И то и другое. Книга первая: Счастье в поисках счастья

1.8. Дачный этюд

Вернувшись из поездки в Суздаль, она оказалась на даче. Верный ноутбук сохранил вдохи и выдохи слов:

«Здесь Рай! Здесь рай!» – говорила о нашей даче, о нашем посёлке подруга, вырвавшаяся на пару дней из Москвы в свой сад, похожий на ботанический где-нибудь на нашем Юге, в Крыму или в Сочи. Изогнутая дорожка пробегает к дому между вертикалями можжевельников и туй, лужайки окантованы цепочками кустиков круглолистного бадана и пионов, рододендроны по краям лужаек и около крыльца…

Рай кончился через три-четыре часа. Дым, постоянный дым, проникающий всюду. Неотвязный запах угарного газа. О эта страсть бывших советских людей к сжиганию мусора и листвы! О эти ржавые огромные бочки, выставленные у калиток или посередине участков! О эти бани и печи! Традиции, взращённые обилием лесов и бедностью населения на огромных просторах нашей Родины и замкнутые в ограниченном лесом небольшом участке земли, где около девятисот наделов по шесть соток, каждый из которых оснащён хотя бы одним, а многие и четырьмя устройствами для сжигания…

Все сосны и ели, все берёзы и ивы нашего леса не могут избавить от этой постоянной гари! Вот оно счастье: вдохнуть пару раз по приезде чистый воздух, а потом мучиться в этом мареве висящего у земли дыма…

И, вроде, хочется побыть на природе, посмотреть на солнечные лучи в листве желтеющих деревьев, насладиться последними роскошными днями тепла и света, но всё отравлено этой гарью! Рефлекс самосохранения велит скорей бежать. Бежать! Куда? «В Москву! В Москву!» – с чеховскими тремя сёстрами восклицаю я, подавляя кашель и промывая глаза холодной водой… Я включаю второй концерт Рахманинова, надеясь, что искрящиеся чистотой звуки струящихся фортепианных пассажей смогут оградить меня, перенести из дымной деревни садоводов к полям и лугам, где ветры гоняются друг за другом.

Я переношусь мыслью к семиствольной берёзе, к которой всегда стремилась моя детская душа в годы, когда мы с родителями ездили в Литву и жили в палатке в лесах на берегу озера Швянто. Фотография тех лет, неконтрастная, залитая светом, чёрно-белая, где я с закрытыми от счастья глазами, сижу на одном из стволов берёзы, забравшись по её низким ветвям, как по лесенке, наверх. Туда, где листва щебечет тихие песни, а кора такая белая, гладкая, нежные слои легко снимаются, превращаясь в белые волосы, уносимые ветром в поле. Когда я была там, с этим волшебным деревом, стоявшим одиноко напротив большой берёзовой рощи у края белой песчаной дороги, казалось, что больше ничего и не надо! Совсем ничего. Мы шли несколько часов к этому дереву, проходя множество других берёз, множество прекрасных и разнообразных лесов, лесочков, перелесков и просек, угадывая и опознавая в изменившихся за год массивах деревьев и трав старые места, вспоминая повороты дорог и открывающиеся виды, пейзажи, вызывавшие восторг и желание идти дальше и дальше, пока не придёшь к заветному дереву. Как в сказке. А это и была сказка! Теперь-то это ясно, как день. Как тот ясный день, который навсегда с нами тремя: папой, мамой и мной. И нашей семиствольной красавицей-берёзой. Я могу вспомнить ладонями эти стволы и ветви, столько раз поглаженные мной на протяжении десяти лет наших путешествий. А вокруг неё толпятся маленькие сосенки, посаженные вдоль борозд земли, где растут кусты вереска, в которых жужжат шмели и порхают бабочки. И никого! Нет там людей, которые бы жгли и бросали мусор в царстве гармонии и свободы…

А ещё, в раннем детстве, была сосна в Саулкрастах. О ней я, кажется, писала уже в том месте своих воспоминаний, которое относится к этому милому посёлку недалеко от Риги, в европейской теперь Латвии. Эта небольшая сосна была нашим другом в детстве. Туда мы с подругой стремились всегда, как будто искривлённые золотые ветви могучего карлика были и впрямь волшебными. Так радостно становилось, когда нас сажали на них, ноги болтались далеко от земли, вернее, песчаных дюн. Песок, белый песок, как мне тебя не хватает!

