Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Единственное, что раздажало Шурика – частое упоминание Ёшкина, его смелости и упорства в борьбе с привилегиями и режимом партийной власти. Светлый ум и искренняя вера позволяли держать глаза открытыми – не Богу служил этот самый Борис Николаевич, а своему тщеславию и гордыне. Но убеждать прихожан в мирских делах было не его делом.

Москва, в это же время

Убеждала всех и каждого сама обстановка – дела шли «от плохого к худшему» .

На Валерия Рогатина с неотвратимостью восхода солнца надвигался день рождения. Тридцать девятый. Из этого следовало, что придут гости – брат с семьей, сестра с мужем, в общем, человек десять будет. А чем их кормить и поить?

Наиболее перспективным был Ленинский район. . Там можно было что-то поискать, не факт, что найдешь. Тем более нынешним субботним днем, во время нашествия на Москву «колбасных» электричек и «продуктовых экскурсий» из ближайших областей. Но деваться некуда.

Мясная гастрономия – малоизвестный для приезжих магазинчик на улице Доватора, снаружи хвост, значит, что-то внутри есть. Валерий встал в конец.

Ему повезло – всего через сорок минут он стал обладателем куска колбасы грамм на шестьсот, сыра и масла. Это было уже кое-что.

Гоним через Пироговку на Кропоткинскую – рядом с райсоветом есть «гастроном», в котором, если получится, тоже что-нибудь можно достать.

Давка в рыбном отделе. Не страшно, можно и потолкаться. Тридцатиминутный путь к прилавку, отвешивание «ледяной» рыбы – предположительно, одного из основных блюд на скудном столе, пары селедок. Двадцать минут в кассу, с заветным свертком в серой оберточной бумаге – к автомобилю.

Уже неплохо, но надо было бы достать какого-то мяса. Но с этим была беда. Ни в этом магазине, ни в «угловом» на Метростроевской. И в «среднем мясном» – тоже пусто. Поедем на Фрунзенскую набережную в «кулинарию» – магазин последней надежды.

И надежды сбываются! . Еще сорок минут в очереди – какой-то кусок мяса под названием «Филе». Схвачено, сколько давали – килограмм.

Время проведено не зря.

.Но стоило только тронуться – раздался милицейский свисток.

– Блин, – подумал Валерий – расслабился!

Останавливаться здесь в случае малейших проблем категорически не рекомендовалось. У ГАИшников был совершенно законный повод прижучить Валерия – «резина» была изношенной, два наиболее худых колеса он переставил назад, но они сзади и подъехали. Рассмотрели пролысины в подробностях.

Плохо, конечно, целых пять рублей – довольно дорого. И это финальный звоночек – колеса надо было срочно искать, так ездить просто опасно, да и платить не хочется. .

.

Автомагазинов было менее десятка в Москве, да и там, в основном, пустые полки. Все равно надо было пытаться, есть и неофициальные каналы продаж, в конце концов….

Ближайший магазин и «черная биржа» – на пересечении МКАДа с улицей Горбунова. Проблема – как добраться неоштрафованным, это чистая лотерея. Главное – выбрать момент и проехать мимо поста в движении, чтобы не сверкать лысыми колесами перед вечно голодными «продавцами полосатых палочек».

Ура, удалось.

Но покрышек в продаже, естественно, нет. Витрину же украшает дрянная резина по многомесячной записи.

Посмотрим со второго этажа на окружающий пейзаж. Среди толпы праздношатающихся граждан – они искали запчасти, снуя между припаркованными автомобилями – появилось какое-то движение.

Валерий незаметно, как ему казалось, стал пробираться вниз, за ним устремилось не менее десятка таких же умников.

На свободной площадке расположился грузовичок с областными номерами. Вокруг него толпился народ.

– Да, пятидесятые, сухозаряженные, сколько раз повторять? – у человека в кузове сел голос от крика. – Какая к черту гарантия? Не нравится – не бери, вон толпа целая стоит.

Валерий протянул сорок рублей, получил пудовый ящик, сбитый из неструганных дощечек, забросил в багажник, предварительно оглянувшись – не уволок бы кто-нибудь из страждущих….

Аккумулятор было ему не нужен, но это, в отличие от денег, был «ликвидный актив» – он сказал бы так через десять лет после описываемых событий. Тогда Валерий этих слов не знал, но смысл был ясен каждому.

