Грязь. Сборник

– Ну да. Нет худа без добра.

Я покачал головой:

– Засранка.

– Бука.

Мы были отличными друзьями.

Летом я всегда знал, где Её найти: Она любовалась закатами, сидя на набережной. Она, словно русалочка, устраивалась на граните и ждала чуда. Именно ради этого я стал всегда узнавать точное время, когда садится солнце.

Ха-ха-ха Ха-ха-ха

Смеялись, много смеялись, но пока не плакали.

Ха-ха-ха Ха-ха-ха

А когда заплакали, то потерялись.

Что на этой стороне безумия?

Блики утреннего света в холодном кофе

7

Путешествие из Туниса через Алжир сильно затянулось: две недели нескончаемых остановок, поворотов не туда и прочих прелестей пустынных дорог. А всё из-за проводника, который, как оказалось, не имел ни малейшего представления о передвижениях дальше границ своего города. На марокканской границе выяснилось, что он был неоднократно судим. Вот же я вляпался. Но всё же доехал. Мой «проводник» сказал, что по вечерам будет сидеть в одной из местных курилен, и если я надумаю вернуться в Тунис, то пусть найду его. Следующие несколько месяцев я периодически видел его в том заведении, а потом он исчез. Наверное, всё-таки нашёл себе попутчика и вернулся домой. Думаю, он просто боялся ехать один.

Когда я попал в Танжер, то задал себе вопрос:

– Где я?

Canta el pueblo su cancion

Nada la puede detener

Esta es la musica del pueblo

Y no se deja someter8

Я был на другом конце света. Я прошел по старинным улочкам, спускаясь к океану. Даже на наших рынках и ярмарках я не видел такого разнообразия людей. Здесь говорили на всех языках Европы, жили всеми возможными способами, занимались всеми возможными профессиями. Казалось, что это город до сих пор оставался городом всего Мира.

Дошёл до океана, намочил ноги, скинув поблизости свой массивный рюкзак. Немного поверил в то, что доехал до пункта назначения. Шел по берегу, пока не обсохли ноги. Смахнул песок, надел сандалии и пошёл искать. Не спрашивайте меня, как, я не знаю. Просто искал и нашёл.

Она стояла около барной стойки одного из кафе в белой шляпе из агавы с широкими полями, которые со спины полностью закрывали ее плечи от солнца, в закрытом купальнике красного цвета (который купила на днях и надела в первый раз, потом Она его больше почему-то не надевала), обмотав вокруг своих бедер оранжевый шёлковый платок, опускавшийся до ее щиколоток. Ну, кто так еще мог одеваться…

– Hey! Been trying to meet you? – крикнул я.

Она медленно повернулась ко мне. Прищурила глаза, как только увидела меня. Как мне показалось, сказала «твою мать». Но это было радостное «твою мать».

– Must be a devil between us! – с улыбкой крикнула Она и стала двигаться ко мне, огибая столы.

– Or whores in my head! – я пошёл к Ней навстречу, огибая столы.

– Whores at your door!

– Whores in my bed!

– But hey!

– Where have you…9

– Я здесь, – сказала Она, и мы обнялись. – Всё хорошо.

Она расплачивалась за обед, доставая кошелек из своего оранжевого рюкзака, который на радостях от встречи чуть не забыла на стойке того бара.

– В следующий раз плачу я.

– Ты лучше сначала расскажи, что здесь делаешь, рыцарственный ты мой.

– За тобой приехал. Думаю, нас тянет друг к другу. Я чувствую, когда ты рядом.

Она не стала вдаваться в расспросы, только подмигнула, а потом посмотрела в сторону океана.

– Ах… Край света. Ты сказал, что приехал за мной. Неужели ты хочешь, чтобы мы уехали отсюда?

– Ну… А здесь люди живут?

– Да, как видишь вокруг, – язвительно ответила Она.

– Тогда, думаю, и мы сможем.

Так встретились снова. После разлуки. Почти как в первый раз. Следующие полгода мы провели на берегу океана в городе Берроуза.

