Башня говорящего осла

– Почему же это самое отвратительное? – спросила ее принцесса. – Солдатам полагается оружие.

– Потому что в обычные походы по дворцу они берут только свои шпажки, а за свои дурацкие копья берутся лишь когда спускаются в подземелье!

– В подземелье? – удивилась Лиза. – Какое еще подземелье?

– Мы так называем крысиные норы. Боже! Я каждый раз так волнуюсь, когда эти ненормальные лезут в эту дырку в углу. Они даже железную дверь там приладили и ступеньки, вместо того, чтобы наглухо всё забить, заколотить, заклепать и сверху покрасить! Ещё бы колокольчик со шнурком на двери повесили: «Дзынь-дзынь! Мы к вам в гости!» Какими надо быть психами, чтобы сражаться с этими чудовищами, грязными и противными! Это когда-нибудь кончится бедой… Ещё я обратила внимание, что обычно они тщательно готовятся к походу в подземелье и уходят так, чтобы мы, барышни не заметили. А в этот раз, после того как принесли раненого Деламара, в спешке, без всякой конспирации, похватали копья, веревки и фонари и побежали воевать со своими гадинами.

– Хм! – сказала принцесса и нахмурилась. – Может быть, Деламара укусила крыса, и они побежали ей отомстить?

– Ах! Дайте же мне дорассказать до конца, ваше высочество! Ведь дальше самое важное! Когда эти сумасшедшие собирались в свое ненаглядное подземмелье, я посчитала, сколько их всего. Для того чтобы узнать, сколько их остается в казарме. И насчитала тринадцать. То есть Деламара и еще кого-то не хватало.

– И кого же не хватало?

– В бинокль я этого не разглядела. И поэтому потихоньку от других барышень пошла в казарму. Это, конечно ужасно неприлично, но как по-другому мне было узнать всю правду? И там я столкнулась с Мандагором, только что вошедшим. «Ах, как хорошо, что я встретил вас!», – сказал Мандрагор, как будто это в порядке вещей, что барышня разгуливает по казарме, как у себя дома. «Нам срочно нужно уходить спасать товарища, а у нас тяжелораненый. Оставить я с ним некого, в походе дорог каждый штык. Умоляю вас позаботиться о Деламаре. Ничего не спрашивайте и ничего не говорите большим людям. От этого зависит судьба еще…» И тут он замялся и замолк. Ну, и я сказала «Хорошо!» Как будто я могла сказать: «Да шут с ним, с вашим любимым Деламаром, сами с ним возитесь!»

Деламар лежал в маленькой спальне. Он был без сознания. Весь побитый, но крови не видно. Я собрала барышень и рассказала им всё и про офицеров, и про раненого. И мы стали о нем заботится. Ставили компрессы, давали питье и всё такое, что полагается. И я строго-настрого приказала им держать язык за зубами и быть осторожными. Но вы видели, что эти клуши ничего не могут держать в тайне. Я бы вам ничего не рассказала, но уже скоро вечер, а офицеры всё не возвращаются. Я боюсь, что случилось что-то страшное…

– Раненый тебе что-нибудь рассказывал?

– Один раз он как будто пришел в себя. Увидел меня и спросил: «Они вернулись, они спасли принца?» Я ответила: «Не волнуйтесь, скоро вернутся». А затем спросила: «Как же так вышло?» И он ответил «На нас с принцем напал альбинос. Он схватил меня, а Беладор с его высочеством спрятались в норе. Потом раздался крик – они провалились». После этого он снова потерял сознание.

– Так и сказал: принц спрятался в норе? – удивилась Лиза. – Наверно, он бредил.

– Может быть, и бредил, – согласилась Линда. – Только зачем они полезли в подземелье в такой спешке?

– Всё ясно, – сказала принцесса. – Точнее, ничего не ясно. В бреду он что-то напутал. Или ты неправильно разобрала. Офицеры полезли за Беладором. А принц пропал как-то по-другому. Но, может быть, Беладор что-нибудь знает об этом… Знаешь что, Линда,– Надо перенести раненого из казармы. Компрессы – вещь хорошая, но ему нужна и помощь настоящего врача. А ты и твои подруги – молодцы.

Глава 25. Победа Мандрагора

Отряд из тринадцати игрушечных офицеров шел по подземелью, освещая путь фонарями.

– Куда мы идём? – спросил майор Кореандр полковника Мандрагора.

– Куда я скажу! – ответил Мандрагор.

