Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Это была не толпа – настоящее людское море….

С каждой секундой энергия этого моря перетекала внутрь, заряжая силой и энергией.

Борис Николаевич ощущал, как буквально поднимается ввысь.

Только здесь и сейчас можно стать вождем. А договоренности с докладчиками о распределении ролей – дело пятое. Кто не успел, тот опоздал.

– Товарищи – произнес Ёшкин,

Люди восторженно захлопали – это напоминало удары ливня в грозу. И атмосфера напоминала грозовую.

Михаил Ильич Микульский в Лужники пришел рано, дефицита времени у него не было. Ему хотелось посмотреть, кто эти люди, собравшие такое неимоверное количество народа, и зачем эти сто а то и двести тысяч пришли сюда в свой выходной день.

Ничего особенного он так и не увидел. Какие-то непонятные деятели – кое-кого он знал по обязательным для членов КПСС мероприятиям по промывке мозгов – теперь клеймили «зажравшуюся партийную бюрократию», призывали к «светлым идеалам перестройки и демократии». Микульский меланхолично констатировал – у обществоведов язык подвешен хорошо, им все равно, что говорить.

Но ведь на эти ничего не значащие заклинания ведется столько народу!

Михаила Ильича внезапно озарило.

Неужели он, доктор наук, привыкший так или иначе участвовать в создании весьма сложной техники, глупее этих профессиональных прихлебателей, долгие годы выпрашивавших куски со стола идеологов правящей партии, а теперь вдруг превратившихся в ее обличителей? С беспощадной ясностью он подумал – ведь все, стоящие на трибуне, доброго слова не стоят! Кроме одного мрачного вида человека – великого физика, теперь всемирно известного как правозащитник. Ему, похоже, фарс был противен. Но он один, а их много. И ориентироваться надо на них.

Подполковник Герасин, которого также привлекли на дежурство во время митинга, вглядывлся в черно-белые экраны. Интересен был только первый монитор. Герасину с профессиональной точки зрения было интересно, он хотел понять, что же за команда собралась и какие взимоотношения их связывают. Чего от них можно ждать?

Академик и правозащитник поморщился при первых минутах речи Ёшкина, далее его удивление только увеличилось. Похожие эмоции поочередно отражались на лицах остальной команды, сгруппировавшейся вокруг бывшего лидера московской партийной организации.

Академик вышел на трибуну. Начал говорить.

Народ слушал, но как-то вяло, и чем дальше, тем хуже. Даже личность Нобелевского лауреата не привлекала внимания.

Герасин никак не мог понять – почему собравшиеся настольо инертны, люди явно ждали, когда же речь закончится.

И только жиденькие аплодисменты навели на мысль –искусный демагог Ёшкин обманул всех и снял все сливки! Он-то знал, о чем будут говорить остальные ораторы, и предпочел не делиться славой. Быстренько сделал квинтэссенцию и выдал народу. В глазах людей все мысли теперь были его, Ёшкинские! Остальные присутствующие превратились не более, чем в свиту при только что коронованном короле.

Но короля-то пока что родила толпа, а чувства толпы непостоянны. Да и соратники не прощают подобных трюков.

Контора, в которой служил Герасин, следила за ученым давно – уже лет сорок. Вначале из-за его экстраординарных способностей – студент Андрей был гордостью МГУ, потом – как за членом коллектива молодых и великих, не щадивших ни времени ни сил для решения великой задачи – создания несокрушимого ядерного щита Родины; потом – хотя бы потому, что его надо было охранять как государственное достояние, а для этого хорошо бы понять, чего от него можно ожидать, а потом – когда он написал свое письмо Брежневу – как за «диссидентом».

Специалисты-психологи Комитета ели свой хлеб не зря. По всему выходило, что оборотной стороной таланта было, с одной стороны, практически полное бесстрашие, а с другой – отсутствие разумной подозрительности и осторожности в общении. Андрей Дмитриевич просто не представлял себе, что люди, особенно близкие, могут быть неискренними, злонамеренными или просто корыстными. Корыстными или злонамеренными могли быть посторонние, начальство, и особенно, власти – по определению (правда, не считая наущений хитрющей Елены Бонмеир, привязавшей к себе овдовевшего трижды Героя). До сих пор ходили устные рассказы, как очередной пьяница и забулдыга, уволенный с работы в городе Кремлеве, заставлял себя не пить хотя бы день, в трезвом состоянии подкарауливал Андрея Дмитриевича и начинал жаловаться на «унижение рабочего человека» и «притеснение честного труженика», что приводило к немедленной гневной реакции и отстаиванию интересов негодяя…. Такой тип личности был благодатной почвой для разного рода авнтюристов, но сегодня – не тот случай. Ёшкину воспользоваться талантом великого человека, скорее всего, не удастся.