Когда-то я работал, но и это время прошло. Потом я писал, но вы знаете, к чему это привело. Я хотел заниматься более полезными делами. Тем, что хоть как-то могло удовлетворить мой потенциал и амбиции. Да, то было время, когда я завышал планку своих возможностей. И что могло быть более полезным в наш отвратительный век, чем искусство? Честно говоря, много других вещей, но искусство меня привлекало больше всего. Это был некий атрибут человечества, который был его верным и могущественным спутником на протяжении всей истории. Неиссякаемый источник сил, проходящий сквозь века – я хотел стать частью этого. Но из меня вышел плохой поэт. Нигде не оказалось места для моих стихов. Ничего путного так и не создал. Наверное, чтобы стать настоящим творцом, надо было выбрать определенную позицию, взгляд, следовать ей, воевать за неё, стать узколобым и упёртым. Я не смог этого сделать, видя всё многообразие жизни. А может быть, всё дело в том, что у меня под кроватью не стояло ведерко с водкой, как у Есенина? Проверять эту версию пока не хотелось. Но в Танжере я решил попробовать снова и взялся за перо.

В этом городе легко можно было сойти за местного: я специально поддерживал щетину, неопрятно одевался, не особо тщательно мыл голову в нашем летнем душе на заднем дворе, плюс загар, полученный во время путешествия по пустыне – и я выглядел как местный обыватель. Её чаще всего принимали за испанку, даже несмотря на рыжие волосы, благо Она немного выучила язык и могла говорить на нём на базарно-бытовом уровне. Кстати, я знал английский примерно так же хорошо. Но этого хватало. Главное – не таращиться, а если попался, то уметь держать ответ. У Неё последнее получалось прекрасно: Она начинала громко кричать на испанском – ни один мужчина не мог выдержать такого натиска. Бесподобно.

В Танжере Она жила в захудалом отеле. Это было несерьезно. Понятие «своё» было здесь растяжимым еще со времен интерзоны – когда Танжер был под управлением от трёх до семи европейских государств. В таком хаосе город запестрил всеми национальностями старушки Европы. А еще толпы африканцев и арабов. Это был хаос, отголоски которого были слышны до сих пор. Поэтому лачугу я нашёл нам без труда. Обычная местная лачуга. Дверь, окна, содержимое. Без прикрас. Насчет летнего душа, который я уже упоминал выше – вот кто был самым главным героем окрестностей, заслуживающим медаль за стойкость.. Его бедные ржавые дряхлые трубы видели, наверное, ещё те времена, когда этот город был международной зоной. Каждый раз, поворачивая пару кранов (я так и не разобрался, какой из них был с горячей, а какой с холодной водой), слушаешь около минуты глухое бульканье, кашлянье, урчание из самых глубин местной канализации, потом видишь, как душевые трубы охватывает легкая дрожь, утробное урчание усиливается, и сильный поток воды льется на тебя, неожиданно мягко обволакивая тело. За время нашего пребывания этот душ ни разу не ломался. Это было чудом света местного масштаба.

Единственная проблема с душем возникала тогда, когда искупаться хотела Она. Прыткие мелкие мальчишки несколько раз на неделе пытались пробраться на задний двор и подглядеть за местной «chica española10». Поэтому у меня в это время под рукой была корзина с различным хламом, который не жалко было выкинуть в окно. Чаще всего там лежала Её обувь. Я сидел за рабочим столом и периодически выглядывал в окно. Если видел, что мальчишки идут на полусогнутых ногах сюда, смотря во все стороны, то с радостным криком начинал кидать всё содержимое корзины в незваных гостей. Обычно они разбегались сразу. Иногда попадались храбрецы, гордо стоявшие в полный рост. Именно они получали от меня больше всех. Когда Она возвращалась из душа, то я рассказывал Ей о своих геройствах. Её это забавляло, Она даже прощала мне то, что я кидался Ее обувью, но с оговоркой: «Соберешь сам». Она была замечательной. А я был драконом, охраняющим принцессу.

А город всё продолжал петь свою мятежную песнь:

Te uniras a nuestra causa

ven y lucha junto a mi

tras esta barricada

hay un mañana que vivir

Si somos esclavos o libres

depende de ti11

– Ну, хочешь, полежи на пляже. Но это без меня.

– Да ладно тебе, не будь букой. Все мы любим солнце и океан.

Она в оранжевом купальнике и набедренной полупрозрачной повязке, желтых сланцах и с большой пляжной сумкой на плече пыталась вытянуть меня из дома, вцепившись в мою руку. Я же в ночном халате завис с йогуртом в свободной от нее руке перед открытым холодильником и разговаривал с Ней, стараясь особо не смотреть на Её грудь, которая постоянно подпрыгивала из-за Ее активных телодвижений.