Он сам не понимал, куда ведет отряд, но знал, что всё делает правильно. Кто-то большой и мудрый нашептывал в его кукольное ухо: «Поверни направо, сынок! А сейчас прямо! Молодец! Так и шагай! Когда коридор раздвоится, иди налево!»

У Мандрагора подобное наитие было не впервые. Непонятный голос слышался ему и раньше. Последний раз голос подсказал ему собрать подчиненных и предложить им идти в спальню к принцу, чтобы принести ему присягу. Но тогда голос был другом и советчиком, а сейчас голос просто приказывал. Мандрагор даже не сверялся с картой, чтоб не терять времени. Майор Кореандр как-то умудрялся, держа под мышкой копье и выхватывая свет фонарей, которые несли его товарищи, помечать на карте карандашом продвижение отряда по лабиринту.

«Приготовиться! – сказал голос Мандрагору. – Сейчас будет драчка. Если сделаешь всё правильно, получишь назад и принца, и своего офицера. Я верю в тебя!»

Подняв руку над головой, Мандрагор остановил отряд.

– Приготовиться! – сказал он.

Костя и Беладор стояли, сжимая в руках ржавые гвозди-дубинки. Два десятка крыс приперли их к стене – и это только те, которых они видели. Из-за спин тварей выглядывали другие. Сколько их было всего? Может быть, сотня, а может быть, больше. Во всяком случае, достаточно, чтоб от принца и игрушечного гвардейца остались только козырьки от фуражек.

Крыса-председатель глядела на них застывшим взглядом, и только кончик ее хвоста пощелкивал по камню, на котором она сидела.

Костя подумал о том, что вот только недавно неожиданное превращение в маленького человечка спасло его от волосатого преследователя, а сейчас сделало добычей каких-то мелких гадких грызунов. Те необыкновенные физические ощущения, которые Костик испытал перед своим уменьшением, еще не до конца растворились в его организме, и ему казалось, что он бы мог прямо сейчас попытаться как-то напрячься и вновь стать большим. Но в этом случае он, не успев вырасти, скорее всего, будет раздавлен стенами этого подземелья. Что делать?..

Внезапно среди крыс началось волнение. Одна из них выбежала на середину зала. Потом вторая и третья – из того же прохода, что и первая. Крыса-председатель недовольно поморщилась. Дисциплина ее подданных явно хромала: что за пляски в такой ответственный момент?

Однако через секунду стало ясно, почему крысам не стоялось на месте спокойно. Из прохода в зал медленно вышел строй игрушечных офицеров. Все они, включая полковника Мандрагора, держали в руках копья, и их колонна напоминала колючую гусеницу. Любая крыса которая оказывалась слишком близко к колючей гусенице, немедленно получала удар копьем, каждое из которых было заточено так, чтобы причинить как можно больше боли врагу, при этом не застрять в нем и легко вернуться обратно. Послышался писк раненых крыс. Крысы стали тесниться к стенам.

Колонна вышла на середину зала, и офицеры перестроились: колючая гусеница превратилась в круглый тортик с тринадцатью свечками. Только свечки были воткнуты в тортик не вертикально, а горизонтально. Тортик двинулся к стене, где стояли принц и Беладор, и принял их внутрь себя.

– Отступаем! – скомандовал полковник Мандрагор, и офицеры стали медленно двигаться к норе, из которой вышли в зал.

Крыса-председатель, прищурясь, наблюдала, как враг уходит из-под самого носа. Её подданные пытались пробить оборону игрушечных офицеров, но только залили своей кровью пол зала. Действуй они более организованно, может быть, у них что-то и получилось бы, ведь их было гораздо больше. Говорят, что крысы – твари смышленые. Это, конечно, так, но ведь офицер на то и офицер, чтобы быть умнее какой-то облезлой крысы.

Вдруг одна из крыс подпрыгнула, чтобы достать маленьких человечков сверху. Крысы ведь очень прыгучие. В этот же миг несколько копий – не все, а несколько – взметнулись вверх, и пробили наглой твари живот. В следующую секунду ее тело было отброшено в сторону, а копья приняли прежнее положение. Да, все движения игрушечной гвардии были отточены и слажены. Полковник Мандрагор придавал учениям с копьями большое значение.

Другая крыса попыталась хвостом, как кнутом, выбить копье из рук гвардейца. Хвост обвил копьё, но не смог зацепиться за него и соскользнул: верхняя половина древка специально была обмазана жиром.