Как радовалась я в то лето, когда мы с юным сыном побывали в городе Зеленоградске, бывшем Кранце («кранц» – в переводе «венок»), загадочном месте на берегу Балтийского моря, недалеко от Куршской косы, где так же, как в детстве можно было бесконечно идти по белому песку вдоль прибоя, иногда забредая в полосу барашков и пены, собирая камушки и обработанные волнами кусочки коры, сосновой коры, наших детских корабликов… А ветер с моря? А это счастье спать, укрывшись почти с головой одеялом, вдыхая брызги морских волн, приносимые ветром в открытую балконную дверь прибрежной гостиницы? Но сам городок, такой несчастный, облезлый, сохранивший лишь жалкие «остатки былой роскоши» императорского курорта, попавший в собственность советской власти, которая стирала с лица городов следы изящной жизни бывших властителей и их придворных. А что осталось? Осталась вода. Прекрасная минеральная вода, которую можно пить просто так из трубочек-носиков, оформленных в симпатичный деревянный домик, напоминающий круглую пагоду. Осталась набережная вдоль морского берега. Осталась Куршская коса. Остался дух старого «Кранца», витающий где-то над морем, приносимый с порывами ветра. И тут же, с морскими брызгами начинает отстукивать в голове ритм слов: «Розен-Кранц… Розен Кранц… Кранц… Кранц… Кранц…!»

А потом, вернувшись из путешествия, позже, когда пришлось писать статью о спектакле «Сказки Гофмана» в Музыкальном Театре имени Станиславского, тогда все «узелки» сложились: в Кёнигсберге и Гофман жил! Не только Кант! И мы там погуляли с сыном. Сподобились подышать этим дивным морским Балтийским воздухом, от которого я испытываю всегда такой прилив сил! Такой полёт… И, главное, что там, на берегу моря, уже не важно: дождь ли, ветер ли, светит ли солнце, – всё прекрасно, воздух упоителен, жизнь «бьёт ключом»!

Так, «в стиле баттерфляй», выныривая в реальность бытия и снова ныряя в свои мысли и воспоминания, Олле прожила ещё какое-то время, пока добрая знакомая не предложила ей выставку в фойе своего театра. Надори радостно согласилась на новое приключение. И яркий занавес, сшитый так удачно к юбилейной выставке, снова заиграл красками, извлечённый из клетчатого баула, где хранился уже год, привлекая к ней новые лучи доброго и радостного внимания коллег и знакомых, писавших отзывы и комментарии под фотографиями с выставки в сети.

Дома, вернувшись с открытия выставки или со встречи с друзьями в гостеприимном театре, она снова ныряла в потоки наэлектризованных мыслей-чувств, которые пыталась оформить в связные тексты. Понять закономерности своего существования, существа, сущности, пыталась Надори. И эти отрывочные попытки привели к желанию структурировать текст. Создать цельное полотно. Пусть из фрагментов. Но и фрагменты могут дать картину. Это уже многократно доказали другие, великие творцы. Стоит попытаться!

1.9. Маятник внутри

Как тяжело бывает, когда маятник летит так резко, так надрывно, когда душа не в силах остановить его полёт, рвущий воздух спокойствия…

Только музыка способна выразить это состояние смятения, которое не получается затормозить.

Советы спокойных людей, твёрдо стоящих на земле, имеющих эту землю под ногами, их мнение, – ничто не может быть ориентиром, кроме внутреннего голоса, который тих, так тих, под напором громких голосов, его часто бывает не слышно…

Каждый должен быть на своём месте. И это «своё» иногда приходится искать всю жизнь. На это она и уходит. У других иначе. Бывают люди одной непрерывной линии. Они ведут её уверенно, чувствуя правильность и силу избранного пути.

Не могут все стать такими, как ни старайся, данность свою не изменить… Надо найти в ней смысл, научиться пользоваться ею, как инструментом, научиться ездить «на велосипеде с квадратными колёсами». Светит солнце, капель гремит, давая надежду. Надежда, на то, что и первого, и последнего примут на Праздник, если они стремятся туда попасть…

Люди воздуха и воды, текучие и летящие, неуловимые, трудные для себя самих…

Трудные для других. Поиски. Вечные поиски, погоня за лучом, который всегда в движении, всегда промелькивает между тучами, между ветвями. Но иногда, как награда горит, сияет, подтверждает, что не напрасен путь.

