Грязь. Сборник

– Нет, как та, у кого пересохло в горле.

Она села на кровати, взяла воду и, смотря на свои руки, сказала:

– Да, старуха. Руки меня выдают.

– Ну… Даже если они тебя и выдают, то показывают лишь то, что тебе уже не двадцать лет. Ты уже взрослая самостоятельная женщина, что тут ещё желать? – рассуждал он, сев на край кровати.

– Жизни, например.

– Так, не начинай! – строго сказал он, показывая на неё пальцем. – Не надо тут снова говорить про то, что ты мертва и вот и… всё.

– То есть мне быть нечестной с тобой, говорить не то, что хочется?

– Ох… Ладно, забыли. Забыли.

На карниз села птичка, постучалась в окно и сразу же улетела. Птичка-хулиганка. Её это развеселило, она помахала рукой, прощаясь с птицей. А потом радостно сказала:

– Смотри, я в зеркале!

Она смотрела на горизонтальное зеркало, повешенное напротив кровати над комодом, и махала отражению. Он удивился: это звучало так по-детски, будто она впервые увидела своё отражение и играла с ним.

– А представляешь, если бы могли оставаться в зеркалах. Вернее, как наше фото, только двигающееся. Я бы, например, если бы захотела, то осталась вот в этом зеркале, махала бы сама себе рукой.

– И администратор отеля заставил бы нас его забрать и заплатить за новое! Ха-ха!

– Дай помечтать.

– Вот видишь.

– Что?

– Ты живая. Мечтать хочешь, тянешься к этому. Живая, – он пристально смотрел в её глаза.

Она ничего не ответила, только улыбка погасла, и рука, которой она махала, бессильно опустилась на одеяло.

Настоящее.

Она сидела на кровати спиной ко мне, расчесывала волосы желтой расческой и грустно напевала:

Повсюду была темнота,

Иней лежал на земле,

Когда «Тигры» вырвались на свободу.

И никто не выжил

Из Третьей Королевской Стрелковой Дивизии.

Все они были брошены,

Большинство мертвыми,

Остальные – умирающими.

Именно так Верховное Командование

Отняло папу

У меня.

Я открыл глаза. Она редко это пела. Утренняя тишина была белым листом для Её мягкого голоса. Неспроста люди поют песни по утрам.

Ещё утром по приказу Клыка на творческую квартиру прибыло человек двадцать медиков. В основном студенты, с аппаратурой и медикаментами, они развернулись в самых больших комнатах и принялись пить чай, смеясь над своими медицинскими шутками.

Мы сидели с Ней на кухне и завтракали омлетом.

– Зачем ты этим занимаешься?

– Чем?

– Зачем ты с ними? Зачем таскаешься со своим товарищем? Я понимаю, он твой друг, но он же с Клыком.

– Ты боишься?

– Да, – честно ответила Она.

– Это моя жизнь, и она такая.

– Но ты можешь её изменить.

– А зачем?

– Чтобы дать шанс войти в твою жизнь чему-то большему, – Она пристально смотрела на меня, её это действительно беспокоило.

– Мне не даёт покоя мир. Люди так быстро теряют голову, оказываясь здесь, на этой планете. А потом… Большинство людей пришли к власти не для того, чтобы сделать наши жизни лучше, а чтобы побольше получить. Власть отупляет, одни цифры в головах, я говорил с теми людьми, они пребывают в другом мире. Власть их изменила в худшую сторону. Я всегда буду здесь, внизу, в окопах. Здесь хоть мысли яснее. Это моя борьба.

– И всюду озлобленность…

– Ты меня понимаешь?

– Да.

– Спасибо.

Прошлое.

– Мы такие разные, – про себя сказала она, смотря, как он разговорился с каким-то мальчишкой о компьютерных играх, пока они втроём ехали на вершину горы в кабинке подъемника.

Снег перестал идти после завтрака.

Когда они поднялись и вышли на площадку перед трассой для спуска, он сказал:

– Вот так стоишь на большой высоте, и сами собой мысли появляются, как прыгнешь и полетишь вниз. Это пугает и… даже нравится.

– У меня такого, слава Богу, нет. Когда я стою над пропастью, то думаю: «Блин, круто», – на последней реплике она развела руками и изобразила сарказм.

– Ну да, ты же у нас бесстрашная.