Седая крыса на камне, видимо решив, что лезть на копья бессмысленно, вновь запищала своим хриплым низким писком, и другие крысы перестали пытаться напасть на маленьких человечков и освободили им один коридор для отступления.

– Вы не ранены, ваше высочество? – спросил полковник Костю.

– Нет, кажись, – ответил принц, шмыгнув носом. – Уменьшился только вот.

Отряд возвращался в казармы без потерь.

Голос в голове полковника больше не слышался. Майор Кореандр вытащил карту и повел товарищей назад, согласуясь с отметками, которые он делал на пути к круглому залу.

Буря внезапно стихла, как будто ее и не было. Ласковое вечернее солнце за какие-то полчаса высушило полянку, на которой стояла избушка трех лесных волшебников.

Профессор Гипс и доктор Хариус вынесли из дома раскладные кресла и, развалившись в них, стали наслаждаться теплым летним вечером. Волшебник Кроль, слава Богу, спал в своей комнате.

А ведь с утра ничто не предвещало катаклизмов: на небе не было ни одной тучки, жарило яркое июньское солнце, волшебники попили кофе с булочками, и Кроль объявил, что думать пока не будет, а намерен заняться заготовкой дров на зиму. Часа на три пополудни у него намечена продолжительная тренировка с гирями, и только потом он собирается сесть за письменный стол. То есть дождя с молниями не следовало ожидать до самого вечера – как, в общем, и всегда.

Однако, вопреки обещанию, Кроль, притащив из чащи первую огромную вязанку валежника, бросил ее прямо перед избушкой и, не сказав товарищам ни слова, пошел в свою комнатушку. Сразу же небо затянуло серыми облаками.

– Э, нет! – возмутился Гипс. – Мы так не договаривались! Я как раз собрался идти купаться на речку!

– Не запретишь человеку думать! – вздохнув, возразил ему Хариус.

Сегодняшнее лицо доктора Хариуса, наверное, больше бы подошло какому-то непризнанному лирическому поэту. На высокий бледный лоб спадали завитушки, щеки были впалы, один глаз чуть косил в сторону, а кончик носа венчала изящная бородавка.

Тихонечко они подошли к двери Кроля и прислушались. Кроль разговаривал с кем-то невидимым:

– Давай, давай, сынок, думай… Правильно! Молодец! Без подсказки всё понял! – слышалось из-за двери.

– У него разве есть дети? Кого это он называет сынком? – спросил Гипс Хариуса.

– В транс впал! А это значит, сейчас жуть что начнётся! Тайфун, не меньше, – ответил Хариус. – Сейчас из него такой умище прет, хоть в землю зарывайся.

Гипс только застонал в ответ. Сверкнула молния, грянул гром. Волшебникам ничего не оставалось, как сесть за письменные столы и, не обращая внимания на то, что творится за окном, заняться теорией, без которой, как известно, древо жизни зеленеет не так пышно.

К вечеру Кроль вышел из транса, съел полкастрюли щей и, обессиленный, завалился на боковую. Из-за туч выглянуло солнышко. Его друзья, убедившись, что он спит, вынесли из дома шезлонги и развалились в них.

– Профессор! – сказал доктор Хариус, внимательно рассматривая лежащие под ногами куски черепицы. – А почему бы нам с вами не построить подземный бункер?

– Признаться честно, – ответил профессор Гипс, постукивая носком туфли по вывороченному ураганом стропилу, лежащему на траве,– я никогда не был сторонником подземного домашнего хозяйства, как, например, гномы. Но в последнее время я нет-нет, я и сам подумываю о бункере.

Глава 26. Кровь на когтях леопарда

Мужчина с прекрасным цветом лица убедился, что мама спит и вошёл в купе. Закрыв дверь, он достал из кармана пиджака огромный карандаш и начал рисовать дверь в промежутке между нижней и верхней полками. Дверь получалась низенькой и широкой, словно специально для пузатых карликов.

Закончив художества, румяный советник Помпилиус (а вы, дорогие читатели, конечно, догадались, что это был именно он), открыл нарисованную дверь настежь, повернулся к маме и попытался взять ее на руки.

С верхней полки за действиями румяного советника Помпилиуса наблюдал в волнении героический кот Аттила. Он решительно не знал, что ему делать. С одной стороны, Аттила чувствовал, как от этого человека исходит черная энергетика, с другой стороны, румяный посланец, возможно, действовал по заданию Гантимура (Гантимур по роду своей профессиональной деятельности часто имел дело с темными личностями, и Аттила это знал).

