Моя чужая мама

«Так. Ни слова больше. Диктуй адрес магазина. Я вызову тебе такси. Приезжай ко мне. Слышишь? Немедленно. Я жду».

Через пятнадцать минут Лена уже сидела на заднем сиденье такси, глядя, как за окном проплывают огни вечернего Кастийска. Она назвала Вилкин адрес, и машина плавно тронулась, увозя ее прочь из центра, в один из спальных районов. Каждая минута в пути была облегчением. Она ехала туда, где безопасно. Где есть другой человек. Где стены не шепчут.

Вилка жила в типичной девятиэтажке, одной из тех, что образуют уютные, засаженные сиренью и рябиной дворы. Лена расплатилась и вышла из машины. Воздух здесь был другим – пахло пылью, выхлопными газами и чем-то неуловимо домашним, вроде готовящегося ужина. Она подняла голову. В десятках окон горел теплый, желтый свет. Там жили люди, семьи. Там была обычная, нормальная жизнь, по которой она так истосковалась.

Вилка ждала ее у подъезда, в смешных домашних тапочках-зайцах и старой футболке. Она ничего не спрашивала, просто крепко обняла Лену, и этот жест сказал больше любых слов.

Они поднялись на лифте на седьмой этаж. Квартира Вилки была крошечной, но невероятно уютной. В маленькой прихожей пахло корицей и кофе. На стене висела забавная доска для записей, исписанная смешными напоминаниями. Из комнаты доносилась тихая музыка. Это был островок абсолютной, незыблемой нормальности.

«Проходи, разувайся. Я чайник поставила. С ромашкой, он успокаивает», – Вилка суетилась, стараясь окружить Лену заботой.

Они сели на маленькой кухне. Лена держала в руках горячую кружку, чувствуя, как ее тепло проникает в замерзшие пальцы. Она молчала, собираясь с мыслями. Вилка терпеливо ждала.

«Он говорил со мной», – наконец, выдавила Лена. Ее голос был тихим, почти беззвучным.

Вилка замерла, ее глаза расширились. «Кто?»

«Дом. Или то, что в нем. Когда я уходила утром… я закрыла дверь, и он… оно… прошептало мне "Пока"».

Лена подняла глаза на подругу. Взгляд Вилки был полон не недоверия, а чистого, неподдельного шока. Ужас, который она сама испытала ночью, теперь отражался на ее лице, усиленный рассказом Лены. Она видела призрак, но она не слышала его. Голос делал угрозу гораздо более реальной и личной.

«Господи, Лена…» – прошептала Вилка. Она протянула руку через стол и накрыла ладонью руку Лены. Ее пальцы были теплыми. – «Так. Все. Забудь. Ты остаешься у меня. Столько, сколько нужно. Мы что-нибудь придумаем. Завтра. А сейчас… сейчас тебе нужно просто поспать».

Она встала, взяла Лену за руку и повела ее из кухни.

«Никаких гостевых комнат. Сегодня ты спишь со мной. В моей кровати. Здесь безопасно».

Спальня Вилки была такой же маленькой и уютной, как и вся квартира. Большая кровать с мягким пледом занимала почти все пространство. На прикроватной тумбочке стояла ночная лампа, отбрасывающая на стену теплый, янтарный свет. На подоконнике ютились горшки с суккулентами. Это была комната, в которой жили. В которой спали спокойно.

Вилка выдала Лене свою самую мягкую пижаму. Они легли в постель. Лена отвернулась к стене, чувствуя себя маленьким, напуганным ребенком. Но она была не одна. За спиной ровно и спокойно дышала Вилка. Вокруг были толстые бетонные стены многоквартирного дома, за которыми жили десятки других людей. Здесь не было звенящей тишины старого дерева. Здесь не было шепота. Здесь было безопасно. И под защитой этой безопасности, измотанная до предела, Лена наконец провалилась в тяжелый, вязкий сон без сновидений.

Утро пришло не через резкий разрыв сна, а просочилось медленно, как мед, сквозь плотные шторы. Первое, что Лена осознала, – это тишина. Но это была совсем другая тишина. Не мертвая, звенящая тишина пустого дома, а живая, наполненная тишина спящего многоквартирного дома. Сквозь нее едва слышно пробивался гул далекого лифта, тихий шорох за стеной, где просыпался другой, незнакомый ей мир.

