них крайне затруднительно. Что-то не совпадало, её постоянно уводила тропа, по которой шла Надори, надеявшаяся, что вот-вот из-за поворота покажется, наконец-то, тот самый герой. Как показала впоследствии «практика», герои появлялись не по одному, а в некоем наборе, как будто заранее получили свои роли и выстроились в драматические треугольники конфликта (как учил их Игорь Аронсон на занятиях по композиции), а порой и в многоугольники сложных взаимоотношений, взаимосвязей и сюжетов, которые трудно было разобрать издали, а потом можно было попытаться понять лишь спустя какое-то время.

2.7. После школы

В ту осень у семнадцатилетней Надори, только что поступившей в институт, появился первый кавалер, с которым судьба свела её летом, сразу по окончании школы.

Три последних года школы, когда самые активные и яркие девочки их класса уже рассказывали всем о своих любовных приключениях, а одна даже собиралась замуж сразу после десятого класса, Надори пребывала лишь в мечтах. Ей постоянно казалось, что жизнь проплывает мимо неё как теплоход мимо дерева на берегу реки: на корме звучит музыка, мелькают огни, слышен весёлый смех танцующих парочек, а она лишь наблюдает за весельем, не в силах принять участие в празднике жизни. В классе было несколько особо популярных девочек, пользовавшихся успехом у мальчишек. Одна обладала выдающейся фигурой, вторая – яркими рыжими волосами и таким же уверенным и весёлым характером, третья – высоким ростом, худощавостью и томностью голоса и разговора. Главное, чем они все обладали, в отличие от Олле Надори, – уверенностью в себе и, как следствие этого, смелостью добиваться желаемого. У них были громкие голоса, которые не боялись окриков старших. Смелые и резкие движения. Всё в них говорило о внутренней силе победительниц. Надори на их фоне, как и остальные девочки из их класса, выглядела скромно, как и хотели её родственники, которые прилагали максимум усилий, чтобы добиться послушания и исполнительности. И они добились. Природная робость приплюсовалась к внушённой скромности. Результат был таков: Надори приходилось придумывать сюжеты о молодых людях, чтобы хоть как-то набить себе цену среди ровесниц, которые иначе просто заклевали бы её. Тем более, что эти яркие девочки были старше почти на год, – их класс состоял наполовину из более старших ребят, и это было очень ощутимо в то время.

Она и сама верила в то, что придумала: история о юноше из Ленинграда, выдуманная на основе реально существовавшего знакомства с сыном маминой подруги, обрела романтические черты, когда юноша Александр будто бы стал писать ей письма (так она распорядилась в своей истории), ожидая окончания школы. А потом она поедет к нему, скорее всего, будет там учиться. Такая версия будущего была весьма привлекательна в глазах однокласниц, да и самой Надори стала нравиться всё больше, ей хотелось вырваться на волю из-под опеки и контроля родных.

2.8. Семейное гнездо

Родных у Олле в ближайшем окружении было несколько. Мамин брат, то есть, дядя, живший тогда отдельно, но в Москве (позднее он переехал в южный город, чтобы иметь простор для своей работы), бабушка и дедушка с маминой стороны, которые вплотную занимались её воспитанием, пока родители были на работе. С папиной стороны была вторая бабушка, какое-то время бабушкина сестра, жившая с ней, пока не переехала к своей дочери и родная сестра папы, одинокая тётя, не имевшая своей семьи и, после смерти бабушки, часто гостившая в семье Надори.