– А ты герой.

Они покачали головой, смотря друг на друга, и начали надевать лыжи.

– Эти лыжи прекрасно подходят к твоей желтой куртке.

– Угу, буду считать это за комплимент, – вредно сказала она.

– Считай.

– До десяти, а потом рванём?

– Я смотрю, у кого тут азарт проснулся.

– Один, два, три…

Он справился с последним креплением и взялся за лыжные палки, воткнутые в снег.

– Четыре, пять, шесть…

Она была готова с самого начала отсчёта. Её фиолетовые волосы вылезли сбоку из-под шапки и успели немного заледенеть на ветру.

– Семь, восемь… Фора!

Она быстро рванула на лыжах вперёд.

– Хэй! – крикнул он и отправился вдогонку.

Хорошо смазанные лыжи летели по снегу, набирая ход. Ветер дул в лицо, шумел в ушах, руки активно «гребли» вперёд, азарт, азарт, азарт! Он почти нагнал её, начал отклоняться влево, чтобы не столкнуться с ней, и решил что-то крикнуть, когда поравняется с ней. Но Сирень внезапно отклонилась от курса и стремительно покатилась в сторону.

– Вот чёрт, Сирень!

Женщина в желтой куртке врезалась в ленточное ограждение трассы, порвала его, и кубарем влетела в снег, скрывшись между елками.

Он упал, пытаясь затормозить, сразу же вскочил и побежал на лыжах, не переставая звать её. Сверху уже спускался медик, ответственный за этот участок спуска.

Настоящее.

Когда я вышел из комнаты, Её уже нигде не было. Ушла. Я надел пальто и пошёл в сторону входной двери.

Заглянул в «ставку Наполеона». Мой товарищ до сих пор пребывал там. Надел на себя старое черное пальто с длинными полами и высоким воротником, и сидел у камина, раскуривая огромную трубку. По периметру комнаты на креслах, диване, стульях, в надувном бассейне без воды сидели, лежали, спали ещё человек десять-пятнадцать. Некоторые негромко разговаривали, других ещё не отпустило. Он смотрел на языки пламени и задумчиво произнес:

– В условиях острого правительственного кризиса молодежь уверенно и бесповоротно шлет всех на три буквы.

– Ааа! – громко крикнул заросший хиппи. – Студенты, например, вообще не бастуют! Или, наоборот, какую-то партию поддерживают. Глупые у тебя выводы.

– Студенты, студенты, – он поднял голову и посмотрел на синюю люстру. – Да разве есть среди них молодые? Нет, нет…– мой товарищ говорил медленно, как будто вспоминая что-то важное, такое, что не стоило торопить. – Они все заняты науками, открытиями уже давно открытых вещей… Они все на одно лицо… Не умрут они за тебя, охламона синего, и за друга своего, не бросятся они со скалы в пасть пылающему тигру, ведь это им даже не нужно. Будущее нации… Ха! Будущие старики нации. Нет, господа, нам уготован совсем другой путь, совсем…

Он замолчал, и я вышел из комнаты. Никто даже не заметил моего присутствия. Порой мне казалось, что я был только безмолвным свидетелем чужой жизни.

Я ещё немного побродил по квартире. В одной из комнат нашёл огромную гору книг, наваленных без разбора, почти достающую до потолка. Некоторые из них открылись, другие порвались. Парочка оказалась с золой вместо страниц. Наконец я достал целую книгу. Название знаменитого романа Берроуза говорило само за себя: «Гомосексуалист».

– Несчастный, – добавил я и бросил эту Отвратительную книгу обратно.