Она лежала, не открывая глаз, впитывая это ощущение. Тело было тяжелым, но не от усталости, а от глубокого, целебного сна. Она была укутана в теплое одеяло, которое пахло Вилкиным кондиционером для белья – чем-то неуловимо-цветочным и свежим. Рядом, под боком, ощущалось ровное, спокойное дыхание подруги. Эта близость, это живое тепло были самым надежным якорем, который удерживал ее в реальности, не давая сознанию снова соскользнуть в стеклянную отстраненность.

Она медленно открыла глаза. Комната была залита мягким, серым светом. Вилка уже не спала. Она сидела, прислонившись к изголовью кровати, и просто смотрела в окно, обхватив колени руками. Заметив движение, она повернула голову. В ее взгляде не было утренней сонливости, только тихое, глубокое беспокойство.

«Как ты?» – спросила она шепотом, словно боясь нарушить хрупкое утреннее спокойствие.

Лена чуть приподнялась на локте. Она прислушалась к себе. Холодный узел в животе не исчез, но он съежился, затих, перестал извиваться.

«Я спала», – ответила она, и сама удивилась, какой вес имели эти простые слова. – «Просто спала. Всю ночь. Без снов».

Вилка понимающе кивнула и легонько сжала ее плечо.

Они полежали так еще несколько минут в этом уютном, безопасном молчании. А потом Лена приняла решение. Оно созрело в ней за эту спокойную ночь, окрепло благодаря ощущению бетонных стен вокруг и теплого плеча подруги рядом.

«Я сегодня после работы поеду домой», – сказала она ровным, почти деловым тоном.

Вилка резко повернулась к ней, в ее глазах мелькнула тревога.

«Лен, ты уверена? Может, не надо торопиться? Побудь еще у меня, мы что-нибудь придумаем…»

«Я не могу вечно у тебя прятаться, Вилк», – Лена села, откидывая одеяло. Прохладный воздух коснулся ее кожи, но не напугал, а взбодрил. – «Это мой дом. Мой. Я сбежала не для того, чтобы бояться и прятаться снова. Я не отдам его. Не так просто». Она посмотрела на подругу, и в ее взгляде появилась твердость, которой не было еще вчера. – «И я сегодня отдохнула. По-настоящему. Спасибо тебе. Теперь у меня есть силы».

Вилка смотрела на нее долго, взвешивая ее слова, а потом медленно кивнула, принимая ее решение, хоть и не одобряя его до конца.

«Хорошо. Но ты будешь на связи. Каждую минуту. Обещаешь?»

«Обещаю», – твердо сказала Лена.

«Тогда, – Вилка решительно отбросила одеяло, ее обычная энергия возвращалась, – нам нужен боевой завтрак. Самый лучший. Пошли, накормлю тебя так, что никакой шепот не страшен будет».

Кухня встретила их запахом вчерашней корицы и утренней свежестью. Они двигались в унисон, в тесном пространстве, как две части одного механизма. Вилка достала с полки пузатую турку и начала насыпать в нее кофе, чей терпкий, густой аромат тут же начал заполнять воздух. Лена открыла холодильник. На полке стояла картонная упаковка яиц. Она взяла ее, привычно встряхнула, проверяя, все ли целы, достала сковороду.

«Яичницу?» – спросила Вилка, ставя турку на маленький, шипящий огонек газовой конфорки. – «Или что-нибудь поинтереснее, для храбрости?»

Лена на мгновение замерла, а потом улыбнулась первой настоящей, не натянутой улыбкой за последние сутки.

«Яичницу. Как вчера. Только сегодня она будет вкуснее».

Они вышли из подъезда вместе. Утро было в самом разгаре – яркое, шумное, пахнущее пылью и свежескошенной травой. Вилка торопилась на свою маршрутку, которая везла ее в промзону, к складу с бездушными железками. Лена же решила пройтись пешком. Ей нужно было это время, чтобы окончательно прийти в себя и настроиться на предстоящий день и, что важнее, на предстоящий вечер.

На прощание они снова обнялись.

«Звони», – коротко сказала Вилка, заглядывая Лене в глаза.

«Обязательно», – пообещала Лена.

Она смотрела, как яркая фигурка подруги скрывается за углом дома, и впервые за два дня не почувствовала укола паники от того, что осталась одна. Ночь, проведенная в безопасности, сделала свое дело. Сон, глубокий и непрерывный, словно перезагрузил ее нервную систему. Ушла мучительная тяжесть в теле, голова стала ясной, а мир вокруг перестал казаться плоской, враждебной декорацией.

Кастийск снова стал живым.