«Если этого крепыша послал хозяин, он должен был предупредить его, что я – это я и охраняю его жену. Чтобы проверить, так это или нет, попробуем вступить с ним в контакт», – решил Аттила.

– Мяу! – сказал отважный кот, – Куда вы ее тащите?

Румяный советник Помпилиус поднял голову и носом уперся в нос героического кота. От неожиданности румяный советник Помпилиус ойкнул, но видя, что это всего лишь кот, успокоился.

– Фу ты, померещилось, – пробормотал он, кряхтя (ибо мама, хоть и была стройной, но что-то да весила). – Ах ты, кисонька! У меня из-за тебя чуть инфаркт не случился! Пушистая такая, негодяйка, кис-кис-кис!

Из этой реплики Аттила сделал вывод, что румяный дядечка никаких инструкций от Гантимура не имеет, а значит, его человеком не является.

И когда румяный советник Помпилиус вновь склонился над мамой, пытаясь взять на руки, чтобы утащить в нарисованную дверь, «кисонька пушистая» отважно спикировала на его курчавую шевелюру и начала драть, как самую распоследнюю на этом свете мочалку.

– Мамочки дорогие! – завопил румяный советник Помпилиус, бросил спящую маму на пол и попытался схватить Аттилу.

Это было вовсе не просто. В отчаянии Аттила вмиг разодрал когтями пальцы румяного советника Помпилиуса.

– Помогите! Голову оцарапывают! – верещал советник.

Его вопли отвлекли от кинематографических раздумий выдающегося режиссера современности Миниюбкина. Он единственный из пассажиров в вагоне не спал и кусал за перегородкой свой любимый ноготь. Миниюбкин сунул ноги в шлепки и, шаркая, пошел смотреть, кто это там так пронзительно взывает о помощи.

Он отодвинул дверь купе, из которого доносились вопли. Ему представилась следующая картина. Голова Костиной мама упиралась в нижнюю полку, пятки ее лежали на другой нижней полке, а все, что у человека находится между головой и пятками, валялось на полу. Мама крепко спала. Она была прекрасна, и волосы были размётаны по ее лицу. Над прекрасной мамой стоял отвратительный мавр. Руки его были воздеты к небесам, а лицо (тоже воздетое) залито кровью. Иступленный мавр над телом распростертой красавицы проклинал свою долю и молил небеса о заступничестве.

Было в этой сцене что-то эпическое, хотя ее несколько портила вцепившаяся в маврову прическу кошка. Но, в принципе, можно было принять ее за специальный мавританский головной убор.

– Вот! – сказал Миниюбкин – Вот! Этого я всегда добивался в кадре! Накал страсти соседствует с безмятежным равнодушием! Гениально!

С этими словами он захлопнул дверь маминого купе и зашаркал обратно к себе на полку додумывать свой гениальный фильм, в который нужно было обязательно вставить похожую сцену.

А иступленный румяный советник Помпилиус, которого слегка тронувшийся умом режиссер принял за эпического мавра, наконец сорвал со своей головы отважного кота Аттилу, отшвырнул от себя и ринулся в нарисованную дверь. Он не просто вошел в нее, а сиганул рыбкой и тут же оказался перед очами диктатора Тахо, прямо в его кабинете.

Диктатор находился в кабинете один. Он стоял перед зеркалом и придирчиво разглядывал свой недавно сшитый венный походный костюм. От неожиданности его светлость схватил первое, что попалось под руку (а это оказались плечики, чтобы вешать одежду на перекладину) и выставил перед собой на манер сабли.

Разглядев, что перед ним лежит на животе румяный советник Помпилиус, диктатор опустил свое оружие.

– Господи! Что это с вами? – воскликнул диктатор. – Осторожно, ничего тут не заляпайте! Я распоряжусь, чтобы позвали врача.

– Кошка! – жадно хватая воздух ртом, начал объяснять румяный советник Помпилиус. – На меня напала сумасшедшая кошка! Точнее – ручная рысь! Нет! Разъяренный леопард! Сторожевой.

Пришел доктор, поцокал языком и перевязал несчастного румяного советника Помпилиуса. Также диктатор велел принести советнику от нервов чашку кофе с молоком.