1989: Съезд, от которого много ждали и дождались

Москва, через четыре дня

И действительно, в первый день Съезда народных депутатов никакого Ёшкина не было видно и слышно.

Люди не работали – на экранах шел спектакль театра двух актеров, великого ученого и Председателя Верховного Совета СССР в сопровождении двух с лишним тысяч делегатов Съезда. И, к удивлению Валерия, как и все, не отходившего от телевизора, Трепачев вел себя удивительно выдержанно и достойно.

Начался Съезд абсолютно непривычно. Священные и неприкасаемые до этого Члены Политбюро ЦК КПСС разыскивали места в зале заседаний, для них сия процедура была в высшей степени непривычной, съезд открыл не ожидаемый Михаил Сергеевич под «бурные и продолжительные аплодисменты», а Председатель избирательной комиссии. Внезапно вклинилось предложение о минуте молчания в память жертв событий в Тбилиси. Все встали.

Последние остатки пафоса улетучились.

К вечеру только и разговоров было о том, как будут развиваться события. Интрига была почище детективной. Вся страна обсуждала этот великий день и делала прогнозы на завтра.

Но мысли были у каждого свои.

Сидевший в Президиуме Председатель Коммунистической партии Литвы был счастлив –в проект Повестки дня съезда попал пункт «О политической и правовой оценке Договора Молотова и Риббентропа в 1939 году» – через три месяца как раз исполнится пятьдесят лет с момента подписания Пакта. Это был официальный повод для обращения к Съезду и главная цель, за осуществление которой он боролся уже несколько месяцев. И теперь все получалось.

Андрей Дмитриевич, полемизировавший с Трепачевым почти весь день, был недоволен – его предложения Съезду прошли не в полном объеме. Но, положа руку на сердце, даже то, что удалось провести – прямое назначение Премьер-Министра – было уже неплохо.

Его товарищи по Межрегиональной депутатской группе, митинговавшие в прошлую субботу, анализировали прошедший день. Предметов обсуждения было несколько, но главное – предстоящие выборы в Верховный Совет. Как голосовать? Сегодня в важнейший момент – при выдвижении кандидатур на пост Председателя Верховного Совета – Ёшкин взял самоотвод. Вопреки договоренностям на митинге – ведь все уже решили, Трепачеву надо было давать открытый бой, и единственным человеком, который мог бы сразиться с Трепачевым за пост главы государства с реальными шансами на успех, был именно Ёшкин –человек, фактически собравший больше всего голосов. Но нет, самоотвод – второй звоночек. Стало быть, человек он ненадежный. И голосовать за него нельзя. Запомним.

Институт, на следующий день

На следующий день спектакль продолжился.

В пользовательском зале работал телевизор, вокруг которого собралась не только рогатинская группа, но и человек пятьдесят со всех этажей здания. События на экране разворачивались нешуточные.

И в это время зазвонил телефон.

– Рогатин? Петр из ЦУМа беспокоит. Получили комплект КУВТá под заказ, но клиент отказался – все смотрят телевизор. Возьмешь?

– Что за вопрос, конечно! Буду через час, оплачу, а ты подержи до вечера!

Надо было торопиться. Его ухода никто не заметил – все как очумелые вперились в экран.

В Сберкассе на улице Маршала Конева народа не было. Кассирша выдала 8500 рублейбез звука, хотя такие суммы надо было заказывать накануне.

Обратно в Институт – на автобазу. Там в свое время была договоренность о помощи транспортом – не бесплатно, конечно.

Но сегодня был не тот случай.

– Валера, ты в уме? Съезд же идет, все смотрят, один раз в жизни такое бывает! Никто с тобой не поедет, даже не проси и денег не предлагай.

– Погоди, вот же «УАЗы-батоны» стоят.