– Я не люблю местную жару и местное море. Оно тут грязное, и вообще я не люблю места, в которых люди ходят в полуголом виде.

– Пошлиии, пошлиии со мнооой, – несмотря на Ее усилия, я твердо стоял на ногах, и у Неё не получалось меня сдвинуть. – Выйди на свет безбожный, ну же….

– Нет.

– Надо уметь расслабляться.

– Иди, расслабься.

– Бука! – крикнула Она, отпустила мою руку, схватила йогурт из свободной руки и быстро выбежала на улицу.

– Вообще-то это последний! – крикнул я вслед убегающим сланцам в оранжевом купальнике, чтобы они точно в ближайшее время сюда не вернулись.

Я постоял ещё минуту, смотря на входную дверь, ухмыльнулся, достал другую пачку йогурта из холодильника и пошёл за своё рабочее место. По дороге включил радио, стоявшее на развалинах комода с вещами прежних владельцев (радиоприемник тоже был их). Взял с того же комода бокал с чаем, который я заварил минут пять назад, но так и не донёс до стола, и стопку чистых листов бумаги. Местная радиостанция говорила на незнакомом мне языке, но зато ставила мировую музыку. В ней всё было красиво и бестолково, одним словом – понятно. Она ненавидела, когда я включал эту радиостанцию с этой музыкой. Но сейчас было всё равно. Стол, тоже оставшийся от прежних хозяев (думаю, единственное, что достанется от новых хозяев этому месту – это негативная аура; устанут чистить её), скрипел, стоило хоть немного надавить на него. Скрип тоже не нравился ей. Но сейчас всё равно (через месяц я всё-таки сменил стол).

Я с удовольствием съел йогурт, выбросил стаканчик в мусорку под столом. Облизал ложку и положил в дальний угол стола. Отхлебнул чай. Пора писать. Следующие несколько часов прошли в тишине и скрипе, и только один раз человек извне нарушил мой покой: это был марокканский мальчишка из окрестной шпаны, который, увидев приоткрытую дверь, решил посмотреть, нет ли чего ценного. Он аккуратно зашёл в лачугу, стал озираться по сторонам; его руки были готовы хватать.

– Аmigo! – громко крикнул я из своего рабочего угла.

Смуглый мальчишка дёрнулся, с испугом посмотрел на меня, промямлил что-то на своём языке и быстро выскочил за дверь.

В остальном было тихо и спокойно. Пару раз что-то взбредало в антенну радиоприемника, и он ловил какую-то португальскую футбольную станцию. Я отрывками слушал матч неизвестных мне команд. Но рано или поздно в лачуге вновь начинала играть популярная музыка. Я был погружен в работу.

Но вновь на пороге появилась эта рыжая бестия (думаю, что новым хозяевам этого места достанется только негативная аура: устанут её чистить). Причём в хорошем настроении. Я сделал вид, что Её не заметил. Она стояла в дверях несколько минут, испытывая мои нервы. Я никогда не подводил её в этой игре. Ей это наскучило и Она вошла в дом, быстро пересекла гостиную, направляясь в спальню. Я дописывал очередную страницу. Этот период своей жизни я позже назову: «писательствовал». Она сделала резкое движение, и оранжевый лифчик от её купальника упал на мой стол.

– И не смей на меня смотреть! – эпатажно сказала Она, продолжая своё движение.

Я моментально кинул на ее голос свою ручку.

– Ай!

Я улыбнулся: попал. Через несколько секунд около меня грохнулась её пляжная сумка и перевернулась: вещи из неё рассыпались и закатились под мой стул.

– Слабачка, даже докинуть не можешь, – серьезно сказал я, содрогаясь от внутреннего хохота.

Я так и не посмотрел на Неё.

– Ведешь себя как ницшеанский мудак.

– Оденься.

Мы были отличными друзьями.

Вообще Она была нормальной, особенно после наших долгих разлук – мягкой и ласковой. Но бывали и такие дни «нежности» после долгих месяцев сожительства, Она переставала безобразничать и жизнь внезапно приобретала новые, хорошо забытые романтичные краски. Как же Её не любить после этого?

