Запах теней

«Инлану номер сто шестьдесят шесть нечего сообщить капитану Хроду…» – будто робот проговорил Крэйв и неожиданно для себя добавил, – «…к сожалению»

Ну, кто дёргал его за язык? Такие бестолковые спонтанные поступки завершат его существование совсем скоро.

«Инлан номер сто шестьдесят шесть сообщает довольно странно» – голос стал громче, и у Крэйва похолодело внутри. – «Инлану номер сто шестьдесят шесть необходимо сменить ячейку»

«Я знаю» – подумал инлан, но про себя, так чтобы Хрод не прочитал, – «Знаю».

А ведь никто даже не догадывается, в том числе и капитан, что ячейку, в которой существовал Крэйв двадцать с небольшим лет, уничтожили именно они – представители рода инланов. И случилось это совсем недавно, буквально каких-то полчаса назад, что заставило инлана номер сто шестьдесят шесть выскочить из системы. Программа просто выплюнула его, как ненужный фрагмент. Обычно это случается по собственной воле, когда ячейка надоедает или умирает от старости, а бывает такое, что любой из рода инланов сам избавляется от неё, путём совершения суицида. Но не в этом случае.

Собратья жестоко расправились с ним, даже не подозревая, что убивают ячейку, заполненную таким же как они инланом. В тот момент никто не увидел в человеке постороннюю жизнь, и слава богу. Ещё один неоспоримый плюс его способности.

«Да, капитан. Инлан номер сто шестьдесят шесть последует сообщению капитана Хрода» – согласился Крэйв.

«Может быть, тогда… инлан номер сто шестьдесят шесть знает, что программа жизнеобеспечения нашей команды даёт иногда сбои… смена ячейки, возможно, устранит неполадки и прекратит чрезвычайно участившиеся выбросы инлана номер сто шестьдесят шесть из системы»

«Да, капитан. Инлан номер сто шестьдесят шесть последует сообщению капитана Хрода» – сухо и без всяких эмоций ответил Крэйв.

Образовалась пауза. Инлан чувствовал, что Хрод не покидает его разум и хочет спросить что-то ещё. Он ждал. В сумасшедшем безобразии дьявольских мыслей тысячи его собратьев, казалось слышалось дыхание капитана, который почему-то молчал. Что это? Выжидание? Или, опят таки, попытка применить обходной путь сканирования мыслей?

«Инлан номер сто шестьдесят шесть» – наконец раздался мертвенный звук.

«Да, капитан Хрод»

«Инлан номер сто шестьдесят шесть имеет хоть какие-нибудь догадки, где находится эта вирусная ячейка, которую все разыскивают…»

Вот такого поворота событий Крэйв никак не ожидал. Не то, чтобы он сам не задумывался, каким таким немыслимым программа не может найти созданную ей же ячейку, просто такой вопрос не мог прозвучать, тем более от Хрода. Никто из теперешних существующих в данный день и час представителей инланов не проявляет эмоций, даже страх остаётся за гранью разума. Исходя из соображений, напрашивается вывод: капитан чувствует. Может быть и не так как Крэйв, но всё же какой-то минимальный уровень эмоционального восприятия присутствует. Каким образом вышло так, что Хрода не поглотила система? Для инлана номер сто шестьдесят шесть, как и многие другие вещи, остаётся загадкой.

Ясно одно: капитан боится, боится не только возможного возвращения лучины, но и необъяснимого поведения программной ячейки, которая, ко всему прочему, непонятным образом просто исчезла. Хрод испытывает страх. Едва заметная, и то только Крэйву, интонация сразу же выдала его. Но остальные члены многотысячной команды рода инланов никогда не поймут всей сути – такие тонкости доступны лишь номеру сто шестьдесят шесть.

«Инлан номер сто шестьдесят шесть имеет хоть какие-нибудь догадки, где находится эта вирусная ячейка?» – уже громче спросил Хрод. На этот раз промелькнула слабая раздражительность, заставив Крэйва выйти из замешательства.

«Инлан номер сто шестьдесят шесть не знает, где находится вирусная ячейка» – с максимально возможной убедительностью ответил Крэйв. Весьма трудно было отвечать на поставленный вопрос, тем более лгать. Конечно, он знал. Более того – он чувствовал его. Пусть ему и не известно точное местоположение вируса – при желании инлан мог найти не только сам вирус, но и его ячейку. Правда делать этого он никогда не будет, иначе – не случиться задуманному.