С вершины мне под ноги упала зеленая книга. Я поднял, открыл и сразу же увидел на пожелтевшем титульном листе свежую красную печать: «Запрещено». Она пыталась перечеркнуть и автора, и название, но не смогла это сделать. Да и разве перечеркнешь такое. Это был томик стихов Зарёва. Я с удовольствием прочел несколько. Хорошая вещь, не верится, что это было написано относительно недавно. Да… кто знал, что новый и великий для страны век окажется веком глубочайшей глупости. Мой товарищ правильно сказал про это место: «островок Свободы в огромном море невежества…» Я с какой-то тоской посмотрел на этот заплесневелый потолок с трещинами, знак анархии на уже бесцветных обоях, огромное окно, которое в этом помещении было наполовину разбито и прикрыто фанерой. Я вспомнил другие комнаты и их обитателей. Думаю, это место достойно права на жизнь. Хочется, чтобы оно не пропало. И пусть здесь собираются не лучшие из лучших, чего только стоят те торчки из комнаты «кайфа», м-да… Есть здесь и другие. Они мои друзья. И пусть про них никогда не напишут книги, пусть они сами про себя споют песни, где без мата не обойдется каждое второе слово, пусть они гонимы обществом, но именно здесь они обретают покой и отдых. Это место нужно миру. Каждый загнанный и запутавшийся подросток или взрослый вздохнут здесь свободно и явят миру подлинное чудо – самих себя. И пройдут года, возможно, это место изменится, потому что его обитатели повзрослеют и многое переосмыслят, возможно, эту комнату даже отремонтируют, но суть останется прежней. Островок Свободы в огромном море невежества. Да будет так всегда.

– Аминь.

Я положил книгу во внутренний карман куртки и быстро направился к выходу из квартиры. Солнце было в зените, этот день заботливо манил меня в самую гущу событий.

Прошлое.

Сирень попала в больницу со сломанной рукой и несколькими ушибами. Врачи порекомендовали ей на один-два дня остаться здесь.

Он сидел около её кровати и говорил, чем можно заняться после того, как она выйдет отсюда. Это были целые горизонты возможностей.

– Помимо этих гор со всеми развлечениями тут же ещё и море есть. Зимой, конечно, оно особо не притягательно, но ради интереса можно посмотреть. А ещё там рядом город, а там уж сколько всего… Можем билеты взять на какой-нибудь концерт или выступления, сюда постоянно приезжают известные артисты.

Она слушала его и понимала, что не хочет ничего из этого. Её нужен был покой, просто покой.

– Я не хочу, мне и в горах хорошо.

– Может, по канатной дороге поездим? Полюбуемся видами. Для начала, а там посмотрим по ситуации.

– Да…

– Эй, не грусти. Всё закончилось хорошо, твоя рука нам точно не должна портить отдых.

Он наклонился к ней и провёл рукой по её щеке:

– Я тебя люблю.

– Это неудивительно.

– Ты невыносима.

Он поцеловал её. Они ещё немного поговорили, но она даже и не запомнила о чём. Попрощался, пообещав навестить её завтра, и вышел из палаты. Дверь закрылась. Сирень продолжала смотреть на дверь. В её голове созревало решение. Горькое, но неотвратимое.

Рядом с кроватью на полу стояла сумка. Она открыла её и достала здоровой рукой фотографию из маленького кармашка. За последние годы она сдала. Многие ушли из её жизни. По правде говоря, только появление этого неунывающего паренька прервало черную полосу. Появилась надежда, радость. Но и это ушло. Она провела рукой по фото. Лучше тех времен уже не будет. Грустно, когда осознаешь такое. Всё это позади, впереди только угасание. Она уже не боялась остаться одна. Или…?

На фото стояли герои былых времён, герои другой истории. Шесть человек плюс Сирень. Пришло же в голову родителям её так назвать. Семь лиц смотрели на неё из прошлого, улыбались, дурачились, кривили лица, смеялись, не зная того, что все их мысли, мечты, действия, слова приведут к этому. Они хотели сделать мир лучше и были уверены в том, что это им по силам. А получилась Грязь. Это были хорошие добрые люди. Она тоже когда-то была хорошей, но теперь стала безучастной. Но люди на фото обо всём этом еще не знали. Они фотографировались во дворе Фонтанного дома, переполненные энергией, азартом и верой в лучшее. На обратной стороне была надпись:

Вильгельм, Антошка Цвет, прекрасная Лена, Сирень, малыш Ёжик, Н. Златоусцев и Коля Зарёв. День, когда всё было хорошо.

Это была Серая история. И она тянула Сирень назад.

На следующий день после оглашения этого решения мой товарищ разбил первое зеркало в своей жизни. И покинул сказочный город навсегда.

– Я слышала, что завтра они хотят поднять мятеж.

– Не бойся.

– Пытаюсь.

– Я тоже.

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Грустные глаза,

Я не должен этого делать…

Цветы.

Грустные глаза,

Я подарил им цветы,

Я не должен был этого делать

Я не должен идти навстречу тому,

Кого не готов принимать.