Иногда после заката, который мы встречали с крыши одного из соседних домов, мы спокойно гуляли по городу. В Танжере бывали тихие дни. Фантастика. Даже городу Берроуза нужен кратковременный отдых. Во время этих прогулок, держа Ее под руку, я чувствовал себя молодым Хемингуэем, гуляющим по улицам Парижа, пьющим вино и пишущим свои произведения. Ей эти ночные прогулки тоже нравились. В Её глазах отражались огни улиц. В такие моменты я не мог оторвать от Неё своего взгляда. Каждое утро такой ночи мы встречали на пустынном пляже вместе с легким холодком средиземноморья. Если была бутылка, то пили вино, чокаясь с восходящим из-за холмов солнцем, забирая у него пару лучиков, скрашивающих вкус этого напитка. А после медленно брели в обнимку через розовеющий от нового дня город в нашу лачугу. Спокойствие. Я никогда не был так близок к Богу.

Я любил океан, любил любоваться им и вдыхать его воздух, ловить ветер с него, закрывать глаза и слушать шум накатывающих волн. Плавал я редко, потому что не получал особого удовольствия от нахождения в воде. А вот Она была настоящей русалочкой: могла часами не вылезать из неё, казалось, что ничего не доставляет Ей такого удовольствия, как пребывание в водной стихии. Иногда я Ей восхищался. Но большую часть времени сидел в нашей лачуге или гулял по городу. Иногда один, иногда с ней.

От жары на её лице выступали веснушки.

Мы любили слушать музыку. Отрыли на одном из рынков старый проигрыватель, тут же продавалось огромное количество пластинок к нему. Выбор был настолько большой, что мы нашли почти все свои любимые альбомы от Литл Ричарда до Нирваны, всё самое лучшее, что было в двадцатом веке, оказалось в наших руках. И мы наконец-то смогли вздохнуть спокойно и начать думать альбомами, а не отдельными песнями:

– Какой альбом поставим следующим?

– «Пиковый Туз12»!

– Не, это только после «Неизвестных удовольствий13».

– Ооо, я тогда пошла за веревкой, это же невыносимо… Солнца хочу! Яркий свет, запах цирковых опилок…

– Ну нет, мы Сержанта Пеппера14 уже за обедом слушали!

– Давай тогда просто «Путь к гибели15» и забудем обо всём?

– А может, сразу оседлаем молнию16?

Она запрыгала на месте:

– Да! Да! Да! Будем убивать за холмы и чувствовать, как уходит время!

– Ха-ха-ха! Ты просто прелесть.

Только ее могли радовать такие вещи. Хорошо, что это были лишь песни. Или же не только они?

В любом случае, чаще всего мы слушали «Дивный новый мир17».

В Танжере, кстати, я впервые услышал песню роллингов «Мотель “Воспоминание”»18. Она понравилась нам обоим. Ей уже нашлось место в нашей истории. На улочках Танжера еще можно было услышать дедушек, играющих на старых гитарах песни The Rolling Stones. Они даже утверждали, что видели своими глазами, будучи детьми, Настоящего Кита Ричардса, который вёл под руку пьяного Джаггера, когда группа сбежала от всего мира в этот чудный городок. Хотите, верьте, хотите, нет. Я не верил.

Но периодически я всё же ходил с Ней на пляж. Это вызывало у меня смешенные чувства. Там было столько некрасивых людей, первый раз я был даже удивлен этому. Но как они держались! Гордо, спокойно, невозмутимо, будто давно не смотрели в зеркало, или верили в то, что все люди вокруг были очень стеснительные: только увидят человека в одних трусах – и сразу же потупят взгляд. А может, эти отдыхающие просто отчаялись, и им было всё равно. Танжер был пропитан духом безразличия. Изредка всё же попадались красивые мужчины и женщины, причём первых было гораздо больше. Но я был уверен, что они бродили по пляжу в поисках таких же загорелых широкоплечих мальчиков для удовольствия. Уильяму бы это понравилось.