С первого до десятого класса Надори почти каждый день шла после школы к маминым родителям, которые переехали из городка Щёкино Тульской области, где у дедушки было последнее место работы до выхода на пенсию, чтобы помогать дочери выращивать внучку, да и просто, чтобы быть поближе. Бабушка и дедушка жили на первом этаже в третьем подъезде того же дома, в котором жили Олле с родителями. Это был «кооперативный» дом, именовавшийся «ЖСК Рябинка», начальный пай помог выплатить мамин папа, и солнечная квартира на четвёртом этаже хрущевской новостройки стала любимым гнездом семьи. Папа Надори, с большим трудом привыкавший к переселению в Кузьминки из центра Москвы, в период её детства любил говаривать: «Кузьминки – лучший район столицы!», воспитывая позитивное отношение к «спальному» району на выселках. В этом гнезде она родилась и росла. Оттуда пошла в школу. Затем мечтала вылететь в самостоятельную жизнь, глядя на пляшущие тени листвы огромных каштана и вяза, стоявших прямо перед широким балконным окном. Блики и тени с самого детства волновали Олле Надори. Это впечатление от движения света по стене, от колебания теней, стало одним из самых ярких детских впечатлений. Как выяснилось спустя много лет, самые близкие ей люди так же переживали игру света и тени.

Похожей радостью был узор от рябиновых веток, ложившийся тенью на льняные бабушкины занавески на съёмной даче в Болшево. Там Олле провела несколько летних каникул с бабушкой и дедушкой, за исключением тех двух или трёх недель в середине лета, когда они с родителями ездили в Литву на машине.

С этими путешествиями и вещим сном накануне связана история появления того самого Лёши Германова, который так ожиданно и неожиданно возник в жизни Надори, став её первым женихом.

2.9. Свет учения

Окончив школу, сдав выпускные экзамены почти на все пятёрки, получив аттестат и устремившись в неизведанное, пойдя поступать в Школу-Студию МХАТ на Художественно-Постановочный факультет, Надори и там ухитрилась вполне достойно сдать вступительные экзамены. Правда, стоило это ей больших нервных затрат. Ибо, театральный мир был тогда крайне далёк от вчерашней школьницы из района Кузьминки, какой она себя чувствовала. Надори плохо понимала тогда, что интеллектуальный уровень её семьи много выше среднего уровня в районе Кузьминки, что её родители не типичные жители «спального» района, а люди, не только получившие прекрасное высшее техническое и гуманитарное образование, но постоянно развивавшие свой кругозор люди, интересовавшиеся не только своей инженерной специальностью, но знавшие поэзию, литературу, театр и классическую музыку в объёме, превышавшем уровень среднего, а часто и высшего образования в этих областях. Так сложилось, что сами родители выросли в семьях «интеллигенции в первом поколении», которые высоко ценили знания, служение науке и культуре, которому посвятили свою жизнь. Папин отец стал незаурядным специалистом в области экономики транспорта, писал статьи и книги, преподавал в институте МИИТ в Москве. Его родной брат долгие годы был ректором Литературного института, и, хотя общение их семей было прервано по инициативе ректора в 1938 году, факт остаётся фактом: братья из Саратовской губернии приехали в Москву и обрели вполне высокое положение в мире высшего образования.

Папина мама работала в Министерстве книжной торговли, любовь к книгам была очевидна для всех, кто бывал в их доме. Кроме того, глава семьи был музыкально одарён, приобрёл немецкое пианино и музицировал, подбирая по слуху любимые произведения.

А двоюродная сестра папы Олле, Мария Ефимовна, закончила Гнесинский институт по классу вокала. Могла стать оперной певицей, имела прекрасное меццо сопрано, но обстоятельства жизни сложились трагически, не позволив ей сделать карьеру в опере, хотя она прослушивалась в Большом Театре. В годы Великой Отечественной войны, когда в Институте им. Гнесиных были проблемы с обогревом учебных классов, педагог по вокалу Ксения Александровна Апухтина приходила в дом, где рос отец Надори, вместе со своими студентами, где аккомпанировала им на старом пианино, разучивая арии из классических опер. Поэтому младшие – брат и сестра, Вова и Ина, знали наизусть оперный репертуар Марии, они часто напевали фрагменты из арий, что с ранних лет делало оперу домашней и привычной для Олле.

