Башня говорящего осла

– Вижу! – в ответ крикнул профессор Гипс.

Доктор Хариус продолжал сидеть на земле и не обращал внимания на то, что твориться вокруг.

Двое солдат подбежали к Кролю и попытались заломить ему руки за спину. Он стукнул их друг о друга лбами, и оттолкнул от себя. Солдаты, сделав несколько заплетающихся шагов, попадали на брусчатку. Другие солдаты, видя, что их противник силач, напрыгнули на него сразу впятером. Двое схватили за одну руку, двое – за другую, и еще один стал душить сзади. С пятерыми Кролю было уже не справится. Ноги под тяжестью солдат подогнулись, он опустился на колени.

Оставшиеся трое солдат побежали к Гипсу, который заслонял сидящего на земле Хариуса. Гипс хлопнул ладонью каждого из трёх солдат по руке, и они разлетелись в стороны на несколько метров и шлепнулись на каменное покрытие. Затем Гипс подошел к тем пятерым, которые пытались утащить упирающегося Кроля, и легонько стукнув каждого солдата, отправил всех в полет.

Красный, как рак, Кроль, тяжело дыша, поднялся с колен.

– Экий вы шалун! – погрозил Гипс пальцем Кролю. – Зачем драться, как мальчишка? Есть же магия.

– Не знаю, – виновато улыбнулся Кроль. – Нашло что-то. Захотелось побороться.

А дедулька генерал, увидев, что три пугала в пиджаках расшвыряли десятерых его солдат, как паршивых котят, сжал кулаки и зло оскалился.

– Проклятые колдунишки! – прошипел он. – Сейчас вы у меня пуль покушайте!

И трижды взмахнул своим знаменитым носовым платочком.

Взвод солдат с ружьями цепью побежал к колдунам. Приблизившись на расстояние, с которого можно было вести прицельный огонь, стрелки встали на одно колено и направили ружья на колдунишек.

Доктор Хариус поднялся на ноги. С ним происходила непостижимая петрушка. Его голова увеличивалась. Причем не просто увеличивалась, а раздваивалась. На лице росли второй рот, второй нос, еще два глаза и все остальное – полный комплект. Дойдя до нормальных размеров, второе лицо отделилось от первого, как мыльный пузырь от соломинки, и повисло рядом в воздухе, а на первом лице уже вырастали новые глаза, щеки, подбородок и так далее.

Доктор Гипс вытянул навстречу расстрельному взводу руки с раскрытыми ладонями, словно говоря: «Не надо!»

– Пли! – скомандовал командир взвода, солдаты нажали курки.

Ударил выстрел. Волшебники остались на ногах. Доктор Гипс разжал кулаки, и три десятка пуль со звоном упали на брусчатку.

А от доктора Хариуса отделялись всё новые лица: пять, десять, сто… Лица разлетались по площади, оставаясь на высоте человеческого роста. Лица подплывали к солдатам и заглядывали им в глаза. Лица приветливо улыбались, хмурились, удивлялись, презрительно ухмылялись. Это были лица детей, юношей, девушек, зрелых мужчин и женщин, стариков и старух.

– Здравствуй! – сказало одно из лиц солдату.

– Господи! – вздрогнул солдат. – Это ты, мерзавец?

– Я! – ответило лицо. – Хочу попросить у тебя прощения.

– Вот тебе мое прощение! – ответил солдат и отвесил лицу пощечину.

Лицо заплакало и через несколько секунд растаяло в воздухе.

– Жена? – удивился немолодой прапорщик, к которому тоже приплыло лицо. – Откуда ты здесь взялась и где у тебя все остальное?

– Просто я думаю о тебе, – ответило лицо и поцеловало прапорщика в щеку. – Мы дома, с нами все хорошо. Дети тоже постоянно о тебе думают. Я их сейчас позову. Мальчики! Идите сюда, папа зовет! – закричало лицо, обернувшись назад, и к прапорщику подлетели еще четыре лица.

Они висели в воздухе ниже, чем лицо капитанской жены. А одно вообще на уровне капитанского колена – это было лицо самого маленького капитанского сынка.

– Значит, папу пока еще не убили, – сказал младший.

Лица заполнили всю площадь. К каждому солдату подлетели его знакомые. Среди них были и те, кто уже умер, и те, кто, слава Богу, пока еще жив.