– Я сделал всё, как и продумал заранее, – рассказывал успокоившийся сидящий в кресле советник. – Усыпил всех вокруг, нарисовал дверь, взял жену Гантимура, тоже спящую, на руки и хотел уже идти с ней обратнло, как откуда-то из-под потолка на меня спрыгнул сторожевой леопард и стал рвать когтями мою голову. Я сопротивлялся как мог. На шум прибежал одноглазый смотритель зверинца с огромной саблей. Он захохотал как безумный и сказал, что приведет сейчас еще двух пантер, чтобы они разодрали меня в клочья. Из последних сил я сбросил с себя леопарда и прыгнул в нарисованную дверь. Иначе бы я просто стал пищей для диких животных.

– М-да!.. – произнес герцог, разглядывая советника, лицо которого в бинтах напоминал моську закатанного в пеленки карапуза. – Досталось же вам! Гантимур хорошо побеспокоился о неприкосновенности своей женушки… Надо же! Леопарды… Впрочем…

– Разрешите немедленно вернуться и довести ваше задание до конца!

– Нет, мой бесстрашный друг! Не разрешаю. И дело вовсе не в том, что я сомневаюсь, что вы сможете справиться с ним… Гантимура больше нет, а значит нет нужды брать в заложники его родственников. Эти болваны Ленц со Шляпсоном не могли придумать ничего лучшего, как убить самого могучего волшебника своей страны.

– То есть как убить? – оторопел румяный советник Помпилиус.

– Задушить! Один из наших летающих глазиков недавно вернулся из полета и показал нам очень гадкую картинку. В глухом лесу один человек душит другого веревкой, а третий спокойно за этим наблюдает. Затем убийца зарывает задушенного в землю. Личность самого палача нам неизвестна. В жертве мы безошибочно узнали волшебника Гантимура, а в наблюдателе – самого вице-канцлера Шляпсона.

– А это значит…

– А это значит, мой дорогой победитель леопардов, что мы сможем начинать поход на Зубляндию хоть завтра. Даже хорошо, что вы не успели доставить сюда жену Гантимура. Возись тут еще с ней… Идите отдыхайте. Вы мне очень скоро понадобитесь.

Румяный советник Помпилиус поплелся зализывать свои раны, полученные в битве с ужасным котом Аттилой, которому, конечно, было бы лестно, узнай он, что его назвали леопардом.

А пока в действии образовалась некая пауза, я хочу объяснить своим пытливым читателям, что нарисованные двери – весьма неточный способ перемещения из одного мира в другой. Иногда ты оказываешься именно в той точке, в которую рассчитывал попасть, а иногда на соседней улице, а то и вообще на другом конце города. Даже опытный волшебник не может быть уверен, что после перескока ему не придётся потом часа три трястись до места назначения в какой-нибудь вшивой телеге. Помните, как Гантимур, пытаясь догнать Шляпсона, после перескока еще блуждал по темным коридорам? Вот так вот. Это еще и опасно: заблудиться легче легкого.

Ну да ладно. Технология, как говорится, постоянно совершенствуется. Не боги горшки обжигают.

И, как вы наверняка заметили, воспользоваться дверями перехода может не только волшебник, но и обычный человек. Например, Шляпсон или румяный советник Помпилиус, которые никакие не волшебники. Главное, чтобы был специальный волшебный мел или карандаш, изготовленные в специальной волшебной лаборатории.

То, что румяный советник Помпилиус, войдя в дверь, оказался сразу же во дворце герцога – лишь чистое совпадение и большая для него удача. Представляете, если бы он неожиданно оказался с окровавленной башкой, мычащий и подпрыгивающий, где-нибудь в людном месте? Например, на концерте камерного оркестра или на заседании королевского общества инвалидов. Поверьте, это было бы натуральное безобразие.

Но дело даже не в оркестрах и королевских инвалидах. Хорошо уже то, что Костиной маме больше не грозила опасность быть похищенной агентами безрыбского герцога Тахо.

Хотя по секрету я должен сказать, что ее приключения еще далеко не закончены и героическое сердце бесстрашного кота Аттилы еще на раз сожмется от ледянящего страха, что он может не сберечь своей безмерно талантливой, но начисто лишенной памяти хозяйки.

Глава 27. Живые и мертвые

Признаюсь, мои дорогие вдумчивые читатели, что хотел вас немножко подурачить, описав во всех красках гибель великого волшебника Зубляндии. Кто-то даже может сказать, что жестокости про то, как людей веревками душат, в детских книжках вовсе ни к чему. На это я отвечу: а что мне делать, если всё так и было? Наврать? Простите, я так не могу. Я тогда лучше не книжки буду писать, а чем-нибудь другим заниматься. Телевизор там какой-нибудь попереключаю или в море купаться пойду.