«Ответ ясен, инлан номер сто шестьдесят шесть… найдите новую ячейку и незамедлительно погрузитесь в программу – ресурс корабля необходимо беречь» – произнёс Хрод и вновь выдал себя излишней заботливостью.

«Да, капитан. В течении заданного времени ввод будет произведён» – отчеканил Крэйв и задумался, когда последний раз довелось пообщаться с капитаном. Очень давно, как раз тогда, когда лучина бесследным образом пропала с экранов слежения. Именно в тот период Хрод вёл себя так, как и должен вести заражённый программным ядом инлан. А что случилось потом? За двадцать с лишним земных лет с капитаном могло произойти, что угодно, и такие изменения вполне допустимы. Ведь Крэйв не такой как все, почему бы и Хроду не стать немного лучше.

«Приступайте…» – приказал капитан и неожиданно смягчил тон, – «…надеюсь вы, наконец, обретёте заслуженный покой»

«Да что он несёт! Какой «надеюсь», какой «вы», какой «покой»? Что он говорит?» – встревожился про себя Крэйв, – «Он же реально палится!»

Не в силах больше сдерживать нахлынувшие с упрямым натиском чувства холодное сердце инлана номер сто шестьдесят шесть дрогнуло в груди и бешено заколотилось. Уж больно много приключений и загадок на сегодня свалилось на Крэйва, да и неожиданный и совсем незапланированный выход из анабиоза отнял много сил. Не выдержав эмоциональную нагрузку, внутренний мотор цвета спелой сливы дал сбой и предательски забарабанил.

Инлан услышал как тысячи собратьев оживились в шелесте леденящих душу голосов, тревожной волной промелькнула ненависть и ненасытная злоба прикоснулась к груди клинком правосудия. Обеспокоившись за капитана, он невольным образом обличил себя.

«Что с …» – начал было капитан и замешкался. Крэйв понял: он подбирает слова. – «…что с инланом номер сто шестьдесят шесть?»

Вопрос был адресован не Крэйву, не всем присутствующим в общем информационном поле. Хрод спросил программу, которая уже анализировала недопустимое состояние инлана и вот-вот готова была вынести вердикт.

«Что с инланом номер сто шестьдесят шесть?» – вновь потребовал Хрод, а отравленные жалким существованием в системе голоса собратьев уже шептали «вычистить». Господи, и откуда столько злобы!

Крэйв ждал. Наконец программа откликнулась, и дурманящий цифровой код заструился в теле информационного облака, словно приговор, вынося одно единственно верное решение. Хрод тяжело вздохнул, но никто, как и прежде, не смог уловить это, кроме Крэйва.

«Инлану номер сто шестьдесят шесть необходимо отдохнуть. Пока разумное присутствие находится здесь на корабле инлану номер сто шестьдесят шесть нужно пройти дополнительную реабилитацию. Приказ ясен?» – на время став объектом пристального внимания тысячи подчинённых, капитан всячески сдерживал чувства.

«Почему бы вам просто не избавиться от меня? Удаление одного из членов команды оставит дополнительный ресурс для остальных. Ведь все хотят этого, все они желают моей смерти, для них я – всего лишь рудимент на теле такой любимой программы. Дак почему бы вам не сделать этого?» – из последних сил сдерживал внутренний крик души Крэйв, который сейчас никто не мог услышать. Вместо этого его ослабленный разум неряшливыми манипуляциями мысленно состряпал:

«Приказ ясен, капитан Хрод.»

Чёрное облако непосредственного присутствия растворялось в шелесте холодного безразличия тех, кто только что с искренней надеждой желал ему смерти. Капитан отстранился тоже, и Крэйв с удивлением обнаружил, что его сердце бьётся спокойно и ровно, именно так как должно быть. Мозговой центр корабля принял это явление за последствия выхода из анабиоза и пощадил инлана.

От этой мысли на душе Крэйва стало так тоскливо и тошно, что он спешно слез с подложки и направился к половинке. Инлан прошёл сквозь сферу, приблизился к слабо светящемуся ложе из такой же живой, как и у него, ткани и с горечью посмотрел на неё. Не смотря ни на что, он всё же любил её. Пускай она и была одной из них, пускай минуту назад она, также как и они, желала ему самой страшной смерти, и пускай она никогда не будет такой же как он, но он любил её. Когда-то давным-давно всё было по-другому, и память Крэйва бережно хранила остатки угасающих с годами воспоминаний той счастливой жизни.