В океане проходили богатые яхты европейцев и большие грузовые корабли – Гибралтар был буквально за горой. А на запад от нас раскинулся океан: на три тысячи километров впереди не было ничего кроме небольших островов и соленых вод. Надеюсь, этот город будет стоять тут вечно. Но что меня действительно радовало на пляже – Она лежала или плескалась где-то рядом. А я, как вредный старикашка, втыкал в песок зонтик с рекламой популярного напитка (я отхватил его во время закрытия одного из кафе в центре города, хозяин заведения решил раздать всю мебель, потому что не имел средств вывезти всё это куда-то в другое место), садился на полотенце с изображением кролика и начинал медитировать под шум морской волны, всячески отказываясь лезть в воду. Однажды на пляже я нашел себе друга: им стал француз лет сорока с избыточным весом, весь намазанный толстым слоем крема от загара. Он сидел и строил песочные замки. И даже взял меня в игру. Мы провели с ним увлекательнейшие полчаса, строя башни, стены, мосты, каналы, по которым текла вода, прежде чем из воды вылезла Она и плюхнулась на песок рядом с нами. Ее ноги, руки и туловище сразу же облепил песок, а по стройному телу стекали капли воды. Вид загорелой девушки в оранжевом купальнике и c рыжими волосами смутил француза. Его глаза стали большими, он сразу же отвернул от Неё голову и через минуту начал извиняться и пошёл от нас прочь. Наверное, он подумал, что я предал его, приведя в наш райский уголок Еву нового времени – помимо верной жены она одновременно являлась и плодом искушения. И вот он покинул нас, оставив то, что успел сотворить: замок с садом из камней и недостроенным рвом. У него на голове была синяя кепка. Он был похож на большого ребенка, который расстроился и сейчас возвращался к своей маме, которая должна лежать поблизости на шезлонге. Его фигура медленно становилась всё меньше и меньше. Я не чувствовал себя виноватым. Не я такой, друзья такие.

––

Шепот рядом прервал мои воспоминания. Я повернул голову на шум. Мой товарищ проснулся, поднялся на своём месте и что-то сказал мне. Я ничего не разобрал. Он смотрел на меня, а позади него в темноте белела потрескавшаяся колонна. Когда-то это место выглядело гораздо благородней. Он махнул рукой и лег спать, повернувшись ко мне спиной. Я вновь посмотрел на окно, а за ним снова дождь. Мерзко. Я всё еще здесь.

––

Порой мне казалось, что Она была когда-то запойной алкоголичкой, уж слишком сильными порой были перепады Ее настроения. Ладно, шучу. Я знал, что Она просто веселилась, и я поддерживал Её в этом. Нет ничего лучше, чем радующийся ребенок, тем более, когда он просыпается во взрослой девушке. В этом городе время для нас вновь стало беззаботным, наша потребность в счастье ослабла, почти исчезла из жизни. Наверное, это и было счастье.

«Я закрыл глаза и у самого синего моря воскликнул: «Море, даруй мне спасение!» И прислушался. Одна волна накатывала за другой, шумно обрушиваясь на берег. Как только стихала одна, на ее место приходила другая. Всё было понятно: волны не собирались уносить меня к себе. Я был прощён.

– А я у моря другое просила.

Она сидела рядом на стуле вполоборота ко мне и смотрела на настольную лампу капустного цвета. Та очень сильно нагревалась буквально за несколько минут после включения. И вот, работая уже несколько часов подряд, лампа раскалила всю столешницу и все листы, которые на ней лежали, бумага жглась, когда я убирал исписанную страницу на комод за своей спиной.

– Что же?

Она продолжала смотреть на лампу. Я был уверен, что Она сейчас думает о том, можно ли от лампы зажечь сигарету. Она не говорила об этом, но знала, что я догадывался. Я запретил ей курить при мне. Мы были отличными друзьями.

– Я просила у него, чтобы оно растворило меня в своей соленой воде. Всю, без остатка, – Она говорила шёпотом, медленно, будто проверяла каждое свое слово на прочность. – Наверное, это хороший конец. Лучше, чем сгореть, прикоснувшись к этой лампе.

– Да, но слишком красивый, – я прервал полёт ее мечты. – Все вы девушки такие, мечтаете о подобных вещах. Отдаться всему в одно мгновение. В отношениях то же самое. Все, без остатка, в одни руки. Принцу желательно. Вот только принц – понятие растяжимое. Да и сомнительно, что самый первый «принц» будет соответствовать вашим амбициям. Только появится лучший кандидат – сразу к нему, и перебираете, перебираете их, благо, большинство из них сейчас слабовольны и подвержены моде. Просто отвратительные принцы. Сколько морей тебе придется перебрать перед тем, как раствориться в одном из них?