– Ну и пусть стоят, кого заставишь? Все у телевизоров.

– А если я сам?

– Да на здоровье. Бутылку мне купишь. – Маша, – мастер стукнул кулаком в стенку – выпиши путевку Валерию – в центр и обратно.

На центральном складе – уже за охраняемой территорией – тоже никто не жаждал зарабатывать деньги. От разворачивающегося на глазах действа люди не могли оторваться.

– Ладно, привози свое барахло. Цены – как договаривались, грузчикам на бутылку дашь и ладно. Я пошла, – женщина в синем халате удалилась в соседнюю комнату, где слышались громкие голоса. Народ выражал свое отношение к происходящему, не стесняясь в выражениях.

Рогатину тоже было интересно. Но кто-то должен и работать!

Даже очередь за спиртным в «Трех ступеньках» была совсем небольшой. Валерий наполнил кейс жидкой валютой.

«Батон» завелся без проблем, хотя дымил и тарахтел на ходу совсем немилосердно; слава Богу, милиции было не до него, и это было здорово. Подняться на четвертый этаж, Петру – ежемесячная зарплата в пятьдесят рублей плюс еще пятьдесят – за комплектный заказ, оплатить восемь тысяч и с бумагами – в Коптево, на склад ЦУМа. До вечера можно было управиться.

Северо-запад Москвы, через два дня 

Трое молодых людей в белых халатах, взмокшие от затаскивания тяжелого груза на четвертый этаж, еще раз пересчитали ящики. Наконец-то количество у всех троих совпало.

Директор школы – седоусый человек в отглаженном костюме – поставил компактные и красивые подписи (Рогатин мельком подумал – человек практикуется многие годы в школьных дневниках и выработал формат, точно вписывающийся в отведенную для подписи графу), захлопнул дверь класса.

– Валерий Владимирович, теперь опечатывайте своей печатью, вот вам ключ, чтобы вы не были завязаны на нас. Скажите только, когда ориентировочно ожидать ваших людей?

Ответ Рогатина был прерван громким криком, донесшимся с лестницы. Судя по голосу, женщина была сильно взволнована.

– Петр Алексеевич, Ёшкина в Верховный Совет не выбрали!!!

Кремль, в то же самое время

Ёшкин был в шоке.

Количество голосов «против» при голосовании было неожиданно большим. Он никак не мог понять, почему, ведь в Москве он получил почти сто процентов голосов (естественная мысль о том, что обманутые друзья-«демократы» также имеют право высказать свое отношение, в голову не приходила).

И что теперь делать?

Бориса Николаевича заботило в эту секунду только одно – как сохранить лицо. Хоть на час, до перерыва. Неизбрание было концом карьеры.

Сие событие было крайне нежелательно и для новоизбранного Председателя Верховного Совета СССР М.С.Трепачева. Подобный факт он даже не рассматривал в качестве возможного. Ёшкина должны выбрать. Любым способом! Иначе Борис Николаевич получит очередные очки в глазах широкой публики как униженный и оскорбленный властями борец за справедливость.

Трепачев подал условный сигнал.

С места кто-то крикнул

– Предлагаю объявить перерыв!

Следующие полчаса не менее чем полстраны недоумевало, а небольшая группа людей вела серьезные переговоры.

И все реализовалось в беспрецедентное и совершенно иррациональное явление.

С места встал необычайно импозантный мужик, украшенный красивой двухцветной бородой – черной в усах и бакенбардах и седой на подбродке.

– Депутат Мазаник, Омский национально-территориальный округ. У меня предложение к съезду. Я беру самоотвод из депутатов Верховного Совета в пользу Ёшкина Бориса Николаевича.

Ленинградский профессор-юрист (голосовавший против Ёшкина) недоуменно возразил

– Ну как так можно? Если Алексей Иванович берет самоотвод, то мы должны проводить голосование заново!

Голос утонул в криках с мест.

Ёшкин чувствовал себя так, как в детстве, он проснулся после наркоза и вспомнил – в руках взорвалась граната. Тогда у него было одно рвущееся наружу чувство – жив, жив, хотя на месте двух пальцев торчит окровавленный клубок бинтов.

Жизнь продолжается.