Долгие годы доктор Хариус изучал свою чудесную возможность просыпаться каждое утро с новой физиономией, но ответов на самые важные вопросы так и не нашел. И сейчас в дороге, видимо, от смены обстановки, он испытал озарение. У ученых так бывает: думаешь, думаешь о чем-то, мозги скрипят, но никак ничего не надумаешь, а потом тебе по лысине шмяк гнилым яблоком – и враз все понятно. Непонятно только одно: почему это раньше было непонятно.

Как вы уже поняли, у товарищей Хариуса произошел именно такой качественный скачок. Кроль теперь мог управлять своими ураганами, а Гипс – зашвыривать предметы не только в неизвестном направлении, но и поближе. А также притягивать их, как он притянул к себе летящие пули.

И с Хариусом случилась такая же штука. Как будто разрозненные кусочки мозаики соединились, и он понял, откуда к нему приходят чужие лица и как управлять ими. До него дошло, что это не какие-то случайные сочетания ноздрей, бровей и всего остального, а лица конкретных людей, ныне живущих или когда-то живших на земле. Я уж, так и быть, не буду рассказывать вам всякие технические подробности, а то у меня и так книжка занудная. Только скажу, что это были не порожденные разумом чудовища, а образы тех, у кого на площади были близкие люди или просто знакомые.

Но больше всего лиц прилетело к герцогу Тахо. Они окружили его плотным кольцом, из-за которого он ничего не мог разглядеть. Это были доброжелательные лица. Они улыбались ему и говорили что-то подбадривающее. Но не все. Одна вредная рожа плюнула в него. Плевок попал на рукав. Другая попыталась укусить за нос, но герцог успел схватить ее за челку и откинул подальше. Третья подобралась поближе и начала выкрикивать что-то про свободу и каких-то узников.

На помощь герцогу бросился дедулька генерал. Он вытащил саблю и начал рубить лица, как капусту, не разбирая, верноподданнически они настроены или злокозненно. У разрубленной физиономии стекленели глаза, затем она поворачивалась к небу и у нее приоткрывался рот. Повисев так несколько секунд, она бесследно исчезала.

– Ребята! Делай как я! Руби эти морды!– кричал дедулька.

Несколько офицеров присоединились к генералу и тоже стали шинковать физиономии вокруг герцога. Но это была пустая работа, потому что из головы доктора Хариуса летели и летели новые лица.

– Добрый день, благородный сеньор! – услышал румяный советник Помпилиус негромкий голос сзади.

Он обернулся. Перед ним в воздухе висело лицо Шляпсона. Оно было почему-то совсем маленькое, с детский кулачок, тогда как все остальные налетевшие лица были обычного размера.

– Боже! – воскликнул румяный советник Помпилиус. – Цезарь! Что с тобой? И куда ты пропал? Почему не давал о себе знать?

– Здесь не самая лучшая обстановка для нашей беседы,– ответил Шляпсон. – Давай, Помпа, встретимся в другом месте.

И он зашептал что-то румяному советнику Помпилиусу в самое ухо.

– Всё, договорились, – сказал он, отодвинувшись от уха. – А теперь я исчезаю, пока никто не заметил нас вместе.

– Война почти закончена, – сказал на другом конце площади Кроль Гипсу. – Ваше слово, профессор. Делайте заключительный аккорд.

Гипс снова кивнул и поднес к своему лицу правую руку. От пальцев исходило фиолетовое свечение, а ногти сияли золотом. Кроль несколько раз сжал и разжал кисть. Свечение усилилось. Он вытянул руку вперед. Рука стала увеличиваться в длине, словно раскладная антенна. Однако, в отличие от антенны, вытягиваясь, она увеличивалась и в толщине.

Рука тянулась. Каждый палец стал размером, наверное, с человека, Гипс уже не мог держать руку на весу и опустил ее на брусчатку. Она, как анаконда поползла дальше. Добравшись до середины площади, рука погладила по плечу подушечкой указательного пальца первого попавшегося на ее пути солдата, поглощенного беседой с каким-то женским лицом. Вскрикнув, солдат взвился в воздух, словно запущенный из катапульты.