«Прости меня, милая. Прости за всё.» – прошептал он, нисколько не удивившись, что опять-таки произнёс слова вслух. – «Пора прекратить всё это.»

Он сильнее свернул и без того скрюченное тело и прильнул к холодному телу своей половинки, закрыл чёрные глаза и погрузился в свой собственный настоящий сон. Сон, к которому не могла прикоснуться грязная рука системы и отравить смертельным ядом ледяного бездушия.

Нужно набраться сил, а потом… найти новую ячейку, и, кажется, Крэйв уже знает, кем, совсем скоро, он будет.

Глава 2. Возрождение

«Очнись!»

«Дима, очнись!»

Шёпот приближался издалека, лаская потерянную душу Знакова сладостными прикосновениями нежных звуков. Из чёрного тумана он нарастал и всё больше заполнял музыкой приятно щекочущих сознание слов внутреннюю пустоту, озаряя спасительным светом пробуждения заблудшую душу Знакова.

«Дима, Дима, очнись!» – в какой-то момент ему показалось, что его зовёт мама, но в усилившемся бурлящем потоке слов её голос тут же растворился, оставив слабый огонёк возродившейся надежды.

«Просыпайся!»

Он слегка поднял окаменевшие веки: ничего не изменилось – всё та же темнота, с нетерпением жаждущая поглотить остатки разбитой веры. В угнетающей своим неизмеримым великолепием таинственности окраске мглы, настилающей плотным покрывалом глаза, лениво проявлялись слабые блики жизни. Сквозь узкую щелку обессиливших глаз Дима увидел неясные очертания оживающей улицы.

«Очнись, Дима!»

Всё тот же поражающий избыточной нетерпеливостью радиошум в голове заставил Знакова вспомнить события уходящих в потоке времени дней. Внутренний насыщенный пустотой осадок в миг поразила печаль. А ведь совсем недавно у него была вполне обычная беззаботная и в меру счастливая жизнь. И что сейчас?

«Поднимайся!»

Знаков открыл глаза шире: на улице властвовали сумерки. Только сейчас он, вдруг, осознал, что ужасно замёрз. Весенняя прохлада хоть и имела столь приятную внешность, опьяняющую любую даже самую критически настроенную душу, всё-таки была до безобразия коварна, и, отнюдь, непритязательной её не назовёшь.

«Поднимайся, Дима!»

Он присел, огляделся по сторонам: никого. Только медленные ровные покачивания голых веток окруживших со всех сторон деревьев, убеждали, что он уже не спит. Ужасно болела спина – место совсем не подходило для отдыха и созерцания сновидений. Знаков не сомневался, что его укрытое тонким слоем одежды тело сейчас полностью походило на ту скамейку, которой он уделил особое внимание последние, быть может, несколько часов.

Часов ли? Сколько он провалялся здесь? Может прошло уже несколько дней? Вероятнее всего – нет, иначе его давно забрала милиция или разбудила проходящая мимо особо бдительная бабушка. Сколько бы он не лежал здесь ясно одно – ему безумно хочется домой.

«Уходи, Дима!»

Не обращая внимания на голоса, Дима подумал о Мирре. Странно, никогда прежде он не вспоминал её с таким теплом в душе, с такой любовью. Это не походило ни на одно другое чувство, которое Знаков испытывал к ней ранее. Он любил её всегда, с того самого дня, как повстречал. Но сейчас его чувства словно приняли другую окраску, стали ярче и насыщеннее. Только сейчас Дима осознал – насколько хрупок этот мир и насколько силён и беспощаден, чтобы в один раз взять и изменить судьбу любого. Только сейчас он до конца понял, как сильно любит свою жену и насколько серьёзно то положение вещей, в котором так мгновенно оказался.

«Уходи, Дима!»

«Уходить говорите!» – проскрежетал Знаков, – «Ха! Да, хрен вам! Большой, нет – огромный, преогромный, один единственный в своём роде, так сказать, последний из могикан, толстый хрен!»

«Уходи, Дима!»

«Ага. Не понятно вам? Ладно…» – продолжал закипать Дима, – «…я могу написать, раз вы нихрена не слышите меня. Где? На асфальте?…»

«Уходи, Дима!»

«…У меня, к величайшему сожалению, нет мела…» – паясничал Дима, а грудь разрывала злость, – «… или, может быть, вам письмом отправить? Точно! Напишу смс! Только я номер ваш не знаю…»

«Уходи, Дима!» – не унимался радиошум и, будто отвечая распоясавшемуся Знакову, стал громче.