Симфонический оркестр исполняет Бартока. Бетховена. Грига. Моцарта. Баха. Взмывают на вдохе смычки, на выдохе идут вниз, будто натягивая тетиву лука… Лица музыкантов сосредоточены и исполнены смысла. Все они, как клетки одного существа-меломана, поддерживают звучание музыки в мире. Каждый день где-то звучит музыка. Концерты, дирижёры, слушатели… Они исполняют. Они исполнители. И в эти минуты, когда ноты, оживая, заполняют воздушный эфир, они носители…

Нам неведомы замыслы, диктуемые свыше. Так вот и я, в моём маленьком раннем детстве, каким-то внутренним чутьём, совпадением колебаний тех самых «струн души» с музыкальным строем слов-звуков, прочитанных мне сначала вслух, затем читаемых и перечитываемых мною самой в одной книжке, стала, вероятно, носителем этих самых слов. Иногда они обнаруживались внутри меня, несущимися вместе с кровотоком по моим сосудам, достигали головы, струились звуками в ушах, как пульсирующее эхо: «В день Вознесения, часов около трёх пополудни, чрез Чёрные ворота в Дрездене стремительно шёл молодой человек и как раз попал в корзинку с яблоками и пирожками, которыми торговала старая безобразная женщина, и попал столь удачно, что часть содержимого корзины была раздавлена, а всё то, что благополучно избегло этой участи, разлетелось во все стороны, и уличные мальчишки радостно бросились на добычу, которую доставил им ловкий юноша». Когда я болела, температура поднималась горячей волной и выносила на поверхность сознания эти слова, а вместе с ними видения и картины из этой удивительно «моей» истории, в которой и с которой я жила, сама не подозревая об этом.

Теперь, пройдя столько разных кругов, перебравшись за грань пятидесятилетнего возраста, множество раз задавая себе вопросы «зачем я?» и «для чего?», теперь меня посетила такая простая и странная мысль: а вдруг я для того и живу, что я просто «носитель»? Эта история, звучащая во мне, которую я, перечитывая и воображая, нет, живя в ней, как в моей стране, которую мало кто видит, кроме меня, но некоторые чувствуют что-то, притягиваясь ко мне иногда, эта история исполняется мной, живёт в мире, смотрит на мир моими глазами, и, возможно, для этого я и живу?.. Возможно, не она одна, а несколько историй, несколько звуков, немного музыки, стихов, картин, немного мест, которые я вижу, закрывая глаза перед сном…, – я несу в себе, исполняю, храню. И все мы, каждый – хранитель, каждый – носитель и исполнитель, поддерживаем строй струн огромного оркестра. Полифония «Солярисов» …

Полифония!

Какое множество голосов звучит в одно и то же время.

И вся эта разноголосица создаёт или стройный хорал, или шум, осознанный, зафиксированный, неимоверно звучащий в симфониях Альфреда Шнитке.

А что даёт силы жить?

О, Господи! Спасибо тебе за Дар – музыкальный слух! Спасибо за решение родителей обучать меня музыке. Спасибо, что я встретилась с Бахом, Скарлатти, Гайдном, Генделем, Моцартом, Бетховеном, Рахманиновым, Чайковским, Прокофьевым, Шнитке… Кого-то я слушаю, когда есть силы на эту работу – включение и со-исполнение, сопереживание.

А вот Бах, Скарлатти, Гайдн – они как колыбель. Когда звуки родным облаком окутывают и поднимают ввысь. Простые фразы, короткие, вьющиеся барочные завитки, такие надёжные, верные, мои окна и двери, ведущие ввысь пути тончайших нитей.

А иногда, когда надо опереться на землю, крепче встать на ноги, сделать решительный шаг, тогда включаются блюзы и мощные голоса с другого континента. Теплота и сила разливаются в уверенных и плотных звуках.

Уходит страх, пустота, одиночество, разлитые в сиюминутной действительности. Уходят укусы новостей, сворой безумных собак набрасывающиеся на каждого, кто рискнёт включить говорящий ящик. Уходят тоска и безысходность, навязываемые модными творцами кино- и театральных искусств… Уходит пустая болтовня пустопорожних книг, перевранных цитат, искажённых текстов, которые читают запутавшиеся люди, лишённые солнечного света.