Курган, июнь

Трансляция съезда была в разгаре. И прибывший из Омска поезд № 212 Новосибирск-Адлер начал обслуживаться с десятиминутным опозданием. А сделать надо было много – поменять электровоз, проверить и заправить вагоны, загрузить и выгрузить почту…

В итоге стоянка поезда растянулась на лишние десять минут. Диспетчер за это время успел пропустить два грузовых состава.

В Челябинске стоянку сократили, но поезд № 212 еще все-таки отставал от графика.

Два тяжелых грузовых состава с четырехминутным интервалом шли без остановок, обгоняя поезд с отдыхающими примерно на час..

Башкирия через четыре часа

Поезд 211 Адлер –Новороссийск размеренным ходом двигался в сторону Челябинска. Вошедшие в Уфе пассажиры разместились по своим местам, посадочная суета улеглась, проводницы готовились ко сну.

Вдруг вбежала перепуганная женщина.

– Помогите, сделайте что-нибудь! У моей соседки воды отошли!

Вокруг лежащей на полке дамочки с огромным животом и выражением муки на опухшем лице собралась невеликая кучка зевак.

– Милая, до Аши дотерпишь? Еще два часа!

– Да какие два часа? Уже вон, воды отошли, сейчас головка, гляди покажется! Надо поезд останавливать. Урман через десять минут, звони бригадиру!

В это самое время два товарных поезда один за другим пересекли границу Челябинской области. Машинист второго состава почувствовал вроде бы какой-то толчок, но не придал значения. Поезда продолжили путь в сторону Уфы.

Толчок отозвался движением стрелки самописца на пульте перекачивающей станции продуктопровода Западная Сибирь-Поволжье.

Операторы не очень-то доверяли показаниям этих приборов, включенных по временной схеме. Такое или похожее уже бывало. Потом починят, можно не обращать внимание. Трубопровод вообще не считался чем-то важным. Был газопровод на 70 атмосфер, стал продуктопровод всего на 38. Давление ведь ниже, да? Значит, все хорошо. А что аварийную уставку оставили на 39, то и черт с ней. Обязательные инспекции и то отменили из экономии денег. Что с ним сделается!

На самом деле осевший под вторым поездом грунт чуть-чуть – на миллиметр сместил положение опоры трубопровода.

По несчастливой случайности опора была прикреплена жестко (что тоже запрещено правилами). Сдвигающее усилие срезало часть трубы, и под давлением 38 атмосфер наружу устремился сжиженный нефтяной газ. Он тут же испарялся и, будучи тяжелее воздуха, оседал на землю. Быстрорастущее газовое облако, подгоняемое легким восточным ветерком, уходило в низину – как раз вдоль рельсового пути в сторону Уфы.

Машинист поезда №212, ничего не зная о случившемся, догонял эту кишку, выдавливаемую из разорванного трубопровода в западном направлении….

….Как раз навстречу поезду № 211. Последний благополучно выгрузил беременную пассажирку и продолжил путь к Челябинску примерно с сорокаминутным опозданием.

На подъезде к станции Улу-Теляк машинист поезда, сам из Уфы, почувствовал специфический неприятный запах, хорошо знакомый при северо-восточных ветрах из Черниковки, где располагалась уфимская большая химия.

Навстречу показался огонь встречного поезда, он быстро приближался.

– Странно, – подумал машинист, – здесь наши поезда никогда не встречаются!

Это было последним, о чем он успел подумать в этой жизни.

В ту же секунду раздался очень короткий оглушительный взрыв.

Машинист звука не услышал – он был убит полсекундою раньше.

Газовая «колбаса» длиной в несколько километров – гремучая смесь ШФЛУ с воздухом сдетонировала от искры токоприемника. «Взрывом были разрушены 37 вагонов и 2 электровоза, 7 вагонов сгорели полностью, 26 – выгорели изнутри, ударной волной было оторвано и сброшено с путей 11 вагонов. На откосе земляного полотна образовалась открытая продольная трещина шириной от 4 до 40 см, длиной 300 м, повлекшая сползание откосной части насыпи до 70 см. Были разрушены на протяжении 250 м рельсо-шпаловая решетка, 3000 м контактной сети, 1500 м продольной линии электроснабжения, 1700 м линии автоблокировки, 30 опор контактной сети. Фронт взметнувшегося пламени был около 1500-2000 м».