Рука продолжила путь, и еще несколько солдат улетело в небо. Остальные, увидев, что на них движется что-то непонятное, бросились прочь. Рука целилась туда, где находился герцог. Гипс сомкнул большой и средний палец в кольцо, как для щелка. Указательный, безымянный и мизинец угрожающе торчали вперед, как рога.

Дедулька генерал, полностью поглощенный рубкой лиц, заметил огромную сияющую руку, только когда она была совсем рядом. Он проворно отпрыгнул в сторону и рубанул саблей по мизинцу. Сабля улетела в небо, дернув дедулькино плечо так сильно, что чуть не выбило сустав. В следующее мгновение средний палец щелкнул по дедульке, как по шахматной пешке. Бравый генерал, выпучив мутные глаза, перекувырнулся в воздухе и стал набирать высоту.

Если бы вы, дорогие читатели, находились в это время на дворцовой площади, то, наверное, обратили бы внимание, что все улетающие солдаты, поднявшись ввысь, брали курс на запад, то есть в сторону своего родного Безрыбья. Не в моих правилах забегать вперед, но скажу, что все они, благополучно долетев до отчизны, более-менее мягко приземлились: кто-то на стог сена, кто-то в озеро, кто-то скатился под откос горки. В лепешку никто не разбился. Так уж было задумано.

Однако не все вражеские солдаты отправились в полет. Большинство не стали дожидаться волшебного щелка, а побежали сами, запрудив улицы и улочки, ведущие от площади к западным воротам. Триумфаторское шествие к дворцу обернулось позорным бегством.

…Герцог скакал по улицам города в сторону западных ворот. За ним трясся в седле румяный советник Помпилиус. Рука ползла следом, расстояние между ними сокращалось. Солдаты, которые попадались руке на пути, взлетали в воздух.

Герцог пробовал сворачивать в другие улицы, чтобы сбить руку с толку, но она каждый раз безошибочно находила его, словно полицейская овчарка.

У Тахо появилась мысль обскакать кругом квартал, и таким образом замотать руку. Он заметил узкий переулок и свернул туда, румяный советник Помпилиу последовал за патроном.

Рука была совсем близко. «Только бы впереди не было тупика!» – думал герцог, делая петлю. Расстояние между домами сужалось. Сзади раздались ржание и человеческий вопль. Герцог обернулся. Румяный советник Помпилиус и его конь поднимались в воздух, огромные голубые пальцы с золотыми ногтями были в каком-нибудь метре от него. Еще мгновение – и средний палец коснулся крупа герцоговой лошади. Герцога подбросило. Он полетел вверх, ударился обо что-то головой, ухватился за какой-то железный прут, сделал на нем переворот, как гимнаст на турнике и повис, упершись животом, запутанный в мокрых тряпках и шнурках. Железяка оказалась кронштейном для бельевых веревок на окне второго этажа.

Герцог снял с головы наволочку и огляделся. Лошадь улетала вслед за румяным советником Помпилиусом. Внизу дергалась рука. Она застряла между стен.

Герцог выпутался из веревок и спрыгнул на землю. Тяжело дыша, отошёл на безопасное расстояние. Переулок впереди сворачивал.

Перед тем, как зайти за угол, герцог оглянулся. Да. Рука как рука. Неровно постриженные ногти, черные редкие волоски, на задранном рукаве оторвана одна из трех пуговиц, на ее месте торчат нитки.

Герцог сделал еще один глубокий вдох и трусцой побежал по переулку.

Глава последняя

Мама сидела на диване в своей маленькой двухкомнатной квартиры и думала о том, что самое гадкое на свете – это ждать.

Она улетела домой на следующее утро после того, как героический кот Аттила рассказал ей правду. Её съёмки закончились, после перерыва должно было начаться озвучание картины. Аттила объяснил, что ждать мужа можно и в Москве – он ее и так найдет, но мама сказала, что должна привести квартиру в порядок. И вот она уже по десятому разу вымыла полы и вытерла пыль с мебели, отскоблила грязь с дверных ручек и выключателей, до блеска начистила кафель в ванной, а муж и Костя всё не возвращались,

– Окна, что ли, помыть? – сказала она сама себе. – Вон, кажется, какое-то пятно.

Никакого пятна на окне не было. Мама встала с дивана, сходила за тряпками и чистящим средством и, открыв окно, забралась на табуретку.