Является ли это поэзией? Есть ли здесь свет лампы?

Песнь ковра северной Ёсивары

На двери туалета с внутренней стороны весело объявление с мелкими зелеными буквами на фоне грязно-белой бумаги (грамматика и пунктуация сохранены):

«Инструкция по использованию туалетной бумаги

Туалетная бумага (арт. № 11315509651) в дальнейшем – ИЗДЕЛИЕ, предназначено для удаления остатков процесса дефекации с внешнего края заднепроходного отверстия, прилегающих к нему участков кожи и локально концентрированного на данном участке тела волосяного покрова (в дальнейшем – место использования).

Применение:

Тщательно ознакомиться с настоящей инструкцией. Инструкция должна быть закреплена винтами М6 в легкодоступном и хорошо освещенном месте в зоне прямой видимости пользователя (пользователей).

Рулон изделия расположить на уровне груди пользователя в слегка горизонтальном положении.

Произвести акт дефекации.

Убедится в успешном завершении акта и в отсутствии позывов к его продолжению (данный пункт важен для экономии и рационального пользования изделием).

Прямым поступательным движением правой руки вниз ухватить кончик (изделия), а затем резким движением вверх и вправо приблизительно под углом в 60 градусов к линии горизонта дернуть (изделие), отмотав таким образом 700 мм изделия (для удобства пользователя каждые 100 мм изделия маркированы перфорацией).

Разнонаправляющими движением рук в горизонтальной плоскости произвести разрыв ленты приблизительно посредине между двумя ближайшими участками перфорации. Лица обладающие отсутствием одной из верхних конечностей производят манипуляции с изделием с помощью острого режущего или рубящего инструмента (ножницы, столовый нож, опасная бритва, топорик для разделки мяса). Соблюдайте меры предосторожности, изложенные в соответствующих инструкциях прилагаемых к данным изделиям.

ПРИМЕЧАНИЕ: Не рекомендуется производить надрыв изделия по участкам перфорации ввиду опасности нарушения и деформации поверхностного слоя волокнистой структуры материала изделия.

Сложить отрез изделия в виде гармошки (баяна) последовательно сгибая его по участкам перфорации, получив изделие №2.

Переложить в руку, наиболее удобную для пользователя.

Приложить полученное в ходе предыдущих манипуляций изделие №2 к месту использования и плотно прижав рукой к кожному покрову произвести подтирочные движения в межягодичном пространстве.

Поместив использованное изделие в область зрения, в условиях хорошей освещённости осмотреть наличествующий на нем мазок на предмет обнаружения яйца глистов или признаков педикулеза. В случае обнаружения таковых набрать 03 и поставить в известность соответствующие медицинские учреждения по месту жительства. В противном случае повторить пункты 4-9 три-четыре раза.

Чистой сухой рукой проверить качество очистки (межягодичное пространство на ощупь должно быть сухо, слгка шероховато, края заднепроходного отверстия хорошо протерты, волосяной покров пушист и легко доступен для прчесывания). В случае наличия признаков некачественной подтирки (грязь под ногтями, резкий специфический запах при обонятельном контроле и др.) произвести манипуляции, описанные в п.4-9 еще три-четыре раза.

Меры предосторожности:

Не курить вблизи изделия.

Не оставлять использованное изделие в местах культуры, отдыха и приема пищи.

Беречь от детей. Туалетная бумага – не игрушка, а средство гигиены!

Не рекомендуется многократное использование изделия».

Конечно же, бумаги в туалете не оказалось. Хоть, она и не была нужна, но после такого красочного описания так и хотелось лишний раз притронутся к этому изделию. А потом было утро.

И привольно расставаясь с новым сном,

В утре растворяясь без остатка,

Хочется закрыть глаза, остановить

Бег загадочный часов и солнца.

Вот так просыпаешься и думаешь, что уже больше никогда не сможешь нормально заснуть. Паршивое состояние, выскальзываешь из потных простыней, что напоминают о ночной агонии отравления организма, и даже поначалу не можешь полностью выпрямится, расправить плечи. А выглянешь на улицу – и вовсе не хочется этого делать. Северная паршивая Венеция, как мы еще не утонули в этих дождях?