И вот, когда ноги расползаются на размытой почве, что и кто позволяет твёрдо держаться в воздухе? Конечно же Пушкин и Бах, Моцарт и Гайдн, Скарлатти и Гендель. О, волшебная музыка, дай сил своим прозрачным строем, поддержи и защити… Эта музыка, как могучее дерево, устремлённое десятками веточек в небо. Стоит. Держит свод. Живым храмом стоит незримо. Впускает каждого, кто открыт.

Послушаешь речи социологов, исследователей-носителей новых веяний, и думаешь: может быть, и нужны такие «новые люди», которые в очередной раз снесут, теперь уже со всей мощью современных технологий и опустошённостью современного сознания, снесут оставшееся наследие, эти окаменелости и сучки, мешающие комфортному движению человечества к выходу? Или ко входу в неизведанное цифровое измерение, когда каждый окончательно станет «электро-зависимым»? Социологи говорят, что не нужны старые архитектурные формы, что они дороги лишь десяти процентам населения, а, значит, фактически, не нужны…

Возможно, они уже подсчитали, скольким процентам нужна музыка (классическая), поэзия, литература, вообще искусство? Подозреваю, что тоже, немногим.

Так думают исследователи, производящие свои опросы по телефону, на улицах городов… А что нужно всем? Дороги, транспорт, продукты питания, вода и воздух… Ну да, и жильё в виде бетонных клеток в муравейниках мегаполисов? Пока отдельных коттеджей на всех не хватает. На всех не хватит скрипок и роялей, на всех хватит лишь смартфонов и телевизоров. Завороженное человечество, смотрящее видео рекламных роликов, видео с участием домашних животных, чужие путешествия, выложенные в интернет в виде фоток с комментариями, тенденциозным видением одного, навязанного другим, тем, кто, будучи подписчиком страничек в сетях, пойманным в сети чужих новостей и событий, вынужденно включённые в витринные репортажи из чужой жизни. Состязание витрин, картин успешности и благоденствия, с редкими краткими сюжетами о болезнях и смертях, включаемых в полосу новостных лент.

Что же остаётся? – «Природа-мать и Дух- отец» …

Соскочив с обобщающих высот рассуждений о музыке, Надори снова падала в казавшееся ещё реальным недавнее прошлое. Долго, долго пришлось ей барахтаться, выползая из-под очередных обломков. Возможно, в этом и состоит план, ниспосланный ей свыше: понять и осознать, что она и предназначена для этого – сидеть в уединении, пытаясь что-то осмыслить и воплотить в интересную для себя и других форму? Жизнь подбрасывает ей всё, что необходимо, требуя взамен отдачи, результата. Как же приблизиться к этому результату? Избежать соскакивания на общепринятые рельсы практичности, заработка, участия в общих выставках или других мероприятиях, – это в лучшем случае, в худшем – обсуждение чужой жизни, обид и пустые хлопоты по хозяйству. Да и просто не поддаться лени. А, возможно, и не лени, а другому занятию, труду, который оправдает в своих же глазах существование такого человека – своего рода убегание от того, что делать трудно на самом деле, не физически…

1.10. Неотправленное письмо

30 мая 2018 года.

Накануне дня рождения Майка я сную из комнаты в комнату как потерявшая хозяина кошка. Или собака. Сегодня я сяду здесь, в своей бывшей мастерской, где я сшила четыре больших полотна-занавеса-панно… С твоей поддержкой, вдохновляющими речами, думая о тебе, я сделала это. И выставка состоялась. И книжка-каталог.

Сейчас я смотрю назад, в это волшебное кино воспоминания, где все мы сидим вместе в большой комнате квартиры на Страстном, (которая уже не наша, уже другая, столь неожиданные перемены нагрянули из-за угла временного поворота) за столом: Харди Лонгер, приехавший на открытие выставки, мои родители, сын, ты и я. И я так рада, как только могла бы быть рада, если бы не знала, что совсем скоро тебя рядом уже не будет. И так всегда в моей жизни. И этого не изменить?

Есть дом. Дом появился от моей отчаянной попытки начать свою жизнь с тобой. В отдельном новом месте, чтобы мы могли видеть за окнами небо и бегущие облака, чистые и большие, не так как в Москве, (в тот год на заднем дворе шла большая стройка), а на просторе, где чистый воздух и листва.