Мама подумала, что всем хорошо, одной ей плохо. Нет, ее ребятам, может быть, тоже плохо, но они не считаются. Они, по крайней мере, вместе. Так было во сне, а мама верила снам. Как можно не верить снам, зачем тогда вообще нужны сны?

Если бы она могла попасть в тот мир, куда они от нее ушли! Но Аттила не знал туда дороги. Оставалось только ждать. А ждать было самое гадкое на свете.

С улицы влетела огромная красная бабочка и села на ручку окна.

– Улетай, – сказала мама. – Ты красивая, но ты мне мешаешь.

Бабочка сидела на ручке.

– Улетай, кому сказано.

И мама подула на бабочку. От дуновения крылышки дрогнули, но бабочка осталась на месте. Мама приставила указательный палец к оконной ручке. Бабочка перебралась на палец. Мама поднесла руку к глазам и стала рассматривать узор на крыльях. Узор напоминал то ли голову в короне, то ли зуб мудрости с корнем.

Мама перевела глаза чуть правей бабочки. Двор пересекал мужчина с мальчиком. У мужчины на плече висела большая сумка.

– Мои, кажется, – сказала мама шепотом. – Точно они.

Мужчина поднял лицо к маминому окну.

– Мои! – сказала мама.

Она стряхнула бабочку с руки на улицу, спрыгнула с табуретки, вдела ноги в резиновые шлепанцы и бросилась из квартиры.

Эпилог

Стоял летний вечер. Мы с Гантимуром сидели у открытого окна на моей кухне и пили вино. Двор пятиэтажки был залит густой фиолетовой теменью. Аромат вьющейся розы смешивался с соленым запахом, принесенным с моря приятным холодящим ветерком. Где-то на скамейках в темноте хихикала молодежь, бренчала гитара.

– Что было дальше? – спросил я

– Ничего, – ответил Гантимур. – Все стало на места и пошло своим ходом.

– А король, а Лиза?

– Лиза? Наверное, учится. Готовится управлять страной. Ленц оклемался и, кажется, больше не пьет. Как от короля от него, конечно, мало толку, но перед тем как я ушел, мы создали королевский совет и набрали туда более-менее приличных людей. Не знаю. Это уже не моё дело. Я обещал жене, что больше не буду рисовать на обоях.

– А Шляпсон?

– Пропал в норе. Наверное, его съели крысы. Сам виноват. Хотя это такой жук, что даже с крысами договорится… Моррака вновь увеличили и отправили в Башню говорящего осла. Он был так напуган, что сознался во всех преступлениях, даже про которые его не спрашивали. Самое забавное, что это он совершил подвиги, за которые судили моего друга Гробса.

– Гробс так и живёт в Башне на птичьих правах?

– Он хлопочет, чтобы ему официально предоставили одиночную камеру. В виде исключения. Попросил, чтобы я замолвил словечко, что, дескать, он мне очень помог. И это действительно так, он мне очень помог… В результате ему вместо одиночной камеры дали медаль. В общем, он очень страдает. Его то и дело донимают родственники.

Гантимур одним глотком допил вино, которое оставалось в бокале и поднялся с табуретки.

– Я пойду, уже поздно. Спасибо за угощение.

И он ушел. Больше я его не видел. Ни Костю больше не видел, ни его маму.

Через какое-то время я набрал его телефон – номер был заблокирован. Я пришел к ним домой, в соседний подъезд, но мне открыли совсем другие люди. Они не знали, куда делись прежние жильцы, продавшие им квартиру.

Так что конца у моей истории нет. Что с Костей и развивает ли он свои способности, я сказать вам не могу.

Я знаю, что после возвращения из Зубляндии Гантимур еще несколько раз уходил туда, чтобы закончить свои дела. Но Костина мама настояла на том, чтобы он нашел себе работу рядом с домом и больше не болтался по параллельным мирам. Это мне успел рассказать сам Гантимур.

Может быть, она и права… Но уж больно Гантимур был потерянный, когда приходил ко мне и за стаканчиком вина рассказывал свою историю. Я все-таки надеюсь, что Гантимуру уговорил ее перебраться в Зубляндию. А может быть, он просто нашел подходящую работу в другом городе.