Сегодня она видела его не через мутное стекло дереализации, а во всех деталях. Она замечала, как солнечные лучи пробиваются сквозь густую листву старых тополей, создавая на асфальте причудливую, дрожащую мозаику света и тени. Она слышала не просто шум, а отдельные звуки: щебетание воробьев, спорящих из-за хлебной крошки, далекий смех детей на площадке, гул проезжающих машин. Воздух был наполнен запахами – ароматом петуний с балкона второго этажа, запахом горячего асфальта и свежей выпечки из булочной за углом.

Город дышал, и Лена дышала вместе с ним. Она шла не спеша, с прямой спиной, чувствуя, как возвращается уверенность. Ужас не исчез. Он все еще жил внутри, но теперь он был не хозяином, а скорее опасным зверем, запертым в клетке. Она знала, что он там, но сегодня она была сильнее.

Я не боюсь, – повторяла она про себя, как мантру. – Это просто старый дом. В нем есть что-то. Но оно меня не тронет. Оно просто… есть. А я буду жить. Это моя жизнь, и я не позволю ее испортить какому-то шепоту.

Эта внутренняя решимость придавала ей сил. Она думала о предстоящем рабочем дне с предвкушением. Сегодня она снова погрузится в мир цветов. Она будет создавать красоту своими руками, дарить людям маленькие кусочки радости. Эта мысль грела. Работа стала для нее не просто способом заработать, а терапией, местом, где она могла быть полезной и сильной.

Она подошла к магазину «Букет счастья» и остановилась. Картина была почти точь-в-точь как вчера: та же витрина, те же яркие цветы, тот же раскидистый клен над тротуаром. Легкое, едва уловимое дежавю кольнуло ее. Вчера она стояла на этом же месте, разбитая, испуганная, на грани срыва. Сегодня она была другой. Она смотрела на свое отражение в начищенном стекле витрины. Оттуда на нее глядела девушка с уставшими, но решительными глазами. Не жертва, а боец.

Она глубоко вдохнула, втягивая в легкие знакомый цветочный аромат, доносившийся из приоткрытой двери. Этот запах был теперь запахом не только работы, но и убежища, места силы. Она не будет прятаться. Ни от дома, ни от жизни.

Уверенным шагом она подошла к двери и толкнула ее. Колокольчик звякнул знакомо и приветливо. Внутри, за стойкой, уже стояла Ольга Петровна, поливая изящную орхидею. Она подняла голову и улыбнулась.

«Лена, доброе утро! Вы сегодня прямо сияете».

Лена улыбнулась в ответ, и на этот раз улыбка была настоящей.

«Доброе утро. Я просто хорошо выспалась».

Глава 5. Доченька

Второй рабочий день был похож на первый, но одновременно кардинально от него отличался. Если вчера Лена действовала на автомате, спасаясь от реальности в механических движениях, то сегодня она работала осознанно, с наслаждением, которое давно не испытывала. Она была не просто исполнителем, а творцом, и каждый цветок, проходящий через ее руки, казалось, делился с ней своей тихой, органической силой.

Утро началось с рутины – смены воды в вазах. Лена методично доставала букеты, подрезала стебли, наливала свежую воду. Эта простая, но необходимая работа успокаивала, настраивала на нужный лад. Она замечала, как за ночь распустились тугие бутоны лилий, как чуть поникли нежные лепестки анемонов, требуя внимания. Она чувствовала ритм этой маленькой цветочной вселенной, и это ощущение было глубоко умиротворяющим.

Первый интересный заказ поступил около полудня. В магазин вошла молодая, очень взволнованная девушка. Она теребила в руках ремешок сумки и говорила быстро, почти сбивчиво.

«Здравствуйте! Мне нужен букет… для преподавателя. Для научного руководителя. Она очень строгая, такая… классическая. Я сегодня защитила диплом. На отлично. И я хочу ее поблагодарить, но… чтобы это было не слишком вычурно. Уважительно, понимаете?»

Лена сразу поняла, что ей нужно. Не яркие, кричащие герберы, не страстные розы. Она выбрала высокие, благородные гладиолусы темно-бордового цвета – символ достоинства и силы характера. К ним она добавила несколько веток статицы глубокого фиолетового оттенка, который ассоциировался с мудростью и знаниями. Чтобы смягчить строгость композиции, она разбавила ее белоснежными фрезиями, чей тонкий, аристократичный аромат говорил о доверии и признательности. Букет получился вертикальным, строгим, но при этом изысканным и полным скрытого смысла. Лена упаковала его в простую, матовую пленку оливкового цвета, перевязав бархатной лентой в тон гладиолусам.