570 человек погибли на месте. Им повезло – они не мучились в больницах Уфы и Аши как многие сотни раненых и обожженных.

На следующий день помощник Председателя Верховного Совета СССР маршал Вахромеев прибыл в Ашу.

Среди крови, горя и трупов задумываться о выводах комиссии Верховного Совета по событиям в Тбилиси было некогда.

А выводы эти гласили – в событиях виноваты не заговорщики Какофония и компания, а генерал армии Герой Советского Союза Вареннов! Сила, дескать, была применена избыточно!

Вся армия получила ясный сигнал – Верховный Главнокомандующий Вооруженными силами СССР сдаст армию при первом удобном случае.

Вареннов понял – со своего поста необходимо уходить. Генералы предателям не служат.

Москва, в эти же дни

Выводы комиссии, зачитанные с высокой трибуны, только дополнили общее мнение – в стране теперь власти нет. Можно делать все, что угодно – организовывать провокации, клеветать с высокой трибуны, заниматься явной демагогией, и за это ничего не будет.

Валерию приходилось тяжело. В собственной группе он был единственным членом партии, и издевательские замечания о поведении фракции коммунистов били прямиком в него. Он отшучивался, но на душе скребли кошки.

Партия – основа страны. Так ему внушали. Он не одобрял пресловутой 6-й Статьи Конституции, по которой КПСС объявлялась руководящей и направляющей силой советского общества, но раз уж объявили, то надо руководить, направлять и отвечать, черт возьми! А то в стране бардак, в головах – разброд, в магазинах – пустота, а руководству нипочем.

Это он и высказал как-то за обедом Котовскому. Как-то незаметно получилось, что невзирая на восемнадцать лет разницы в возрасте они сблизились, с годами выяснилось, что оба смотрят на жизнь с одинаковых позиций; оба как-то почувствовали, что могут высказать друг другу очень личное (Валерий будет вспоминать эти разговоры многие годы).

– Валера, не знаю, что и сказать.... Ты видел – в Башкирии катастрофа, погибло незнамо сколько людей – даже пересчитать не смогли, а этим, на съезде – все по барабану! Ты что думаешь, комиссия по «Пакту Молотова-Риббентропа» сделана просто к юбилею событий? Как бы не так! Кому-то крепко не нравится Советский Союз. Начали с осуждения сталинизма, я все думал – зачем? Теперь понятно, вот увидишь – комиссия сделает вывод, что в 39-м совершили ошибку, а сейчас будут рекомендовать исправить… А Тбилиси – что было делать с этими демонстрантами? Вареннов поступил так, как любой на его месте, не разгони он толпу, сколько неповинных людей там могли бы пострадать! Приказ давать побоялись, все боятся Трепачева, а он, похоже, сдрейфил… Нехорошо....

К счастью, в стране еще оставались люди, не боящиеся начальственного гнева. Маршал Вахромеев, вернувшись из Уфы, не мог не закончить свой доклад нелицеприятным комментарием к событиям на съезде

– Михаил Сергеевич, последнее, я буду краток. Вы меня просили быть вашим советником. Я согласился как коммунист и военный человек. Но сейчас прошу принять мою отставку. Объясняю – на съезде виноватой в тбилисских событиях признали армию. Такая резолюция – право съезда.Но за все, что делается в армии, отвечает верховный главнокомандующий, то есть вы, Михаил Сергеевич! Готов работать на любой командной должности, но с обязанностями вашего военного советника я не справляюсь.

– То есть не соотвествую моральным требованиям к военачальнику? – голос Генерального секретаря стал угрожающим, лицо покраснело так, что пятно на лбу почти пропало.

– Я этого не говорил. Прошу принять отставку.

Маршал замолк.

Трепачев побледнел. Ему явно было не по себе.С огромным трудом он взял себя в руки.

– Хорошо.

Он взял протянутый лист бумаги, сложил не читая, засунул в карман.

– Что касается работы – вернемся к этому вопросу позже. Сейчас предлагаю вам с генералом Варенновым выехать в Центральную группу войск – Венгрия демонтировала приборы наблюдения на границе с Австрией, надо понимать, как быть дальше. И не забывай – 12 июня – визит в ФРГ, так что у вас с Варенновым три дня.

– Есть, товарищ главнокомандующий!

Маршал удалился.