Однако желание описать события как-то позанимательней у меня, конечно, есть. Поэтому я и рассказывал так, как будто Гантимура на самом деле убили.

Но, как бы то ни было, теперь я понимаю, что моя затея поинтересничать с треском провалилась и в смерть Костиного папы вы ни на секунду не поверили.

Ведь даже, если подумать, что это не на самом деле было, а я всё сам насочинял, как можно допустить, что автор осмелится так жестоко расправиться с одним из своих главных персонажей в самой середине книжки? Если уж великому герою и предстоит умереть, это должно случиться в самом конце истории. Таковы законы трагедии.

В общем, сознаюсь: после того как убийца Моррак закопал свою жертву в лесную землю, история Гантимура не закончилась. Он остался жив.

Напомню, что влюбленный в одиночество волшебник второго класса Гробс совершенно не хотел покидать тюремных стен. Он жил в Башне говорящего осла как у Христа за пазухой, а когда ему становилось скучно сидеть в одиночной камере, никем не замеченный, выходил на свободу, оставляя вместо себя болванчика.

Напротив, Гантимур хотел убраться из тюрьмы как можно скорее, но с условием, что тюремщики его не хватятся. И конечно, двух волшебникам ничего другого не оставалось, как поменяться местами. Я уверен, что вы догадались об этом сами. А теперь слушайте подробности.

К тому, чтобы заменить друг дружку, два волшебника начали готовиться заранее. Самое главное было переделать болванчика, чтобы он получился двойником Гантимура, а не Гробса. Работа это была необыкновенно тяжелая и вместе с тем необыкновенно интересная. Во время нее Гантимур даже ненадолго забывал, что у него ужасные семейные проблемы. Учиться чему-то новому – штука захватывающая.

Основная же трудность состояла в том, чтобы вовремя добывать необходимое для переделки болванчика сырьё. Вы, наверное, знаете, что болванчики, как и куклы Кроля, делаются из «живых» материалов: мяса, костей и кожи домашних животных. А для того, чтобы запастись ими, нужно идти в деревню и узнавать, не резали ли сегодня в каком-нибудь доме корову или свинью. И покупать или выменивать у хозяев необходимое. А как ты пойдешь из тюрьмы в деревню, если твой болванчик в раскуроченном состоянии, а без него стражники могут хватиться тебя в любую минуту. А впрок мясом не запасешься – оно протухнуть может.

Но в конце концов Гробс с Гантимуром как-то ухитрились все достать и не попасться охране. Необходимых инструментов у Гробса было достаточно. За десять лет сидения у него в камере накопилось столько всякого чародейского барахла, и нужного, и ненужного, что хоть паровозом вывози. Естественно, что сторожа об этом ничего не знали. Кто-кто, а волшебники умеют вещички припрятывать. Даже в маленькой одиночной камере. Болванчик был переделан на славу. Волшебники пару раз проверили его на охранниках, и охранники ничего не заподозрили, а это и было лучшей оценкой работы.

Следующая задачка была самим поменяться наружностями. Гробс должен был стать как Гантимур, а Гантимур – как Гробс. Это, как известно, волшебникам вообще раз плюнуть. Щелкнул пальцем – и готово. Роста они были одинакового, только Гробс – тощий, как швабра, а Гантимур средней упитанности. Но кто там в камере будет рассматривать, похудел ты или поправился на казенных харчах? Тюремщикам за это денег не платят.

На всякий случай, чтобы никто ничего не заподозрил, они решили, что на свободу выйдет настоящий Гробс, а потом вернется и заменит Гантимура. Про то, как Гробс сбежал от любимых родственничков, я уже рассказал. И всё бы было великолепно и восхитительно, но вечером того же дня, когда Гробс вышел из тюрьмы, во дворце Ленца XIV исчез принц Костя и коварный Шляпсон поехал душить его папу.

И вот Гантимур сидит в своей камере и ждёт Гробса, а Гробс все не возвращается. Гантимур уже десять раз проверил, всё ли он собрал в дорогу. В принципе можно оставить болванчика вместо себя, да и убираться из башни. Но они договорились с Гробсом, так что надо ждать. Ожидание становится невыносимым. Гантимуру представляется, что его сына мучают-терзают во дворце, а жене неудобно лежать на диване и ей снятся плохие волшебные сны. Гантимур нервничает. Меряет шагами камеру, стучит пальцами по столу. И в какой-то момент говорит себе: «Хватит! Оставлю Гробсу записку с сердечной благодарностью за всё и, невидимый, пойду себе потихоньку…»