С другой, маминой стороны, дедушка и бабушка были биохимиками, работали на предприятиях, производивших вакцины. Так как на производстве требовались знания ветеринарного врача (биофабрики имели своё поголовье рогатого скота и лошадей для производства вакцин) и биохимика, то родители мамы имели эти два образования. Дедушка закончил Ветеринарную Академию в Москве, позже работал директором на многих предприятиях, поэтому они часто переезжали и жили в «казённых» квартирах, перевозя с собой немного вещей, в том числе, непременные собрания сочинений А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого, М. Ю. Лермонтова, М. де Сервантеса, П. Мериме и другие книги, которые читала потом школьница-Олле, приходя к ним после занятий.

Мамин брат, специалист по технологиям производства молочных продуктов, достиг больших высот в профессии, изобретя свою собственную безотходную технологию производства молока путём переработки и использования сублимированной молочной сыворотки, став членом-корреспондентом Академии Наук СССР, профессором, доктором наук, теоретиком и практиком, преподававшим много лет в высших учебных заведениях свою специальность, автором многих научных статей, известным в международных профессиональных кругах. Члены семьи Надори гордились успехами друг друга. Поэтому и у Надори никогда не возникало сомнений в том, что и она получит высшее образование. Однако, конкретное направление своего движения после окончания школы ей было выбрать трудно. Вероятно, разнообразие сфер деятельности её родных, давало и ей некую базу широкого спектра. Учительница по химии в её школе была очень расстроена, когда узнала, что Олле выбрала другую стезю, оказалось, что она была уверена, что Надори прирождённый химик. Так же считала учительница по литературе, предполагавшая, что Надори будущий филолог. Сама Надори, пережив период рыданий от непонимания своего предназначения, думала поступать в Текстильный институт, предполагая стать художником по тканям, орнаменталистом. Однако, судьба развернула её путь в другом направлении.

Сестра отца, Инесса Надори, была театроведом. Окончив ГИТИС в первые послевоенные годы, она счастливо обрела себя на ниве народных театров и театров-студий. Направление это она развивала несколько десятилетий, работая во Всероссийском Театральном Обществе, впоследствии переименованном в Союз Театральных Деятелей России, превратив единичные случаи возникновения таких театров в систему, охватившую все регионы страны. Дело своё она не просто любила, она жила им, была полностью погружена в процесс обучения и повышения профессионального уровня режиссёров народных театров по всему огромному Советскому Союзу. Работая с тремя своими коллегами в кабинете СТД, была энтузиастом своего дела, привлекала к семинарам и занятиям с любителями самых известных режиссёров и художников театра, педагогов театральных ВУЗов, поддерживая разнообразие направлений, развивая и выводя режиссёров и актёров-любителей на уровень профессиональных театров.

Тётя Ина так заразительно и вдохновенно рассказывала семье про свои семинары, про знаменитых режиссёров и их методы в постановке спектаклей, пересказывала разборы самых интересных спектаклей, а позже и водила Олле на самые яркие премьеры. Всё это было увлекательно, но сама Олле никогда не думала о судьбе театрального художника. Однако, ряд рекомендаций маминых подруг из Петербурга, работавших в этой профессии много лет, уговоры тёти и папы, которому казалось, что театр – это удивительное место для занятий искусством, которым и «должны заниматься женщины», сыграли свою роль, и юная Надори, смущаясь и робея, отправилась однажды в Школу-Студию МХАТ (ВУЗ) при МХАТ СССР им. Горького показывать свои художественные работы на просмотр-консультацию в стенах Постановочного факультета этого института.