Пока я всё это говорил, я был погружен в работу – работал ручкой по горячей бумаге. Ручка уже скоро должна была закончиться, я пытался вспомнить, где лежала запасная. За всем этим я не заметил, что Она перестала смотреть на лампу: Она сверлила взглядом меня. А я продолжал говорить, говорить, и внезапно получил стремительный удар по щеке Ее ладонью. От неожиданности я кинулся в сторону и чуть не упал со стула, вцепившись руками в стол.

– Подлец! – громко крикнула Она и, чуть не плача, стремительно выбежала из комнаты.

Её стул с грохотом упал на старый деревянный пол. А я лишь крикнул:

– Ну, хочешь если, то покури.

Хотя я знал, что Она сделает это всё равно и без моего разрешения. Но надо же было что-то предпринять.

От жары на её лице выступали веснушки.

Главной проблемой Танжера с точки зрения таких творческих туристов, как мы, был алкоголь. С ним всё было по-настоящему плохо. Арабский мир осуждал потребление спиртного и даже свободный Танжер не выступал против этого. Алкоголь, помимо баров, был только в нескольких маленьких магазинчиках, находящихся на наиболее неприметных улочках. Без наводки местных вам их не найти. Цены кусались там сильно, но в других магазинах заветную бутылку вам не найти. Страшный город.

Хотя и свободы в нём почти не было. Если сравнивать со временами интерзоны, которые застал и воспел Берроуз. Чего же он искал в Танжере? Зачем он истекал на этих улицах кровью, спермой и потом, а затем всё это описал в мельчайших подробностях, теряясь в наркотических галлюцинациях? Он искал правды, и знал, что найти её можно только в аду. И он прошёл путь туда своими ногами. И выбрался оттуда. И этот ад он нашёл в самом свободном городе тех лет – Танжере. Теперь же город утратил своё былое великолепие. Но кто знает, может быть, одной искры хватит, чтобы зажечь этот город заново. И искра эта возникнет из прочитанных вслух строчек Берроуза.

Ven dispuesto a combatir

hay una lucha que ganar

muchos hoy van a morir

estas dispuesto a derramar

tu sangre en las calles de Francia

por la libertad19

Мы были на пляже. Я сидел под зонтом, она лежала на животе и читала Оэ. Это я Ей посоветовал. Был вечер, корабли, вышедшие в море с туристами, возвращались. Скоро должен был начать пустеть пляж. Солнце уже, конечно же, не жгло. Но если собрался сидеть под зонтом, то надо делать это до конца. Она, как будто услышав мои мысли, стремительным ударом своей спортивной ноги по ножке зонта сбила его, и тот упал в сторону. Я посмотрел на Неё, а Она даже строчку, на которой читала, не потеряла, делала вид, будто это всё произошло случайно. Бросил взгляд на её ноги, которые вновь спокойно лежали на пляжном коврике, и продолжил любоваться океаном. Она была очень хороша собой, и знала об этом. Поэтому я старался не смотреть на Её тело, зная, что это Ей нравится. Хотя, честно говоря, я завидовал какому-нибудь пареньку, который сидел позади нас и мог с вожделением разглядывать Ее. Сильные, но без единого намека на потерю женственности, ноги и округлую попку в оранжевых купальных трусах на завязке. Этот паренёк сразу заметил, что Она не одна, и старается смотреть, не привлекая моё внимание, чтобы я не закричал что-то в духе: «Oh lousy boy! Stop watching!20» Не то чтобы я прямо закричал, но мысль такая возникла. Господи, я его даже не видел, просто придумал. А если он есть… Наверняка он молится, чтобы мы продолжали быть на пляже как можно дольше. Нет, это уже паранойя.

В этот момент Она отложила книгу в сторону и смахнула песок со своего коврика.

Знаешь, – задумчиво сказала Она. – После прочтения этой книги я перестану ломать ветки деревьев и буду запрещать это делать другим. Им же больно, раз у них есть душа.

Я наконец-то оторвался от своих мыслей, послушал Её и встряхнул головой: «Боже, о чём я только думаю. Надо будет сходить исповедоваться. А нет, сначала надо будет нагрешить. Спасибо Мандельштаму за совет». Я достал блокнот и написал: «СОГРЕШИТЬ».

– Что ты там пишешь?

– Да так, планы на ближайшее время.

– Понятно, – со скукой сказала Она и посмотрела в сторону океана. – Я уже думала, что вдохновение пришло, и ты принялся писать. Ты обычно этого не делаешь. Вдруг увидел что-то прекрасное..