Он подошел к зеленому забору заброшенной стройки – там была московская стихийная «биржа» автодеталей и услуг. Долго выписывал телефонные номера.

Выстоял очередь к таксофону. В кармане звенели пятнадцатикопеечные монеты – корм для телефонов-автоматов, единственного средства коммуникации в большом городе.

Через полчаса Валерий вышел из будки, держа в руке бумажку с адресом. Надо было спешить – человек уезжал на свой садовый участок и был согласен ждать не более получаса. Хорошо, что ехать недалеко.

Мимо поста ГАИ на МКАДе с замиранием сердца, далее – в обход светофоров на Можайке – по Горбунова мимо ВИЛСа до развязки на Ивана Франко, оттуда на Кастанаевскую, площадь Ромэна Роллана, Кутузовский, Садовое, тоннель под Ленинским, на Варшавку. Вот и нужный дом постройки начала тридцатых на Люсиновской– недалеко от Даниловского рынка.

Дверь гаража была открыта. Около начищенной «Волги» ГАЗ-24 блекло-голубого цвета («белая ночь» по заводской терминологии) возился мужчина лет шестидесяти. В глаза бросился знак «Инвалид за рулем» на заднем стекле. Валерия это больно кольнуло – вспомнил отца с вечным ботинком-протезом, как они ковырялись вместе в таком же каменном просторном гараже….

– Здравствуйте, вы – Валерий? Я – Юрий Петрович. Показывайте, что у вас. Так, подольский, сухозаряженный. Конечно, маловат, хотелось бы шестьдесят ампер-часов, но сойдет. Посмотрим….

Мужчина, сильно прихрамывая, направился вглубь гаража.

Послышалась возня, с характерным шуршаньем выкатился новый (!) баллон, за ним – еще один, за ним вначале показалась голова в беретке, потом грузное тело, опирающееся на массивную трость типа небольшой дубины.

Валерий расстроился. Конечно, надо было бы взять два колеса, но второго аккумулятора не было. Но и одно сгодится, такая удача! Можно ездить спокойно!

Лицо человека перекосила гримаса боли – черт возьми, картина, знакомая с детства! Валерий опять кольнула жалость и сострадание.

– Юрий Петрович, давайте я хоть распакую вам ящик, все же я помоложе…

– Успеется. С вас – тридцать шесть рублей. Колеса стоят по тридцать восемь, ваш аккумулятор – сорок. Деньги на бочку! – мужчина через силу улыбнулся, смотреть на эту улыбку не было сил.

– Но Юрий Петрович, это несправедливо – ваши колеса на рынке стоят куда дороже, мне совестно!

– Я запчастями не торгую. Да и эти колеса мне ни к чему – была подписка, взял, что предлагали – Валерий только сейчас обратил внимание, что тринадцатидюймовая резина категорически не подошла бы к «Волге» с дисками в пятнадцать дюймов. – В качестве компенсации разницы в рыночной стоимости предлагаю вам, если уж настаиваете – распакуйте аккумулятор.

– Да с удовольствием! Если кислота есть – Валерий наметанным взглядом увидел на полке типичную квадратную пластиковую бутыль, уровень в которой был выше этикетки – а ведь есть, готовый электролит, с плотностью 1.27, давайте зальем! И к завтрашнему дню все будет готово!

– Ну это уж мне совестно вас эксплуатировать– Юрий Петрович был явно смущен.

– Да что вы, люди же должны друг другу помогать, вы, можно сказать, сделали мне подарок, а мне ничего не стоит. – Валерий, достал деньги их кармана, положил на капот, быстро открыл багажник облачился в синий халат, перчатки – все было наготове, как и у любого советского автомобилиста. Отодрать упаковку, вывинтить пробки и аккуратненько залить кислоту было делом десяти минут.

Валерий посмотрел на часы. Пятый час, а сколько всего удалось сделать!

Автомобиль вырулил из двора. Валерий включил приемник – опять последние известия по «Маяку», опять Трепачев и другой трепач – Ёшкин – вынырнувший из небытия борец с привилегиями. Два сапога пара – одно ля-ля!

– А что, собственно, сделать? – подумалось Рогатину. – Купить чуть чуть продуктов и два колеса, потратить на это восемь часов времени и быть от этого счастливым – это же ужасно! Как мы дошли до жизни такой?