«Думаю, это то, что нужно», – сказала она, протягивая букет девушке.

Та взяла его, и ее лицо озарилось восторгом. «Да! Да, это именно она! Спасибо вам огромное, вы меня просто спасли!»

Когда девушка ушла, Лена почувствовала теплое удовлетворение. Она не просто продала цветы. Она помогла человеку выразить сложные чувства, перевела их на язык цветов.

В середине дня в магазине появился неожиданный посетитель – маленький мальчик лет шести, с серьезным, не по-детски нахмуренным лицом. Он держал в потном кулачке несколько мятых купюр.

«Мне нужен цветочек», – басом заявил он. – «Для мамы. Она плакала».

Сердце Лены сжалось. Она присела на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне.

«Конечно. А какой цветочек мы выберем для мамы, чтобы она больше не плакала?»

Мальчик растерянно оглядел пестрое многообразие вокруг.

«Я не знаю. Красивый».

Лена не стала предлагать ему дорогие розы или сложные композиции. Она взяла его за руку и подвела к ведру с крупными, ярко-желтыми подсолнухами.

«Смотри», – сказала она тихо. – «Это подсолнух. Он похож на маленькое солнышко. Когда на него смотришь, всегда хочется улыбнуться. Хочешь подарить маме солнышко?»

Глаза мальчика загорелись. «Хочу!»

Лена выбрала самый красивый, самый солнечный цветок, обернула его стебель в яркую оранжевую ленточку и протянула ему. Она взяла с него ровно столько денег, сколько он протягивал, не обращая внимания на реальную цену.

«Вот. Теперь у твоей мамы будет свое собственное солнце», – сказала она.

Мальчик бережно, двумя руками, взял цветок, прижал его к груди и, пробормотав «Спасибо», важно зашагал к выходу. Лена смотрела ему вслед, и на душе у нее было светло-светло. Она знала, что этот простой подсолнух сегодня сделает больше, чем самый дорогой букет.

День пролетел незаметно. Ольга Петровна все больше доверяла ей, позволяя самостоятельно общаться с клиентами и формировать заказы. Лена чувствовала, что находится на своем месте. Каждая улыбка покупателя, каждый удачно собранный букет наполняли ее энергией. Она почти забыла о страхе, который ждал ее дома. Почти. Он был фоном, далекой грозой за горизонтом, но сейчас, в этом солнечном, благоухающем царстве, он казался ненастоящим. Она была здесь, она была нужна, и она справлялась. И это было главное.

Рабочий день закончился так же плавно, как и начался. Лена попрощалась с Ольгой Петровной, пообещав быть завтра вовремя, и вышла на улицу. Вечерний Кастийск встретил ее мягким, золотистым светом. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в теплые, персиковые тона. Длинные тени лежали на тротуарах, и воздух был напоен ароматами нагретого за день асфальта и вечерних цветов, распускающихся в палисадниках.

Лена решила идти пешком. Каждый шаг был осознанным, твердым. Это была не просто прогулка, это был марш-бросок к линии фронта. Она шла, и ее боевой настрой крепчал с каждой минутой. Вчера она бежала от дома в панике, сегодня – возвращалась в него как хозяйка. Страх не ушел, он свернулся холодным змеем где-то в глубине души, но над ним теперь властвовала ледяная, яростная решимость. Мой дом. Моя тишина. Моя жизнь. Я не отдам.

Первый перекресток был еще оживленным. Мимо проносились машины, из дверей кафе доносились смех и звон посуды, люди спешили по домам. Лена впитывала эту энергию нормальности, она была ее броней. Она смотрела на витрины, на лица прохожих, на маму, ведущую за руку маленькую девочку, и чувствовала себя частью этого мира, а не изгнанницей, запертой в доме с привидениями.

Но чем дальше она уходила от центра, тем тише становились улицы. Второй перекресток был уже совсем другим. Здесь начинался частный сектор – старые, одноэтажные дома с резными наличниками и заросшими садами. Фонари здесь горели реже, и сумерки сгущались быстрее. Воздух стал прохладнее, запахло влажной землей и прелой листвой. Тишину нарушал лишь стрекот сверчков и далекий лай собаки. Именно здесь, на подступах к своему уединенному уголку, Лена почувствовала, как змей страха внутри шевельнулся. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Сердце забилось чаще, но это был не панический, а ровный, гулкий стук – как боевой барабан.