Напоследок еще кое-какие второстепенные подробности, которые я успел выспросить перед тем, как бывший волшебник и его семья исчезли из нашего дома.

Болванчик Гантимура зажил собственной жизнью. Он обосновался в столице и женился. Любопытно, что у него обнаружились зачатки магических способностей, и он открыл небольшую фирму по производству какой-то волшебной ерунды.

Доктор Флюс лишился своего основного заработка – протезирования тридцать третьего зуба, поскольку теперь стало не нужно предъявлять его, устраиваясь на волшебную работу. Но на докторе это внешне никак не сказалось. Он все так же смотрит в рот пациентам, говорит «Сплюньте!», а сам мечтает о голубом океанском просторе.

Пока шла оборона столицы, Костя увеличил всех своих гвардейцев до нормального человеческого роста, чтобы они помогали сражаться с захватчиками. И они стали настоящими офицерами, не игрушечными. Теперь они охраняют трех волшебников из леса, которые возглавляют королевский совет. Барышни тоже просили, чтобы их увеличили вслед за военными, но увеличил их Костя или нет – точно сказать не могу.

Да! Гантимур страшно разнервничался, узнав, что заколдовал жену кое-как, и она от этого подалась в киноактрисы. И еще сильнее разнервничался, когда узнал подробности ее поездки в Москву. Ну, правда, понервничал и успокоился. И у них с Костиной мамой все опять хорошо.

Фильм Миниюбкина получил приз на Канском фестивале. Но у нас в стране его почти не показывали. Я кино мало интересуюсь, но вы, если есть такая охота, сами можете легко в интернете этот фильм найти и посмотреть. Заодно узнаете, какая из себя Костина мама.

Она там, говорят, необыкновенно хороша. Только голос другой актрисы, потому что поехать на озвучание она не нашла времени. Называется фильм «Забытый июнь. Оторванное крыло».

И еще напоследок

…Крокус, староста гномов, прошаркал меховыми тапками из кабинета в коридор и отодвинул засов на входной двери. На пороге стоял другой гном, толстенький и улыбающийся. С длинной бородой, в островерхой шляпе – гном как гном.

– Входи, Лютик, – насупившись, сказал Крокус.

– Моё почтение, главнокомандующий! – ответил пришедший и отвесил поклон, дрыгнув ножкой, обтянутой полосатым чулком.

Крокус поморщился. Его злили насмешливые любезности Лютика, но приходилось сдерживаться.

Хозяин и гость прошли в кабинет.

– Вот, – сказал староста, показывая на письменный стол, – как договаривались. Забирай.

На столе высилось несколько столбиков золотых монет.

Улыбка гостя стала еще шире.

– Сотрудничать с вами – истинное наслаждение! – воскликнул он и стал сгребать со стола деньги.

Рассовав их в карманы зелёной курточки, он без приглашения плюхнулся на стул с высокой спинкой и подлокотниками и закинул ногу за ногу.

– Ну-с, ваше подземное сиятельство, а теперь я хочу узнать, выполнили ли ваши люди мою пустяковую просьбу.

– Выполнили, – буркнул Крокус и подвинул к Лютику лежащую на столе стопку исписанных листков.

Лютик начал их бегло просматривать.

– Тэк-с… это неинтересно, это сам знаю… Отчет о том, что делал король – с королём и так всё понятно… Болтовня придворных… А вот это любопытно: заседание королевского совета… Ха-ха! Надо же, колдунишка Кроль поднимает по утрам гири! Переговоры с герцогом Тахо… Гантимур вновь тайно прибыл в Зубляндию… Очень хорошо! Очень хорошо, ваше подземное сиятельство!

Лютик сложил листики и спрятал во внутренний карман куртки.

– Надеюсь, господин главный гном… Нет! Господин самый главный гном! – не пытается меня надуть, как это бывало прежде? Ну-ну-ну! Я пошутил, верю, верю. И очень ценю. Большое вам гномское спасибо! Кстати, крысы вас больше не беспокоят? Учтите, они очень не любят обманщиков… Не бойтесь, больше они ни на кого не нападут. Вы со мной честны, так?… Ну, мне пора идти. Вот только сыграю на дорожку небольшую пьесу собственного сочинения.

С этими словами Лютик вытащил продолговатую деревянную коробочку, достал оттуда флейту и поднялся со стула.