«…Скажите номер» – потребовал Дима, доставая из кармана куртки сотовый телефон, – «…Ну! Давайте! Что же вы?»

– Что же вы такие упрямые? – крикнул Знаков в окутавшую пространство полутьму.

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

– Ах, да! Вот я балбес. Здесь же нет связи… – заключил он, глядя на загорающий в приветственной заставке телефон, – … как я мог забыть. Ой, ё-ёй! Связи же ещё нет. Ха-ха!

«Дима! Уходи, Дима! Дима! Дима!»

– Я тут так подумал на досуге… – вскипел Знаков, в сумасшедшем вихре переплетающихся мыслей каждое слово озаряла вспышка ушедших в прошлое воспоминаний, в которых не было ни серых отродий, ни безумных убийств, а только он и его Мирра. – …а что, если я никуда не пойду? А? Как вам такой расклад?…

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

– …Думаю, что он не совсем входит в ваши планы, – рассуждал Знаков и поймал себя на мысли, что со стороны это смотрится весьма забавно. Одинокий псих сидит на скамейке и разговаривает сам с собой. – Н-н-н-да. Весьма удручающе.

Подумав о психах, он невольно вспомнил старика Анатолия, который хотел ему помочь.

«Стоп!» – зацепился за собственную мысль Дима, – «Помочь? В чём? Да, что, вообще, я несу? Помочь? Искоренить зло на земле?»

– Ха-ха-ха! – закричал в наступающую ночь Знаков.

«Да, зло, блин! Я же, нахрен, долбанный супергерой, призванный защищать человечество от зла.»

– Трепещи, супостат, я иду за тобой! – будто герой фильма проголосил Дмитрий.

«Тихо, Дима! Уходи, Дима! Дима! Дима!»

– Ха-ха-ха! – вновь ответил он неумолкаемому радиошуму, а сзади уже подкралась горькая мысль о собственном безумии. Знаков вновь ощутил её мерзкий пронизывающий холодок, Острые коготки очевидной реальности царапали измученное едкими сомнениями сердце, а возникающие в голове картинки бесспорных событий минувших дней только прибавляли им сил, позволяя вонзить лезвия глубже и погрузить разум в бездну разочарования. Осталась лишь жалкая безысходность, которая в этот момент показалась одним единственным правильным решением в поиске ответа на вопрос «Что, чёрт возьми, происходит со мной?»

«Я схожу с ума» – теперь эта мысль, как никогда, показалась ему самой верной, самой правдивой и искренней. – «Ничего этого на самом деле нет и не было. Всё происходящее – лишь плод моего безумного воображения…»

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

«…На самом деле, я сумасшедший. Свихнулся и не заметил, как вот он …настал великий момент погружения в мир душевнобольного человека. Дак, вот ты какой, неизведанный мир? Такой чарующий и … немного страшноватый»

– Я иду к тебе, – прогремел голос Знакова, и в пустом безмолвии ночи ему ответили вспыхнувшие фонари, ослепляя холодным светом небольшую аллею, которая в минуты отчаяния с удовольствием его приютила.

«Вот только жалко старика. Какого старика? Его и не было вовсе, он лишь в моей голове, как и …»

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

«… как и всё это вокруг» – с тоскою заключил Знаков и почувствовал смутное волнение, которое появилось столь неожиданно и, ко всему прочему, возникло с необычайным прояснением рассудка. Как будто Дмитрий только что не разговаривал сам с собой, а просто спал. Ясность в голове поражала своей чистотой и открытостью, словно Знакову доверили великую тайну и разрешили открыть дверцы в неизведанные уголки человеческих возможностей.

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

«Да, заткнитесь вы уже!» – подумал Знаков, заглушая рёв беспрерывной гаммы белого шума. Возникшее в груди беспокойство со всевозможной стремительностью набирало темп, а радиошум не прекращал изнуряющую заученными наизусть словами песню и барабанил по Диминым извилинам.

«Уходи, Дима! Дима! Дима!»

И, конечно, Знаков мог предположить, к чему бы это столь неожиданное и отвратительное чувство. Вот только делать по велению безумных голосов в его сейчас планы никак не входило.

«Беги, Дима! Дима! Дима!»

«Нет уж, пусть будет по-моему. Встретим судьбу с распростёртыми объятиями!»