2.10. Вступительные испытания

Вступительные экзамены в Школу-Студию весьма поразили Олле, которая ранее готовилась поступать в Текстильный или Технологический институты, куда готовили довольно серьёзно: натюрморт акварелью или гуашью, рисунок-портрет, постоянные наброски с натуры. На экзамене по рисунку при поступлении в Школу-Студию МХАТ в аудитории живописи (как они позже узнали) стояли простенькие мольберты, на которые можно было прикнопить бумагу и рисовать карандашом. Можно было писать акварелью. Стояли натюрморты из гипсовых фигур, кажется, были и другие натюрморты. Теперь эта картина почти стёрлась из памяти, так как для Олле она была наименее страшной: было понятно, что именно делать. Намного страшнее был экзамен по макету, называвшийся «прирезка». Здесь надо было за определённый отрезок времени (кажется, за полтора-два часа) сделать бумажный пространственный макет, предварительно сделав из картона портал с зеркалом сцены, проанализировать полученный в конверте эскиз кого-то из известных художников театра, сопоставить планы, масштаб и начать практическую работу, вырезая детали макетным ножом на специальной доске из оргалита. К этому испытанию надо было готовиться самостоятельно, предварительно немного почерпнув на консультации. Было нервно, но всё обошлось. Самым же удивительным был экзамен-собеседование, «коллоквиум», где студента испытывали на прочность сразу в двух направлениях: по искусству и техническом. Это проходило так. Абитуриент попадал в большую аудиторию, где сидели почти все педагоги кафедры, расположившись за двумя столами, покрытыми зелёным сукном, расположенными буквой «г». Короткую сторону занимали педагоги по техническим дисциплинам (сопромат, черчение, технология декораций и техника сцены), длинную сторону занимали педагоги по искусству (изобразительному искусству, истории театра, истории декорационного искусства, художники и искусствоведы). Были разные вопросы и задания. Общими были «угадайка по изо», когда абитуриент тащил конверт с открытками-репродукциями картин великих художников, где, естественно, подписи были заклеены или отсутствовали. В эту угадайку входили гении всех времён и народов, от древних времён до ХХ века. Если не было точных знаний, то надо было применить общую эрудицию и показать культурный уровень – хотя бы угадать время и страну. Кроме этого, надо было рассказать, какие недавно видел спектакли. И по возможности проанализировать работу художника, описать настроение в разных картинах спектакля.

А за месяц до своего прохождения через сии испытания Надори шла по Большой Дмитровке в ярких брючках, сшитых мамой. Брючки были красно-морковного цвета, как тогда стало модно, Оленька не была слишком полна, не вела себя как-то вызывающе, просто шла по улице, брюки были прямыми, не имели никаких изъянов и ничем не грозили обществу. Как бы не так! «Ишь, вырядилась! И стыда-то у неё нет!» – гаркнул проходивший мимо пожилой дядька, возмущенно глядя на семнадцатилетнюю девушку, идущую на консультацию в институт. Консультации ничего особенно не проясняли по поводу сдачи предстоящих экзаменов, дней для подготовки оставалось мало, волнение и без того росло, а тут ещё такие встречи…

На другой день (брюки были убраны в шкаф) надев белое платье в синий горох и красные замшевые сабо на высокой каучуковой подошве, привезённые мамой из тогдашней ГДР (Восточной Германии), где мама побывала два года назад по приглашению друга-сокурсника из города Лейпцига, юная Олле вышла из квартиры с пиалкой гречки, которую она, как в сказке, несла бабушке в соседний подъезд. И, только успела ступить на ступеньку лестницы, ведущую вниз, как нога в сабо подвернулась, и, девушка, крепко державшая пиалку с крупой, полетела вниз. Но так интересно она пролетела весь лестничный пролёт, что оказалась лежащей на спине, головой у лестничного окна, держащей пиалку у груди – так, что крупа даже не рассыпалась. Ничего не было сломано, не было даже синяков или видимых следов. «Отделалась лёгким испугом», – констатировали родители, когда она поведала им о полёте.