Вот и знакомая гравийная дорожка. В конце ее, в сгущающихся сумерках, темнел силуэт ее дома. Он не выглядел зловещим. Он выглядел просто… уставшим и одиноким. Как будто ждал ее.

Она подошла к крыльцу. Остановилась. Сделала глубокий, медленный вдох, а затем выдохнула, выпуская вместе с воздухом остатки колебаний. Она – Лена. Ей двадцать лет. Она сбежала от одной тюрьмы и не позволит, чтобы ее новый дом стал другой. Она достала ключ. Металл был холодным.

Рука не дрогнула. Ключ вошел в скважину легко, повернулся с сухим, отчетливым щелчком. Лена нажала на ручку и толкнула дверь.

Дверь отворилась с привычным, протяжным скрипом, который сегодня показался ей не стоном, а вздохом. Она шагнула через порог.

Внутри было темно и абсолютно тихо. Воздух был неподвижным, застывшим, с едва уловимым запахом пыли и старого дерева. Лена не стала включать свет в прихожей. Она заставила себя сделать несколько шагов вперед, в проем, ведущий в гостиную, совмещенную с кухней. Ее глаза, привыкшие к сумеркам, медленно начали различать очертания мебели. Диван. Стол. Стулья.

Ее взгляд нашел то, что искал.

Прямо у ножки кухонного стола, на том самом месте, где она оставила ее вчера утром, лежала рамка. Лицом в пыльный пол. Неподвижная, упрямая, она была немым свидетелем, уликой, подтверждающей, что все это – не плод ее воображения. Она не упала снова. Она просто лежала там, где ее оставили. Ждала. Словно точка в конце предложения, которое она еще не дочитала до конца.

Лена медленно выдохнула. Рамка, лежащая на полу, больше не вызывала леденящего ужаса. Вместо него пришло странное, отстраненное спокойствие. Это была данность. Константа. Часть этого дома, с которой, видимо, придется как-то уживаться. Она не стала ее поднимать. Не сегодня.

Она прошла через комнату, не включая свет, и поднялась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Лестница вела в небольшой коридор, из которого было две двери – в ее спальню и в ванную. Вчера она даже не успела толком рассмотреть второй этаж, ограничившись спальней.

Ванная комната оказалась маленькой, но на удивление аккуратной. Старая чугунная ванна на изогнутых ножках, покрытая парой сколов, но чисто вымытая. Простой умывальник-тюльпан и зеркало в потемневшей от времени раме. Лена повернула тяжелый, латунный вентиль, и из крана с шипением полилась вода. Горячая. Это маленькое чудо цивилизации в старом доме вызвало у нее слабую улыбку.

Она разделась и забралась в ванну. Горячая вода окутала ее, смывая усталость дня, липкую цветочную пыльцу и, как ей хотелось верить, остатки страха. Она лежала, откинув голову на холодный край ванны, и смотрела в потолок. Тишина. Здесь, на втором этаже, она казалась менее гнетущей. Словно эпицентр странностей находился внизу, в гостиной. Она закрыла глаза, позволяя теплу проникнуть в каждую клеточку тела.

Выйдя из ванной, она надела свою самую уютную пижаму, завернулась в плед и устроилась в кровати. На прикроватной тумбочке лежала книга. «Рыбак». Она открыла ее на том месте, где остановилась.

Приключения рыбака продолжались. Победив враждебное племя с помощью своих знаний из другого мира, он не обрел покоя. Теперь перед ним и его новыми союзниками стояла другая, куда более коварная задача. Между их поселением и плодородными землями, необходимыми для выживания, простиралось Туманное болото. Местные верили, что в его зловонной трясине обитает древний дух, который сводит с ума любого, кто пытается пересечь его топи. Он не нападает физически. Он шепчет. Он проникает в разум, вытаскивая на поверхность самые потаенные страхи, самые горькие сожаления, заставляя путников сходить с тропы и тонуть в бездонной грязи. Старейшины племени запрещали даже приближаться к болоту. «Нельзя победить то, что внутри тебя», – говорили они.

Но рыбак, человек из мира, где не было места духам, считал иначе. Он был уверен, что причина безумия – ядовитые испарения, поднимающиеся от гниющих растений. Он решил построить прочный настил через болото и доказать, что страх – это всего лишь иллюзия, химическая реакция в мозгу. Но чем дольше он работал на краю трясины, вдыхая ее сладковатый, дурманящий запах, тем чаще ему самому начинали мерещиться тени прошлого. Он видел лицо брошенной им когда-то женщины, слышал упреки отца, которого не стало. Ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы отделить реальность от галлюцинаций и продолжать класть доску за доской, строя свой путь сквозь туман.