И вот, я сижу в нашем доме. Прошлым летом я не могла пробыть здесь больше трёх дней. Наши прожитые здесь полтора года смотрели на меня из всех предметов, из всех углов, со всех фотографий и картин. А уж твоя мастерская… Что и говорить! Иногда я заходила в неё, чтобы побыть с тобой, иногда я не могла даже посмотреть на её дверь…

Знакомая спрашивает: «У тебя есть кто-нибудь?» Смешно. Что ответить? У меня пока нет меня. У меня есть дом, в котором продолжаем жить мы. Продолжали. Теперь я учусь думать, что я живу здесь одна. Без грусти: вероятно, всё к лучшему, и так тому и назначено быть. И всё же, иногда я оказываюсь мыслями в том доме, который ты «присмотрел для меня», где я сижу у окна и пишу эту книгу. Когда я там, у того окна, то, как на картине Вермеера, там, за моей спиной, в глубине, виднеется окно этого моего дома на краю Московской области, где я сижу со старым мак-буком и пишу свою книжку для тебя. Для тебя, мой воображаемый Читатель (здесь положено поставить смайлик-улыбку). А в нашем удивительном и прекрасном Садовом Товариществе, совершенно некоммерческом, снова нет электричества. Вот только что оно было, вот только что жизнь бурлила и кипела, в буквальном смысле этого слова: кипели электрочайники, стирала машинка, шумели газонокосилки… И вдруг, в один миг всё стихло. И только шелест ветра в листве и тиканье часов в углу комнаты. День прекрасен и светел. Солнце посылает лучи пунктиром через бегущие облака. Скрипит на ветру наше крыльцо, зашитое пластиковыми щитами. Всё хорошо. Завтра твой День Рождения. Но не будет ни звонков – ибо некуда звонить, ни писем – ибо некуда писать. Как удивительно сложились иголочки событий на намагниченном судьбой поле жизни! В двадцать первом веке, в центре просвещённой и благородной Европы, в непосредственной близости к родственникам-европейцам, так полюбившим тебя, нет у тебя ни телефона, ни компьютера… А, может быть, тебе просто так легче – совсем обрубить старые нити, связывающие тебя со старой жизнью, и, наконец, шагнуть окончательно в новую чудесную жизнь, полную впечатлений и путешествий, искусства и любви. Жизнь прекрасна! И, Слава Богу за всё!

Во многом ты прав, и часто я думаю о том, как удивительно и причудливо сформировалось то, что мы имеем здесь, в нашей дивной-прекрасной-стране!

Например, эти наши дачи и СНТ! Какая прелесть, эти наши СНТ! Мы живём в одном из девятисот семидесяти домов нашего посёлка. Это вырубка в лесу. Вглубь лесного массива ведёт узкая дорожка, она приводит к сторожке и шлагбауму, поставленному пару лет назад. Площадь на въезде: справа помойка, слева – правление и сторожка, прямо – место для рынка и большой магазин. Летом магазин работает каждый день с утра и до вечера. Без выходных. Теперь он даже работает зимой, но не всю неделю, а четыре дня. С четверга до воскресенья. Так как теперь в посёлке есть зимующие семьи. И всё бы ничего, и, зимуя в Москве, даже забываешь о том, что есть в этой райской жизни маленькое «но»! Вот, например, сегодня: подул ветер. Но это не был ураган, не был смерч. Это просто летний ветер. А дерево уже снова упало, как говорят в сторожке, отвечая на вопрос: «Почему снова нет электричества?». И его снова нет. «Работает бригада». Какие молодцы! Бригада работает, у неё есть работа всегда. А вот я смогу работать до тех пор, пока не сядет аккумулятор в моём мак буке. Но всё же, надежда есть. И я, как «фильмозависимый» человек, жду возобновления работы электросетей. Но это так: маленькое лирическое отступление.

Когда я решаюсь сесть за написание текста – любого, заказанного для журнала, или свободного от чужих ожиданий, я просто слушаю то, что говорит во мне мой голос и стараюсь правильно записать пришедшие фразы. Вот и теперь, я сижу в комнате, обитой тонкой вагонкой, не дождавшейся пока покраски волшебной краской «Альпина» (ах, эти игры подсознания, ведущего меня своей дорожкой). Пока я не переменила декорации, я не могла оказаться в этой комнате. И потому, что я снова сменила занятие, и потому, что больше не могу жить в прошлом. Жизнь не может остановиться, мой дорогой! Именно это я и хотела объяснить тебе полтора года назад, но что толку, когда лыжи уже навострились, и лыжник уже стартует с высокой горы, летит с трамплина, и – … исчезает за снежным горизонтом.