Её сумка была перевернута и на тумбочке, с дверцей, обклеенной розовыми наклейками, лежала косметика, пара пачек с таблетками от головы и еще от чего-то, разноцветные ручки, выглядывал блокнотик, а из него торчал белый билет смотровой книжки. Черт знает, кто еще в девятнадцатом веке додумался называть их «желтыми». В архивах так и не нашли ни одного подобного, все белые, да блекло розовые.

Она вернулась из душа, принялась одеваться, а я начал готовить брокколи на серой холодной кухне. Она еще не почувствовала человеческого тепла и не проснулась, могильно белея кафелем. Мы как будто застряли в безвременье.

Режу ножом с серой ручкой зеленые пучки капусты. Здесь главное сначала разделить их на соцветия, а те в свою очередь разрезать на части, стебли тоже должна постичь такая же участь. Монотонные режущие движения напоминали моё вчерашнее состояние. Я сидел в комнате ожидания спа-салона и ждал своего товарища. Он пялил директрису, и всем это было вполне очевидно. И слышал разговоры всех этих старых женатых извращенцев. Наливаю масла в сковороду и ставлю на средний огонь.

– Моей 40, она любит секс в лёгкой розовой болоньевой курточке на голое тело, когда за курточку тянут и насаживают, или в ротик за капюшончик.

В тот момент в своих мечтах я лег под землю и не слышал ничего.

– А мы вот прошлым летом в Тунисе впервые попробовали местных ребят, они там прям по пляжам ходят и открытым текстом говорят, что они жиголо. Здоровенные такие шкафы с тупыми мордами, ну, местные, не арабы. Экзотика, как никак.

– Да не говори, за границей даже плохой секс всё равно за секс считаешь.

Они чокнулись бокалами.

Выкладываю на сковороду нарезанные стебли брокколи и начинаю обжаривать.

В этой комнате поначалу кажется, что всё нормально, даже элитарно. Высоким гостям нет никакого дела до тебя. Но потом ты понимаешь, что все тут приглядываются друг к другу, рассматривают как потенциальных партнеров.

– В Rupe довольно часто встречаются, приложение работает. Там от шестнадцати порой найти можно, как говориться, только бы не обжечься.

Они рассмеялись. На самом деле, они ходят по лезвию ножа, способного лишить их карьеры и статуса в одно мгновение. Но им это нравится. Главное совсем не впасть в азарт и не положить свою жену под бизнес-партнера. Да… «Но ее фото я тебе всё же покажу».

Высыпаю соцветия брокколи, перемешиваю. Оставляю. Несколько минут до золотистой корочки.

– Она обожает у меня пляжи. И обожает мужское внимание на них. Она мне рассказывала, что на первом курсе института она отдыхала на пляже с подругой, и к ним подошел какой-то мужик и предложил денег за то, чтобы помастурбировать на них. Подруга сразу послала его, а моя согласилась, – с гордостью сказал он.

В стакан с водой добавляю соль и перец, перемешиваю и выливаю в сковороду. Шипение усиливается. Накрываю крышкой.

– Они пошли к его машине, она встала на четвереньки на заднее сидение, а он встал около двери и наяривал там минут десять.

– Сняла трусики?

– Ну, конечно. Спустил ей на спинку и заплатил, как и было обещано. Вот такая она у меня замечательная.

Снимаю крышку. Жду несколько минут, пока не выпарится жидкость. Готово.

Так я вчера не выдержал и ушел, позвонив знакомой проститутке. А сейчас ем брокколи. Я не помню, откуда они у меня.

Она подошла к столу, держа в руках дорогое кремовое пальто.

– Слушай, у меня водитель заболел. Не подвезешь, а?

В ту пору у меня был старенький немецкий универсал благородного коричневого цвета, доставшийся мне от недавно почившего дяди. Мы с ним, на моей памяти, виделись раза два в жизни и мне тогда было совсем мало лет, всем казалось, что я обаятелен, умен и перспективен. И вот он умер и оставил мне, повзрослевшему и уже лишенному всех вышеупомянутых качеств, один из двух своих автомобилей. Когда я приехал за ним на трамвае и подошел к дядиному гаражу во дворе, то его сын-доцент в толстом свитере цвета морской волны легким движением руки поднял массивную створку вверх, освобождая машину из заточения, молча дал мне ключи и пошел к дому. Он был сильно опечален чем-то.