.

Поселок Томилино, несколькими днями позже

Михаил Ильич Микульский переживал очень нелегкое время. Дача ему обрыдла, он не мог смотреть на деревянные стены, растительность на запущенном участке – возиться в земле сил не было, он все же ценил себя больше; он не выносил грязь на улице, соседей, толпящихся у маленького поселкового магазина, прочие прелести сельского быта. Летом еще было терпимо, зимой куда хуже – ежедневная уборка снега, сырость в доме от которой книги напитывались влагой, а рабочие бумаги слипались, да и удобства во дворе. В общем, ежедневная борьба за существование.

Но в Москве борьба была острее.

Должность ведущего научного сотрудника подразумевала устойчивую тему, а таковой не было и не предвиделось. Денег было мало, да и толку в них! Продукты можно было купить только в ОРСе по талонам-заказам, а таковые в.н.с-у одиночке перепадали редко. Потом проблема возраста – без темы ведь уволят при первом удобном случае! Так что надо было искать и найти, во что бы то ни стало!

Времени было много, Михаил Ильич проводил его за чтением. Раздражавшие упоминания и митингах демократической оппозиции с неизменными выступлениями Б.Н. Ёшкина он пропускал, а информационное сообщение в «Известиях» выучил почти наизусть, поскольку было очень интересно. Во-первых, зарождавшийся Американо-советский Фонд для финансирования ученых, связанных с разработкой оружия массового поражения и средств его доставки; во-вторых явный интерес к изучению Припятской катастрофы 1986 года.

Михаил Ильич не был причастен ни к одной из двух тем, но в обеих были реальные деньги. Проблема было в том, как их взять, и на этом пути были серьезные препятствия. Фонд – дело хорошее, но заявка на грант должна получить две ступени утверждения в официальных инстанциях, первой из которых был Научно-технический совет его организации. Тот самый, в который его не выбрали и председателем которого является директор. А в благорасположенности Шереметева Микульский вовсе не был уверен…..

Надо было искать. Близилась осень – время начинаний.

Атомск, в это же время 

То, что надо начинать что-то новое, очень хорошо чувствовал Борис Георгиевич Осинский.

После памятного инцидента на критическом стенде его ситуация была совершенно провальной. Атомск – город небольшой, все друг друга знают. И так-то с работой были трудности, а теперь вообще катастрофа – его просто подвергли остракизму. В общем, о работе по специальности надо было забыть и искать что-то другое.

Что?

Годы уже не те, чтобы начинать все заново. Как же использовать накопленный опыт и связи?

Борис Георгиевич размышлял об этом уже не первый месяц.

Что является активом?

Действительно фундаментальные знания в атомной отрасли. Все стенды. Все инциденты. Знакомства. По всей стране.

В этом что-то есть. Надо подумать после отпусков.

Архангельское. Сентябрь

Закончились летние отпуска – время утрясания жизненных планов. Все проводили его по-разному и сделали разные выводы.

Борис Николаевич Ёшкин после отдыха на Взморье принял окончательное решение. Весной предстояли выборы делегатов Съезда Народных депутатов СССР, сто мест было зарезервировано для тайных выборов внутри КПСС, еще часть – по квотам разных общественных организаций, в которых ничего не светит, 750 – в Совет Национальностей, там тоже ничего не будет, поскольку все игроки тщательно подбираются по балансу национальностей и социального состава, остается только 750 территориалов, которые, что называется, были в «свободной продаже». Не идти на выборы было просто нельзя. Не идешь – однозначно перестаешь быть членом советского парламента, избираемого на Съезде, теряешь депутатскую неприкосновенность и становишься каким-то крикуном-одиночкой типа Валерии Новогородской. На съезде можно повторить или даже превзойти успех XIX партконференции. Но, главное, найти союзников – образовать какое-то оппозиционное меньшинство и от его имени – чем черт не шутит? – побороться за пост главы Верховного Совета СССР, на который, скорее всего, будет выдвигаться сам лидер перестройки. А программа-максимум – и победить, то есть отобрать конституционную власть у генсека КПСС.