И пусть мой рассказ, возможно, будет интересен лишь нескольким моим друзьям и знакомым, всё же, меня саму иногда так удивляет загадочное свойство моей судьбы: вот я сижу одна, вот это длится и длится. И вдруг неведомая волна выносит меня на гребне куда-то в сторону от моей кельи, в гущу пересечений линий жизни, где происходят события, встречи, поездки. А после, волна уходит, всё замирает, и тогда я оказываюсь в другой половине песочных часов, там, где лишь во мне совершается какая-то работа, видимая тому, кто меня создал и мне. И лишь Ему ведомо, когда перевернуть часы, включив меня во внешнюю жизнь, и когда снова перевернуть, вернув ко внутренней работе и поиску себя.

1.11. Перевёрнутый принц. Диалоги в молчании

О чём можно говорить с человеком, если речь ваша проходит по разным плоскостям сознания… Если разные ценности стоят на первом месте? Если тщеславие больше и выше любви? Если жажда комфорта, славы, красивой жизни превышает жажду понимания? Можно говорить о погоде. О политике, искусстве, культуре, об истории… Только о единственном, главном, говорить нельзя. Вспомнилась картина из детства: «плавучий остров», на который хотели выйти коровы, уплывшие с острова на водохранилище под Вышним Волочком. Остров казался твердью, но при попытке встать на него, начинал тонуть и переворачиваться. Мелкие берёзки, которые росли на нём, создавали обманчивое впечатление надёжности.

Я подарила тебе звуки, звуки, задуманные тобой, найденные и скомпонованные мной. Детский смех и перестук велосипедных спиц… Перезвон «музыки ветра», романс, выпавший на меня из толщи эфира интернета: «Я пришёл в беседку, где с тобой встречались… Но – нет, там нет тебя!..» Так и получилось… Я приезжаю в наш дом. Там нет тебя. Есть ли там я? Вот в чём вопрос! Ответ на этот вопрос я и ищу, мучительно и долго. Есть ли здесь я? И что от меня осталось?

1.12. Попытка нырнуть и зачерпнуть

В июльский день, когда были написаны эти слова, картина была штормовой. Сегодня август, близится его середина, и хочется сказать словами принцессы из детской сказки: «А, может всё было наоборот? Принцесса была ужасная, погода была прекрасная…?»

Может, было всё не так, и не было никакой любви, а была у каждого из нас потребность в чём-то… У одного потребность спрятаться на время, собраться с силами для дальнейших подъёмов на высокие ступени запланированного пути. У другой потребность совместности. Осуществилась детская мечта: вместе весело жить и что-то интересное делать. И сколько было сделано! Выставки… «Дачи», выставка Майка в СТД, «Окно как зеркало сцены», персональная выставка Ловкаса, персональная выставка Надори, две выставки «Итоги», подготовка Парижского конкурса 2013 – «серии»: «Зонтики», «Москва» чёрно-белая серия, «Дома», «Натюрморт на Страстном», «Грани кувшина», «Тени и отражения», – все эти серии фотографий Майка составлялись совместно, продумывались, каждая работа много раз обсуждалась, мама Олле приезжала смотреть и советовать…. А сколько было общений с РОСИЗО, показы, поездки, собеседования…

И, наконец, сама поездка в Париж в ноябре 2013 года! Как это было… Пока Надори ещё помнила это так ярко, пробовала записать. Она делала попытки приблизиться к сути, пыталась разматывать клубок событий, держа в руке «конец нити». Сбивалась. Тогда пыталась взяться за начало, правда, тогда возникал вопрос: «Где же оно, это начало? В какой момент какая-то точка во времени стала «началом» истории. А может быть, у истории нет начала? В обозримом прошлом его точно нет. Ведь «начало» Надори было в её родителях, в их семьях. А, может быть, в её прошлых жизнях. А здесь – “to be continued”, – продолжение следует. Очередные звенья становятся в цепь. И длится накопление опыта и расплата за опыт предыдущий.

Олле вернулась мыслями в точку начала их с Майком совместной работы – практической деятельности, связавшей их казавшимися прочными нитями взаимной заинтересованности и увлечённости. Что тогда было?