Лена читала, и строки из книги эхом отзывались в ее собственной душе. Туманное болото. Шепчущий дух. Борьба с тем, что внутри. Она опустила книгу. Аллегория была слишком очевидной, почти грубой, но от этого не менее точной. Ее дом был ее Туманным болотом. А шепот… был ли он просто «ядовитыми испарениями» старого дома или чем-то большим?

Она взяла телефон. Экран осветил ее лицо в темноте. Нужно было написать Вилке.

Лена: «Привет. Я дома. Все тихо».

Ответ пришел почти мгновенно, словно Вилка сидела с телефоном в руках и ждала.

Вилка: «Точно тихо? Никаких звуков? Шепотов? Летающих предметов?»

Лена улыбнулась. Забота Вилки была почти осязаемой.

Лена: «Точно. Как мышь. Даже скучно. Лежу, читаю. А ты как? Стяжки все на месте?»

Вилка: «На месте, куда им деться. Сегодня новая партия пришла, блестящие, как елочные игрушки. Начальник заставил пересчитывать три раза. Говорит, у меня в глазах тоска, вдруг я обсчитаюсь от безысходности. Пришлось ему анекдот про бухгалтера рассказать, чтобы доказать свою жизнерадостность».

Лена: «И как, поверил?»

Вилка: «Сказал, что анекдот несмешной и моя жизнерадостность поддельная. Но стяжки разрешил больше не считать. Так что победа за мной! Слушай, а что читаешь?»

Лена: «Да все того же рыбака. Он сейчас через болото с привидениями мост строит. Сражается с внутренними демонами, так сказать».

Вилка: «О! Знакомая тема. Скажи ему, пусть возьмет с собой анекдот про бухгалтера. Отпугивает не только начальников, но и внутренних демонов. Проверено!»

Лена тихо рассмеялась. Переписка с Вилкой была как глоток свежего воздуха. Она заземляла, возвращала в мир, где самые большие проблемы – это несмешные анекдоты и пересчет стяжек. Она печатала ответ, и в этот момент, где-то внизу, с первого этажа, донесся звук.

Тихий. Одиночный. Глухой удар, словно на пол упало что-то небольшое, но тяжелое.

Смех застрял в горле. Пальцы замерли над экраном телефона. Все тело напряглось, превратившись в слуховой нерв.

Тишина.

Но это была уже не та спокойная, убаюкивающая тишина, что была мгновение назад. Это была тишина после звука. Напряженная, полная ожидания. Словно дом, издав этот одинокий глухой удар, затаил дыхание, наблюдая за ее реакцией.

Книга соскользнула с ее колен и упала на пол с мягким шелестом. Лена не вздрогнула. Она медленно опустила телефон на кровать, стараясь не издать ни звука. Сердце, до этого бившееся ровно, сделало тяжелый кульбит и заколотилось быстро-быстро, отдаваясь в висках.

Она встала. Босые ступни ощутили прохладу старых деревянных половиц. Она начала ходить. Из одного темного угла комнаты в другой. Вперед-назад. Пять шагов туда, пять шагов обратно. Как зверь в клетке.

Ее разум лихорадочно заработал, превратившись в поле битвы двух армий.

Одна – армия Страха. Ее солдаты шептали: «Слышала? Это оно. Оно там, внизу. Ждет. Не ходи. Запрись. Забаррикадируй дверь. Дождись утра. Оно не тронет тебя здесь, наверху. Это не твое дело. Ты ничего не сможешь сделать. Это просто звук. Забудь. Ляг в кровать и накройся одеялом с головой. Ничего не было».

Другая – армия Упрямства. Она была меньше, но ее голос звучал тверже, злее. «И что? Ты так и будешь всю жизнь вздрагивать от каждого скрипа? Будешь сидеть в своей комнате, как в крепости, пока оно хозяйничает в твоем доме? Ты приехала сюда, чтобы быть хозяйкой. Так иди и посмотри, что происходит на твоей территории. Это просто упало что-то. Старый дом. Всякое бывает. Может, книга со шкафа. Может, мышь что-то уронила. Иди. Иди и посмотри. Иначе ты никогда не уснешь. Иначе ты проиграешь. Ты уже проигрываешь, наматывая круги по спальне».