Мечты, мечты, где ваша сладость? Нужна идея – почему избиратели должны выбрать именно Ёшкина. Нужна и команда, надо иметь возможность что-то команде предложить, понятно, что многие будут работать за идею – избавиться от царящего вокруг кошмара, но есть ведь и другие люди и просто расходы – автобусы для людей, приезжающих на митинг, печать предвыборных листовок, оплата телефона для контактов, конвертов и марок для ответов на письма избирателей… Где взять средства, при этом не будучи сильно обязанным кредитору?

Борис Николаевич частенько думал об этом, возвращаясь с Пушкинской улицы на дачу в Архангельское. Прежнюю шикарную усадьбу в Горках-9 пришлось сдать для другого кандидата в члены Политбюро.

Гоголевский бульвар, в это же время

Кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС С.Ф.Вахромеев в отпуске еще не был. Сергея Федоровича занимали другие проблемы, честно говоря, он все более склонялся к мысли о том, чтобы все бросить и уйти на преподавательскую работу в Академию – приглашали много раз. Он чувствовал, что армия бредет под откос, а руководству на это наплевать. Армия была целью и смыслом его жизни, защитить ее от развала он не мог. Видеть, во что превращается грозная сила, держащая в кулаке полмира, было невыносимо.

Девять месяцев этого года он вспоминал как самые тяжелые за всю жизнь, включая войну. Все началось с памятного визита в Штаты с Трепачевым в декабре. Далее – переговоры по ракетам. Сергей Федорович до поздней ночи спорил с Роджерсоном, отстаивая каждый танк и самолет, а наутро узнавал, что спорная глава уже согласована. В американском варианте.

После второго случая он доложил Трепачеву. Ничего не изменилось. Еще десять дней борьбы и согласованный с американцами текст был подготовлен. Но подписан опять американский вариант, как будто ничего и не было.

На Пленуме ЦК Вахромеев обратился к генсеку с трибуны. Не выслушать было невозможно, Сергей Федорович первый раз видел Трепачева смущенным. Похоже, что тот был в замешательстве, но сделать ничего не мог.

Кроме как форсировать поездку Маршала в Штаты по приглашению Роджерсона.

Сама поездка была очередным ударом. Сергей Федорович не мог не видеть разницы между твердостью и последовательностью американских генералов. защищавших интересы своей страны, и позицией нынешних советских руководителей, защищавших, судя по всему, интересы ТОЙ ЖЕ страны…. Единственная радость – Сергей Федорович преисполнился уверенностью, что война случайно начаться не может. Скорее всего, вообще не может.

Учения армий стран ОВД в Германской Демократической республике. Вахромеев получил очередной удар – отвечать приходилось за всю страну, но это ведь не дело военных, руководство просто подставило маршала на ковер. Он давно не чувствовал себя настолько погано. Армию явно бросали на произвол судьбы. Судя по всему, ГДР ждала та же участь – выжить стране, экономика которой в значительной степени отриентировалась на Советскую Армию, будет нелегко.

Тут еще одностороннее сокращение Вооруженных сил на полмиллиона человек.

И шестьдесят пять лет впервые стали чувствоваться тяжелым грузом на плечах.

Маршал снял трубку бежевого телефона без наборного диска. Хорошо, что нынешний министр обороны был старым сослуживцем, он поймет.

– Дмитрий Федорович, личная просьба. Не мог бы ты как министр поговорить с Генеральным? Знаешь, сил уже нет на все смотреть. Да и официальная причина – шестьдесят пять лет. Прошу, помоги уволиться!

Барвиха, в это же время

– Дед, прошу тебя, помоги! Я знаю, что у тебя масса возможностей, и ты быстро решишь этот вопрос!

Черноволосый симпатичный парень лет тридцати впервые на памяти деда выглядел как взрослый и мыслил по-взрослому.

– Вот оно, новое поколение – перестроечники, для них нет ничего запрещенного, если это ведет к цели, – подумал Алексей Викентьевич Колбасов и одернул себя. Действительно, в рассуждениях внука есть здравое зерно, хотя то, что он задумал, довольно рискованно. Пусть скажет еще раз.

– Алексей, давай повтори сначала, а там посмотрим, что можно сделать.

– Дед, я, конечно, был дураком. Наворотил делов, отца потерял, место в конторе, и, хотя дело прошлое, но след останется навсегда. Так?

Колбасов-старший кивнул головой. Все правильно. И судимость, пусть условная, и родственники – а, сын того самого академика, который…. И так далее.