– Давай, если тачка не развалится.

– А что, может? – обеспокоенно посмотрела она на меня.

Порой я говорил со слишком серьезным лицом.

– Да нет, вроде… Я в машинах плохо разбираюсь, думаю, что уже скоро должно что-нибудь произойти с машиной, отчего я махну на нее рукой и брошу ее. – Её взгляд настойчиво требовал утешительного продолжения. – Не заведется она однажды. Например.

Серые тяжелые тучи и холодный ветер, что гуляет по мостовым и набережным, проносясь над брусчаткой, расшвыривая листья, мусор, поднимая подолы длинных пальто и дождевых плащей – я поежился и поскорее сел на водительское сидение. Железные коробки-машины были здесь только для того, чтобы бороться с этим пронизывающим до костей духом города. Пальцы мерзли даже летом. Поникшие взгляды сливали нас с серыми зданиями и дворами без единого деревца. Я повернул ключ, и мы медленно покатились вперед по этим усталым улицам.

После одного адреса в Приморском, я повез ее в самый центр. «Работы на часок» – сказала она. И это был честный, математически выверенный земной час. Я сразу же смирился с тем, что весь день пройдет так. Откинулся на сидение, повернул голову в бок и смотрел на проходящих через перекресток людей. Обычные работяги, пытающиеся выглядеть лучше, чем есть. И туристы, они вообще всегда в аффекте. Это были мои уютные улицы.

Настойчивый стук со стороны пассажирского сидения заставил меня повернуться. В окне было широкое бородатое лицо в тряпичной кепке. Оно, улыбаясь, показало пальцами на стекло, а потом вниз.

– Ладно, – наклонился я, открывая окно.

– Здравствуйте, вы водитель Анжелики?

Тяжело вздыхая про себя и думая о том, во что меня всё это втянет, я ответил:

– Допустим.

Толстяк усмехнулся:

– А… Я журналист, у меня договоренность с Микки, её начальником. Я собираю материал для статьи, и он позволил мне поездить несколько дней с вами. Можно я сяду?

– А что за газета?

Он произнес название.

– Ну… довольно неплохая. Садись.

Он открыл дверь и на удивление проворно заскочил на переднее сидение.

– Дождливая погодка, ух.

– Как обычно. Она будет где-то через пол часа. Ты надолго?

– Ну, на сегодняшний день ее рабочий.

– Класс… – протянул я, понимая, как две минуты назад всё было прекрасно. – И что за статья?

– Про то, как устроена у нас проституция на день сегодняшний, взгляд изнутри.

– В наказание тебя назначили на эту статью?

– Нет, это я сам придумал и добился местечка в новом выпуске.

– Ммм… Название уже придумал?

– Да, «Северная Ёсивара». Это такой квартал публичных домов в Токио.

– Я знаю, хорошее место, оно оказало влияние на многое. Японскую литературу, гравюру, да и знаменитый театр Кабуки сформировался именно благодаря Ёсиваре.

– И как же? – с интересом спросил журналист.

– Первые труппы нашли своего зрителя именно там. Многоликая масса почти из всех слоёв общества, гонимые, несколько похотью, сколько скукой от этих бесконечных указов сегуната, предписывающих что носить, как жить; эти люди нашли отдушину в искусстве. Напиши и про это, это всё взаимосвязано.

В мокром асфальте кривыми дорожками отражаются автомобили, безропотно стоящие по бокам дороги, устремленные фарами к центру города. Они будто подняли головы как верные псы в ожидании своих хозяев, прислушиваясь ко всем новым звукам и каждому хлопанью дверей. Дома, неотрывно вцепившиеся друг в друга, уходят в даль, расплываясь как акварель. Дождь – эта одна из немногих вещей, объединяющая нас всех. Все начинают о чем-то думать, только завидев его. Он щедро поливает собой как центральные проспекты, так и пригородные парки, мечтательные взлетные полосы. Люди стоят в ожидании своих рейсов и привычное освещение помещений кажется им намного ярче. Не имея солнца, мы всегда ищем ему заменитель, который, если и будет тускло светить, теряя своё сияние в ближайших тенях на стене, то хотя бы успокоит нас тем, что он просто есть.

– А ты разбираешься в искусстве. Что заканчивал?

– Учился в нашем университете, первом и когда-то единственном, – с досадой ответил я.