Первые экзамены были уже сданы как во сне. «Коллоквиум» или в просторечье собеседование, был сдан на волне какого-то подъёма авантюризма, когда при «пытках железом» – абитуриентам показывали разные детали из арсенала монтировщиков декораций, проверяя театральную опытность поступающих, – она, никогда не видевшая ранее этих предметов, возвела глаза сначала к белому высокому потолку, а потом соскользнула по белой большой двери взглядом к маленькой дырке, проделанной в дверной филёнке, и вдруг услышала шёпот студента из коридора: – «Это стяжка!», механически повторила фразу как попугай, получив в ответ удовлетворённые вздохи педагогов, сидевших за сложносоставным столом. Комиссия состояла из «технарей» и «гуманитариев» театра, образовывавших вместе с двумя столами, сдвинутыми буквой «Г», сложную скульптурную композицию. На зелёном сукне столов лежали тяжёлые металлические детали, конверты с картинками – «угадайки», которые доставались в соответствии с вытянутым билетом. «Ох!», угадала Олле всех художников, – чудо юной цепкой зрительной памяти. «Это Дега, это Коровин, это Суриков, это Бенуа…».

Удивительным было для Надори то, что трудные экзамены по специальным предметам она сдала прекрасно и легко. А вот экзамен по любимой её литературе… Олле прекрасно знала русскую литературу. Тогда, пока молодой мозг легко запоминал стихи и прозу, когда литература была одним из немногих по-настоящему любимых ею дисциплин, Олле, читавшая взахлёб с самых ранних лет, легко могла рассказать о любом произведении из школьной программы, и даже не только из школьной. В семье её всегда был культ чтения, все стены в квартирах её родственников были завешаны книжными полками. И каждый день, когда она приходила из школы в дом бабушки и дедушки, она садилась на диван и пару часов с удовольствием читала, погружаясь в литературный мир, находя в нём спасение от мира школьного. Она всеми силами старалась продлить минуты счастья, цепляясь за книгу, когда бабушка подступала к ней со словами напоминаний, что пора готовить уроки.

И вот наступил экзамен по русской литературе. Строгая дама-педагог, тогда ещё не известная Олле, сидела за столом у окна в аудитории на актёрском факультете института. Перед ней были выложены экзаменационные билеты. Надори вытянула билет: первым пунктом был вопрос по «Герою нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Вторым – что-то по прозе Л. Н. Толстого. Олле знала все подробности ответов на вопросы, легко написала тексты ответов на выданных листах бумаги. Вполне спокойно она сидела и слушала ответы других абитуриентов. Перед ней отвечала яркая девушка с гривой чёрных кудрей, приехавшая из Киева. Девушка имела золотую медаль, бойко ответила на вопросы своего билета, ожидая отличной оценки, но строгая дама педагог, подняв на неё выпуклые глаза, стала сыпать вопросами, как автоматной очередью. Девушка отвечала вначале бодро, но потом на чём-то сбилась, покраснела от неожиданного натиска вопросов. И тут все услышали приговор: «Вы плохо знаете литературу. Два», – красавица вышла сама не своя из аудитории, понимая, что её поступление в институт растаяло как дым.

Олле вскоре тоже пришлось идти на заветный стульчик перед строгой дамой. Ответы Олле дама прослушала с явным неудовольствием. И, прервав ответ на второй вопрос билета, преступила к своему скоростному допросу, задавая вопросы быстро, перепрыгивая с одного писателя на другого, меняя темы и направления ударов. Сначала Олле отвечала на вопрос «Сколько поэм написал Маяковский?». Потом было много других вопросов. Надори, ощущавшая себя как на американских горках, ответила на все вопросы. И тут ей был задан ещё один, казалось бы, совсем простой: «Сколько «Маленьких трагедий» написал Пушкин?». И тут Олле, обладавшая особенностью забывать имена и названия в нервной обстановке, но твёрдо знавшая, что «Маленьких трагедий» четыре, стала называть их, перечисляя. Дойдя до «Каменного гостя», Олле назвала его «Дон Жуаном». Тогда Строгая Дама, отерев белым платочком губы и спрятав его за отворот рукава, изрекла: «И ещё «Каменный гость», итого пять». Затем, поставив ручкой в ведомость слово «Удовлетворительно», что означало на языке цифр «три» балла, потеряла к допросу всякий интерес.