Вдалеке послышались частые шаги: кто-то довольно быстро приближался как раз с той стороны, где по чьёму-то злому велению фонари совсем не горели. Лишь слабый свет ночного города, будто маяк, буквально вырвал из тьмы силуэт бегущего человека.

Дима услышал неровное дыхание захлёбывавшихся от непривычной нагрузки лёгких, почувствовал тупую боль в онемевших от сумасшедшей пробежки ногах, ощутил безумие умирающего в запредельном ритме человеческого сердца, уловил безудержную рвущуюся наружу ненависть. По спине пробежал холодок страха, а тёмный силуэт непрошеного гостя стремительно приближался. С каждым шагом, с каждым вздохом, с каждым ударом угасающей в груди незнакомца жизни Знакова всё больше вбирало величие огромной силы, надвигающейся на него. Неудержимая мощь и бесконечная ненависть слились в тугой стебель невидимой плети и швырнули в Дмитрия всю энергию накопленного зла.

Там где свет и тьма обнимали друг друга тончайшими нитями, образуя расплывчатую границу, разделяющую вечное единство противоположностей, проявилось оно. Разрывая оболочку невидимого раздела, чужак ворвался на освещённый участок аллеи и побежал ещё быстрее. Только теперь, когда непрошеный гость появился на свету, предчувствия Димы подтвердились. Обезображенное серой маской злобы лицо устремило чёрный взгляд пылающей ненависти, а облепленные бледными мерклыми нитями руки уже были наготове, чтобы раздавить, задушить, уничтожить.

«Я знал, что это ты…» – приготовился Дмитрий, – «…знал»

«Беги, Дима! Дима! Дима!» – не унимался белый шум.

Серый монстр стремительно приближался, и в безудержной атаке с каждым прыжком его бездонные глаза наполнялись адским безумием. Если бы Дима был обычным человеком, то давно бы упал замертво от разрыва сердца, не выдержав натиска дьявольского взгляда, наводящего парализующий ужас.

«Уж теперь я не побегу…» – подумал Знаков и ощутил стойкую уверенность, что на этот раз преследователь один, и больше никого. Возможно, где-нибудь на достаточно отдалённом расстоянии от них возникла подмога и уже со всех ног мчится сюда, но у Димы есть немалый запас времени, чтобы сразиться с одним.

«Беги, Дима!» – в печальном разочаровании угасали радиоголоса, – «Беги, Дима!»

«Я справлюсь…» – убеждал себя Знаков. Хорошо, что внутренний голос не умеет дрожать от страха, иначе – уверенность в собственных силах вмиг улетучилась бы, – «…смогу… ну, давай же, тварь»

До неизбежного столкновения оставалось каких-то десять метров, когда Диму оглушил вопль раздирающей в клочья бумаги. Казалось, одновременно от боли закричали тысячи бумажных листов. Монстр сделал два затяжных прыжка и с диким криком набросился на, казалось бы, остолбеневшую жертву. Он направил серые конечности к голове Знакова, вероятно, устремляя длинные пальцы к горлу, и взревел:

– Низкое…, – громкий крякающий звук разрезал напряжённый воздух, – …оно умрёт сейчас! Низкое умрёт прямо сейчас.

Дима с ловкостью опытного спортсмена увернулся от прыжка и схватил демона сзади, обхватив руками и с невероятной силой прижав к груди. Нападавшего это нисколько не остановило, казалось, разозлило ещё больше, поскольку он с лёгкостью разорвал путы и молотом швырнул правую руку влево, сбивая Знакова с ног. Но и Дмитрий не собирался уступать: в падении он сумел сгруппироваться и сделать кувырок. Вскочив на ноги, Знаков отважно ринулся навстречу уже летящему к нему в очередном рывке монстру.

Они столкнулись в яростном поединке двух пропастей безраздельных сил – битва тьмы и света. Будто подвластные воле невидимого судьи, фиксирующего дуэль, в нервном мерцании заиграли фонари. Никто не желал сдаваться, никто не уступал в силе и мощи, никто не хотел умирать.

Дима вдыхал запах ненависти и злобы, а беспросветные глаза демона в попытке раздавить волю засасывали в бездонное чёрное пекло. Яркая чёрная вспышка озарила сознание Знакова – нечто до боли знакомое и, в то же время, отталкивающе безобразное промелькнуло в голове. В мимолётном помутнении рассудка Дима не заметил, как в неугасающей схватке их напряжённые тела свалились и оказались на переливающемся в холодном волнующем свете фонарей, словно гирлянда, асфальте.