– Быть сейчас Алексеем Колбасовым плохо, – продолжал внук. – полгода я работаю в своей фирме, дела идут, но могли бы быть лучше. Фамилия привлекает внимание. Надо менять. Я узнал – можно, конечно, но долго и вызывает ненужные вопросы, единственный способ сделать безболезненно – жениться и сменить фамилию на девичью жены.

– Смело, а что, избранница есть?

– Да, Ритка Митрофанова, мы с ней еще в школе ходили, а теперь вот решились. Время идет, а так уже хорошо друг друга изучили, короче, она согласна.

– Это что, внучка Дмитрия Сергеевича Митрофанова, бывшего члена Политбюро? – Колбасов-старший отметил крутость решений внука. И одобрил.

– Родственница.

– Фамилия хорошая, клиенты будут уважать. Но что ты от меня хочешь, к чему пожар?

– Дед, сейчас выборная кампания на Съезд Народных депутатов. Я через Ритку договорился – Митрофанов сам из Нижнеокска, там у него все знакомые. Собрания окружных избирательных комиссий начинаются уже в следующем месяце. Надо до этого, чтобы меня кто-нибудь выдвинул, только тогда на комиссию можно будет попасть. -

Пожилой джентльмен оторопел от удивления. Внук что, совсем умом повредился? После продолжительного молчания он смог открыть рот..

– Алексей, но по-моему, надеяться на то, что тебя вдруг ни с того, ни с сего куда-то выберут – безумие.

– Да я и не надеюсь. Будущий тесть обещал помочь с выдвижением, а там главное, чтобы прозвучала фамилия. Конечно не выберут, но в прессе и радио прозвучит фамилия, это же реклама – «контора того самого Митрофанова», да и возможности на следующие туры. И есть идея, на чем раскручиваться, но это уже долго.

– Так в итоге, что ты от меня хочешь?

– Сделай парочку звонков – чтобы регистрацию ускорили, и чтобы новый паспорт – уже на следующий день. Тогда можно будет заняться раскруткой в Нижнеокске, все пойдет как по маслу. Сам увидишь. -

Алексей-младший был непривычно серьезен и убедителен. Даже было как-то непохоже, что это говорит его внук-шалопай.

Настроение у Алексея Викентьевича значительно улучшилось.

– Ладно, позвони завтра. Но ничего не обещаю, надо подумать

Берлин, в это же время 

Ханс Лютцов, председатель правительства ГДР, отбывал в ежегодный отпуск в отвратительном настроении.

Водитель уже взял чемоданы, Ханс ждал только «дражайшую половину», которая как всегда задерживалась – не все еще было собрано.

Лютцов обозревал Александерплац, неспешно двигающиеся «Лады», «Шкоды» и тарахтящие «Трабанты», перевел взгляд на служебный EMW, который должен был доставить его в Шёнефельде, а далее – прямой рейс в Симферополь. Три недели свободы!

Но ничего не радовало – ни прекрасное позднее лето – осенью это назвать было сложно, ни предвкушение трех недель в любимой Ореанде. Лютцову было невмоготу ждать, надо было куда-то двигаться и что-то делать чтобы избавиться от постоянных дум, лежащих как груз на сердце.

Наконец-то фрау Лютцов показалась из парадного. Слава Богу, можно ехать. .

Размеренный и спокойный ход хорошего автомобиля не мешал размышлять. Жена привыкла, что супруг занят государственными проблемами, и не приставала с разговорами.

Автомобиль свернул на Коттбусер Дамм, образованную одинаковыми домами в рабочем районе Панков, поворот на Карл-Маркс-штрассе, наконец – 113 дорога. Выехали.

Чистые улицы Берлина сменились пригородами, в отдалении от автобана появлялись и исчезали малюсенькие поселочки с одинаковыми крохотными домишками. Это был берлинский аналог советских «коллективных садов», но участки были всего по три сотки, все лучше, чем ничего, а домики – совершенно стандартные, только выкрашенные в разные цвета. Еще одно проявление дружбы СССР-ГДР.

Но что будет с этой дружбой?

Этот вопрос и портил настроение Лютцову.

Он присутствовал на учениях в Саксонии, долго разговаривал с русским маршалом, все видел и понимал – тот просто не может ответить прямо и честно.