Михаил Сергеевич Трепачев физически не мог перенести подобную взбучку, сделанную весьма корректно. Но времени расстраиваться действительно не было. Через неделю ожидались великие события.

Бонн, через четыре дня

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Сергеевич Трепачев и канцлер ФРГ Хельмут Рюбе сотворили сенсацию. В присутствии журналистов главы государств, считавшихся главными противниками на Европейском континенте, подписали документ, фактически ставящий крест на системе блокового и идеологического противостояния. Европейским государствам можно было самим, без оглядки на «старшего брата» решать, какая политическая система будет определяющей в их странах.

Вашингтон, несколько дней спустя

Это событие больно отозвалось на отпускных планах государственного секретаря Джеймса Карпентера, да что говорить, его негодованию не было предела.

Он заранее спланировал «long weekend» для того, чтобы навестить в день рождения старшую дочь, живующую с мужем в Калифорнии, так он делал каждый год. Но после получения сообщений из Бонна журналисты начали просто обрывать телефон Госдепартамента. Деваться было некуда – надо было организовывать пресс-конференцию. Естественно, поездка пошла коту под хвост. Более того, пришлось два часа строить из себя мартышку, излагая дежурный восторг по поводу «нового мышления советского лидера» и «духа перестройки в отношениях между Востоком и Западом». И когда Карпентер думал, что все уже позади, какой-то идиот-борзописец не нашел ничего более умного, чем задать вопрос с оттенком утверждения

– А значит ли это, что наша страна сможет отказаться от ряда разорительных для экономики военных программ? Можем ли мы сказать нашим читателям о благотворном влиянии политики Трепачева на уровень поддержки социальных программ в стране? Ведь высвободятся гигантские средства, одна программа Стратегической оборонной инициативы чего стоит!

Там же, на следующий день

Именно этот вопрос журналиста заставил двух Очень Важных Персон – Министра обороны и видного сенатора – отложить на полчаса дела для несколько более, чем обычно, долгого ланча. Вечером предстояла встреча с Президентом, от которой ничего хорошего ждать не приходилось. Упаси Господь, не для страны, которой они служили, а для избирателей Сенатора и для Общества, видными деятелями которого они были. Надо было поговорить откровенно, и уединенный ресторан «Moon Bay» со щадящими ценами в обеденное время был подходящим местом. По всему выходило, что программа работ по Стратегической оборонной инициативе будет здорово урезана. Останется НИР – ключевые технологии, ОКР – реализация уже достигнутых результатов, и, конечно, техника – предсерийные образцы. На аутсорсинг (фирмы Дона) – стройка, услуги, маркетинг – не остается почти ничего. Но возникает интересный момент – совместные проекты с русскими. Может быть, там что-то удастся найти?

Несколькими часами позже

Надеждам этим не суждено было сбыться.

Джордж Бушман всегда отличался хорошей памятью, педантичностью и последовательностью в реализации своих планов. Встреча с сенатором Джованичи была хорошим поводом вернуться к непонятной активности некоего общества с преобладанием выходцев из Италии – к тому вопросу, который нынешний Президент впервые задал себе в бытность директором ЦРУ. И когда хозяин Овального кабинета осведомился о порядке распределения подрядов на работы – исключительно в плане прояснения ситуации для себя – то уважаемый сенатор явно замялся.

Это не укрылось от проницательного Бушмана, который был и без того не в духе – миссия Карпентера в Москве не принесла результатов.

– Пит, я понимаю, избиратели требуют и так далее, но видишь, что происходит – расходы придется сократить, другого выхода просто нет! И передай всем – нужны нормальные тендеры и прозрачность расходования средств. Предпочтений никому оказывать нельзя.

Без того неважное настроение Джованичи еще более ухудшилось. Но это было только начало.

– И я дал задание соответствующей структуре Министерства Финансов, все государственные закупки по этому направлению теперь будут контролироваться им. Тем более, что мои предложения по соответствующей главе бюджетных расходов предусматривают новые проекты с русскими, которые должны реально начаться в 91-м году. Пит, дело политическое, госдепартамент просит содействия вашего комитета при голосовании в Сенате. А что касается содержания работ, Фрэнк, – Бушман кивнул в сторону Картано – получил от меня все необходимые указания. Держателем проектов будет, естественно, Департамент ключевых технологий.