– Низкое умрёт…, – бумажным криком разорвал воздух демон, – …умрёт.

С невероятным усилием Знаков оттолкнул серого монстра от себя, да так, что тот прокрутился несколько раз, ударяясь об твёрдую поверхность всеми частями чужого тела, будто сильный ветер поднимал и бросал сломанную ветку дерева. Не упуская подходящий момент, когда противник был несколько обескуражен невообразимым действием жертвы, Дима вскочил и схватил монстра сзади, одной рукой сдавливая расплывчатую пепельную голову, а другой – сжимая шею.

В безумном отчаянии демон захрипел, и в неистовой смеси безграничной ненависти и злобы Знаков почувствовал его страх. Такой развязки серое существо совсем не предвидело, оно испугалось. В предчувствии неминуемого приближения смерти оно с яростью продолжало бороться, но все попытки разбить стальной капкан были обречены – Дмитрий не сдавался.

«Ошибаешься, тварь! Сегодня умрёшь ты!»

Непроницаемым чёрным светом сознание вновь осветила яркая вспышка, погружая разум в нечто бесцветное и постороннее, знакомое и таинственное, парализующее в леденящем ужасе душу. В последнем дыхании угасающей жизни серый монстр вздрогнул, и Дима провалился во тьму. Внезапное помутнение рассудка поглотило волю, растворяя в чёрных объятиях. Лишь нервозное мерцание уличных фонарей свидетельствовало о том, что поединок ещё не завершён.

Он почувствовал холод. Вокруг беспросветная пустота, лишь еда заметный перелив играющего разноцветьем света на секунду оживлял пространство и тут же исчезал. Что это? Сон?

«Не думаю, что это так»

Он лежал. Сильная боль во всём теле заставила усомниться в созерцании собственных грёз, и Дима понял, что не спит. Обжигая внутренности жгучим огнём, множество острейших игл разом вонзились в тело. Казалось, миллионы червей сжирают его изнутри, заставляя испытывать приступ физического страдания.

Знаков попытался вскрикнуть, но ворвавшийся в нутро воздух раскалённой лавой наполнил лёгкие и парализовал грудь, а изо рта выскочил сдавленный нечеловеческий хрип. Боль. Перед глазами тьма, которую на миг вновь разрубил слабый переливающийся свет. Он стремительно промелькнул, будто дразня, и исчез, погружая пространство в темноту.

«Что это? Где я?»

Дима почувствовал, как неслышно проснулось сердце и в слабом ритме, будто после заморозки, откликнулось ему; ощутил болезненное давление ожившей кожи к ложе, а тело будто растягивали вдоль. Глаза немного привыкли к мраку, и в очередной вспышке тусклого света он разглядел тонкую прозрачную материю, по которой, словно ток по проводам, с невероятной быстротой проносился колоритный свет.

«Что это? Оболочка?»

Боль медленно оставляла тело, оставляя неприятную ломоту в зачерствевших суставах. Знаков испытал странное ощущение, словно его организм приобрёл новые навыки и возможности, даже конечности казались совершенно другими, а нутро не покидало мерзкое чувство растянутости туловища.

Проснувшиеся мышцы с трудом, но всё же позволили ему пошевелить конечностями. Превозмогая боль, он повернул голову: в неясном мерцании оболочки проявилось нечто похожее на чёрную скрученную внушительных размеров корягу, которая лежала на матово-серой массе. В этот миг от наполняющего душу страха глаза, вдруг, стали видеть чётче, и окружающая обстановка приобрела ясность. Рядом с ним находилось окаменевшее тело некого существа, напоминавшее больше засохшую безобразную куклу. Но что больше всего поразило Знакова и заставило сердце биться чаще, дак это то, что огромная голова чудовища была повёрнута лицом к нему, а чёрные круглые глаза, наделённые непроницаемым взором, казалось, были устремлены только на него. Дима узнал их. Ни за что на свете он не забудет такого всепоглощающего безумия, такой бесконечной ненависти, которую излучали эти глаза.

Поглощённый всеобъемлющим ужасом Дмитрий попытался поднять руку и к великому удивлению вместо привычной конечности обнаружил длинную тёмно-серую, больше походившую на ветку дряхлого дерева, палку. Он приподнялся, чтобы разглядеть себя: на тёмной массе лежало скрюченное длинное цвета чёрного пепла тело. Его тело. Ноги отсутствовали, а вместо них виднелась какая-то штука, похожая на абажур.