Лютцов действительно верил в Новую Германию, которая навсегда вместе с СССР, верил, что социализм победит, и все шло хорошо.

До поры до времени. Теперь стало ясно, что дело, на самом деле, плохо.

В СССР – свобода без продуктов и товаров, свобода крика и беззакония. В ГДР – Ordnung. Но доколе? Восточную Германию атакуют с двух фронтов. С Запада – те же немцы, с изобилием жратвы и товаров. С Востока – Польша с Лехом Валенсой и «Солидарностью», которая говорит что если рабочие буду бороться за свои права, то будут получать больше денег. Но от этого отбиться проще – Лютцов сам организовал кампанию в газетах, народ понял, что от повышения зарплаты товаров больше не станет. Советская «свобода» – штука более опасная. Внезапно все, что годами было хорошим, вдруг объявляется плохим. Почему?

Автомобиль остановился у зала «Для депутатов Народной Палаты», то есть и для него, Ханса Лютцова.

Сопровождающий вез вещи на ручной тележке, рядом шла жена и о чем-то говорила, он даже отвечал, но мысли были заняты другим. Не идиот же Трепачев! Зачем он развязал идеологическую войну против социализма?

Лютцов летел обычным с виду рейсом – упаси Господь, ничего персонального! – билеты, правда, продавали только очень избранным людям. Это был замечательный порядок, установленный давно и поддерживаемый с чисто немецкой педантичностью. И вообще, во всем был порядок. Народ работал, вожди устанавливали очередность и размер получения благ, трудящиеся их получали, продвигаясь к раз и навсегда установленному пределу для каждого гражданина. В обязанности же государства входила защита от внутренних и внешних врагов, обеспечение медициной, жильем, путевками на отдых…

Лютцов почувствовал как закладывает уши. Самолет, очевидно, приземлялся. Сейчас дверь откроется, в салон ворвется запах юга – солнца, его встретит Первый секретарь Крымского обкома КПСС прямо у трапа самолета, потом – восемьдесят километров до Ореанды … Здесь, на благодатной крымской земле, все было хорошо.

Ханс Лютцов насторожился. Что-то пришло ему на ум. Что?

В связи с Крымом и тем что все было хорошо. Здесь хорошо, а во всем Союзе?

Хорошо потому, что в благодатном краю все добровольно оставляют свои деньги. Они здесь есть. А в Союзе? Может быть, в стране просто нету больше денег и государство хочет избавиться от своих обязательств?

Если так, то что будет с Германской Демократической республикой? Она же связана с Советским Союзам тысячами нитей. Если они порвутся, то будет катастрофа.

В Сорок девятом Германию разделили. Надо посмотреть правде в глаза – западная часть выжила и процветает. Казалось бы, сама по себе, но не без американской "помощи".

Может быть, не ждать катастрофы и попробовать, пока не поздно, поискать счастья на Западе? Там ведь не поляки, не чехи а такие же немцы!

Дверь открылась, но Лютцов не попытался встать; никто не помышлял о том, чтобы сдвинуться с места раньше Премьера. От этого ему было не по себе, но мысль надо было додумать до конца.

– И если допустить, что так, то хорошо было бы найти человека, с которым можно обсудить проблему. Надежного и свободного человека в той, другой Германии.

Мысль была крамольной, если кто из партийного руководства узнает, то конец карьере. Да черт с ней, с карьерой, главное, будет упущено время, за которое можно сговориться на приемлемых условиях, не доводя дело до капитуляции!

Лютцов решительно встал со своего места. Вышел из самолета, обнялся с советским партийным лидером, поздоровался за руку со встречающими.

«Чайка» понеслась в сторону Ялты.

Остался один нерешенный вопрос. Как найти такого человека?

Ясное дело, что никому из собственного окружения доверять нельзя. Staatsicherheit – госбезопасность ГДР – была лучшей в мире спецслужбой, от которой скрыть ничего было нельзя в принципе.

Но это в ГДР.

А в СССР?

Автомобиль заложил вираж на горной дороге, «Чайка» устремилась вниз с перевала – легко и свободно.

Как мысли Ханса Лютцова.

Вот это идея!!! Если действовать, то здесь!

Лютцов повеселел, морщины разгладились, глаза заблестели.

– В ФРГ через СССР. Через структуру, которая никогда и ни с кем не делилась информацией, тем более, со «штази».