При виде инструмента глаза старосты Крокуса расширились от испуга, как будто он в лесу столкнулся нос к носу с диким зверем.

– Это ещё зачем? Не надо, Лютик! Пожалуйста! Я не… – забормотал он.

– Надо, надо, – ответил Лютик. – Жизнь глупого карлика коротка, а искусство вечно.

И приложил инструмент к губам. Кабинет старосты наполнили нежные звуки. Лицо Крокуса словно окаменело. Он сделал несколько шагов назад и опустился на стоящий у стены кованый сундук. Из глаз Крокуса потекли слезы. Не отрываясь, он смотрел на музыканта, иногда вздрагивая и всхлипывая…

Наконец Лютик отнял флейту от губ.

– Эге-ге, вот это да! – засмеялся он, убирая флейту в футляр. – Да вы, мой друг, разрыдались не на шутку! Достаньте же платок, вытрите сопли! Скоро вы станете настоящим меломаном! Но не буду мешать вашим переживаниям. Зайду через три дня. Приготовьте к моему приходу деньги и продолжайте собирать информацию. Особо меня интересуют каждый шаг Кроля и любое известие про Гантимура. И еще мне важны сведенья о любом мало-мальски приличном волшебнике в надземной стране. Вам ясно? А сейчас – до свидания, ваше подпольное превосходительство!

Лютик отвесил старосте поклон и, не дожидаясь ответа, вышел вон, хлопнув дверью.

Крокус сидел на сундуке и вытирал рукавом слёзы.

– Всё для тебя сделаю, Лютик родной, все сделаю. Чтоб ты провалился, упырь проклятый! Не волнуйся, все сделаю, злодей, – бормотал он.

Дверь, соединяющая кабинет старосты с остальным домом, открылась и на пороге показалась гномша средних лет в шелковом домашнем платье. То была жена Крокуса.

– Не помешаю? – спросила она мужа, усаживаясь на стул, где только что сидел гном-флейтист. – Сейчас как будто музыка какая-то играла? Я думала, это у тебя. Нет, не слышал? Конечно, ты как носом в работу зароешься, так ничего вокруг не замечаешь. Такая сладкая мелодия, у меня по телу мурашки побежали. Может быть, слуги на кухне? Пойду спрошу.

Она встала со стула, но не уходила.

– А чего это ты носом хлюпаешь? Насморк? Где это тебя просквозило? Это потому что я тебе жилет связала, а ты не носишь… Чего молчишь? Ладно, схожу принесу тебе капли в нос.

Но опять не ушла.

– Розочка, горничная, рассказала, что ее жених с друзьями опять в наших коридорах видели крыс неестественной величины. Правда, они ни на кого больше не нападали. Понюхали и пошли прочь. Господи, как они сюда пробираются, что с этой напастью делать? Четверых гномов уж загрызли. Детей в школу отпускать страшно. Хоть бы ты чего-нибудь придумал. Патрули какие-нибудь, ловушки, не знаю уж чего…

Староста Крокус всё сидел на своем сундуке и шмыгал носом, односложно отвечая жене.

Наконец она не вытерпела.

– Да ну тебя! С печкой разговаривать – и то интересней, чем с тобой! Ужинать скоро будем. Я позову.

И наконец вышла из кабинета.

Гном по имени Лютик шел по гранитным коридорам подземного царства гномов. Из-за поворота выглянула огромная крысиная морда.

– Ах ты! Домой! Быстро! – крикнул Лютик и топнул ногой.

Крыса пискнула и послушно побежала прочь.

– Хе-хе! – сказал сам себе Лютик. – Кто бы мог подумать, что крысы с гномами так чувствительны к музыке. Рады танцевать под мою флейту, что те, что те. Крысиным королем я уже стал. Еще чуть-чуть, и стану старостой гномов. Только нужно ли мне это? Пожалуй, что и нет. Отыщу с помощью Крокуса подходящего волшебника, чтобы он меня вновь увеличил, и вернусь домой, к людям. Имя и внешность, правда, придется изменить… И в министрах мне уже не хаживать. Во всяком случае, не скоро… Ничего, приспособлюсь. Я везде приспособлюсь. Шляпсон еще вам всем даст прикурить!

Конец